Проза. Эпопея. Том II. Зуб за зуб. Террор Гл. 9

Евгений Петрович Ганин
КРАСНЫЙ ТЕРРОР
глава девятая

В тюрьме мир видится иначе:
секунды тикают годами,
душа страдает в горьком плаче
и нары кажутся гробами.
***************************
I

       В Петрограде чекисты начали охоту на русскую интеллигенцию. Адреса своих жертв коммунары находили в телефонной книге. Хватали, буржуев днём и ночью на улицах, в домах, в ресторанах, в трамваях, в театрах. Хватали женщин, детей, прислугу, полицейских, чиновников, отставных офицеров, профессоров, артистов, студентов и школьников старших классов. Наличие галстука и чистой, белой рубашки служили первой приметой классового врага новой пролетарской власти. Комиссары наслаждались властью. Началась смертельная вакханалия революционного маузера: "Больше крови - больше страха!"
       Андрея  схватили возле Фондовой биржи, когда он возвращался пешком от кадетского "сокашника" на Васильевском острове в свой дом на Английской набережной.
      Толпа полупьяных матросов, окружив Андрея, выпучив почерневшие кокаиновые глаза, поигрывая карабинами Мусина, загомонила на все голоса:
       - А вот и контра!..
       - Сволочь!.. Офицер?..
       - Напился рабоче-крестьянской кровушки, буржуй?..
       - За кровь наших вождей мы уничтожим вас как класс!..
       - Вона!.. Глянь-ка!.. Цивильное платье напялил, галстук-киску на шею нацепил и ду-у-умает, что мы - пальцами деланные!..
       - Да-а-а!.. Ваше Пррревосходительство, твоя строевая походочка за милю без всякого дальномера определяется...
       - Вот бы ему «заместо» киски-бабочки боцманский конец петелькой на чистую шейку накинуть...
       - А что, братва? Не шлёпнуть бы нам эту голубую контру прямо здесь?..
       - Ни-и-и!.. Низя!.. Хоть он и ****ь белая, а революционную законность должны мы, товарищи, соблюдать!.. Сам товарищ Ленин приказал!..
       - Тады - в "Кресты" его, сука мать!.. Там его враз расстреляют по пролетарскому закону! Эксплуататоров  на земле меньше будя!

       Подталкивая прикладами и штыками, матросы, довольные уловом видного заложника, перевели Андрея через деревянный мост на Петроградскую сторону. В церковном садике стоял грузовик. На дне кузова уже сидела буржуазная публика всех сортов и рангов.  Происходящее казалось шуткой. Никто не спрашивал документов и не записывал имена арестованных.
Задавали только один вопрос:
       - Пролетарий?..
       Отрицательный ответ был поводом для задержания.
       Революционеров не интересовали конкретные личности. Часто по внешнему виду определялось классовое сословие арестованного. Наличие белой накрахмаленной рубашки с галстуком «бабочкой» - вполне могло быть поводом для ареста и заключения
его в тюрьму, как классового врага.
        - С улиц сегодня больше брать не будем. Сейчас, товарищи, я вам выдам домашние адреса буржуев с мандатами на реквизицию имущества, товарищи рабочие и матросы! – распорядился человек в рабочей одежде с красной повязкой на рукаве.

         Молодой матросик, перепоясанный пулемётной лентой, радостно оживился:
         - Порядок!.. Люблю употреблять буржуйские напитки!..
         - Давай на Охту! - приказал "гражданский" шофёру:
         - Я телефонировал в Ревсовет. Кресты уже готовы для господ
буржуев. Трогай и вертай поскорей назад! До темноты ещё много будет работы.

        Через двадцать минут Андрей Высацкий уже лежал в тюремной камере на деревянных нарах без матраса, отрешенно смотрел на арочное окошко, неуклюже подвешенное архитектором под самый потолок.
        Над закрашенными стеклами, заключёнными между двумя железными решётками, была оставлена узкая, живая прозрачная полоска хмурого петербургского неба по которому стремительно пролетали куда-то клочки косматых северных туч

