Стрингер

       Я не выиграл и не проиграл…
       Я возвращаюсь, чтобы найти в себе силы собрать те кусочки живого, что остались во мне, и попытаться начать жить снова, передавая прожитый опыт, который нельзя забыть никогда…
       Я возвращался живым, но я был уже не тем, кем был когда-то, и никогда уже не смогу им быть…

Из письма стрингера
(сегодня его уже нет в живых…)


ВОЗВРАЩЕНИЕ
(сценарий документального фильма)

Пролог


       Москва. Солнечное летнее утро.
       Мы (съёмочная группа) подъезжаем к Киевскому вокзалу, выходим из машины и направляемся к вокзальному кафе. Голос автора:
       «В это солнечное летнее утро мы приехали сюда, на Киевский вокзал, чтобы поговорить с одним человеком. Зовут его Сергей. Он бывший стрингер – так называют внештатных операторов, добывающих уникальный видеоматериал в горячих точках планеты. На войну стрингеры едут по собственной воле. Их часто обвиняют в безнравственности, продажности, цинизме. Но именно они показывают истинное лицо войны, все её ужасы и страдания. Сергею 27 лет. За его плечами Ангола, Уганда, Афганистан, Дагестан, Чечня… А вот, собственно, и он…»
       Мы подходим к Сергею, ожидающему нас за столиком кафе, здороваемся, садимся…
       «Да, кстати, - говорит автор за кадром. – Через час… даже чуть меньше, Сергей должен сесть на поезд «Москва-Одесса», поэтому мы и встретились на вокзале. Так что, не теряя времени, сразу перейдём к теме нашего разговора…»
- Сергей, по-твоему, - спрашивает автор, - кто такой стрингер?
- Я узнал об этом слове только спустя четыре года с момента моей первой поездки на войну. Я не особо силён в английском и до сих пор даже не знаю, как это слово переводится. Я называл себя независимым военным кинодокументалистом. Ну, а по существу вопроса… Боюсь, что меня сейчас возненавидят все бывшие коллеги… но на мой взгляд… это человек психически больной… То есть… Нормальному человеку, если ему нужно выплеснуть соответствующий адреналин, то ему в этом плане… легче написать стихотворение.
- А, вообще… Что за люди идут в стрингеры?
- Из тех людей, с кем я знаком, ну… у каждого были свои причины… Но мне кажется, что это люди в общем-то… осознающие пустоту своей жизни. Я, конечно, говорю сейчас только о себе… я не могу отвечать за всех, но, всё-таки…
- То есть, ты хочешь сказать, что за внешним спокойствием, бравадой и жизнерадостностью кроется какая-то внутренняя опустошённость?..
- Я думаю, что да… Ну, вот, представь себе: человек живёт в Штатах, работает на CNN, его окружает любящая семья, в общем, у него есть всё, что только пожелаешь… Более весёлого и жизнерадостного человека я в жизни не видел… Не так давно я узнал, вот, буквально, пару месяцев назад, что он застрелился…


