Талант

Рассказ

       Приход мировой славы Писатель всегда представлял себе чем-то вроде сказки про Золушку: проснулся утром, а она - вот тебе, пожалуйста. На деле все вышло совершенно иначе. Он, конечно же, знал с самого раннего детства, что обязательно станет знаменитым, первые сорок лет жил как придется, не подгоняя судьбу пинками, довольствовался тем, что было в настоящий момент, не особо утруждая себя наметкой планов и перспектив на будущее, перепробовал около двух десятков профессий, ничем не связанных друг с другом, в результате чего стал писать, лишь разменяв пятый десяток. Писал играючи, не особо заботясь о стиле, сюжеты использовал любые, первую книгу издал также походя, ограничившись малым тиражом, не продал ни одного экземпляра – «я не книгопродавец, я – писатель» - и сразу же охладел к издательской деятельности. С той поры стал писать «в стол»: издательством занимались другие люди. Чужих книг не читал, вернее, читал, но лишь две-три страницы, открыв любую книгу посредине, наугад; прочитав, морщил нос – «я бы лучше сделал» - и небрежно бросал книгу обратно на место. Слава пришла постепенно, так постепенно, что он уже привык к ней загодя, так и не насладившись триумфом.
       Проснулся он в это утро как всегда - без помощи будильника. Собрав тонкое одеяло в «гармошку» поочередными толчками своих поджарых ног, резко поднялся и зашагал голышом в сортир, шлепая босыми ногами по истертому линолеуму пола. Потом стоял посреди кухни - в чем мама родила - почесывая коротко стриженную голову, зевая и поглядывая в окно на рассветающее весеннее небо. Породистый сиамский кот с плебейской кличкой «Аванс» осторожно провел шелковистым боком по его ноге и получил в награду ласковый пинок под зад, от которого весело пробежал на передних лапах до ближайшего угла.
       Писатель, зевнув еще раз, прошел к холодильнику, сиротливо стоявшему в полупустой кухне, открыл морозильную камеру и достал брикет замороженного специального фарша для животных. Из чего он приготовлялся, Писатель не знал, только кот его от фарша в восторге не был и ел по настроению: бывало, даже и не притрагивался, так что приходилось выбрасывать очередную порцию. Сегодня ничего другого не было. Отколупав ножом от куска порцию, которую посчитал достаточной для своего младшего товарища, Писатель уложил ее на блюдце для оттаивания. Аванс, знакомый с этой процедурой, в знак благодарности коротко отерся о ногу хозяина, прервав процесс посредине и благоразумно отскочив в сторону. Включив магнитолу, которая была настроена на круглосуточную музыкальную радиоволну, Писатель, слегка подергиваясь под бодрую утреннюю музыку, прислушался к своему состоянию и определил, что сучить гантелями в разные стороны ему сегодня не хочется. Он поставил чайник на газовую плиту, стал глядеть в окно: в такую рань спешили на работу лишь редкие прохожие. Поглядев на молодую женщину, которая шла широким утренним шагом, разметая коленями полы светлого плаща и показывая через шаг длинную ногу под короткой юбкой, Писатель подумал, что в зените весны женщины еще недостаточно разделись, чтобы обращать на них внимание, и стал наблюдать за вороной на крыше соседей пятиэтажки. Серая хитрунья занималась совершенно бесполезным делом: пружинисто подпрыгивая на своих тонких лапах, она оттаскивала лежащий на покрытой рубероидом плоской крыше телевизионный кабель сначала в одну сторону, затем в другую, комично двигаясь задом. Когда это дело ей надоело, она зычно каркнула и улетела искать другое развлечение.
       Писатель выключил огонь под закипевшим чайником, развел чай покрепче, не жалея сахара, поглядел в утробу девственно пустого холодильника и стал пить утренний напиток с куском хлеба, который выудил из деревянной хлебницы на столе. Покончив с чаем, он прошлепал в ванную и стал чистить зубы, приплясывая босыми ногами на холодном кафельном полу под музыку, несущуюся из кухни. Именно за этим занятием его застал звонок в дверь. С зубной щеткой во рту Писатель прошел было к двери, но вовремя глянул вниз и направился в спальню, где натянул на себя трусы. Открыв дверь, он увидел довольно миловидную незнакомую молодую женщину с дорожной сумкой на плече. Не вытаскивая зубной щетки изо рта, он приглашающе кивнул ей в сторону прихожей и направился в ванную, оставив входную дверь открытой. Прополоскав рот, вышел в прихожую, вытирая рот полотенцем, лежавшем на его правом плече, и приветливо улыбнулся незнакомке, неловко переминавшейся подле двери:
       - Чем могу быть полезен?