       "Царская камора" за номером 411, построенная как камера-одиночка для уголовников, быстро наполнялась заложниками, схваченными по всему городу. В тесноту одиночки натолкали человек пятнадцать. Офицеры, купцы, чиновники, банкиры, полицейские, артисты, художники, журналисты, поэты, писатели и прочая, прочая белая контра стояли, стояли толпой прижавшись, друг к другу как в вагоне конки в базарный день.
       «Старожилы» забрасывали новеньких постоянными вопросами:
         - Как там?.. Какие есть новости?.. За что нас сажают без разбору?..
         - Объявлен красный террор! По декрету" народных комиссаров" ЧК должна нас, походящих на буржуев, поголовно расстрелять, как классовых врагов новоиспечённой власти!
         - А причина?
         - Сломить сопротивление народа, несогласного с утверждением диктатуры пролетариата...
         - А повод,  какой?
         - Урицкого убили. В Ленина стреляли! - Ответил священник в рясе.
         - Убили Ульянова?
         - Нет! А жаль. Не представился. Кажется - ранен.
         - Кто стрелял?
         - Говорят - некая девица Фани Каплан.
         - О! Знакомая персона! Молодая каторжанка, - вступил в разговор бывший офицер департамента полиции, - Я знаком с её делом по 1907 году. Была осуждена военно-полевым судом от войск киевского гарнизона и приговорена к смертной казни.
         - За что?
         - За подготовку покушения на киевского генерал-губернатора Клейгельса! Имя террористки - Фейге Хаимовне Ройтман. Тогда было ей всего шестнадцать лет! Дело в том, что кислотная бомба для губернатора "перезрела" и неожиданно взорвалась на квартире Фани Каплан-Ройтман в её руках!  Второе, а, может быть, - десятое её подпольное имя - Дора.
         - Судили?
         - Да. Судом присяжных приговорили к смертной казни, но, за молодостью лет, этой юной террористке наш император - по доброте душевной – заменил казнь пожизненной каторгой. Доброта погубила Россию. Зачем, кому нужна эта социалистическая демократия с бомбами за пазухой?
          - Но почему она в Ульянова-Ленина стреляла? Она же - из их компании!
          - "Пауки" убивают друг друга, чтобы иметь "легальный" повод уничтожить Россию!
         Андрей прислонился горячей головой к холодной стене камеры:
          - Какой - то дурной сон! Почему, зачем, откуда явились эти окаянные дни? Бесы правят бал! Где до сих пор пряталась эта вооружённая пьяная озверевшая толпа, к рабочему классу не имеющая никакого отношения?

         Неожиданно от потолка отразился громкий крик арестованного тенора оперного театра:
         - Неужели они всех нас без суда и следствия поставят перед ружьями? Что мы им плохого сделали?
        Артист Императорских театров схватился за голову:
         - Я не занимался политикой! Я певец. Никому не мешал. Пел о народе, для народа. Откуда вылезла вся эта шпана? Кто, когда нарожал эту пьяную сволочь? Это не русский народ! Наш народ подменили!
        - Вы читали Достоевского? - перебил его Андрей.
        - Разумеется! А что именно?..
        - "Дневник писателя". Пророчества Фёдора Михайловича сбываются! Послушайте!
        - "Безбожный анархизм близок, и наши дети», - то есть мы с вами,
господа!» - мы, жертвы 1918 года! – «увидят его! Интернационал распорядился, чтобы их революция началась в России. Она и начинается, ибо нет у нас против неё надёжного отпора - ни в управлении, ни в обществе. Бунт начнётся с атеизма и грабежа всех богатств, начнут разлагать религию, разрушать храмы и превращать их в казармы, в стойла, зальют мир кровью и потом сами испугаются. Они сгубят Россию и станут во главе анархии. Бесы и их советы - это заговор против русских!
        Андрей задохнулся, вспоминая цитату.
        Слова Достоевского возвращались в память с трудом.
        В камере наступила тишина. Дышать было трудно. Толпа заложников, набитых в "камору", монотонно качалась из стороны в сторону.
        Молодой поэт авангарда с длинными белокурыми волосами зарыдал:
        - Я не хочу умирать! Жизнь моя только начинается! Я только-только начал печататься. И вот - Кресты! За что? Меня никто любит! Я разночинец! Я ведь, по - настоящему, ещё никого, никого не любил! Я хочу любви, а не умирать! За что нас расстреляют?..  Я никогда не делил людей ни по цвету, ни по размерам кошелька! Мне плевать на красных, белых, зелёных, монархистов, социалистов...
        - Молитесь! - глухо перебил его священник.
       Андрей оторвал ладони от лица:
         - Позвольте продолжить пророческие слова Достоевского!
"Предвидится страшная, колоссальная, стихийная революция, которая потрясёт все царства мира с изменением лика мира сего. Но для этого потребуется сто миллионов голов. Весь мир будет залит реками крови!"
         - Зачем нам реки крови? - обращаясь к небу, спросил седой учитель в длинном пальто. – Кровь людская - не водица!

