..."Семейное счастье"... Вот так и назову я эти размышления о моей семье, которая состоит на треть из меня и две трети из собак .
Счастье обязывает к щедрости, и не надо бояться сглазу. Рано или поздно ведь вообще всё кончается. И самое грустное в том, что, чем веселее всё шло, тем горше и невыносимее всё будет заканчиваться. Чего же тогда бояться, если и с самого начала всё уже расписано? Поэтому будем радоваться счастью, пока оно нас не покинуло! Будем помнить о том, что ничто не вечно. И не будем жадничать!
Опять я
Часть первая. Двое
1.
“Я не буду искать тебе замены. У меня больше никогда не будет такой собаки, как ты. А другой я не хочу. У меня вообще больше не будет собаки никогда”. Я развязывала узлы простыни, в которой перенесла тело умершей от инфаркта собаки моей.
Чарли - мой семилетний, большой чёрный пудель, лежал теперь такой спокойный, тёплый, и нос его казался живым потому что, как у здорового, он был влажным и холодным. Только в глазах жизнь остановилась навсегда. Ещё и получаса не минуло с того, как он был беспечен и полон любви к миру. И мы, радуясь послегрозовой июньской свежести, мчались, наслаждаясь чистотой воздуха и отлично промытым асфальтом, а потом вдруг он вскрикнул от неожиданности и боли и, в последний раз обернув ко мне голову в надежде на мою помощь, падая, схватился зубами за тупой носок моей туфли.
И вот он лежал около вырытой мною ямы на простыне, каким не был никогда. Было тихо. И менялась моя жизнь. А я с момента его смерти даже слезы не успела уронить. Я хоронила свою собаку и готовилась к одиночеству, так как у меня не было больше никого. Ни семьи, ни любовника, ни детей, ни брата, ни сестры. Впрочем, где-то кто-то был, но ни им до меня, ни мне до них особого дела не было. У меня была собака, которую семь лет тому назад я подобрала на улице и тем спасла от гибели. Собака это поняла и была мне очень благодарна и верна. Я хоронила Чарли в полной уверенности, что хороню свою последнюю собаку, что больше в моей жизни собак не будет. Но не пройдёт и суток, как я изменю этой клятве…
2. Я становлюсь образцовой сукой
Такса Тася начала относиться ко мне по-новому с того самого момента, как только её хозяйка, кинолог Любаша, принявшая случившееся со мной близко к сердцу, на следующий же день подарила мне месячного щенка.
Я не смогла отказаться от подарка, столь неожиданного и дорогого. Мы совсем не были подругами с Любашей. Люди разных поколений, профессий, мы почти не общались с нею. Мои собственные друзья в этой ситуации сначала бы основательно расспросили меня, подготовили к приобретению новой собаки. При этом Любаша не из тех импульсивных натур, к которым принадлежу и я, у которых вечно «душа нараспашку» (как проходной двор). Независимая, гордая, самодостаточная, она не всем открывала душу, и я не была в числе приближенных. Какое же глубокое сострадание смогло подвигнуть её на опрометчивый и щедрый поступок! Пред мудростью случая, пред мудростью Любаши мои торжественные траурные клятвы померкли.
Такса Тася, как только щенка положили на мои ладони, принялась меня заботливо обнюхивать и с этого момента всякий раз при встрече основательно и вдумчиво изучала меня, вероятно, по запаху реконструируя прошедшие события моей жизни и нынешние обстоятельства.
Сама Тася – идеальная мать. Вероятно, и я была создана для материнства, но судьба сложилась не в пользу этих моих задатков. А о том, что во мне были задатки матери-героини, говорит уже то, что я болезненно хлебосольна. Не зря же, в самом деле, когда приглашаю гостей, то всегда умудряюсь наготовить на пять таких компаний, что приглашены. Теперь вся моя семейная одаренность обрушилась на крошечное созданье, и я с изумлением обнаружила, с какой неистовостью, прямо-таки зоологически, привязываюсь к маленькому чёрному, лукавому и своенравному комочку.