       - Марина Серова, корреспондент радио «Рок-минута», - представилась она, не зная, куда деть руки: то ли протянуть для пожатия, то ли, порывшись в сумке, достать служебное удостоверение. Писатель разрешил эту проблему сам, галантно - с поклоном - поцеловав протянутую, наконец, руку. Учитывая наряд Писателя, сцена выглядела довольно комично. Женщина покраснела. Передав снятый плащ в руки хозяина, сменив туфли на любезно предложенные домашние тапочки, она прошла в комнату, повинуясь приглашающему жесту, и, пока Писатель одевался в спальне, огляделась. Видавшая виды мебельная стенка с книгами и скромной посудой, имеющей сиротливый вид, стол-вертолет, сложенный у стены, оклеенной старыми обоями, немудреный диван - вот и вся мебель. Еще был телевизор времен начала афганской войны и старенький компьютер на детском письменном столе.
       Писатель вошел в комнату, облаченный в старые джинсы и линялую футболку, приветливо улыбнулся, указав на диван, и сел на стул, стоящий напротив.
       - Чаю?
       - Спасибо, не надо.
       - Ты откуда прибыла ко мне? - поинтересовался Писатель. Марина недоуменно глянула на него и, покопавшись в сумке, достала удостоверение, раскрыв его:
       - Корреспондент радиостанции «Рок-минута»…
       - Да я не о том, - усмехнулся Писатель. - Откуда ты прибыла ко мне вот сейчас, сию минуту?
       Марина растерялась:
       - Из областного центра…
       - Вот-вот, - оживился Писатель. - Приехала на поезде?
       Марина утвердительно кивнула.
       - Значит, прямо с вокзала?
       Все еще недоумевая, Марина кивнула еще раз.
       - Ну вот, выходит, что ты голодная: буфет на нашем вокзале не работает в такую рань. Сейчас займемся приготовлением завтрака, на кухне и поговорим, - заключил Писатель и направился в сторону кухни. Заметив, что Марина потянулась за ним с сумкой в руках, бросил на ходу: - Сумку оставь, она тебе на кухне ни к чему.
       Стоя у плиты, Писатель оглядел с ног до головы зардевшуюся от смущения Марину и молча вышел из кухни. Вернулся с какой-то футболкой в руках, которую тут же протянул гостье:
       - Надень, а то испачкаешься. Она чистая, после стирки.
       Заметив, что она замешкалась, добавил:
       - Можешь прямо сверху надеть, нет - переоденься в комнате.
       Пока она переодевалась, он промыл рис, достал лук и морковь; когда она вошла, коротко, но заметно глянул на грудь, где плавно колыхались, выпирая сквозь тонкую ткань, не заправленные в броню бюстгальтера крупные соски, быстро провел глазами по короткой юбке, ногам, обутым в тапки, и начал командовать:
       - Лук и морковь - почистить. Шинковать лук и тереть морковь буду сам - обязательно не так нашинкуешь и пальцы поранишь на терке.
       Пока она занималась овощами, поставил варить рис и стал разогревать сковороду, налив в нее подсолнечного масла. Нашинковав лук и бросив его в сковороду, занялся морковью. Марина вытерла руки о полотенце, висящее на дверце навесного шкафа, и спросила:
       - А что мы готовим?
       - Рис, - коротко ответил Писатель, не вдаваясь в подробности.
       Марина усмехнулась.
       - А почему вы не спрашиваете, с какой целью я приехала к вам?
       - Захочешь - скажешь.
       Марина усмехнулась вновь.
       - Мне рассказывали, как вы получали членский билет в Союзе писателей. Я тогда не поверила, а теперь думаю, что все рассказанное вполне могло быть правдой.
       - Писатели… Им соврать - раз плюнуть, - заметил Писатель, помешивая начинающий подрумяниваться лук.
       - Я приехала, чтобы сообщить вам очень важную новость… - начала она, и Писатель тут же продолжил:
       - К нам едет ревизор.
       - Да нет - курьер, - включилась в игру Марина. - И он уже прибыл.
       - Курьер - это ты, - заключил Писатель и, выгрузив тертую морковь в сковороду, стал тщательно помешивать ее ложкой.
       - Новость действительно очень важная, - с обидой в голосе проговорила Марина в спину Писателю, стараясь, чтобы голос ее приобрел бархатные воркующие оттенки, и тот, оставив ложку, с готовностью обернулся к ней, улыбнувшись вполне искренне.
       - Вас наградили литературной премией Кукера, - выпалила она, наблюдая за его реакцией, а он, не переставая улыбаться, скосил глаза на сковороду, в которой шипели пассируемые овощи, и вновь стал помешивать ложкой. Поняв, что она ждет ответа, он заключил:
       - Хорошо.
       - Вы не рады? - в голосе ее послышались нотки разочарования.