        Толстый купец - со значком первой гильдии на сюртуке, - извиняясь, дрожащими руками спустил штаны: с перекошенным от стыда и боли лицом, присел на корточки – как-то боком - на стоящую в углу грязную парашу. Раздался громкий треск извержения съеденного ещё на воле.
       "Камору" плотно заполнила вонь расстроенного желудка.
       Лица арестованных сморщились. Некоторые зажали носы. Но никто, никто не выразил негодования. Чувство бессмысленной смерти, всеобщего сострадание к себе подобного  объединяло их в единство общего страдания.
        Андрей перестал вспоминать пророчество Достоевского. Повернувшись к стене, невольно прочитал, нацарапанную чем-то острым, надпись: "Здесь ждали своей смерти 12 кадет шестой роты Морского кадетского корпуса":
        - Боже! И здесь мой Корпус был первым! Невероятно! – отпрянул от стены Андрей:
         "Нам всем было по семнадцать! Прощайте! Мы остались верными Присяге! Знайте русские люди: «Мы уходим к Богу с молитвой за Веру, Царя и Отечество».
       Внизу, - в камерной полутьме - на стене прочитал, крестообразно нацарапанные, столбцы фамилии:
        - Ахунов, Вистберг, Савенко, Зинчас, Евстигнеев, Задарновский, Ухов, Минин, Сикорский, Вилин, Кронов, Донской.
       Андрей опустился на колени перед скорбным списком и несколько раз перекрестился.
        За железной дверью камеры номер 411 застучали кованые сапоги чекистов. Заскрипела задвижка, и в открытый проём железной двери камеры ворвался хриплый голос комиссара:
        - Эй, контра буржуйская, выходи по одному! Пришёл пролетарский час расплаты за вековую эксплуатацию трудящихся! Око за око! Смерть за смерть! За покушение на товарища Ленина, за подлое убийство товарища Урицкого - к вам пришло пролетарское возмездие!

II

В родной России ты - изгой!
Своё ты имя позабыл;
Твой дом теперь уже не твой;
И ты, быть может, там не жил.

Как сердцу холодно в груди;
Сгорел дотла родной порог;
И мост разрушен впереди,
И нет назад уже дорог.

Спасенья нет в кромешной мгле:
Дай право, Боже, умереть!
Долг, удержи меня в седле,
И отведи в сторонку смерть!

         Заложников 411-й "каморы" усадили на дно кузова военного грузовика. На закрытые борта автомобиля тесным кольцом торопливо уселись чёрными воронами молодые чекисты, одетые в кожаные тужурки и галифе. В руках торчат обнажённое оружие, готовое к убийству. Все молчат. Белесая ночь наполнена звуками ужаса; зловеще лают далёкие собаки; где-то нервно бьют по нервам корабельные склянки; на набережной Большой Невы одиночные выстрелы щёлкают по ушам, словно хлысты дрессировщиков. Город окутан паническим страхом.

       Поэт-романтик - с лицом мокрым от слёз - зажал рот двумя ладонями. Всё тело его содрогается от истеричных рыданий. Андрей отрешенно сидит рядом с ним и гладит машинально ладонью его спину.
       - Заткнись, курва! - шипит огромного роста матрос в распахнутом бушлате.
       - Мы на фронте вшей кормили, а вы тут с балеринами шампанское распивали! У-у-у! Сволочи!

         Затарахтел мотор грузовика.
        - Куда и зачем нас везут? - спросил священник.
        - Посмотрим...- одними губами ответил Андрей.
        - Мне кажется, что мы направляемся к Арсенальной женской тюрьме.
        - А я вас знаю! Вы - князь Андрей Высацский!
        - А какое Ваше имя, святой отец? Кто вы?
        - Молчать! Прекратить разговорчики, контра голубая! – раздались сразу несколько голосов красных конвоиров.
        Грузовик остановился возле женской тюрьмы. Привели около десятка, модно одетых, женщин. Широкие шляпки, манто, дорогие туфельки и лёгкий аромат дорогих духов. Лица бледные, глаза напуганные, платочки мокрые.
       Один из комиссаров, видимо главный, стал уплотнять, сидящих в кузове, мужчин:
        - Вот к вам и бабы ваши приехали. С бабами  умирать веселее будет!