Часть 1: Прошлое


- Как ты пришёл к стрингерству?
- Я не помню фамилию этого режиссёра, который как-то сказал, что в 14 лет он осознал абсурдность бытия и ушёл в монахи. Правда, он потом понял, что там, в общем-то, то же самое, и тогда он нашёл третий путь – кино. У меня всё сложилось приблизительно так же… То есть в 12 лет, я осознал абсурдность жизни… это уже потом я начал это ценить… ценить жизнь, а тогда… По этому поводу есть очень хорошие строки Яна Гольцмана: «О смерти говорят в начале жизни…» Вот… Меня выгнали из школы, два года я жил в Одессе. Когда я вернулся в Москву, передо мной, естественно, встал вопрос: куда идти? Вообще, это - трагедия человека… Он всё время должен оправдываться, правда я не знаю, перед кем… оправдывать своё существование… То есть человек должен постоянно что-то делать… Я вообще, уже тогда хотел заниматься только… ну, скажем так, искусством. Но я родился в рабочей семье… Мой отец говорил, что искусством занимаются педерасты, а ты давай, иди работай, бабки зашибай… Ну и я тогда подал документы в ПТУ… - рассказ Сергея начинает сопровождаться видеорядом: ПТУ, на крыльце курят учащиеся, что-то рассказывают друг другу, смеются и т.д. - Я был, наверное, единственным человеком, который пришёл первого сентября, не зная, по какой специальности будет учиться… Это я уже потом узнал – из диплома вычитал… Вот… Ну, а после ПТУ попал на завод, по распределению, - видеоряд: цех завода, рабочие… - стал делать эти… колёса для вагонеток…
- А разве тебе не хотелось какай-то более творческой деятельности?
- Деньги всё-таки зарабатывал, а я не из богатой семьи. Хотя очень скоро я понял, что всё это, конечно, безумие… Когда сутками стоишь за станком… В общем, мне всё стало ясно… Особенно, когда вечером приходишь домой, пытаешься что-то писать, и естественно, уже ничего не получается… Да и не дай Бог я кому-нибудь тогда проговорился, что я пишу… Меня бы вообще тогда… Сказали бы: «Ты сумасшедший, ёклмн!..»
- То есть свою тягу к творчеству ты был вынужден скрывать?
- Безусловно… Иначе бы просто не поняли. Ну, сам посуди, если в ПТУ был человек, который с гордостью заявлял, что за всю жизнь он прочёл только одну книгу… По-моему, Дюма это был… Да и родители мне говорили: «Ну, что это? Идиотизм полный… Тебе работать надо…» - и так далее… А меня работать, что бы есть и есть для того, что бы работать, никак не устраивало…
- И как же ты нашёл выход?
- Однажды в объявлении прочитал, что готовят на видео операторов. Поскольку я тогда решил поступать во ВГИК, то подумал… ну, что, знаний нет, ПТУшное образование… Надо бы подготовиться. Ну и пошёл…
- И тут ты решил стать стрингером?
- Нет, это было несколько позже. Так получилось, что летом, когда у нас была практика, не хватало человека на монтаж. Ну и я подумал, что всё-таки надо как-то показывать себя, свои старания, и решил заменить… И как раз в тот день появился человек, который… я думаю, что такая агитация была везде… И он мне предложил… - слова Сергея сопровождаются игровой вставкой: монтажная комната, заходит человек, что-то говорит, даёт визитку… - Все отказались, а я так подумал, что… Что мне абсолютно нечего терять-то…
- А что именно он тебе предложил?
- Ну, он сказал, что образовалась, мол, такая контора, которая нуждается в людях, которые готовы снимать в горячих точках.
- И ты согласился?..
- А что мне оставалось делать? Снимать эти пьяные морды? Это никакого отношения к творчеству не имело, да и вдобавок, как я уже сказал, мне надоела вся эта жизнь…
- То есть ты, грубо говоря, пошёл в стрингеры, чтобы уйти от абсурда жизни?
- Да, да, да, да.
- Значит стрингерство для тебя было чем-то вроде монашества?
- Согласен… Почти… Я бы сказал так – аскетизмом. Но это внутренняя сторона… То есть, была ещё и внешняя. Дело в том, что это был девяносто пятый год, когда мне предложили… И сначала брат сказал, что это – сумасшедший дом, а не семья и ушёл, не известно, куда… Это я потом уже узнал, что он, оказывается, был там, в Европе… Вот… И мать с сестрой уехали в Штаты. Я остался один на один с больным неработающим отцом. И нужно было зарабатывать деньги на дорогие лекарства. Кстати, именно поэтому, сначала я редко, когда уезжал больше, чем на две недели, ну, максимум, на месяц. То есть, я зарабатывал для отца деньги, и у меня ещё оставалось время, чтобы как-то присматривать за ним, то есть там, скорую помощь вызвать, и так далее… Вот… Это, что касается, внешней стороны… Потому что отец работать не мог, из страны все родственники уехали и он, по сути дела, оказался никому не нужным, за исключением… Ну, кто, вот так подумать, если не я?..
- Сергей, а другие люди, которые так же, как ты, пришли в эту контору, чем они руководствовались?
- Кто-то хотел на халяву поездить по планете, кто-то… ну… У каждого были какие-то свои амбиции на этот счёт.
- Но все они, в конце концов, стали стрингерами?
- Не все… Некоторые в последний момент посылали всё куда подальше… и правильно делали.
- А вообще, вам что-то обещали? Большие деньги, например?..