       - Очень рад, - улыбнулся еще шире Писатель и, пожав плечами, как бы извиняясь за неловкость, ринулся к холодильнику. - Очень важно вовремя начать жарить томатную пасту, а то овощи подгорят!
       Марина склонила голову на бок, глядя, как лауреат кидает две полные ложки густой томатной пасты в зашипевшее масло, и плюнула в сердцах на заранее заготовленный сценарий. Ей стало ясно, что с этим человеком следует разговаривать иначе.
       - Премия Кукера присуждается ежегодно и равна десяти тысячам долларов, - начала повествовать она ровным тоном, без акцентов и ударений, а Писатель стал послушно кивать головой в знак того, что все понял, не переставая при этом помешивать ложкой в сковороде. - Наша радиостанция «Рок-минута» и мужской журнал «Рекс» входят в число спонсоров премии у нас в России: мы обеспечиваем информационную поддержку. Мне поручили сообщить вам о присуждении премии лично и подготовить репортажи для радиостанции и журнала. Фотограф из журнала приедет только завтра, а сегодня я проведу с вами, если позволите, целый день до самого вечера: хочу увидеть, как отреагируют ваши земляки на эту новость.
       Слушая ее повествование, Писатель прошел к видавшему виды навесному шкафчику, вынул из него пакет, достал ложкой муку, высыпал в сковороду, тщательно перемешал и залил образовавшуюся густую массу водой из чайника. Она молча стояла и наблюдала, как он присолил почти готовый соус, добавил уксуса, сахару, приправ.
       - Острое любите?
       - Да.
       Он щедро добавил перца из красочно оформленного пакетика, выключил огонь под сковородой и занялся рисом. Когда все было готово, накрыл стол в комнате, предварительно подняв одну из его складывающихся половинок:
       - Угощайся.
       - А вы?
       - Попозже. Мне еще помыться надо.
       Увидев, как она осторожно - неполная ложка - поливает соусом рис, он улыбнулся:
       - Смелее. Уверяю тебя - будет вкусно.
       - А с желудком ничего не сделается? - спросила она, памятуя, как щедро посыпал он соус перцем, на что он лишь отрицательно покачал головой.
       Глянув на часы - половина восьмого - он прошел к телевизору, включил его и уселся на диван, боком к гостье, чтобы не смущать ее. Марина тоже взглянула на часы: новости на радио - в восемь, время еще есть.
       - Действительно вкусно. Как вам удалось сделать все так быстро? Боюсь только, что желудок мой не выдержит - слишком остро.
       - Не бойся, - он повернул голову в ее сторону, оторвавшись от телепередачи. - Красный стручковый перец нормализует работу желудочно-кишечного тракта и избавляет кишечник от паразитов. Ничего кроме пользы.
       Марина перестала жевать, подумав про себя: «приятного аппетита», качнула головой и продолжила трапезу. Попив чаю с конфетами, она отнесла чашку и поставила ее на столе в кухне. Глядя в спину Писателя, старательно моющему посуду в старой разболтанной эмалированной мойке, она спросила:
       - Приемник на какую волну настроен?
       - «Европа плюс».
       - А можно мне сообщить слушателям и читателям, что вы слушаете нашу радиостанцию?
       - Можно. Иногда я и ее слушаю. Ко мне дочь заходит: на какую волну настроит, то я и слушаю до ее следующего прихода.
       Марина взглянула на часы: осталось пять минут.
       - А сейчас на нашу волну настроить можно?
       - Можно. Стул возьми.
       Магнитола стояла на холодильнике. Марина поднялась на стул, настроила аппарат на волну «Рок-минуты». Обернувшись, заметила, что Писатель невозмутимо разглядывает ее ноги, вытирая мокрые руки кухонным полотенцем, улыбнулась, слегка покраснев.
       - Ты не замужем? - спросил он, когда она спустилась со стула и одернула короткую юбку.
       - Была. Теперь - нет.
       - Чтобы у нас сложились нормальные отношения во время работы, тебе придется говорить со мной на «ты», - Писатель повесил полотенце на дверцу шкафа и оперся руками о кухонный стол. - Я думаю, что и тебе так будет удобнее.
       Марина согласно кивнула головой и взглянула на часы. В музыкальном марафоне ровно в восемь началась пауза, заполненная ежечасными новостями. Когда заговорили о присвоении ему премии, Писатель понял причину такого раннего визита и улыбнулся.
       - Теперь следует подготовиться, - предложила Марина, когда новости закончились, и очередная музыкальная звезда стала услаждать слушателей солидной радиостанции. - Сейчас пойдут звонки с поздравлениями.
       - Не пойдут. Я телефон выключаю, когда никого слышать не хочу.