Я назвала его в память о Чарли Светиком, Светлым пятнышком (на груди чёрного пуделя Чарли было ромбической формы белое маленькое пятно). Потом имя «Светик» я перевела на английский, что должно было звучать, как «Шани», а отсюда было уже совсем недалеко и до «Шандора». Окончательный вариант имени звучал одновременно романтически и эпически – «Шандор – Щедрый Дар Любаши». Но по-домашнему его можно было звать совсем просто – «Шанежка».
***
…Опять лужа! Опять!
Эта лужа неправильная! Вот - правильная лужа! Сколько можно повторять?! Сколько можно!!! Молока хочешь? Ну пей, пей… Ничего… Ничего… Ничего нет страшнее смерти и бесчестья! Пей своё молоко. И ничего не бойся в жизни, кроме бесчестья и смерти…
Ах, если б вас, если б вас во младенческом возрасте отняли от материнской груди и отдали бы в руки немолодой, только что осиротевшей женщине, только что в самом буквальном смысле похоронившей своего единственного родственника, коим и был для неё семилетний шнурковый пудель Чарли, умерший скоропостижно и похороненный ею со всеми почестями собственноручно-о-о… И о-о-о-плаканный ею же по всем правилам российского си-и-иротства-а-а…
…О!-о-о О! Тогда бы вы знали, что испытывал малютка-щенок, сосущий мочку уха головы, склонённой к левому плечу, на котором и пребывало это мохнатое, растерянное существо, в то время, как его залитая слезами хозяйка приготовляла своему младенцу детскую смесь, то сюсюкая, то гулькая, то охая и всхлипывая.
3. КрасавЕц и козявка
Возьмите молодую блоху женского пола и молодого же крокодильчика, соответственно, пола мужеского и, если вам удастся их породнить и дождаться потомства, то существо, явившееся на свет в результате блошиных, крокодильих и, естественно, ваших усилий, и будет малым чёрным пуделем по имени Шандор.
От обоих своих родителей он усвоит зверский аппетит, абсолютную уверенность в собственной непогрешимости и неотразимости и только от вас не возьмёт ничего.
Если у вас в доме пудель, не покупайте дорогих колготок, не пользуйтесь любимыми чашками, вообще, откажитесь от пристрастия к вещам, как минимум, года на полтора. В противном случае ваша собака со свойственной ей проницательностью это пристрастие выявит и при помощи дьявольской хитрости и изворотливости овладеет предметом вашего сердца. И тогда уже у вас не будет больше ни любимой чашки, ни дорогих колготок вашего цвета, ни новых сапог. Таков пудель! Причем он таков независимо от того, как и от кого он на свет явился.
Встретили мы с Шани однажды на нашей площадке фантастически красивого молодого королевского пуделя. Он был изысканного белого цвета и безупречно подстриженный и причёсанный. Красота, одним словом, несказанная!
Несколько минут мы просто молча и восхищённо глазели на красавца. Просто стояли, молчали и смотрели, не отводя глаз. Потом, чтобы получить разрешение на продление этого удовольствия, я, заискивающе улыбаясь, обратилась к хозяйке чуда: «Можно нам подойти поближе и рассмотреть этого потрясающего пса?» - Великодушное согласие было мне ответом.
Пуделя звали Бризом! И он мгновенно оценил моё перед ним благоговение. «Что же, - решил он, - доставлю удовольствие женщине! Отчего же не доставить?! Поиграю с её маленькой чёрной козявкой. И чего люди находят в этих козявках? И ведь находят же что-то. И главное, что удивляет, ведь умеют же настоящую красоту увидеть и оценить, а заводят себе в конце концов каких-то козявок, прости меня господи! Глаза бы мои не смотрели на эту гадость. Пошёл вон с глаз, козявка! Пошёл! Пошёл!» - И он погнал моего Шани по кругу с таким капризно брезгливым и одновременно кокетливым лаем, что пёс мой растерянно и совершенно беззвучно помчался, что было силы с одной только мыслью, с одним желанием - как можно скорее прекратить эту унизительную пытку, только внешне напоминающую игру. И когда я, присев на корточки, прижала к себе всё продолжающего молчать(!) Шани, Бриз всё с тем же кокетливо-капризным лаем вытанцовывал передо мной, демонстрируя роскошную гриву и выбритые пепельного цвета нос и высокую шею, и пружинистый грациозный шаг. – Таков пудель.