- Обещать, знаешь, ничего не обещали… Десять процентов от продажи обещали… Но этого не было, там и одного-то процента не было, как потом выяснилось…
- А как вас готовили?
- Особой подготовки там как таковой не было. У меня был такой… список правил, что нужно делать и чего делать нельзя.
- Итак, твоя первая командировка…
- 1996 год, месяц июнь, Ангола.
- Сколько тебе тогда было?
- Девятнадцать лет…
- Как всё было организовано, если не секрет?
- Мне давалась информация, куда я должен приехать, по какому адресу, с каким человеком связаться и так далее… В Анголу я добирался сначала на самолёте до Танжера, это Марокко, оттуда – вертолёт. Ну, естественно, всё по фальшивым документам… Вообще, куда бы я не приезжал, всегда был человек, который говорил: «Давай бабки…» – и тут же тебе тачка, вертолёт… То есть, постоянно взятки, и так далее… - слова Сергея сопровождаются документальными и игровыми вставками, иллюстрирующими его рассказ.
- А русские там, в Анголе, были?
- Там были осведомители, скажем так… которые в общем-то… Ну, люди, знающие, где и что происходит. Вообще, там было, как ни странно, очень много туристов, потому что Луанда, столица Анголы, была ещё в добавок туристическим городом, - видеоряд: отели, туристы и т.д., потом – солдаты, стрельба, - и это было несколько диковато, что с одной стороны там отели шикарные, и тут же какая-то пальба идёт непонятная...
- Когда ты попал в Анголу, ты уже понял, с чем ты имеешь дело?
- Нет, до меня это дошло слишком поздно, хотя уже после первой контузии мне все в открытую говорили, что бросай это дело, бросай… Вообще, многие люди, понимаешь, едут на войну из-за какого-то романтизма, но как только они там побывают, тут же всё рассеивается…
- А контузило тебя в Анголе?
- Да, недалеко от Луанды. Дело в том, что мы преследовали на одном джипе другой джип, который, как мы думали, перевозил алмазы, и мне хотелось его заснять, - рассказ Сергея сопровождается соответствующими документальными кадрами. - Ну я выскочил из машины со своим Бетакамом - видеокамерой, которая стоит двадцать четыре штуки баксов… то есть дорогущая техника. И… то ли машина, по-моему, была там с минами… короче, везла она не алмазы, а боеприпасы. Всё, что я помню – это то, что у меня камера отлетела… Да, я снимал, как... Обычно видоискатель я прикреплял скотчем к глазу, чтоб было легче. И я помню единственное, что камера отлетела, эта хрень тоже слетела, и я упал вниз. Потом, не помню… Я потерял речь где-то месяца на два, со слухом были проблемы. В общем, отлёживался я очень долго, и лечить меня, естественно, никто не стал…
- А как же родственники?
- Дело в том, что моя мать вернулась из Штатов только в 2000 году… вот… А здесь был отец, которому в общем-то всё было по фигу…
- А друзья, знакомые, ты поддерживал с ними какие-то отношения?
- По поводу моих знакомых. Большинство, хотя у меня их было не так много… говорили, что я гоню… то есть… просто не верили. Была, например, такая ситуация, когда я одному своему знакомому, ещё со школы, он художник, предложил проект. Я всё-таки хотел заниматься творчеством… Вот… В общем, я предложил ему один проект. Он сказал, что я ненадёжный человек… Я спросил как бы… мотивация?.. Он сказал: «Ну, знаешь, вот, там…» - не буду называть фамилию, наш общий знакомый - «Вот он, устроился на работу… А вот этот… - он женился…» - и так далее… Так, блин. Значит, если я холостяк, и значит, если я занимаюсь такой работой – то я в общем, всё?.. Ко мне было очень негативное отношение. Верить перестали… Очень многие люди говорили: «Ну, что ты гонишь-то?! Ты всё выдумываешь!..» - а я понимаю, что доказывать я никому ничего не хочу…
- То есть, получается, что люди даже не верили в то, что ты там был?!
- Ну… Верили те люди, кто, скажем так… и с кем я потом вот общался… те люди, которые воевали. И, кстати, именно с ними я нахожу общий язык. Вот, именно с теми людьми, кто воевал. То есть, и они как-то понимают меня, и я понимаю их, - находим общий язык…
- Но ты в мирной жизни как-то пытался устроиться? Почему ты снова поехал на войну?
- Просто выхода не было… Хотя я и понимал, что попал.
- Затянуло?
- Нет, ни в коем случае, просто при всём желании… при всём желании что-то сделать, то есть как бы… изменить свою жизнь… я сделать ничего не мог… Я понимал, что всё, ничего не получится… Я пытался… как-то устроиться, но меня же все посылали, куда подальше, здесь, в Москве… Там было более-менее стабильно. И опять… дело идёт о деньгах…
- То есть на войне ты нашёл стабильность?
- «Иваново детство» знаешь? Ты знаешь, почему Тарковский убил Ивана? – видеоряд: кадры из фильма.
- Почему?
- Потому что он не мог жить в мирной жизни, не был приспособлен…
- И после первой командировки ты уже понял, что ты не сможешь жить в мирной жизни?
- А я и сейчас не могу…
- Но… разве не было страшно каждый раз ехать на войну? Чувство страха тебя не останавливало?