       - А включить можно?
       - Потом, когда помоюсь. Я ведь консерватор во многих вопросах быта.
       Пока Писатель готовился к привычной утренней процедуре, которая задержалась из-за неожиданного визита, Марина достала из своей сумки магнитофон и микрофон с длинным шнуром.
       - Ты что, и в ванной собираешься брать интервью?
       - Да нет, я подожду…
       - А впрочем, можешь и в ванной. Я не из стеснительных.
       Марина переступила с ноги на ногу, не зная как поступить. Дверь в ванную оставалась открытой. Писатель спокойно разоблачился, встал в ванну с ногами, открыл горячую воду, переключив ее на душ, и стал поливать, орудуя гибким шлангом, бока ванны изнутри.
       - Дверь закрой, а то лауреата простудишь, - ровным голосом приказал Писатель. Марина с секунду подумала и осторожно вошла в ванную, прикрыв за собой дверь. Смотреть она старалась себе под ноги.
       - Дезинфекция? - поинтересовалась Марина, сглотнув предварительно ком, неожиданно образовавшийся в горле. Она старательно избегала прямого обращения: никак не могла заставить себя сказать «ты».
       - Прогреваю. Я моюсь под душем, сидя на корточках. Колени упираются в бока ванны. Не люблю, когда они холодные.
       - А почему бы не принять ванну?
       - Не люблю.
       Марина мельком взглянула на Писателя, стоявшего к ней боком, согнувшись в поясе: ничего лишнего не было видно. Она стала осматривать стены ванной комнаты, выкрашенные обычной краской, наткнулась взглядом на зеркало, где Писатель был виден во всех подробностях, покраснела и вновь опустила глаза. Включила магнитофон.
       - Вы часто употребляете словосочетание «не люблю». Неужели это главное слово в вашей жизни?
       - «В твоей», - поправил ее Писатель. Он уже сидел на корточках и старательно намыливал короткий ежик волос на голове. Марина прокашлялась и повторила свой вопрос с учетом поправки.
       - Ты спрашиваешь о том, чего я не люблю. Когда спросишь о том, что мне нравится, услышишь другое.
       Марина улыбнулась. Писатель нравился ей все больше и больше.
       - Что ты любишь? - первое «ты» получилось у нее вполне сносно.
       - Практически весь мир за исключением того, чего не люблю.
       - К примеру?
       - Солнце, ветер, снег, дождь, женщин, водку и так далее.
       - А других писателей?
       - Современных? Я к ним никак не отношусь. Не люблю жалеть людей.
       - Жалеть?
       - Жалко смотреть, как они мучаются. Их пот и кровь сочатся из каждой строки.
       - А из твоих строк?
       - Я пишу легко, и сегодня - лучше всех.
       Марина довольно хихикнула прямо в микрофон. Теперь она уже не стеснялась наготы Писателя, он в ее сознании оказался в позиции, отдельной от всего остального мира. Так бывает, когда влюбишься, но это сегодняшнее ощущение было совсем иным.
       - Я только одного не поняла: ты вроде бы женат, у тебя есть дети, но с женой живете вы раздельно: она в Москве, ты - здесь.
       - Каждый из нас живет там, где ему лучше. Если мы сойдемся в Москве - несчастен буду я, здесь - она, а так мы оба счастливы.
       - Ты ведь до сегодняшнего дня был беден. Никому не нужны бедные писатели?
       - Все обстоит именно так, как я сказал, а я и сейчас беден.
       Марина смутилась, хотя в тоне Писателя не было даже намека на неудовольствие: он бодро растирал свое тело мочалкой, вид у него был вполне благодушный.
       - А кукеровская премия? - спросила она.
       - Ее пока нет.
       - Получишь, а дальше?
       - Даже думать об этом не хочу. У меня никогда не было столько денег.
       - Но ведь книги твои издаются… Авторское право…
       - Деньги идут на банковский счет, счетом распоряжается дочь. Мне так проще.
       Марина решила перейти на вопросы, которые могут заинтересовать читателей мужского журнала.
       - Нескромный вопрос специально для читателей «Рекса»: а как у тебя обстоят дела с женщинами?
       - Никак. Они отнимают много времени, - Писатель повернул к ней лицо и хитро улыбнулся: - Вот сейчас выпровожу тебя из ванной и займусь мастурбацией.
       Марина опустила микрофон и растерянно поглядела на него:
       - Это серьезно?
       - Серьезней не бывает, - Писатель ополоснул себя и выпрямился во весь рост, по прежнему стоя боком к Марине. Та выключила магнитофон:
       - Я в комнате подожду.
       - Ну-ну, - согласился Писатель и она вышла, аккуратно прикрыв за собой дверь.