Мой Шани такой же. Только его «чёрная козявка» - я. Он тянет меня на поводке с темпераментом блохи и целеустремленностью крокодила. Когда, устав от его дёрганий и метаний, от внезапных и жадных бросков к тухлой рыбьей голове или куриной кости, или, чего греха таить, к замаскировавшейся в траве кучке дерьма, я отпускаю поводок, вся сущность наших с псом взаимоотношений мгновенно раскрывается и являет себя с удручающе бесстыдной наготой. Пёс мой мгновенно останавливается и изумлённо оборачивается ко мне. «Отстегнулась?»
Вот она - истина! Пёс мой считает, что не он пристёгнут к поводку, а я. Он быстро растет и осваивает мир, он смел и энергичен, любопытен и полон беспечности, пока рядом с ним на поводке с резиновой костью, перехваченной петелькой для руки, бегу я.
4. Маленькие победы маленького щенка
Хотя Шандору ещё нет и пяти месяцев, он отлично всё понимает. Он, например, прекрасно знает, что думает его хозяйка, старая, одинокая женщина, о том, где следует ходить в туалет, а где не следует. Она не любит, когда в комнате лужи. Он тоже не любит этого. Потому, сделав лужу в комнате, он тут же повышенно громким голосом извещает хозяйку, что пора брать в руки тряпку.
Шандор давно заметил, что хозяйка лужам в комнате предпочитает лужи в прихожей, за которые не только не ругает, но даже хвалит щенка. Щенок убеждён, что это у хозяйки от её обычной ограниченности и возрастного консерватизма. Во-первых, когда ты играешь или спишь в комнате, и вдруг появляется необходимость сделать лужу, то гораздо удобнее делать её в комнате, чем тащиться в прихожую. Во-вторых, лужу в прихожей хозяйка замечает не сразу, и потому прихожая, где иной раз так приятно посидеть за дверью, вдали от суеты, в тишине и даже в темноте, с не вытертой лужей, теряет свою привлекательность. Объяснить всё это хозяйке щенок не может, и потому вынужден терпеть грубую её реакцию и несправедливость её мер воздействия.
С немыслимо грязными выражениями и оскорбительными шлепками свёрнутой в трубку газетой хозяйка загоняет щенка в прихожую и перегораживает дверной проём фанерной дощечкой, которую при желании можно было бы и отодвинуть, и… уронить. И… перескочить через неё тоже можно при желании. Желание есть - но жизненный опыт подсказывает щенку, что за обретённую таким образом свободу придется платить гораздо большую цену, чем та, которую он платит сейчас за лужу в комнате. Нет, сразу вырываться на волю нельзя! Но можно попытаться растопить ледяное сердце хозяйки печальным поскуливанием, от которого и у самого щенка в груди размягчаются все обиды, нанесённые ему старой женщиной.
Другая бы уже давно раскаялась и смягчилась, а эта – кремень! Вот есть садится, и аппетит у неё не пропадает. Ест и смотрит телевизор.
Потерявший надежду растопить сердце хозяйки своими печальными песнями, щенок сидит прямо перед фанерной загородкой и, вытянув шею, внимательно наблюдает за всем происходящим в комнате. Оказывается, и это занятие может доставлять некоторое удовольствие! Игрушки щенка лежат не только за фанерной загородкой, но и в комнате. Это обычная хитрость щенка, рассчитанная на то, что каждый раз, когда хозяйка натыкается на игрушку, она вспоминает о томящемся в неволе щенке. Но он забыл об игрушках. Он смотрит живое кино, поворачивая голову вслед за перемещениями хозяйки и вытягивая шею, если хозяйка отходит в глубь кухни. Он уже не скулит и не просится на волю. Ему интересно. И жизнь его снова полна.
5. Кризис педагогических идей
Когда человек (я!) устаёт, он забывает, что беспрестанно тянется эта канитель с растущими проблемами только в воображении нашем. В действительности же всё непрестанно меняется. А меняющаяся жизнь не только убывает, но и образовывается. Наше недостойное уныние объясняется тем, что мы погружены в ощущение убывания. Но если вспомнить о правиле радости – каждый день начинать сначала, беря из вчерашнего только достойное памяти, то это позволит переключить себя в регистр конструктивного отношения к миру. Вот, собственно, и всё. Для того и пишу.