- Понимаешь… Самое главное – доехать, потому что потом, уже когда там… Страшнее всего ведь в двух ситуациях: перед тем, как ты туда едешь, то есть вот эта ночь, когда я не мог заснуть… И страшнее всего – это даже не когда там идёт огонь беглый, и так далее… Ты там, когда с камерой носишься, входишь во всё это… А страшнее ожидание, когда вот тишина… особенно в Дагестане, Чечне… Сидишь там, с нашими солдатами, базаришь… - здесь и далее рассказ Сергея сопровождается соответствующим видеорядом: солдаты в час затишья... - Ну, быт обычный такой… только с некоторой такой военной окраской… Всё равно вот это ожидание, вот эта вот неизвестность, что вот сейчас произойдёт… что в любой момент… - вот это страшнее всего.
- А как, вообще, к тебе относились местные жители, военные?
- Ко мне везде относились негативно. Даже в Чечне, в Дагестане, и наши солдаты, и местное население к таким людям, как я относилось негативно. Хотя некоторые… Но понимаешь… С некоторыми солдатами у меня так… общий язык был… Но всё равно они говорили: «Ну, блин, но мы-то на войне всё-таки не по своей воле, ты-то припёрся… чего тебе, блин, не живётся, то?!»
- А что для тебя война?
- Война?.. Мы все знаем, что война – это плохо. Но я всегда отвечаю, что война это не плохо и не хорошо, это – факт и моя задача была фиксировать события и больше – ничего.
- Сергей, вот ты говорил, что у тебя был целый список правил - что нужно делать на войне и чего делать нельзя. Расскажи про особенности работы в условиях боевых действий.
- Начнём с того, что я как бы… понимаешь, у меня было такое везение-невезение оказываться в нужное или не нужное время в нужных обстоятельствах. Ну, например, был случай, когда меня завезли в Ведено, сказали, что подъедет машина, тебя увезёт… Но машина не подъехала и мне удалось заснять материал, который обошёл фактически всю планету, - видеоряд: кадры из этого материала. - То есть иногда помогает даже дезинформация. Вот… А какие-то правила… Ну, например, каждые пятнадцать минут нужно было снимать самого себя для того, чтобы… как тебе сказать… в случае смерти хотя бы знали, кто снимал… Правда, я это не всегда соблюдал. Обязательно нужно было носить документы, не важно какие. Их прятали в носках, и так далее… Да, камеру нужно было заклеивать скотчем, обязательно, чтобы огонёк не был виден.
- Что ты чувствовал во время съёмки? Страх, азарт, может быть, отвращение?
- Нет, ничего не чувствовал. То есть, входил как бы в кураж и уже действовал абсолютно на автомате. То есть полностью отключаешься, - эти слова сопровождаются кадрами одного из боёв в Чечне.
- А вообще, хотелось всё бросить и убежать?
- Убежать было не так легко…
- Но мысли такие были?
- Постоянно. Но опять же… Я когда в Москву возвращался, думал: «Нет, всё, хватит, это был последний раз…» - но потом снова ехал… Потому что понимаешь, что здесь уже всё… Я ходил по улицам полностью опустошённый…
- То есть на войне ты находил себя?..
- Не то, что бы я находил себя, просто я там чувствовал… я оказывался среди таких же несчастных людей, в такой же заднице находящихся, как и я… И появлялось какое-то… такое вот роднящее нас чувство, что мы здесь все вместе, в одной каше… И потом, уже в Москве, когда я с этими людьми встречался, я, как уже сказал, именно с ними находил общий язык. И по большей части сегодня мне как раз с такими людьми приходится общаться, то есть, уже здесь, в Москве… хотя, конечно, мало, кого осталось в живых…
- А что за люди там были?
- Это были люди, которые, как я полагаю, понимали, что им уже нечего терять в этой жизни, то есть им в этой жизни уже ничего не светит…
- И ты был среди них?..
- И я был среди них, потому что я уже тогда понял, что… при всём моём желании… жить так, как живут остальные, я уже не смогу…
- А вообще, между вами, стрингерами, какие были отношения? Я имею в виду, там, на войне. Взаимовыручка или конкуренция?
- Понимаешь, я работал один, со мной был только осведомитель, который давал мне информацию и так далее… Очень плохие были отношения с журналистами, официально аккредитованными, потому что они, сукины дети, не совались туда, когда я снимал. А потом говорили мол, давай, гони материал…
- А существует какое-то братство стрингеров?
- Нет. Кто первый добежит до машины, тот и спасся. Это считается нормой, то есть, если ты там подыхаешь, а у меня есть шанс спастись, я плюю на тебя и убегаю.
- Если стрингер увидит, что человек умирает на поле боя, он попытается ему помочь, или продолжит, как ни в чём не бывало, снимать?
- Я не буду категоричен, может, кто-то и поможет, но… я такого не замечал. По крайней мере, мне никто не помогал в этом плане.
- Вот ты говоришь: «Кто первый добежит, тот и спасся…». Значит, я так понял, между вами была конкуренция и причём, очень жёсткая?..
- Ну, не то, что бы… Понимаешь, просто каждый хотел заполучить эксклюзив. Вот… И какой-то жесткой конкуренции в принципе, особо-то и не было, тем более, что таких людей было очень мало. В основном, журналисты, которые, я опять повторяю, довольно трусливые сукины дети, хоть там и строят из себя чёрт знает, кого. Но опять я говорю, что в порядке вещей было такое, что, если есть возможность бежать и всех оставить… Вообще… Я не особо-то могу оказывать какую-то медицинскую помощь… Если будет человек погибать, я буду снимать, как он умирает… Это какая-то Бодлеровская эстетика уже пошла - постижение добра через зло.