       Писатель тщательно обтерся, обернул бедра полотенцем, встал напротив полочки с зеркалом на стене и достал бритву. Услышав, что Марина прошла из комнаты в кухню, открыл дверь ванной и примирительным тоном сказал:
       - Иди сюда. Пошутил я. Не люблю оправдываться, но для тебя сделаю исключение. Понравилась ты мне.
       Марина проскочила в комнату, по дороге мельком убедившись, что бедра Писателя прикрыты полотенцем, прихватила магнитофон и включила его вновь, стоя за раскрытой настежь дверью ванной.
       - Как бы ты охарактеризовал свою довольно необычную манеру письма?
       - Литературный эксгибиционизм.
       - А обычным эксгибиционизмом ты не страдаешь?
       Писатель невозмутимо скреб щеку дешевой бритвой «Астор».
       - Не знаю. Когда жил в Москве, загорал на нудистском пляже в Серебряном Бору. Мне нравилось.
       - Сам или с женой?
       - С ней, родимой.
       - Она тоже раздевалась?
       - Тоже.
       - Не ревновал?
       - Нет. Это вносило изюминку в наши отношения.
       Писатель добрился, ополоснул лицо холодной водой, вытерся, побрызгал щеки и подбородок туалетной водой.
       - «Уан мэн шоу», - прочла вслух Марина и поинтересовалась: - Туалетную воду сам выбираешь?
       - Жена подарила. Возможно, этим парфюмом пользуется ее любовник, и она хочет, чтобы меня тоже любили женщины.
       - Позволю себе спросить еще раз: ты совсем не ревнуешь?
       Писатель внимательно взглянул в ее глаза:
       - К пятидесяти годам люди становятся умнее.
       - Ты любишь ее?
       - Из трех миллиардов женщин она мне ближе всех, несмотря ни на что.
       Марина с удивлением отметила, что этот ответ задел ее. Писатель прошел в спальню, она - за ним. Когда он скинул с себя полотенце, она не отвела взгляда и даже позволила себе заметить:
       - Тебе не приходилось стыдиться своего тела на пляже.
       - Веду здоровый образ жизни.
       - Не ешь мяса?
       - Ем, но сейчас пост.
       - Ты все посты соблюдаешь?
       - Только предпасхальный.
       - Алкоголь в пост тоже не употребляешь? Я наслышана о твоей любви к водке.
       - Водку пью. Я проконсультировался у патологоанатома, и тот сказал мне, что водка моему организму необходима, чтобы сердце нормально работало.
       - А почему у патологоанатома? - удивилась Марина..
       - Во-первых, потому, что мой приятель патологоанатом, а, во-вторых, потому, что эти врачи знают о человеке все. Им приходится вскрывать и алкашей, и трезвенников, так вот у алкаша может и печень быть поврежденной, и почки, и все прочее, но только не сердце. Никаких тебе тромбов в сосудах, бляшек, прочей гадости. Ты думаешь, почему женщины чаще мужчин страдают варикозом? Бражничают мало.
       Марина усмехнулась:
       - А каково видеть пьяную женщину?
       - Зачем напиваться? Чуть хмельная женщина чувствует себя раскованней, ее и в постель к себе затащить проще, - Писатель, уже одевшись, нахально оглядел Марину с головы до ног. Она не смутилась.
       - Мы с тобой пить сегодня будем? - спросила она, и он утвердительно кивнул головой:
       - Обязательно.
       Писатель прошел в гостиную, Марина со своим магнитофоном - за ним. Он подключил телефонный кабель к розетке и уселся на диване. Телевизор мерно работал, создавая фон их затянувшемуся молчанию. Зазвонил телефон, Марина, оказавшаяся ближе к нему, подняла трубку, подчинившись молчаливой просьбе Писателя - кивок головы.
       - Да? Сейчас. Тебя, - она протянула трубку, он встал с дивана.
       Звонила дочь. Она, конечно же, услышала это «тебя» и первым делом ехидно спросила:
       - Что за принцесса у тебя в такую рань? И телефон не был включен в обычное время.
       - Красивая женщина с длинными ногами, - ответил Писатель, подмигнув Марине. - Только что прилетела из Стокгольма, чтобы сообщить, что мне шнобелевскую премию присудили.
       - Ты шутишь, а ведь все возможно… - мечтательно протянула дочь.
       - Не шучу. Кукеровскую присудили, так что скоро будешь еще и валютным счетом распоряжаться.
       Он услышал, как радостно взвизгнула дочь на другом конце провода, и лицо его стало грустным.
       - Отец, да ты просто гений!
       - Я давно всем об этом говорю, только мне не очень верят.
       - Теперь поверят! - голос дочери набирал обороты, чувствовалось, что ее обуревает нетерпение. - Сейчас всем сообщу! Пока!