Есть ещё способ. Чтобы осуществить расчёт с дурным в себе, некоторые люди берут чистый лист бумаги, делят его вертикальной линией пополам, на одной половине записывают всё, что удручает, а на другой – то, что помогает выжить, что держит на плаву. Потом всё дурное отрывают и торжественно сжигают.
Я же в кризисных ситуациях не решаюсь на подобный обряд. Разве всегда нам удаётся всё доброе и злое в нашей жизни разделить вертикальной линией на белом листе бумаги?
***
Я выгуливала своего малыша и не могла с огорчением не констатировать, что моё место в его сердце по мере взросления щенка неотвратимо сокращается. Он становился одержимым фантастической жаждой впечатлений: зрительных, вкусовых, слуховых, моторных… Мне уже приходится запирать его на ночь в прихожую. Иначе он не даёт мне высыпаться. Он может в любой момент, даже и глубокой ночью проснуться и тут же потребовать от жизни три самые для него главные вещи: еды, любви и свободы выбора. Мой светлый образ кормилицы-поилицы, ассенизатора и водовоза, няньки и мамки тускнеет не по дням, а по часам, и это меня удручает. Мой щенок рвётся от меня на волю, к первому встречному псу, суке, соседу, соседке, знакомым и не знакомым. К кому угодно, только бы не со мной! Мною он сыт по самое горло!
Я то натягиваю поводок, то отпускаю, пытаясь создать у щенка иллюзию его полной свободы от меня и надеясь, что эта свобода его встревожит, что он почувствует отсутствие прежней защищённости. Куда там! Он в своей радости освобождения даже благодарности не проявлял.
Я с лицемерной ласковостью (о, как это унизительно!) пыталась приманивать его лакомствами. Всё было напрасно. Сердце его всецело принадлежало свободе. Ей одной! …И кусочку выброшенного кем-то из окна яблока, и раздавленной в траве чьей-то какашке, и вывернувшему из-за угла чужаку – только не мне!
Вся моя педагогика гроша ломанного не стоила в сравнении с хмельной силой воли! И я сорвалась. Однажды в мгновение ока я из жалкой, занудной няньки превратилась в судью, тюремщика и палача. Лишь осколком разбитого обидой и отчаянием сознания я будила в себе воспоминание о том, о чём сама же и писала когда-то. Что тирания – удел слабых, умственно ограниченных людей, что террор и репрессии применяются только теми, кто уже проиграл духовно более сильному и достойному противнику. Всё это было мне хорошо известно. Обо всём было уже давно написано в повести моей о Гоше. Мне-то тогда ещё казалось, что все мои «проколы» этого рода - в прошлом, и я поумнела, помудрела, духовно закалена…Мне казалось, я уже способна воспитать собаку, не уродуя её и - себя. Я-то думала, что достаточно один раз в жизни понять, что умный воспитатель умеет сделать так, чтобы собака хотела подчиняться его командам, чтобы тут же и стать умным воспитателем. Увы! Ведь нужно же было ещё и выяснить, чего не хватает тебе и твоей собаке, чтобы собаке захотелось тебя слушаться. Проблема! -Я забыла всё…!
Я хотела, чтобы щенок делал усилия, подчиняясь мне, а не я, подчиняя его. И так всегда! Мы знаем, что и как нужно делать, но какой-то рычажок в душе повёрнут не в ту сторону, и мы почему-то не можем его повернуть в нужную. Вот я и хочу напомнить себе нерепрессивный способ восстановления веры в себя, ибо всё в этом. И хлыст в наших руках, и ненависть к людям оттого, что мы устали от своих неудач и больше не верим в себя. Отчаяние делает нас гадами.
Этому противопоставим следующий тезис: «Каждый день – новый день»! И не будем бояться «отрубить» от себя этим тезисом то хорошее, что было с нами вчера. Если ты веришь в добро, оно не оставит тебя. Мой щенок ужасно плохо вёл себя на прогулке сегодня. Может быть, в следующий раз он будет вести себя лучше. Я тоже постараюсь быть умнее и последовательнее, и справедливее. И добрее. Ведь он – Светлое пятнышко на груди моего Чарли. Ведь он – Щедрый дар Любаши.