- А ты постигал добро через зло?
- Я побоюсь так говорить.
- Но ты не считаешь такой подход циничным?
- По поводу циничности… В Дагестане, в Чечне я очень часто выкидывал видеокассеты, когда я снимал тот беспредел, который там творят. Потому что я задумывался: есть ли смысл это отдавать? То есть, не испоганю ли я жизнь человеку, если, не дай Бог, это куда-нибудь попадёт?.. Я ведь делал антителевизионные вещи.
- А когда человек снимает преступление, не становится ли он соучастником?
- Я не знаю, что об этом говорит законодательство… Но был такой американский писатель - Вильям Стюард Берроуз, и он писал: «Смотри, что делают другие, но сам этого не делай» - то есть я наблюдатель, я не вникаю в события, я просто фиксирую их, как они есть. Опять, не я развязываю бойню. Не я… Я никого не убиваю. Я просто пытаюсь донести до людей то, что происходит на самом деле. К сожалению, очень часто люди не хотят этого знать…
- То есть, можно сказать, что то, чем ты занимался, а именно, донесение до людей правды, было для тебя неким долгом?
- Да. Когда я был молодым человеком, я думал, что можно что-то изменить, если показать правду. Но люди просто не хотят знать её… да она до них и не дойдёт…
- Но всё же… Быть стрингером – это призвание?
- Нет… Скорее, наказание. Хотя… для кого как… Есть разные люди, и у каждого своё мнение на это счёт. Каждый ведь хочет видеть только то, что он хочет видеть. И в своей профессии и так далее… Это я сейчас вижу всё совсем иначе.
- И… каждый не видит то, что он боится увидеть?..
- Согласен.
- Вот ты сказал: «Я сейчас вижу всё совсем иначе». В каком смысле?
- А что значит «иначе»?
- Дело в том, что когда я снимал на видео жизнь, у меня было такое ощущение, что я лишаюсь части жизни своей… Но когда я смотрю на смерть, то тут открывается некая такая… может быть не совсем понятная для обычного человека вещь… то есть я начал более ценить жизнь, особенно, когда в девяносто девятом году из-за меня погиб человек…
- Можешь рассказать, как это было?
- Когда камера включается, там огонёк такой… и, как я уже говорил, надо было залеплять его скотчем. Тогда я просто забыл… И там же всё это видно… Они увидели огонь, начали стрелять и… попали не меня, а в него…
- Что помогало тебе выжить, не сломаться на войне?
- Первое – это отстранённость от событий для достижения наиболее объективной картины. Я не был ни на чьей стороне, даже когда дело доходило до Дагестана и Чечни… Второе – меня, безусловно спасало чувство юмора, то есть я как бы старался ко всему относиться несерьёзно, постоянно прикалывался, - видеоряд: смеющиеся солдаты, их приколы, и т.д. - Там даже у наших солдат… сперва мне было не понятно, то есть в том смысле, что приколы были абсолютно нелепые… Но потом я понял, что… без этого просто конец.
- На войне ты вёл какие-нибудь записи, дневники?
- Да, по возможности… На войне я научился писать стихи. Потом, я записывал то, что не мог заснять, описывал события, описывал своё состояние и так далее… Кстати, уже после всего я пытался писать о том, что там происходило, что я увидел, правда, у меня мало, что получилось… Ну… я вот пытался писать сценарий про Чечню, - рассказ Сергея сопровождается кадрами разрушенного Грозного, - но я понял, что я не знаю ни быта, ни жизненного уклада, ничего… И всё, что я видел - это руины, это убитые на каждом шагу, и это нищие люди, которые просто не имели возможностей… ни финансовых, ни… то есть им не куда было бежать…
- Что ты чувствовал по отношению к этим людям, к мирному населению?
- Я уже тогда потерял способность чувствовать… …Но тут есть один психологический момент: когда смотришь, как погибают люди, то есть… видишь смерть… и приезжаешь после всего этого в Москву, то начинаешь замечать какие-то вещи, которые другие просто не видят. Ну, например, как-то я шёл по улице и остановился у здания. Ну, обычное здание - сидит охранник, читает… Я два часа стоял, смотрел на это здание, потому что я видел в этом что-то не то… То есть присутствие чего-то… Я как бы взглянул по ту сторону жизни... А вообще, я хочу заметить, что в Москве можно увидеть то же самое, что я видел и в Дагестане, и в Чечне, и в Афганистане… - эти слова Сергея сопровождаются соответствующими кадрами из криминальной хроники. - Весь этот ужас, абсурд… Просто люди не хотят этого видеть или они считают, что так и должно быть. А в Москве я очень часто замечаю такие вещи… Даже более страшные вещи, которые не увидишь и на войне… Нужно просто научиться смотреть. Показывают там беспредел, который происходит в какой-то воинской части, да?.. И люди смотрят: «Ну, что, так и должно быть, чего там?..» Или в тюрьме, например, или даже просто на улице можно порой такое увидеть… Опять же говорю, нужно просто научиться смотреть.
- А вообще… Сознание на войне меняется?