       Комиссар  в кожаной тужурке нарочито галантно помогал дамам подниматься в кузов:
         - Извольте, медам! Извольте взойти в тюремную карету!
         - Куда нас везут? - громко спросил священник.
         - На кудыкину гору отвечать за кровь товарища Ленина и товарища
           Урицкого!
         - Но мы не имеем отношения к этим преступлениям! Женщины то в чём
           виноваты?
         - Как это не имеете? Вы все - классовые враги народа, и бабы, и мужики! Виноваты по факту своего существования. Понял, курва? Вы все - гидры контрреволюции! Паразиты! Клопы! Понятно? Веками задарма народную кровушку пили, кровопивцы, проклятые! Понимаешь? Наступило время расплаты с вами по полной программе нашей революции. Теперь мы, соль земли, попробуем вашу кровь и тела ваших продажных баб! Всё теперь вокруг советское, общее - всё вокруг наше! Мы раздавим вас! Как враждебный класс: хлоп-хлоп-хлоп! - и нет вас!
         - Без суда и следствия?..
         - Ха-ха! Ох, насмешил! Умора! А зачем нам следствие и суд? Вот ты! Из какого ты рода, попяра?
         - Из духовенства.
         - Значит, ты - враг народа, опиум для народа!
         -А ты? - обратился комиссар к Андрею:
         - Офицер? Дворянин?
         - Молчишь! Знает кошка, чьё сало ела! У-у-у! Дворянин?  Тройная контра! А ты хлюпик, кто  ты оно?
         - Я по-о-эт! - заикаясь, прокричал тенорком молодой человек:
         -  Поэт?  Поэтический плакса? Ты, волосатик, вкалывал на фабрике? Срамное бельё господское стирал? В полях хлеб выращивал? В шахте угольную пыль глотал? Под пулями на фронте умирал? А голодуху солому жрал?
          - Я учился в университете…
          - Ах, они учились в университетах! Это значит, что ты штаны протирал, а мы, чумазые, в шахтах под землёй для вас тёпло добывали?
          - А вы мне копеечку "на чай" жаловали! - взвизгнула "тужурка".  - Наш час настал! Вот и всё дознание! Вот вам и весь суд! Вот вам и обвинение! Контра! - и баста! К стенке! В этом заключёна вся сущность красного рабочего террора! Вы, господа, мусор, кровопийцы! Мы, красные коммунары, есть красные садовники! Мы очистим весь мир от капиталистического говна. Кто был ничем - тот станет всем! Уничтожим вас до основания и построим новый, светлый дом всенародного счастья! Нынче, мы с вами, господа, местами обменялись. Вы вкалываете - мы гуляем! Ура!.. От каждого по способностям - каждому по потребностям!  Во, житуха, будя, бля! Кругом добра - завались! Ешь, пей - не хочу! Всеобщий коммунизм! Бабы общие, социалистические! Еби какую хошь! О - о -  о - ё - моё! Рабочие и крестьяне живут в общежитиях-дворцах! Каждому по койке с личной тумбочкой! Сральня общая - для всего кагала!.. Это, чтоб беседовать о свободе слова завсегда возможность имелась! Красота! Гуляй сколь душе угодно! Ты понял, поп?.. Мне твой загробный рай - до жопы, до фени! Я сей час хочу править миром! Понял? В этом новом коммунистическом мире я! – пролетарий! - желаю хорошо жить! Мы, рабочие люди, главные творцы на земле! Я горбом своим заслужил полное право вкусно жрать и сладко спать! Пролетарий! Это звучит гордо! Этим всё сказано! Ну, отвечай, «вашблагородие»: чем, например, я хуже тебя, например? Верой? Кровью? Мордой? ***м? А…?.. Молчишь?.. Сегодня правда на нашей стороне!

        Андрей впервые слышал тираду идейного большевика. Он поражался демонической правдоподобной логике коммуниста. Всё просто, правдиво, убедительно:
        - Чтобы провозгласить свободу - оказывается надо как можно больше убить людей. Чтобы построить новое - надо разрушить старое до основания.  Декретом заменить веру Христа на веру товарища Ленина. Революционным апостолом объявить Троцкого. Глупость вождя называть диктатурой пролетариата. Узаконить убийство иноверцев без суда и следствия на основе классовой необходимости. Отнять землю у крестьян, и  в пользование партии большевиков  и громко горлопанить, что «земля принадлежит крестьянам!»
        - Рабочих превратить в рабов и лишить всех прав на волю.
        - Бороться с пьянством с помощью водки.
        - Тюрьмы и концлагеря объявить школами перевоспитания народа.
        - Реальною жизни подменить утопическим сиянием коммунизма.
        - Вождям беспредела  лицемерно присвоить почётное звание: "слуга
          народа".
 
