Схоронив мужа, Прасковья Филипповна доживала свой век одна, в маленькой однокомнатной квартирке на третьем этаже большого железобетонного дома. Прямо под балконом у нее пролегало шоссе, по которому несколько раз в день курсировали городские и районные автобусы, а сразу за дорогой и летом и зимой красовалась роскошная березовая роща, какие бывают только в западной Сибири. Стройные, тонконогие березки в своих кудрявых кронах давали приют целому хору птичьей мелкоты, голосистой и пронырливой, и потому беззаботное сладкоголосое пение не умолкало в ее квартирке с утра и до вечера, до самого захода солнца. Кроме птиц рощу облюбовали любители осушить бутылочку-другую на лоне природы, и потому накопилось там изрядное количество пакетного да бутылочного мусора. Не умеют убирать за собой те, кто привык потребительски относиться к красоте Божьего мира, да и не видят они этой красоты. Что можно увидеть через донышко стакана или бутылки? Только мутный осадок дешевого портвейна да разлапистые следы от грязных селедочных рук.
Дурной пример заразителен, и потихонечку потащили в рощу из окружающих пятиэтажэк кто старый хлам, кто строительный мусор, и постепенно узаконилось некогда заповедное место в качестве удобной мусорной свалки, за которую и денег-то платить не нужно.
Так бы и захиреть роще, да вступились за нее люди. Покойный муж, депутат местного совета, поднял на ноги начальство, рощу почистили, окультурили, и присвоили ей статус парковой зоны отдыха. С той поры за рощей и закрепилось новое название: депутатская.
В депутатскую рощу Прасковья Филипповна ходила гулять почти ежедневно, наслаждаясь общением с природой и иногда прихватив с собой книгу или письмо. Весной ее соблазнял терпкий, будоражащий запах распускающейся листвы, проникающий в самую глубину её стареющего организма, а осенью верх брали совсем иные чувства. Тихий шелест осеннего листопада, мягкий золотистый ковер под ногами, неброская красота шелковистой осенней паутинки на дереве, - все располагало к умиротворению и философской зрелости в мыслях. Летом же роща давала желанную тенистую прохладу, укрывая Прасковью Филипповну от изнурительных солнечных лучей и пыльного сухого воздуха. Прогулки были недлинными, - дом был совсем рядом. Нагулявшись вдоволь, Прасковья Филипповна потихонечку взбиралась к себе на третий этаж, отдыхала немножечко, и принималась пить чай с медом, пряниками или печенюшками собственного производства.
Вот так, скрашенные депутатской рощей, и протекали ее одинокие деньки, без больших забот, но и без особых радостей, похожие один на другой как медные пятаки. И все бы было ничего, да вот никак не могла она привыкнуть к своей бетонной клетушке, душной и совсем не дающей ощущения полноценной жизни старому человеку. Да разве может сравниться нынешнее-то жилье с кедровым пятистенком, когда-то построенным собственными руками из смолистых, пахучих бревен? Теперь от него остались только добрая память, да небольшая фотография, сделанная лет пятнадцать назад: веселенький игрушечный теремок, утопающий в зелени березовых великанов. Как тут не заскучать? Настоящий-то жилой дом, он и сам - живое существо. И дышит, и стареет, и радуется, как все живое, солнечному свету и теплу. Такой дом знает свое предназначение, и старается его выполнять по максимуму, сживаясь с людьми в единую экологическую сущность. Уйдут из такого дома люди, и дом начнет умирать, гаснуть потихонечку, как догоревшая, никому не нужная свечка. Да и человеку, сросшемуся с ним энергетикой, оторваться от привычного ощущения надежности и уюта не так-то и просто. Поэтому и тосковала Прасковья Филипповна по оставшемуся где-то в средине жизни, в далеком сибирском городке, собственному домику, приютившему под своей крышей ее многодетную семью на целых семнадцать лет.