6.…В следующий раз
Опасливо и коротко заглядывая в мои глаза, Шандор вытягивает голову к левой задней своей лапе, которую я в этот момент, чуть приподняв, отмываю от уличной пыли, поливая струёй, бьющей из душевого шланга. На морде пса, если вглядеться, легко прочитывается: «Не могу удержаться, чтобы не лизнуть Вашу милейшую ручку, любезная моя, золотая хозяюшка!». Но это - если взглянуть на морду…А я упорно не смотрю. Стеклянными глазами, в которых нет никакого выражения, и плотно сжатыми губами я демонстрирую в этот момент пуделю, что я, в отличие от него, всё прекрасно помню, а значит, я помню, какая он сволочь.
Вчера вечером, часов около десяти, я вывела его на последнюю перед сном прописку и в знак высшего доверия спустила с поводка. Поначалу он вёл себя очень прилично, пока не обнаружил на лужайке у небольшого обрыва над гаражами, где обычно любят культурно отдохнуть выпивающие бездельники, одиноко лежащую фигуру спящего мужчины. От неожиданности и волнения Шандор начал его облаивать. Моими запретами он пренебрёг сначала из-за страха, а затем уж и от азарта, всё сильнее и сильнее захватывающего всё его существо. Это было так весело: лаять и слышать отвечающее тебе в вечернем свежем воздухе эхо.
Чтобы оттянуть миг неприятных объяснений со мной, он решил совершить маленькую самостоятельную пробежку вокруг детского сада… А там, на расстоянии открывалась уже совершенно другая жизнь! Дерзкая, полная неожиданных открытий и сюрпризов.
Дохлый голубь! Что могло быть чудеснее! Где-то вопила своё «ко мне!», «ко мне, сволочь поганая!» его хозяйка, а он скакал, нет – летел, переодически опускаясь до земли и только затем, чтобы продемонстрировать изнывающим от зависти четвероногим и двуногим своё обретение. Где-то безуспешно пыталась догнать его занудная, скучная и неповоротливая хозяйка, и в голове её складывались, не становясь звуком, всё новые проклятия и угрозы. По-своему он всё это слышал, но чувствовал себя от этого только ещё более свободным и счастливым, наслаждаясь своей недоступностью.
И всё-таки он просчитался. Он был уверен, что она не решится в присутствии соседей, внимательно и заинтересованно наблюдавших за их поединком, продолжать преследование его по недавно кем-то вскопанной клумбе, в самом центре которой он намеревался найти надёжное убежище вместе со своим трофеем. Но она дошла до крайности. Поливая в своём сознании последними словами беззвучно уже не только пса, но и всех свидетелей её педагогического позора, она колебалась лишь короткое мгновение, и вот уже её кеды решительно топчут клумбу, оставляя тяжелые, глубокие вмятины после себя.
Развязка наступила! Пёс от неожиданности растерялся и даже не ощутил боли, когда хозяйка, отводя душу, широко размахнувшись, отвесила горячего поводком по тугому заду зарвавшегося пуделя.
7. Детство – убежище наше
Возвращаемся с прогулки – на Шани «лица нет»…
Прости, народ крещеный и народ учёный, но иначе не скажешь. Нельзя же сказать, в самом деле, «морды нет». «Морда» в любом случае есть. А здесь – крайняя степень эмоционального потрясения, потеря уверенности в себе и в мире.
Это была наиболее безмятежная из всех наших прогулок. Чудесная утренняя прогулка. Шёл седьмой час, и в едва нарушаемой тишине начинающегося дня уже присутствовало обещание солнца.