        Андрей понял, что с ними договориться - нельзя! Гражданская война неизбежна!
        Пришла чума двадцатого века! Капитализм - обратная сторона коммунизма. При коммунизме – утопия и ложь, а при капитализме – цинизм, ложь и утопия! На лубочной Руси покой окончился. Две стороны одной медали начали смертельную драку между собой.

III

       Труповоз накренился на вираже и покатил в сторону Ирининской железной дороги. На повороте к ним пристроились две легковушки. Андрей догадался: их везут "пускать в расход" на Ржевский артиллерийский полигон возле Рябовского шоссе - между бывшими станциями Ковалёво и Приютино.
       Страха не испытывал. На войне с немцами он часто чувствовал её холодное дыхание. Главное, не делать резких движений! Наган бунтовщика, направленный на тебя с нервным пальцем на курке, в любой момент может стрельнуть даже при попытке заключённого чихнуть. Что остаётся?.. Выживать! Требуется выжить любой ценой, чтобы спасти Родину  от кончины. Как всё просто, и как всё страшно!

        Рассвет. Приехали. Арестованных согнали с грузовика. Женщин отделили от мужчин. В то время, когда "буржуазные элементы" рыли могильную яму, "буржуиночки" под дулами маузеров раздевались догола. Теснились лебединой стайкой под кривой сосной, стыдливо прикрывая руками обнаженные груди.
         Чекисты улыбались, глядя на голых аристократок:
         - Однако, красивые суки! Так и хочется поставить их раком!
         - Хватить рыть! - приказал главный.
         - Мужикам раздеться до образа библейского Адама! Дамы уже — в образах райской Евы.
         Мужчины неохотно начали сбрасывать с себя одежды. Только священник оставался в рясе.
         - А ты, поп, не слышил пролетарского приказа? Не мужик - что ли?- спросил матрос, поигрывая маузером.
        Святой молчал, погруженный в молитву.
        Андрей встал рядом с ним. Он узнал в старце настоятеля Казанского собора:
        - Отец Орнадский! Боже мой! Его знает весь Петербург! Я всегда хотел с ним познакомиться. Член городской Думы; Председатель "Общества трезвости"; Духовный ученик Иоанна Кронштадтского ! Наконец-то познакомились пред могилой!

        Святой Отец продолжал креститься, напевно повторяя одни и те же слова:
        - "Какая чудная, блаженная кончина нашей праведной жизни! Умереть на молитве - великое счастье христианина. С молитвой на устах умер на кресте Господь наш, Иисус Христос".
        - Не трогай попа! - приказал главный чекист матросу:
        - Ему уже бог не поможет! Религия - опиум. Его может излечить только праведная рабочая пуля.
        Матрос, размахивая клёшами, обиженно отошёл к строю заложников,  поднял руку:
        - Товсь, товарищи! Целься по врагам революции!
        Палачи вскинули винтовки, вытянули руки с наганами…
        - Пли!

        Птицы испуганно взвились в небо. Где-то далеко залаяла собака.
        Оскалив зубы в звериной улыбке, чекисты начали хаотично палить по голым телам белых заложников. Визг женщин, дикий рёв мужчин, мат убийц смешался с трескотнёй
выстрелов. Запахло порохом, мочой, калом.
        Отец Орнатский мгновенно рванулся вперёд и заслонил собой Андрея. Его голова  резко откинулась назад. Пуля маузера, пробив переносицу святого вырвала кусок затылочной кости и рикошетом ударилась в сосну. В лицо Андрея брызнули перемешанные с кровью мозги великого праведника. Грузное, крупное тело стало быстро заваливаться в яму, увлекая за собой Андрея. Сплетённые тела свалились на безжизненные  женские тела.