Впрочем, о себе Прасковья Филипповна беспокоилась мало, уж пожила дай Бог каждому. Да и жизнь прошла не в пустую, - вон сколько фотографий развешено кругом по квартире! Одних только внуков да внучек добрый десяток наберется, а уже и правнуки к бабушке забегают, помочь стараются, поддержать по мере своих детских силенок и возможностей. Вот о них-то, о несмысленышах, больше всего и болела ее добрая душа. В тяжелое время растут, да и какое будущее готовит им эта новая власть, хищной воровской рукой схватившая за глотку добрый русский народ? Нынче ведь только ленивый не замечает, что русских стариков тихо убивают болезнями, что доверчивую русскую молодежь нагло обманывают и развращают, а на шее у будущих поколений уже сейчас накрепко затягивают подлую долговую удавку. Господи! Да где же это видано, чтобы вот так, на глазах у всего мира, крепкую и могучую страну без единого выстрела в рабство загоняли? Да неужели никто ничего не замечает? Ведь день и ночь крутят по телевизору длиннющие сериалы с красивыми картинками о прекрасной жизни в южноамериканских колониях, а зачем? Что, в мире и показать больше нечего? Да полно! Просто приучают русских людей к мысли о том, что колониальная судьба, для них уготованная, не такая уж и страшная. Зачем, мол, лежать на своих богатствах, как собакам на сене? Не лучше ли пригласить в страну хорошего хозяина, хоть бы и американца или еврея, который и богатством распорядится, и русским достойную жизнь обеспечит своими талантами. Русские-то ведь ленивы и неработящи, только палку и понимают...
И льется такая грязь с экранов в неимоверном количестве каждый день, без перерывов и выходных, и уже непонятно совсем, есть ли предел гнусной лжи и обману, уютно угнездившемуся на русской доброте и гостеприимстве? Ох проснется русский народ, ох проснется, и тогда не миновать России новой кровавой смуты...
От этой мысли Прасковья Филипповна непременно вздрагивала в ужасе и тревоге, мелко крестилась, и тут же начинала молить Господа о ниспослании на Русь мира и разума. Вот ведь она тоже когда-то глупой была, жила с чужих слов, в Божьем Храме комедии устраивала и прочие комсомольские мероприятия. Так ведь вразумил Господь, открыл Истину на старости лет, и сразу жизнь обрела совсем новый для нее смысл. С удивлением увидела она, что отцы и деды жили куда правильнее и чище, чем нынешние-то полуспившиеся хлеборобы, никогда не знавшие Имени Христова. С малых лет научили их главному сатанинскому лозунгу, - не ждать милостей от природы, а отбирать их у нее. Вот и отбирали, грубо и бестолково вмешиваясь в тончайший и хорошо отлаженный механизм экологии. А ведь деды и прадеды никогда не позволяли такого. Бережно и уважительно относились они к природе, своему общему дому,и с малолетства приучали детей чтить и соблюдать Божьи заповеди. О том, что от исполнения этих заповедей зависит судьба и жизнь человека знали даже неграмотные, а что теперь? Закон Божий объявили темным предрассудком и учат детей пользоваться благами цивилизации. Что же это за цивилизация такая, и что это за научно-технический прогресс, если главной целью имеют они изощренное противодействие естественному ходу вещей? Что принесут они внукам и правнукам? Жалкую пародию на Божий мир, кое-как сляпанную на самое короткое время? Да ведь Божий мир совершенен, и ни в каком прогрессе не нуждается. Живут же во Христе припеваючи и католики, и протестанты, да и православная-то Россия куда лучше жила, чем нынешняя. Нет, не туда, явно не туда тянут Россию все эти революционеры, перестройщики да приватизаторы. Ой не туда! И спрос с них за это будет беспощадный... Только ведь они сами себе судьбу выбрали, хоть и не ведают, что творят. Ведь Россия-то всегда была, есть и будет Домом Пресвятой Богородицы, а Бог поругаем не бывает...
Заполярье
1991 г