Пять дней мелькнули незаметно, остался последний переход на пароме из Хельсинки в Петербург. Поужинав, я вышла на палубу, полюбоваться уже вступавшей в свои права белой ночью. После тёплого дня вечер мне показался прохладным, но ветра не было, штиль, и только волны от парома плавно разбегались в разные стороны, сходя на нет где-то вдали. Палуба была пустынна, только одна женщина стояла, чуть склонившись вперёд и вглядываясь в глубину моря, казалось, что она хотела что-то рассмотреть там, в пучине . Услышав мои шаги, она обернулась, пристально взглянув на мня. Я тоже посмотрела на неё, что-то знакомое всплыло в памяти, показалось, что мы встречались раньше, но давно . У меня зрительная память фотографична, фотографии при встрече сразу всплывают, пока ты долго копаешься в прошлом, вспоминая, где, когда ты могла видеть этого человека. «Нет, я её точно встречала раньше, но где? Когда?»
- Тоже не спится? - спросила женщину, продолжая её разглядывать.
- Я вообще не могу уснуть, ни разу за всю поездку не проспала всю ночь, - ответила она.
Низкий голос, почти контральто, прозвучал глухо и очень печально. Я посмотрела на неё - тёмные круги под глазами, землистый цвет лица; было ей немного за шестьдесят, полная женщина с светлыми серо-синими глазами и прядями седых волос в каштановых волосах.
- Плохо переносите море?
- Нет, нет, совсем другое, - и она замолчала, тяжело вздохнув.
- А мы с вами никогда не встречались? Мне знакомо ваше лицо, но если и встречались, то в далёком прошлом.
- Я тоже пытаюсь вспомнить, где жизнь свела нас. Вас не Ольга зовут?
- Да, Ольга.
- А я Анна Костикова.
- Ну, тогда всё ясно. Вы жена Андрея?- улыбнулась я, почувствовав сразу облегчение- подпись к фотографии была восстановлена.- Как это мы во время поездки не увиделись? В
разные группы попали.
Анна согласно кивнула головой. Я вспомнила, что жену Андрея видела один или два раза: первый раз на свадьбе сокурсницы на пятом курсе. Андрей был старше нас, он в это время учился в аспирантуре, был женат, а сокурсница выходила замуж за его друга.
Второй раз мы встретились, когда я уже работала, на первомайской демонстрации, куда Андрей пришёл с женой и двумя мальчишками шести и трёх лет. Нас сфотографировал институтский фотограф. Вот из-за этой фотографии мне и показалось лицо Анны знакомым.
- Как ваш муж? Я его не видела ни разу после увольнения. Как дети? У вас же двое мальчиков. Сколько же лет прошло? Лет тридцать, наверное.
- С мужем я давно разошлась. А дети… У старшего Владимира всё хорошо, дочь и сын учатся в университете. А Иван…- она запнулась на минуту, - умер. Через десять дней сороковины. Ему в июле исполнилось бы сорок лет.
Между каждой фразой она останавливалась, как бы переводя дыхание. У меня слова застряли в горле.
- Анна, простите, простите, я даже предположить не могла, что у вас такое горе. Что случилось? Как? Я его помню, у меня фотография сохранилась на демонстрации, такой хорошенький голубоглазый мальчик с флажком в руках. Сорок лет! Даже не представить…
Она молчала, не отрывая глаз от воды. Потом заговорила.
- Рак, проклятый рак. Пять операций за год! Пять операций! Да все полостные. Если не хотите спать, посидим. Мне просто необходимо с кем-нибудь поговорить.
Мы сели в шезлонги. И она стала рассказывать драматическую историю своей жизни.
- Иван был такой крепенький, здоровый физически мальчик. Он занимался хоккеем, ходил в школу олимпийского резерва. Только, как бы это сказать, был он чувствительным что ли, не защищённым, как будто с оголёнными нервами. Володя другой, он более стойкий, толстокожий. Нет, не чёрствый, но более мужественный по жизни. Мы жили вместе с отцом Андрея, у него был рак лёгких. Курил он всю жизнь. От операции отказался. А вы представляете, какие это боли, муки, особенно последние месяцы были тяжёлыми. Он задыхался, постоянно на кислородных подушках. В больницу не положить. Понимаете, зачем увеличивать процент смертности? Я-то сама врач, делала ему обезболивающие уколы, но потом и наркотики не помогали. Всё это на глазах ребятишек. Конечно, тесть был мужественный человек, терпел, пока мог, оберегая мальчишек. Но не всегда мог, иногда стонал, скрипел зубами… А квартирка-то – четырёхкомнатная хрущёвка, всё слышно. Иван очень переживал, подойдёт, погладит руку деду, ему было семь-восемь лет. Когда дедушка умер, Иван долго не мог прийти в себя…Чувствительный был мальчик, отзывался на чужую боль.