         Ружейная пальба прекратилась.
         Ещё некоторое время ещё слышались нечеловеческие стоны. Отдельные Хлопки  пистолетных выстрелов, «танцевали» вокруг ямы с трупами.  Хоровод прекратилась не сразу.. Разгорячённые чекисты ходили вокруг огромной братской могилы, стреляя из револьверов в груду умирающих.
        Грохнул последний патрон. Тишина.  Андрей понял, что он умер.
        Пришли красноармейцы с китайскими лицами, с лопатами, с тачками и стали деловито закапывать известью с песком бывших интеллигентных людей Санкт– Петербурга. Некоторые тела ещё конвульсивно дёргались. Песок местами шевелился. Иногда из под земли неслись глухие стоны.
 
        Солнце набирало высоту, рассеивая ужас.
        Подул свежий ветерок. Началось обыкновенное умиротворенное утро. Могила успокоилась. Стало слышно пение птиц.
       Чекисты поплелись в караульное помещение двухэтажного порохового погреба, чтобы "обмыть" спиртом ещё одну победную ночь молодого, самого справедливого «пролетарского государства».

       Боже мой! Победная ночь! Какое чудное, ёмкое слово, победа! Пройти по беде! Пройти по крови! Пробежаться по трупам! Переступить через трупы своих, чужих и, упившись хмельным словом, родить торжество победы!  Людей расстреляли, а корень звонкого слова остался – «беда»
        Сколько ещё будет подобных расстрельных по-бед? Ура, товарищи!
        Китайцы весело маршировали в сторону походной кухни на заслуженный завтрак.  К вечеру обещали привезти новый врагов народа. Надо было подкрепиться, отдохнуть.
 
       Закапывать полуживые трупы – оказалась тяжкой работой, даже для послушного "интернационального пролетариата китайского образца".

IV

        Князь не сразу осознал, что умер он - не совсем.
        Между телами, хаотично наваленными грудой, светлело маленькое далёкое солнечное пространство. Кислород поступал скупо, но злость и ненависть вселяли в тело невероятную силу. Извиваясь змей, работая бешено руками, разгребал сухой речной песок. Свет приближался медленно. Теряя сознание, проскальзывал между окровавленными телами, размазывая по лицу свою, чужую кровь. Разум терял реальность. Словно зомби, вылез из могилы и, перевалившись через край могилы, бессильно упал на ржавые сосновые иглы. Встав на четвереньки, пополз к лесу по-собачьи. Отдышавшись, прислонился к дереву. Осмотрелся. Поднялся в полный рост.
        Обмазанный кровью с головы до пят, заковылял в середину чащи. Тело не чувствовало боли многочисленных уколов сухих острых сучьев. Наклонив упрямо голову, шёл вперёд напролом: как бык на шпагу:
       - Жить! Жить! Выжить!..
       Сознание прояснялось.
       В кадетские годы он ездил сюда на корпусное стрельбище. Вспомнил, как они, юные гардемарины, всей ротой, весёлой шумной компанией, бегали сюда, на речку Лубья — плескаться в жаркие дни:
        - Как хорошо было здесь до революции!  Жить! Любой ценой выжить! Да, да! До речки должно быть метров 300! Ещё немного! Ещё чуть-чуть! Вот она – Люба, Лубья!

        Вода ледяная.
        Андрей залез в холод по горло. Зубы громко стучат. Отковырял со дна кусок глины - отмыл кровь и грязь:
       - Ран не видно! Отец Орнатский спас мне жизнь! Он пожертвовал собой ради меня! А я бы пожертвовал собой ради другой человеческой жизни? Как тяжело Господи! Сохрани и помилуй его душу!

        Колотила лихорадка. Сознание опять мутилось:
       - Куда идти? Да, да! Помню! Где-то здесь били командирские дачи. Как тяжело быть живым! Выжить, жить! Здесь недалеко был посёлок «Старое Ковалёво». Ну, конечно же! Там, может быть ещё живут, нормальные дореволюционные люди! Скорей туда, вниз по реке, к спасению!

        Шатаясь, заковылял по тропинке, ведущей к дачам. Чувство опасности вновь вернулось.
        Пригибаясь, стал постоянно озираться.
        День был солнечный. На поляне у ручья увидел сторожку. Вспомнил, что здесь был когда-то караульный пост. Обойдя сторожку со стороны леса, заглянул в открытую дверь и обомлел: на деревянном настиле лежала грязная солдатская шинель:
        - Есть Бог! Он хранит меня!

        Схватил находку, прижал к груди; торопливо напялил на себя; бросился бежать босыми ногами к дачному посёлку.
        При подходе к дачам, силы стали покинули его. Падал, поднимался, опять падал, но, всё же, подполз к какой-то зелёной калитке. Собрав последние силы, толкнул калитку. Она со скрипом откинулась в сторону. Хотел было подняться на ноги, но земля вдруг сама поднялась на дыбы и ударила Андрея в лоб.