Отметив, как и полагается, своё присутствие в живой природе, Шани оживлённо оглядывался, ища кого-нибудь, чтобы рвануть со всей силы, забродившей в молодом утреннем теле, поводок из усталых рук квёлой своей хозяйки. Просто рвануть совсем не интересно. Интересно рвануть кому-нибудь под ноги, чтобы брызнуло во все стороны одновременно и хозяйкино «фу!», и «нельзя!», и «рядом!» и чьё-то «ты что за зверь?», или « держите вашу собаку!», или просто «ух ты!!!» Вот настоящее удовольствие. И как раз в этот момент я увидела во дворе милицейского дома подходящую для утренней разминки компанию. Это были не бездомные псы, а самые что ни на есть хозяйские, хотя и дворняжки. Самым старым из них был Фомка, небольшой, тёмно-шерстный, с пышным задом и пышным хвостом, серьёзный, не позволяющий никому фамильярностей, кобель, достойно нёсший службу по охране хозяйского спокойствия. Хозяйка Фомки, женщина хлебосольная и твёрдых принципов, держала в доме ешё и кота, и молодого «сводного брата» Фомки. Видом своим «брат» напоминал помесь пинчера с бультерьером: размерами «брат» пошёл в пинчера, а вот темпераментом, контурами головы и какой-то атлетической внутренней мощью – в бультерьера. Маленького, короткошёрстного, ярко жёлтого с белым ромбом на круто выпирающей груди «брата» звали Кимкой. Миниатюрные его габариты по-своему демонстрировали кипучую энергию и темперамент бесстрашного борца.
В компанию, кроме «братьев» с их хозяйкой, входили рыжая спаниэлька Лотта со своей хозяйкой и пятилетняя помесь лайки с овчаркой Даша – со своей.
Года полтора тому назад, когда я была много моложе и глупее, когда были живы мои два пса, Гоша и Чарли, я не дружина с милицейской компанией, хотя они-то меня замечали и проявляли к нам интерес. Не то что бы я зазнавалась от чего-либо. Просто мне решительно не было дела ни до кого. У меня было всё, что мне нужно, и, вероятно, я тогда полагала, что так всегда и будет.
После смерти Гоши, а затем через полгода и - Чарли, пережитое горе открыло моё сердце, глаза, уши и все затворы моей души. Я сделалась плаксивой и навязчивой. Но, видимо, недоверие ко мне, сформировавшееся у жильцов милицейского дома, не рассеивалось, и компания, которую я прежде игнорировала, теперь платила мне тем же. Откуда им было знать про не затухающую мою тоску? Мне даже вежливо позволяли вместе с Шандором гулять у них во дворе, но я чувствовала, что нас здесь только терпят и не очень-то тщательно стараются это скрыть. Правда, в сиротстве своём я научилась радоваться и таким знакам внимания, прощая без особых усилий и холодок отчуждённости, проявляющийся, если не в отношении к Шани, то ко мне, и красноречивые паузы в разговоре, прозрачно намекающие, что продолжение разговора возможно только среди своих.
Весело кивая хозяевам ещё издали, я подходила к ним с обычным вопросом: «Можно ли нам присоединиться и поиграть в вашей компании?» Ну кто отказал бы? Кто отказал бы, не проявив при этом невоспитанности? Милостиво разрешили нам и на этот раз.
Я спустила с поводка Шани, и он рванулся изо всех сил уверенного в своей неотразимости молодого человека. Но обычное грубоватое обнюхивание на этот раз более настойчиво было прервано ворчанием Фомы. И Дарья в своём неизменном наморднике присоединилась к ворчанию «аксакала». Такое случалось и прежде, но беспечно-весёлый нрав моего щенка неизменно одерживал верх над недоверием соседей и сдержанной агрессивностью старейшины. Кроме того, взрывал недоверие и искавший компаньона для весёлой погони Кимка, и начиналась суматошная беготня двух собак по кучам песка на зависть другим собакам и сдержанное неудовольствие хозяев, чей размеренный разговор прерывался, когда самозабвенно гоняющие друг друга псы натыкались на наши ноги, запутывались в подолах длинных плащей. Может быть, одна я была в эти моменты совершенно счастлива: Оно и понятно, в компанию хозяев меня не принимали, зато благодаря Шандору налаживался контакт с собаками.
Но в этот раз всё происходило не так. Едва Шани и Кимка построились в исходное положение, готовые сорваться с места, как Фомка рявкнул с такой непримиримой яростью, что Шандор от неожиданности рванулся в сторону…И в тот же момент, не давая ему опомниться, превращая этот неожиданный рывок в паническое бегство, Фомка остервенело залаял и погнал его. А за Фомкой инстинктивно рванулась в погоню за моим бедным Шани вся честная милицейская компания: Дашка, Лотта и даже друг Кимка.