- Меняется, безусловно. Например, когда я из Афганистана возвращался, то было какое-то, фактически детское восприятие мира. А, когда я вернулся из Чечни, чем всё и закончилось – началось употребление наркоты, алкоголя и так далее, то есть это… такое полное опустошение было - я ходил по улицам и не понимал, как можно жить так вот, как… после того безумия, что происходит там, то есть, как это можно жить здесь?.. Хотя, я повторяю, что здесь то же самое происходит, только надо это уметь видеть, а большинство людей, они как бы абсолютно этого не замечают…
- После Чечни ты больше никуда не поехал?
- Да, это был ноябрь девяносто девятого. Я приехал полностью опустошённый. Фактически, я остался у разбитого корыта. Я не знал, что мне делать и как мне дальше жить… Я несколько недель ходил по улице совершенно в непонятном состоянии, я не понимал, как можно жить так, как живут большинство людей… Я останавливался, наблюдал за людьми… за молодыми людьми, я не понимал, как вот так можно жить, и так далее… Потом я пытался всё-таки как-то реализовать себя в мирной жизни, но ничего не получалось. То есть даже не то, что не получалось, а получалось так, что меня посылали, куда подальше… И я начал пить, подсел на наркоту, и так далее… Хотя я даже потом хотел в 2000 году опять туда явиться, то есть опять заниматься стрингерством, но мне сказали, что всё…
- То есть ты всё-таки хотел поехать?..
- А мне выхода никакого не оставалось. Понимаешь, я не знал, что мне делать, я не знал, как себя увидеть в мирной жизни. И, плюс, мне нужны были какие-то средства к существованию…
- А вообще, если не секрет, сколько тебе платили?
- Пятьсот баксов при возвращении и потом каждый месяц по триста. Правда, нам командировочные оплачивались, то есть дорога, там, взятки, поддельные документы, и тому подобное… А так, если тебя интересует, минута материала стоила до пятидесяти тысяч американских долларов. Потому что, как правило, это был эксклюзив.
- То есть вы получали в десятки и даже в сотни раз меньше от реальной стоимости того, что вы снимали?
- Как я потом выяснил, за всё выходило порядка двух лимонов, точнее 1750000 - естественно, не рублей. Обещали десять процентов, вот, можешь посчитать – получается сто семьдесят пять штук… За всё время работы, с 96 по 99, мне заплатили около двух с половиной тысяч долларов… Часть из них приходилось отдавать отцу, часть – сестре на так называемое «обустройство жизни в США». Так что, как видишь…
- А ты вообще знал, каких денег стоит то, что ты снимаешь?
- Тогда нет, не знал. Но опять же я говорю, что мне нужны были деньги, что бы покупать лекарства отцу, а триста баксов для меня были большой суммой. Правда, всё равно они все уходили на лекарства и тому подобное… Приходилось ходить, побираться… Подходил, уже бухой, говорил: «Дай бабла…» - а они: «Чего ты, мол, такое-то, гонишь-то?!» - я говорю: «Ничего, я только что с войны приехал…» – «Ты, с войны?!» – и тут начиналось…
- А твои материалы в это время шли почти по всем каналам мира…
- Да… Но, правда, показывали далеко не всё, что можно было показать, потому что я, повторяю, делал антителевизионные вещи, там монтаж был и так далее… Показывали то, что было политкорректно, хотя нет… - то, что было прибыльно, ибо телевидение – это, в первую очередь, деньги, это самое главное. Телевидение это даже не политика, это именно деньги. Я сейчас открою секрет, который… может быть, и не стоит, но, тем не менее… Вот там, например, бен Ладена заснять - сколько же человек получит за это?.. Но дело в том, что там рука руку моет и это ещё не известно, кто, что получит, и кто кому заплатит. Американцы, там, или… Потому что все повязаны… Ну, если мне вот сообщали, где и когда что произойдёт, то… о чём тут ещё можно говорить?..
- А как к вам относится государство?
- Использует, я так думаю… Просто использует… Когда Путин пришёл к власти, что-то я не помню?
- С 99-го по 2000-й.
- Так вот, я недавно с удивлением узнал, что, оказывается, в августе 2000 года, когда я уже был в таком состоянии, что мне всё было по фигу, он даже хотел вручить мне какую-то специальную грамоту, - иллюстрирующий видеоряд: президент вручает грамоты стрингерам.
- Путин?
- Да. Там как… За раскрытие преступлений… То есть мои материалы способствовали раскрытию военных преступлений и преступлений против человечества. То есть такая вот фигня… Но я опять же говорю, что мне тогда всё было по фигу, да я и не знал…
- А если бы знал, поехал бы?
- Если бы он бабла мне подкинул – то, может, и поехал. А так, на хрен она мне нужна? Понтовать с ней, что ль, ходить?..
- Понятно… Есть что-нибудь такое, что запало тебе в душу во время командировок?
- Озеро Виктория в Уганде. Красивое… - видеоряд: озеро Виктория. - А ещё, Афганистан, 1998 года, - рассказ сопровождается соответствующими кадрами хроники, - это когда уже, фактически, наступали талибы, и Северный альянс уже… И там беженцы, нормальные люди, они кинулись к нашей границе… И по ним и с этой стороны стреляли, и с той… Вот это мне тоже как-то запомнилось. Меня они даже на некоторую мысль наводили… вот… туда уже нельзя попасть, и туда не пускают. Это была такая суета, жуткая… Можно представить себе этих людей. И я мотался среди них с видеокамерой, мне говорили, сматывайся, то есть, не надо тебе здесь быть… Смотался бы, только куда? Некуда было…