V

        Очнулся в сказке: тёплая чистая постели с пуховым лёгким одеялом.
        Пахнет вкусной едой и женским теплом.
        Дверь комнаты отворилась. На пороге стояла молодая красивая дама:
         - Слава Богу! Очнулись? Как вас звать? Откуда вы явились ко мне?
         - Где я? Кто я? Почему я здесь? А вы - кто?  Ангел?..
         - Я, Екатерина Владимировна Рогожина! Просто Катя! Вчера вы зашли ко мне в гости без доклада.
         - Пардон!
         - Я принесла вам немного еды. Вы три дня были без сознания. Вероятно, проголодались. Как вас величать, сударь? Я вас покормлю.
         - Как меня звать? Не знаю. Не помню, простите. Ничего не помню. Кажется, я не живой…
         - Ничего, ничего, вы - воскресли! Вас зовут - Дмитрий Рогожин. Запомнили?
         - Запомнил! Я, Дмитрий Рогожин.
         - Вы мой супруг. Понятно? Так звали моего мужа. Он погиб в Крондштате ещё в 17 году; Был капитаном первого ранга – командир корабля! Мне кажется, что вы тоже морской офицер?
         - Какой сегодня год?
         - Осень 18-го. Это не вас ли вчера красные комиссары расстреливали на Ржевском полигоне?
         - Может быть меня ...  Я ничего не помню...
         - Я тоже хотела бы ничего не помнить. Хочется всё забыть; навечно
выкинуть из памяти этот кромешный ад!

         Андрей осмотрелся.
         На стене просторной спальни увидел большую фотографию, Почему это фото висит здесь? Взвод Морского кадетского корпуса стоит в исторической гардемаринской форме перед парадным входом Морского корпуса. Фотография 1900 года. Знакомое фото!
         Среди, одетых в исторические униформы прошлых веков юнкеров и гардемаринов, он узнал себя и всё сразу вспомнил. Точно! Такая же картина висит на стене его рабочего кабинета! Всё вспомнилось! Мировая война, ранение, плен побег, кадетский корпус, родители, семья, жена, дети, кресты, расстрел, братская могила, смерть…
        - Почему это фото висит здесь, у вас?
        - Эта? Это – память мужа! Кадеты и гардемарины. Крайний, слева, мой муж, Дима Рогожин.
        - А в центре на ступеньках - тихо добавил Андрей – это – я.
         Катерина отпрянула. Внимательно всмотрелась в лицо Андрея, сравнивая его лицо с изображением на фото:
        - Боже мой! Да вы? Вы – Андрей! Князь Андрей Высацкий? Не может быть! Я же вас знаю! Боже мой! Как вы изменились! Посмотрите на себя! Боже мой! Вы только посмотрите на себя!

        Катя принесла настольное зеркало в серебряном окладе.
        Андрей взглянул на отражение. Из оклада смотрело страшное, незнакомое ему, лицо… Седая голова, седая бородка, седые виски, впалый рот.  Неужели это я?
         В горле пересохло:
         - Принесите попить, пожалуйста!…
         - Уже принесла. Выпейте немного красного вина! Вам необходимо отлежаться, Дмитрий, Дима! Вы – не Андрей! Теперь вы – Дмитрий! Вы – мой муж! Запомнили?

        Рогожина присела на край кровати:
       - Знаете, смерть быстро разрывает нити с выжившими, но она же быстро сближает людей. Муж мой ушёл на тот свет, а вы вот… пришли оттуда! Странно! Это Бог вас привёл ко мне! Я вас спасу, Дмитрий!.. Вы пришли заменить моего мужа. Правда?
       - Благодарю! Может быть. Я обязан забыть своё настоящее имя! Я - Дмитрий!.. Я - Дмитрий Рогожин! Вы – моя жена!  А где моя жена, Марина? Я не Андрей Александрович Высацкий? Почему?
        - Да, да! Но нет! Отныне, вы - не князь Высацких, не бывший гардемарин морского кадетского корпуса, не герой войны!.. Не враг народа. Того расстреляли большевики на Ржевском полигоне. Я от Дмитрия о вас много  слышала. Он же с вами вместе учился!.. Вы должны, как муж, говорить со мной на «ты»! Только так можно спаси вас от этих зверей.