Конечно, хозяева вмешались сразу. Конечно, погоня была недолгой и бескровной. Но застигнутый врасплох, Шани, не пострадав физически, испытал сильное душевное потрясение. Это было впервые с Шани, когда мир в ответ на его доверие и радость беспощадно ополчился против него.
Соблюдая соседский этикет, хозяйка Дарьи подошла ко мне, чтобы смягчить впечатление от агрессивности собак и извиниться. Как выяснилось, у Дарьи была течка, поэтому моего подросшего щенка восприняли как соперника и дали ему жестокий урок, такой разочаровывающий.
***
Дома Шандор сразу лёг на своё место и затих. Я поднесла ему в поилке воды, но он отвернулся. Я наполнила его чашку едой и позвала его, но, подойдя, он понюхал и отвернул голову.
Тогда я вспомнила, что он всегда очень любил гоголь-моголь и быстро соорудила его любимое блюдо. Но и гоголь-моголь он не стал пить. Я была в отчаянии! Что делать, чтобы успокоить собаку и вывести её из стресса?
И вдруг совершенно нелепая мысль приходит мне в голову. Я достаю из-под ванны старенькую плошку, из которой я поила и кормила Шандора, когда он был совсем малюткой, и наливаю туда треклятый гоголь-моголь. Конечно, конечно в такую маленькую плошку много не нальёшь, к тому же половина разлилась на пол, но я зову пса.
Он подошёл тихий и печальный, с горячим носом и опущенной головой. Но чашка его далёкого детства была им тот час же узнана. В ней он узнал и своё любимое лакомство. И, как в своём младенчестве, он припал к нему ртом и сердцем и, не прерываясь на дыхание, вылакал содержимое… и добавку…и добавку…и ещё добавку…Вот так, люди, никогда не нужно выбрасывать наши старые детские плошки. Иной раз они нас лечат лучше любых лекарств.
8.. Стерпится – слюбится…
Хотя я и воспитывала Шандора с самого его младенчества, отношения у меня с ним складывались совсем не простые. Сначала мне казалось, что характер собаки подобен пластилину в руках хозяина, если собака попала к нему «молочным» щенком. В самом деле, разве не взрослый и, хотелось бы верить, неглупый хозяин всему обучает своего пса и формирует его личность?
Когда мне подарили Шандора, то одновременно дали и почитать книгу о пуделях, написанную учёным-биологом и известнейшим пуделистом М.Н.Сотской. В этой книге говорилось, между прочим, что в определённом возрасте у щенка начинает формироваться личность. Меня при первом чтении фраза эта рассмешила, и я многим её цитировала, чтобы позабавить, пока жизнь не наказала меня за самоуверенность мою.
Я долго не хотела считаться с тем, что в поведении собаки моей есть много такого, что никак не соотносится с её опытом пребывания в моём доме. Ни малейшего значения не придавала я маленьким капризам Шандора, которые меня забавляли, как и незначительные проявления упрямства и невероятно очаровательной щенячьей ярости. Мне казалось, это никоим образом не свидетельствует о его личности. О, как я была наивна!
Наш первый серьёзный конфликт произошёл, когда Шандору было около трёх месяцев.
Ко мне в то наше с Шандором первое лето пришла в гости моя давняя подруга, которая вместе со своей одиннадцатилетней дочерью приехала в Тюмень, чтобы навестить родителей. Мы с ней уединились на кухню, чтобы свободно посплетничать об общих знакомых и тайком от её дочери, которая могла проболтаться отцу, хлопнуть по паре рюмашек за «всё хорошее» и за «что б они сдохли». В комнате в это время шла невероятно весёлая возня щенка и девчонки, означавшая, что мы в полной безопасности и всё у нас под контролем.
Когда наступил момент прощания, стало ясно, что Шандор мой решил жить в другой семье и выбрал себе новую хозяйку. Он решительно не соглашался оставаться со мной и тем более расставаться с девчонкой.