       - Погоди, зачем звонила-то?
       - Да я посоветоваться с тобой хотела: вещичку одну присмотрела, а денег на счету немного. Ну а теперь!..
       Лицо у Писателя стало еще более грустным. Он положил трубку на рычаг, Марина участливо спросила:
       - Что-то случилось?
       - Дочь деньгам радуется.
       - А что в этом плохого? - удивилась Марина.
       - Не знаю. Я всегда боюсь употребить больше, чем заработал, а меры не знаю. Вначале даже гонорары за книги брать боялся: Господь бесплатно меня талантом наградил, просто так, а я за это деньги получаю. Вот и дочь - не боится лишним воспользоваться…
       Марина внимательно поглядела на Писателя: куда только делись его самоуверенность и нахальство.
       - Философия аскетизма?
       - Не знаю. Мне кажется, человек способен творить только тогда, когда по-настоящему голоден. Державин, Пушкин, Толстой, Достоевский были довольно обеспеченными людьми, так они в карты и в рулетку все проигрывали, а мне труднее - я карты в руки взять не могу себя заставить.
       - А почему?
       - Не знаю.
       Марина решила расквитаться с Писателем за его беспардонный эксгибиционизм и задала нахальный вопрос:
       - Пушкин, Достоевский… Не лихо ли мы замахнулись?
       Мгновенное изменение выражения лица Писателя удивило ее: только что - грустный взгляд, складки у рта и вот - чертики в глазах, улыбка, веселые ямочки на худых щеках.
       - Не лихо. Я себе цену знаю и люблю, чтобы меня похваливали. У меня вообще нет недостатков за исключением одного: скромен до неприличия.
       Марина искренне рассмеялась, кивнув на магнитофон:
       - Я могу это использовать в своих репортажах?
       - Ты можешь использовать все. Я весь в твоем распоряжении.
       Фраза была явно двусмысленной, но Марина уже не смущалась: с Писателем было очень легко общаться.
       - Что, по-твоему, мешает многим писателям делать свое дело так же хорошо, как ты?
       - Ложь. Они лгут, и у них ничего не получается.
       - Лгут нам, читателям?
       - В первую очередь - себе.
       - Что делаешь ты, если не можешь сказать правду?
       - Молчу.
       - Какой простой рецепт: молчать, когда не хочешь сказать правду.
       - Рецепт простой, но многим писателям пришлось бы молчать всю жизнь.
       Зазвонил телефон. Марина бросилась к нему, уже не дожидаясь просьбы: игра, предложенная писателем, ей понравилась.
       - Да? Сейчас позову. Нет, это не дочь.
       Звонил Николай.
       - Послушай, старик, дочь моя утром по радио узнала, что тебе премия крутая привалила. Ты уже в курсе?
       - Да. Мне сообщили рано утром.
       - Уж не та ли, что к телефону подходила?
       - Она самая.
       - Судя по голосу - молодая.
       - Молодая, красивая и не замужем.
       - Надо же: полный набор достоинств. Ты ее еще не того?..
       - Нет, еще не попробовал.
       Марина поняла, что речь о ней и покраснела. Писатель улыбнулся: видно было, что ему доставляет удовольствие дразнить Марину.
       - Слушай, - продолжил Николай, - ты сегодня вечером ко мне не завалишь? Бери с собой эту телку, отметим твою премию.
       - К тебе домой или в ресторан?
       - В ресторан, конечно. Чего дома делать?
       - Хорошо, в восемь будем.
       Положив трубку, он обратился к Марине: с той только что сошла краска.
       - Вечером пойдем в ресторан к моему приятелю, отметим премию, переночуешь у меня.
       - Приятель - официант? - съехидничала она.
       - Хозяин ресторана, - улыбнулся Писатель и добавил: - Приятеля-официанта я тоже не стыдился бы.
       - Я не могу, - она растерянно поглядела на него. - Завтра утром я должна быть в редакции.
       - Вот телефон, - он кивнул на аппарат, - звони в редакцию… Придумай чего-нибудь. Я все подтвержу.
       - А как же твой принцип: не лгать?
       - А мы в этом случае не солжем, а слукавим, - улыбнулся он.
       Писатель уткнулся взглядом в телевизор, совершенно не обращая внимания на то, что происходило на экране, а Марина стала нажимать кнопки на аппарате. Междугородка соединила с первого раза. Позвала к телефону Михаила.
       - Привет… Все нормально… Да… Слушай, я задержусь… Нужно. Очень нужно. Переночую в гостинице, привезу прекрасный репортаж… Нет… Перестань… Приеду - расскажу… Ну все, пока!
       Она положила трубку и взглянула на Писателя:
       - Я обо всем договорилась.