       
Часть 2: Настоящее…
 
       
- Ты жалеешь о том, что стал стрингером?
- Да, боже мой, конечно! Причём, мне уже с самого начала говорили: «Бросай!» – особенно после первой контузии в Анголе, говорили: «Всё, завязывай, не надо». Я сейчас, допустим, боюсь ездить в метро, потому что я вижу молодых людей, которые заняты своей жизнью, занимаются какими-то своими делами...
- С девушками гуляют…
- Ну, да… А я в их годы работал… Причём, работал не где-то, а вот именно там…
- Ты считаешь, что ты потерял...
- Я считаю, что я потерял лучшие годы своей жизни. И, причём, это даже не мои слова, это слова моего брата, он сказал: «Ты потерял лучшие года своей жизни, может быть, даже большую часть своей жизни…» А я хотел, понимаешь, помочь людям, я хотел донести до людей то, что происходит на самом деле, я думал, что это может что-то изменить… И ещё я хотел помочь своему отцу… А в результате, я получил полное непонимание со стороны самых близких людей. Допустим, мой брат заявляет такие вещи, что… как бы… человек, выполнивший свои функции, подлежит уничтожению… Ты представляешь? Я сейчас стал всё… я уже не нужен… то есть меня надо списывать, я уже не жилец, подыхай… И, например, родственники мне так в открытую и говорят…
- А что, вообще, стало с людьми, которые там побывали?
- Ну, допустим, человек, который даже вот специально приехал ко мне из Домодедово - он снимал квартиру в моём доме… Он хотел всячески устроиться… Но после такого отношения к нему… самоубийство… Я могу до бесконечности перечислять людей, которые не на войне, а здесь уже кончали жизнь вот так…
- То есть стрингеров погибло больше уже в мирной жизни, чем на войне?
- Да, да, да, в Москве, здесь… Потому что они уже как бы… ну… мёртвые при жизни, можно сказать так… Я не знаю, конечно, может быть какой-нибудь там военный кинодокументалист меня возненавидит и скажет: «Да не может этого быть!» - но просто я по себе сужу… Вообще, меня очень сильно задевают наезды по поводу моральной стороны. Потому что, человек-то в итоге… Я знаю очень многих людей, которые заканчивали вообще в нищете, а даже те, кто пробивался, всё равно… Я не так давно общался с женой вот этого человека, который работал на CNN. Никто не мог понять, почему он свёл счёты с жизнью. То есть она говорит: «Я не могу это понять, физически, психически он был здоровым человеком…» - и внешне-то у него всё ведь было… И, когда люди, вот, говорят, что какая нравственность может быть, мораль?.. Но почему никто не задумывается, кукую цену, то есть чем человек расплачивается? Он же ведь получается кинутый жизнью, то есть фактически он как бы… наполовину жив, наполовину мёртв, возвращаясь оттуда, и, по большей части, он остаётся у разбитого корыта… Ведь это плата и эта плата очень жестокая, потому что… это не купишь не за какие деньги…
- А чего именно человек лишается, пройдя через всё это?
- Я могу сказать… Вот, можешь взглянуть на этих двоих людей, которые идут, - Сергей показывает на идущую в обнимку молодую пару. - Я думаю, что я никогда не смогу жить так, как живут большинство людей. То есть я как бы уже… мертвый до смерти…
- Ты согласился на участие в этом фильме. Что ты хочешь сказать людям?
- Что нужно ценить жизнь. То есть… по молодости обычно кажется наоборот, но желание смерти – оно, в конце концов, проходит… Я вот недавно понял, что постарел, когда вышел на балкон покурить и подумал, что блин… Мне так хочется жить! И всё, что я хочу сейчас - это сохранить в себе то немногое, крупицы того живого, что осталось во мне, попытаться начать новую жизнь и донести до остальных людей весь мой опыт, дабы они не повторяли ошибок. Нужно ценить жизнь и, в моём опыте нет ничего положительного; я с ужасом вспоминаю, как, вообще, в это всё втянулся.
- Ты что-нибудь хочешь сказать тем, кто, возможно, собирается заняться стрингерством?
- Опять же говорю, по молодости лет, оно всегда так бывает, но это быстро проходит. И если кто-то хочет податься в такую жизнь, я бы посоветовал ему, вот сейчас уже по своему опыту, всё-таки подумать: стоит ли это вообще того… А это того не стоит…
- Сергей, но всё-таки, не смотря на всё вышесказанное, ты нашёл в себе силы вернуться к нормальной жизни…
- Дело в том, что у меня, понимаешь, настроение меняется каждые пять минут. Иногда мне кажется, что всё просто зашибись, лучше не придумаешь, спасся… А иногда… как начинаю только вспоминать, то понимаю, что нет, из этого не выйти никогда… То есть это то, что навсегда останется со мной, и я вряд ли… Вот, знаю одного человека, который только и делает, что… как бы это помягче сказать… гуляет да веселится. И, глядя на него, я думаю: «Блин, дурак дураком… Ты занимался бы делом!..» - а потом… так иногда приходит мысль: а может быть так и надо жить?..
- То есть, ответа ты всё-таки не знаешь?
- Ответа… Сейчас я знаю. После общения с одним моим очень хорошим знакомым - он достаточно известный человек, но я, пожалуй, не буду называть его фамилию – так вот, он сказал: «Нужно выбрать понедельник, с которого вы начнёте жить для себя».
- Ты выбрал этот понедельник?
- Да.
- Ты начал жить для себя?
- Тяжело получается… Очень тяжело… Прошлое не отпускает…
- Ты пытаешься от прошлого уйти?
- А это не возможно от прошлого отделаться. Это – факт уже, и от него никуда не денешься… Но я, понимаешь, я говорю, что «I am great pretender» – я великий притворщик. И, даже если у меня дела хуже, чем у всех, то я всегда говорю, что у меня лучше, чем у всех.
- Что тебе помогает возвращаться к жизни?
- Люди. Как ни странно…
- То есть всё же нашлись люди, которые тебя поняли?
- Да. Опять же, я не буду называть фамилии, но эти люди своим жизнелюбием дали мне понять, что я заблуждался по поводу того, что жизнь это как бы… абсурд. Нет, это то, что дано человеку, и больше ему ничего не дано. И вот тут-то и надо искать. И надо жить.
- Твой жизненный девиз?
- Как говорил кто-то, по-моему, Михалков: «Делай, что дОлжно - пусть будет, как будет».
- Сейчас ты чем хочешь заниматься по жизни?
- Как я уже говорил, я изначально хотел заниматься искусством, просто возможности не было как таковой.
- То есть ты решил связать свою жизнь с искусством?
- Мне, пожалуй, больше ничего не остаётся делать.
- То есть в искусстве ты нашёл своё спасение?
- А, знаешь, искусство – это тоже тупик. Это очень такое… утомительное занятие, которое тоже может завести в такое… что мало не покажется.
- Тогда в чём ты сейчас видишь цель своей жизни?
- Я нашёл цель жизни именно в самой жизни. То есть, понимаешь… я сейчас пытаюсь всячески жить… как живут другие люди… то есть, не все, конечно… Люди, которые там, например, только и думают… ну, извини меня… когда у человека цель только бухнуть, потрахаться и больше ничего - конечно, меня это не привлекает.
- Обычные жизненные мелочи?
- Да, да, да, да, да, да, да! Вот это я ценю больше, чем даже искусство, как это ни странно… Но, тем не менее, я себе не противоречу, потому что искусство – это часть жизни.
- То есть для тебя самое главное в жизни – это жизнь?
- Да. Только так. И не нужно стремиться с нею поскорее расстаться. Жизнь это не абсурд. Это, повторю, - единственное, что доступно человеку.
- И это ты понял, только увидев смерть?..
- Да. Но жизнь стоит того, что бы жить…