Она посмотрела вдаль, где на берегу светились огни какого-то городка, помолчала, обхватив голову руками. Потом заговорила снова. Я слушала, боясь промолвить хоть слово.
- Отец отдал его в школу олимпийского резерва, он делал большие успехи, его даже в сборную планировали. Но занятия в школе хоккеистов кончались поздно, около 11 часов вечера, многие родители встречали детей. Андрей, если не был в командировке, всегда приезжал его встретить.
Снова последовала пауза.
-…Я вам сказала, что разошлась с ним. Нет, он ушёл сам от нас , да как! После смерти его отца прошло года три. Уехал он в командировку в Москву, да не просто в командировку, а по командировке за подписью Романова! Горд был очень, что его включили в комиссию разбираться с какими-то склоками в институте. Уехал на пять дней. Проходит неделя… А у меня Иван подхватил грипп, температура под сорок. Постелила ему в кабинете отца, чтобы изолировать как-то от Володи… Ну, изоляция та ещё! Впрочем, когда мы из коммуналки переехали, квартира казалась раем. Андрей вернулся, входит в кабинет. Ваня к нему: «Папа! Приехал! Я сейчас перейду к себе…» А тот ему сразу: «Лежи, лежи. Я с вами жить больше не буду, я от вас ухожу. У меня другая семья и другой сын!». У ребёнка температура, а тут папенька с ушатом воды. Я думала Иван с ума сойдёт. Он никак не мог понять, всё спрашивал меня, почему отец ушёл. А что я ему могла сказать? Что нашёл генеральскую дочь с семилетним сыном?
- Боже! Ну до чего же мужчины жестоки в своём эгоизме! – не выдержала я.- Ребёнок болен, а он… Никогда бы не подумала. Он такой мягкий был на работе, правда, пустозвон, но сотрудникам всегда шёл навстречу, отпускал к врачам, по домашним делам. Простите, Анна,я вас перебила.
- Ничего, ничего. Вот после его ухода у Ивана что-то оборвалось в душе. Хоккей он бросил, не мог смириться, что его сверстников встречают отцы, а его нет. Стал плохо учиться. Школу кончил, но в институт поступать не стал, получил права, работал водителем у директора завода. Широкоплечий, высокий, красивый парень. Девушки за ним толпой ходили. Отслужил армию, женился на однокласснице, пожил с ней два года, а потом разбежались. Она замуж вышла, через три года разошлась с мужем. Снова сошлись с Иваном, зарегистрировались второй раз. Внуку – Юрочке- десять лет. Вроде бы всё наладилось, прошлым летом купили дачу, он увлёкся, перестроил там дом, а вот пожить в нём не удалось.
Гудок встречного парома прервал на минуту её рассказ. Когда он стих, она продолжила, медленно выговаривая слова, ещё более минорно. Ком в горле мешал ей говорить, она останавливалась, чтобы прошли спазмы, голос дрожал, но не было ни одной слезинки.
- Как гром с ясного неба грянул. Он такой был цветущий, не болел никогда, спортивный, подтянутый… И вдруг на новый год температура 39, держится и держится, врачи ничего не находят, никаких симптомов, а температура не спадает две недели, чуть отпустит, и снова вверх. Положила его к своему сокурснику в первый медицинский, хороший он диагност, профессор. Успокаивает, не волнуйся, говорит, вылечим. Подозревал туберкулёз, искал, но не нашёл. Правда подлечил, температура спала, выписался он домой через три недели, похудел килограммов на десять за это время.
Она вздохнула.
- Ну, откормить то я его откормила, - она улыбнулась первый раз за всё время. –Иван он любил вкусно поесть. А с тёщей у него отношения не складывались. Она человек тяжёлый, эгоистичный. Даже с единственным внуком лишний раз не посидит, никуда с ним не сходит. А Юрочка он очень любознательный, причём просто сам не свой от воды. Любит гулять по рекам и каналам, причём ему надо всегда идти от истока к устью. Это у нас такие прогулки по городу с ним: уедем к началу Фонтанки и идём по набережной до Невы, потом по Мойке.
При воспоминании о внуке в голосе прозвучали нежные нотки.
- Да… Жена Ивана рано уходила на работу, а он последнее время начинал работать в 11 часов. Утром приезжает ко мне, завтракает, потом едет на работу. А после больницы, пока ещё был бюллетене, целые дни проводил у меня. Он живописью увлекался, картины писал маслом, у него получалось. Вот у меня и была его художественная мастерская.
- А он не пробовал поступить куда-нибудь, в Мухинку, например?