       - Твой приятель? - поинтересовался Писатель.
       Марина кивнула головой.
       - Ревнивый?
       - Ревнивый.
       - Пройдет с возрастом, - успокоил Писатель, и Марина улыбнулась.
       Хлопнув в ладоши, писатель скомандовал собираться. Марина, не отворачиваясь, стянула через голову писательскую футболку, обнажив довольно крупные, но не требующие никакой поддержки груди каплевидной формы с коричневыми сосками. «Мой любимый размер», - успел подумать потерявший дар речи Писатель, пока она неспешно прошла к дивану, отчего ее качающиеся в такт движениям груди оказались в опасной близости от его лица. Она коротко взглянула на него, наслаждаясь произведенным эффектом, а он потянул носом воздух и ощутил слабую смесь запахов парфюмерии и женщины. Свитая с самого утра пружина во всем его теле неожиданно распрямилась, он дождался, не отрывая взгляда от прекрасного тела, пока она оделась, резко встал и стремительно пошел в сторону кухни.
       - Ты не в ванную, случайно? - проворковала Марина.
       «Почему в ванную?», - не понял он сразу, но тут же сообразил и ухмыльнулся: - «Подкалывает!».
       Когда они уже собирались выходить, вновь прозвучал телефонный звонок. На этот раз трубку поднял он сам. Звонил сын. Когда закончил говорить, Марина по его лицу поняла, что разговор был не из приятных.
       - Опять деньги?
       Он кивнул, затем, когда они вышли в подъезд, стал объяснять, стоя у закрытой двери лифта:
       - Узнал от друзей о премии. Поздравил. Хочет купить себе машину.
       - Он работает?
       - Студент.
       - На это уйдет вся премия? - в машинах Марина совсем не разбиралась.
       - Да нет. Он хочет купить подержанную. Это недорого.
       - Так в чем же дело?
       - Понимаешь, - он пропустил ее в лифт и вошел сам, нажав кнопку первого этажа. - Я придерживаюсь мнения, что человек все должен зарабатывать сам. Я с пятнадцати лет ем только свой хлеб и считаю, что баловать детей достатком, не заработанным собственным трудом, - губить их. Давать следует только необходимое. Знать бы еще грань этого необходимого…
       - А дочь?
       - Что дочь?
       - Дочь-то ты балуешь. Сегодня, как я поняла, разрешил ей купить что-то.
       - Дочь - это не сын. Женщина часто бывает зависимой от других людей. Она даже не спросила разрешения, когда узнала о премии, а обычно я ставлю в известность ее мужа, и если он разрешит…
       - Дочь обижается, наверное?
       - Раньше обижалась. Муж обязательно должен знать: в семье могут быть и более важные потребности.
       - Трудно им с тобой… - неожиданно заключила Марина, а Писатель состроил дурашливую мину:
       - А кому сейчас легко?
       День был солнечный. Писатель прищурил глаза, глянул на солнце и улыбнулся. Марина подумала, что выглядит он гораздо моложе своего возраста.
       - Пешком пойдем? - спросила она.
       - Пешком. Машины у меня нет.
       - По принципиальным соображениям?
       - Нет. Я не приспособлен к этому делу. В дороге всегда думаю о чем-то, отвлекаюсь. Несу в себе высокую аварийную опасность, потому и не рискую. Каждому - своё. Если бы все понимали это, было бы гораздо меньше аварий.
       - Можно я возьму тебя под руку? - спросила она, перекидывая сумку на другое плечо.
       - Можно. Я буду всем представлять тебя своей невестой, - улыбнулся он.
       
       Проснувшись утром, она глянула в светлеющее небо за окном, затем - на пустое место рядом, еще хранящее его тепло. Положив голову на подушку, она втянула носом его запах и улыбнулась. Из ванной слышалось журчание воды. Ничего на себя не накинув, она голышом прошла коридором и остановилась у открытой двери ванной комнаты. Писатель стоял голый, босиком на кафельном полу и чистил зубы.
       - Тапочки надень, - сказала она, поглядев вниз.
       Писатель пробурчал что-то, не вытаскивая щетки изо рта, и она переспросила:
       - Чего?
       Писатель вытащил щетку изо рта:
       - Закаляюсь.
       Переложив щетку в левую руку, он правой провел по ее атласному заду, который она тут же отставила, прогнувшись в поясе.
       - Видишь, в наших отношениях настали перемены, и это несет в себе определенный отрицательный заряд: нам уже не так интересно смотреть на наготу друг друга, - сказал он, продолжая поглаживать ее по заду, подолгу задерживая руку там, где сходились прекрасные ноги.