Часть 3…


       Мы провожаем Сергея до перрона. Голос автора:
       «Так закончился наш разговор с Сергеем, бывшим стрингером и просто искренним человеком. Нам остаётся только пожелать ему удачи, душевных сил и хороших людей на жизненном пути. А ещё мы желаем ему благополучно доехать до Одессы…»
- Кстати, Сергей, забыл спросить, - говорит автор. - Почему ты едешь в Одессу?
- Я жил там у совершенно чужих людей, но это было единственное место на Земле, где я не ощущал себя чужаком, а чувствовал себя, как дома, и это единственное место, где мне было хорошо… Я возвращаюсь к себе домой, возвращаюсь, в общем-то, в жизнь, туда, где она кипит… по крайней мере, кипела в те времена… Я хочу навестить людей, своих друзей, которых я давно не видел… Я так давно там не был… Не знаю как там сейчас… Во всяком случае, взгляну, что изменилось. Может, кто-то и остался…
- Когда ты последний раз там был?
- Больше десяти лет назад. Я боюсь, что, вообще, из тех, кого я там знал, уже никого нет… Но, понимаешь… Одесса – это мой Париж, это - мерцание, уходящее далеко в море, это - ракушечный песок Аркадии, особая стихия речи на Привозе, строй курсантов мореходки на улице Пастера… Не знаю… Одесса всегда была со мной, куда бы я ни поехал, этот город - моё дыхание, мой портрет, моя жизнь... Даже больше чем жизнь. Это место, куда я еду прочь от смерти…
Мы прощаемся с Сергеем, он заходит в вагон, и поезд, медленно набирая скорость, уезжает по направлению к Одессе…

P.S.

       Киевская площадь. Мы подходим к прохожим:

(мужчина лет 30)
- Здравствуйте, можно задать вам вопрос: вы знаете, кто такие стрингеры?
- Неа.

(три женщины лет 35)
- Ты не знаешь? – спрашивает одна другую.
- Я тоже не знаю.
- Нет, я, наверное, тоже не знаю.
- Мы не знаем…

(девушки лет 16-17)
- Которые носят стринги? – говорит одна.
 Девушки смеются.
- Нет, стрингеры, - говорит другая, - это люди, которые, короче, снимают на камеру всякие, в общем… экстраординарные ситуации… Вроде бы так.
- И как вы к ним относитесь?
- Э-э-э… Ну чего… молодцы.
- А в чём заключается то, что они молодцы?
- Ну, некоторые люди боятся это делать, а некоторые, наоборот, зарабатывают на этом бабки. Потом их пропивают…
- По вашему, зарабатывать на этом бабки… нормально?
- Не… конечно… естественно! А на что пить потом?..
- Спасибо…

(парень лет 25)
- Нет.

(мужчина лет 45-50)
- Что-то знакомое…
- Это люди, которые по собственной воле едут снимать войну. Вот нам хотелось бы узнать, как люди относятся к таким…
- Как относятся к съёмкам войны?
- Нет, к тем людям, которые её снимают.
- Абсолютно нормально. Надо показывать не только хорошие стороны жизни, но и плохие. Не всё время же снимать девочек в кабаре или «Шоу сбитого лётчика»?.. Надоедает иногда… Надо снимать то, что в реальной жизни происходит… а не только хорошие стороны. Надо и плохие показывать… Нормальные люди, отчаянные… то есть, в некотором роде… Не всякие репортажи пропускают, которые могли бы… Цензура ведь и сейчас существует… В общем, я к ним отношусь положительно.
- Спасибо.

(парень лет 20)
- Нет.

(двое курсантов)
- Нет.
- Это независимый военный кинодокументалист. Нам бы хотелось знать, вот как военные относятся к таким людям…
- Положительно мы относимся… Народ должен знать, что на самом деле происходит.
- А вы не считаете что то, чем они занимаются, скажем так… безнравственно?
- Да, нет, никак.
- То, что… вы имеете в виду… которые войны там снимают, да?.. Вот это всё?..
- Да, да, да.
- Тогда что… ну правильно.
- Люди хоть правду-то узнали, а то так… мало ли, чего нарасскажут там…
- В новостях там никогда правду не говорят.
- Да, там всё… так...
- Хорошо, спасибо.

(парень лет 25)
- Без понятия…

(двое пареньков лет 16-17)
- Вы знаете, кто таки стрингеры?
- Мы drum&bass’еры… Ага…
- Ага.
- Ага… drum&bass…
- Drum&bass – это смысл жизни.
- А знаешь, что такое drum&bass?
- А стрингерство, по-твоему, это смысл жизни?
- Нет… Стрингеры – это drum&bass’еры… - смеются…

(мужчина лет 30)
- Нет.
- Это люди, которые снимают ужасы войны. Как вы к ним относитесь?
- Положительно.
- А в чём заключается их положительность?
- Люди должны знать, что происходит на самом деле.
- Да, но… Вы циничным это не считаете?
- Я сам военный.
- Это хорошо, что вы военный… Просто дело в том, что людей, занимающихся этим, часто обвиняют в безнравственности, аморальности… Вы считаете, что нужно снимать то, что снимают они?
- Каждому своё…

(мужчина лет 60)
- Стрингеры?.. Это корабельные переборки.
- Спасибо…