- Нет, но работы знакомым художникам показывал. Его хвалили, был дар, да не относился он к нему серьёзно, считал просто увлечением. У меня вся квартира в его картинах, как в музее.
Она вздохнула громко и протяжно.
- А весной, в начале марта опять температура под сорок. Снова в первый мед., и через три дня на операционный стол. Поджелудочная железа! Прооперировали, он в реанимации, а Николай Петрович, это профессор, мой сокурсник, огорошил меня – обнаружил в кишечнике опухоль, придётся оперировать ещё раз. Выходили мы его. Я практически из больницы не выходила. Жена после работы заедет, да домой, к ребёнку. Тут и вторая бабка вроде бы перестала фортели выбрасывать, сидела с Юрочкой и встречала его, и даже в цирк один раз сводила. А я домой поздно вечером, еду приготовлю, а утром снова в больницу на целый день. Правда старший сын помогал, у него ключи от квартиры были, позвоню, он всё, что надо купит, прихожу домой, только приготовить еду и поспать. Выписали его на недельку отдохнуть, пожил он у меня. Даже одну картину написал, радостную такую, светлую. Солнечный ясный день, река, рыбак сидит за удочками, на противоположном берегу ребятишки купаются, один на Юрочку похож. Верил он, что выздоровеет, да и я надеялась.
На палубу вышла парочка, увидев нас,они отошли в другой конец и стояли, обнявшись, наклонившись над водой. Посвежело, становилось прохладно. Анна укрылась пледом, а я набросила на плечи тоненькую пуховую паутинку.
- Ну, а на кишечнике операция, вы понимаете какая. Вырезали большой кусок, сделали боковой вывод. Вот и ходил полгода с кюветами. А каково это в сорок лет! Но Иван мужественно всё перенёс. Летом мы с ним жили на даче. Я-то, грешница, дачи терпеть не могу. Больше одного дня никогда не выдерживала, а тут пришлось четыре месяца безвылазно прожить. Ко всему привыкаешь, если судьба бьёт… Прожила. Иван писал картины иногда, нанял рабочих, забор поставили вокруг участка, он руководил. Да я не возражала, молодой мужчина, нужно было, чтобы отвлекался от своих болячек. Операция предстояла в сентябре. Должны были убрать вывод, избавить сыночка от кюветы.
Замёрзшая парочка прошла мимо, спустилась в каюту. Анна заговорила снова.
- Ох! Сколько же он перенёс! Операцию отложили на октябрь, сделали, вроде бы удачно, прошло после выписки месяца полтора. И снова плохо. На этот раз – желудок! Рак! В Песочную, в радиологический институт, правда, квоту выделили в горздраве сразу же, хоть не надо было платить почти сто сорок тысяч. Теперь я моталась каждый день в Песочную. Ну, а в институтах по бюджету, как.. Прооперировали, десять дней и до свиданья…
- Так обычно назначают ещё химиотерапию или облучение.
¬ Назначают, назначают, да сначала надо было, чтобы он немножко окреп. После пятой операции весил пятьдесят четыре килограмма, это вместо восьмидесяти шести! Удалили ему две трети желудка. Я от плиты не отходила, всё свежее, протёртое, понемножку, часто, чтобы желудок разрабатывался. А его тошнит. Таз так и стоял под кроватью всё время. Ну, помаленьку, понемножку начал отходить, даже аппетит иногда появлялся, просил что-нибудь приготовить из любимого раньше. Любили они с братом шашлыки и пироги. Как праздник, день рождения у них или ребятишек всегда мне заказывали пироги… А шашлыки Иван сам делал, мастер был. Уедут куда-нибудь на природу… А потом и у себя на даче… Но с третью желудка шашлыками не побалуешься. Паровые котлетки, протёртый овощной супчик….
- Как трудно вам было! Вот уж досталось в жизни, - посочувствовала я.
-Да это всё блекнет перед… -Она задумалась.- Да, вызвали нас на проверку в Песочную. Приехал Владимир, отвёз нас … Ну, мы с надеждой, всё-таки и есть Иван стал получше, и вроде бы окреп, вставал, сам до туалета доходил. Правда, у меня однокомнатная квартира, не разгуляешься, но всё равно… Пять операций за год! Обследовали его , и врач нам говорит: "Опухоль в кишечнике слева. Будем наблюдать". Я так и села. Смотрю на Ивана, а у него слёзы из глаз. Первый раз, с детства не плакал, последний раз, когда отец нас бросил…
У меня тоже навернулись слезы на глазах, вспомнила этого хорошенького светленького, как ангелочек, мальчугана.
- Господи! Ну, за что же это ему такие испытания! У меня отец умирал от рака лёгкого, я знаю, что это такое.
Анна помолчала.