       - Мне теперь еще интереснее смотреть на тебя, - она закрыла глаза и водила задом из стороны в сторону, так что ему можно было просто держать руку на месте. Соски ее напряглись и стали большими, твердыми, похожими на шоколадные батончики, он потрогал их зубной щеткой, а затем осторожно облизал, чтобы стереть белые пятна от зубной пасты.
       - Иди в туалет, ты ведь туда направлялась? Потом - обратно в «люлю». Я тебе завтрак подам прямо в постель, - он легонько шлепнул ее по заднице и вновь обернулся к зеркалу на стене.
       - А кроме завтрака еще будет что-то? - спросила она, не раскрывая глаз и не меняя изогнутой позы.
       - «Посошок»? Обязательно будет.
       - Какой еще «посошок»? - она открыла глаза и удивленно посмотрела на него.
       - Обычный: палка в дорогу.
       Она захихикала и пошла в туалет. Выйдя из туалета, постояла на кухне, вызывая недовольство ревнующего кота, выпила воды из-под крана и отправилась обратно в постель.
       Он вошел к ней голый с подносом в руках. На подносе лежали хлеб, сыр, маслины, стояла чашка с чаем. Она откинула тонкое одеяло в сторону и бесстыже уселась по-турецки, скрестив ноги. Он тихонько зарычал, и она удовлетворенно заметила, опустив глаза вниз:
       - Я смотрю, ты уже полностью готов.
       - Поешь сначала, я подожду.
       Она капризно сморщила свой носик:
       - Я никогда не пробовала сыр с плесенью…
       - Сейчас попробуешь, - он намазал на хлеб пластичный сыр и пододвинул чашку. - Со сладким чаем.
       Она попробовала, закрыв глаза:
       - Вкусно, но немного ацетоном попахивает.
       Насладившись сыром, она открыла глаза и спросила:
       - А ты почему не ешь?
       - Сыр мне нельзя - пост. А маслину я съем.
       - Сначала достань ее, только губами, - улыбнулась она и зажала маслину своими губами.
       - Давай-ка, я ее из других губ достану, - сказал он и положил поднос на пол.
       Она довольно захихикала и откинулась на подушку, не меняя позы.
       
       Утро было пасмурным. Бродячая собака лизала оброненное кем-то в такую рань мороженое. Подмерзшая продавщица дорожной периодики услужливо стала перекладывать журналы с места на место в ответ на слабый интерес, проявленный Мариной. Лицо писателя было невозмутимым.
       - Я люблю тебя, - вдруг заплакала Марина совершенно неожиданно для него. - За один день я полюбила тебя так, как никогда и никого не любила.
       - Ну и чего же ты плачешь, глупая? - Писатель достал платок и стал вытирать черные потеки на ее щеках.
       - Не надо, - отстранила она его руку, - время еще есть, и я умоюсь в туалете на вокзале.
       Он спрятал платок в карман, а она подняла вверх зареванное свое лицо с потеками от туши.
       - Я знаю, что ты не оставишь жену, не разведешься с ней, и потому ничего у тебя не попрошу, но ты должен знать, что я готова на все, лишь бы быть с тобой.
       Лицо его стало грустным.
       - Жена давно развелась со мной, я просто никому не говорю об этом. А в том, что я ее не оставлю, ты права. Нас связывает очень многое. Мы должны пережить грядущую старость, а тебе предстоит детей нарожать…
       - Но ведь ты способен…
       - Физически - да, но не морально… Я не смогу начать все сначала. Для этого нужен юношеский максимализм и хотя бы немного глупости. У меня нет ни того, ни другого. К тому же после женитьбы изменяется цвет окружающего пространства, и любовь умирает, а так наша любовь проживет еще немножко во мне, пока я жив, и, надеюсь, в тебе подольше. Ты ведь значительно моложе меня.
       - Все правильно, - она покивала головой и высморкалась в платок, достав его из кармана плаща. Писатель увидел, что на нем остались следы от размазанной туши. - Твоя дочь так посмотрела на меня вчера…
       Не договорив, она развернулась и пошла в сторону вокзального туалета. Вернулась почти к отправке автобуса, Писатель уже начал волноваться.
       - А все-таки ты чертовски талантлив! - сказала она, вскинув свое похорошевшее после мытья молодое лицо и поставив одну ногу на ступеньку автобуса, отчего нога ее, выпроставшись из-под плаща, к радости водителя открылась во всей красе.
       Писатель, ощутив легкий укол ревности, скорчил многозначительную мину и развел руками в стороны.
       - Я к тебе приеду, только заранее предупрежу по телефону, чтобы ты кого-нибудь не затащил к себе в постель в эту ночь! - громко сказала она, войдя в автобус, водитель хохотнул, захлопнул тяжелую дверь «Икаруса» и надавил на акселератор.
       
       Март - апрель 2000 г., г. Буденновск.