        Вдова Катя вскочила, всматриваясь в фотографию:
       - Вот же вы! Вот вы - князь Высацкий, а вот это мой Дмитрий!.. Под карточкой написаны фамилии. Всё правильно! А вот - унтер-офицер Колчак! Красивый... Где он сейчас?
       Андрей окончательно всё вспомнил. С трудом встал на ноги, пересел за стул:
       - Теперь я - Дмитрий Рогожин. Моряк. Ваш муж. Ноя хочу знать: «что с моей женой с моими дочерьми и сыном? Где они? Живы? Я не имею право умереть, если не узнаю о  судьбе моей семьи! Понимаете? Я должен жить! Раньше я жил благодаря любви и доброте. Теперь я буду жить ненавистью, воевать с ними без сострадания! К этим бесам тьмы не может быть пощады! Вместе с моим телом они расстреляли мою душу, веру, любовь… Я стану палачом этих негодяев! Я умею воевать! Я всю  свою жизнь я учился воевать!
       Андрей пошатнулся…
       Екатерина поддержала его:
       - Вы правы! Как в библии сказано «око за око, зуб за зуб, смерть за
       смерть! Только так!.. Да, да!.. Только так!.. Для начала необходимо вам
       подлечиться… Я вас поставлю на ноги, князь!..
 
       Андрей обессилено вернулся на кровать. Прилёг:
       - Прошу вас, Екатерина… - он запнулся.
       - Екатерина Владимировна – подсказал она.      
       - Я всё для вас сделаю.
       - Прошу вас, Екатерина Владимировна, сходите к моему дому на набережной.
       Знаете мой дом на Английской набережной?..
       - Да! Все петербуржцы знают ваш дом, князь! – улыбнулась Екатерина.
       - Вот и хорош! Разузнайте? Что случилось с моими родными?  Сколько дней
       прошло после моей смерти?..
       - Дня три, наверное…
       - А мне показалось – три года!..
       - Я пойду прямо сейчас. Часа через четыре вернусь. Вы из дома не
       выходите, не шумите, пожалуйста!.. Сидите тихо-тихо…
       - У вас есть оружие, Екатерина?..
       - Есть!..
       Рогожина быстро спустилась в погреб и принесла кортик и браунинг супруга.
       Через минут десять она ухала на трамвае в центр города.
       Андрей закрыл   глаза. Ненависть сотрясала его тело. Вновь увидел себя
       ползущим к узкому лучику жизни  по полуживым обнаженным телам женщин и
       мужчин.
       - Будем жить! Жить будем!
       Провалился в яму сна и бреда.То ли снится, то ли кажется:
       - Лежит в ночи один на стоге сена: небесный свод висит над головой. Далёкие миры мерцают мириадами огней. По млечному пути к бессмертию летит душа; и ароматы леса улетают в космос, и музыка цикад, и голоса невидимых зверей, и шорох птиц ночных, заполнили пространство, вливая в сердце страх и радость: вот это чудо будет жить веками, а он – пушинка мироздания – уйдёт однажды в смерть, в забвение! И сердце тянутся к мерцающей надежде; цепляется за жажду веры бесконечной жизни. А время ускользает, как иголка в стоге сена. Пусть слёзы радости, любви, проваливаются безвозвратно в бытиё, но млеет тело вечной тайной Бога. Тень Гамлета, подобно туче, закрыла млечный путь надежды:
       - «Быть, или - не быть?
       - Конечно, быть! Вопроса нет! Прекрасна жизнь! Да, страшен мрак! Случайность вынесла меня, тебя на тайный берег жизни: лови секунды счастья - наслаждайся! Слова души теснятся, пытаясь уложиться в рифму. Любовь и музыка приподнимает тяжесть тела в невесомость. Хочу обнять пространство; забыть земную боль, прогнать тоску, развеять скорбь, умчаться к звёздам, рождаясь вновь, любить, страдать сначала! Блаженный миг прозрения! Засыпаю, веря свято, что завтра утром, обязательно проснусь. Обласканный лучами солнца, рождённый заново, с младенческой душой вернусь к здоровой прозе будней. Улыбаясь, познаю вновь, что жить вполне возможно много раз! Любимым буду! Познаю грани доброты и счастья до конца. В конце я соглашусь оставить землю навсегда. Пусть только Бог к себе возьмёт таким, каким я есть на самом деле — его простой земной частицей.