- Вернулись мы домой. Я храбрюсь, стараюсь не показывать вида, а на душе черным –черно. Ванюшка молчит, но с каждым днём все мрачнее. Через три недели снова едем на УЗИ, опухоль быстрорастущая. Да тут и без УЗИ всё видно, она прощупывается, осталась от моего крепыша одна кожа да кости. Двадцать третьего февраля приехал брат с детьми, Юрочку жена привела. Иван даже за столом посидел недолго, шутил, выпил рюмочку. На следующий день просит, чтобы брат заехал. Володя пришёл после работы, Инга подошла, это жена Ивана.И тут он нам и говорит.
Спазмы перехватили её горло, она пыталась что-то говорить, не смогла, помолчала…
- Простите. Очень тяжело. И говорит, -повторила она. – «Вы –самые мне близкие люди. Вы всё понимаете, на шестую операцию я не пойду. Умирать от боли, теряя всё человеческое, я не могу, у меня уже нет сил жить. Поймите меня! И умоляю – выполните мою просьбу: найдите врача, заплатите, деньги вернутся, продайте дачу…» . Я как сидела, так и окаменела.Мне, матери, убить сына! А он всё продумал, говорит: «Кремируйте меня, но не хороните, развейте пепел. Не хочу, чтобы вы приходили и плакали над камнем. Вспоминайте меня в день рождения, 16 июля, собирайтесь, смотрите фильмы, фотографии, только никогда не плачьте. Это моё завещание. » Инга заплакала: «Нет, Иван, нет, не возьму я грех на душу ! Никогда!» У него слёзы на глазах, но говорит твёрдо: « Я решил! Это последняя воля!»
- И вы, - я не знала как спросить, меня начал бить озноб, - Вы, Анна ..
- Да, мы помогли ему уйти из жизни, нашли врача.
- Боже, какая жестокость! Обратиться с этим к матери! Ну, к брату, к отцу, наконец…
- К отцу? – она саркастически усмехнулась.- Да у отца года два назад был микроинфаркт, и он так себя бережёт, что ни разу не пришёл к сыну ни в больницу, ни домой, когда он у меня лежал. Увидел его только в крематории в гробу.
Меня просто колотила нервная дрожь, я не могла сказать ни слова. А она продолжала говорить.
- За три дня привела я Юрочку, пообщался он с отцом, Ваня с ним простился. Веду я его домой и говорю, чтобы запомнил он этот день, больше папа не вернётся. Он на меня посмотрел, ничего не сказал, даже не заплакал. То ли не понял ещё, то ли сдержался. Мать готовила его к этому разговору.
Совсем стемнело, с севера потянулись чёрные тучи, звёзд не было. Мне стало страшно, но изо всех сил я старалась унять нервную дрожь, чтобы Анна ничего не заметила. Но она была поглощена своими горьким думами.
- Вышли мы из крематория, и какое-то чувство облегчения у меня появилось – перестал мучиться мой мальчик. А когда осталась одна… Я решила, что схожу с ума. Слышится мне его голос, зовёт он меня. Засну, а он маленький такой, лет пяти, приходит ко мне и говорит: «Мама, ты убила меня!» Володя нашёл психолога, походила я к нему, а всего-то не расскажешь, нельзя! Пореже Ванюшка стал ко мне приходить, но всё ещё приходит.
Вот Володя и купил мне путёвку в Норвегию, хороший он сын, заботливый. Вот вернусь, а в сороковины надо будет ещё выполнить последнюю волю Ивана. Я, наверное, этого не переживу.
- Анна! Не делайте этого! Бога ради, не делайте. Захороните прах. Он вам простит, это же не для него, для вас!, - слёзы хлынули у меня из глаз.
Анна, казалось, вернулась в этот мир.
- Ох! Что я наделала? И вас расстроила. Да вы вся дрожите. Пойдемте в каюту. Успокойтесь, что сделано, то сделано. Спасибо вам, я была на грани…
Она поцеловала меня в щеку холодными губами, и я почувствовала, что у неё тоже потекли по щекам слёзы.
- Простите меня, пойдёмте спать. Может быть, сегодня я засну.
Вернувшись в каюту, я легла, надев тёплый свитер, чтобы унять дрожь, но не могла ни согреться, ни уснуть. Давление, наверное, прыгнуло, сердце билось часто и в такт ему стучал один вопрос: « Как? Как мать согласилась на эвтаназию СЫНА? Как?»
Я так и не смогла уснуть до утра. Паром причалил. Туристы сходили на берег. Анны среди них не было видно. В Петербурге было пасмурно и сыро, накрапывал дождь. И также пасмурно было и у меня на душе. Впечатления от норвежских фьордов отошли на второй план, казалось, что я их видела давным-давно.