Ах, всё это мы, конечно, знаем! Знаем, что выбор делают не только хозяева собак, но и их собаки. И ужасно приятно, когда он совпадает. И очень обидно и больно, когда - не совпадает.
Я припомнила и высказала Шандору всё: и то, что он мною выкормлен, и все его несанкционированные кучи и лужи… И всё-всё! Я ему в глаза смотрела, а он упрямо давал мне понять, что не любит меня. Он полюбил маленькую, шальную и талантливую дочку моей студенческой подруги, и с тех пор искал её в каждом ребёнке на улице. С тех пор, собственно, и началось его обожание всех на свете, и он с невероятной щедростью дарил всему свету своё не устававшее любить мир сердце. А мне доставались на этом празднике оброненные им крохи.
Да, что там крохи! Он начал откровенно вредничать. А однажды просто покусал меня. Конечно, это звучит смешно и нелепо, ведь щенок мой был полугодовалым малым пуделем, а я – большая, толстая женщина. И всё-таки это было с его стороны нападением, потому что он был зол на меня за то, что я уводила его с прогулки, за то, что не посчиталась с его желанием, за то, что я, обнаружив у него на лапе прицепившийся репейник, протянула руку, чтобы его вытащить. Оставленная его зубами рана долго не заживала не потому, что была глубокой, а потому, что была им нанесена с глубокой злостью.
Когда в доме появился полуторагодовалый карликовый пудель Егор, обстановка немного смягчилась. Шандор сначала увидел в новичке живую игрушку, которую сразу полюбил и начал затем по-родительски опекать, вылизывая ему морду и всё пачкающиеся места.
Долго не наедавшийся Егор позволял себе у нас невероятные вещи. Однажды, когда я решила побаловать псов сырым мясом, он не только в мгновение ока сглотнул всё из своей чашки, но и, пробравшись между широко расставленными задними лапами Шандора, под брюхом и между передними его лапами, начал выхватывать куски из чужой чашки в буквальном смысле под самым носом у её хозяина. А Шандор, обнаружив в своей чашке хозяйничающую голову Егора, был бесконечно удивлён. «Ну я так не могу», - было написано на его обескураженной морде, когда он отходил, оставляя свою порцию малышу, уже раздувавшемуся от еды.
Но даже Егор не мог всё время смягчать наши с Шандором конфликты. Его недовольство мною аккумулировалось и могло в любой момент выплеснуться наружу. Горькой участью всех родителей, осуждённых испытать жгучую неблагодарность питомцев своих, назовёт моё состояние Ирина Викторовна, мать Любаши, когда я в поисках мудрого совета и сочувствия приду к ней после очередного скандала в семье.
Однажды, когда мы втроём выгуливались на противоположном берегу Туры, Шандор, а ему в то время исполнился уже год, заупрямился и отказался пристёгиваться к поводку. Идти домой стало невозможно.
Нам предстояло преодолеть мост, по которому в обе стороны неслись на бешеной скорости автомобили и даже иногда погромыхивал один небольшой дачный паровозик. А кроме этого, предстояло ещё несколько раз пересекать шоссе. Не взяв собак на поводок, я не решилась бы и шага сделать.
Прекрасно осознавая это, Шандор настоящим гоголем вытанцовывал передо мной, пока я пыталась его догнать и схватить. Я орала на него уже самым страшным своим голосом, но всё было бесполезно.
Дождавшись, когда он окончательно вымазался в грязи и набегался, я сделала вид, что вовсе и не хочу его поймать, а так только, чтобы погладить, подкрадываюсь к нему. Он сидел понурый и усталый и, казалось, поверивший в искренность моих намерений. Я даже руку протянула, и оставался только миг, что бы вяло висящие мои пальцы внезапно железной хваткой вцепились бы в его грязную шкуру, как он отпрянул на несколько сантиметров, потом ещё, ещё…и ещё. Моя вялая рука, всё не успевающая стать железной, несколько раз дёрнувшись вслед за холкой подозрительно быстро отдохнувшей и посвежевшей собаки, так и не дотянувшись до цели плюхается вместе со мной в грязь. Это он меня «умывал», а не я его, и потому он снова мчался свободный и недоступный для таких, как я, хозяек!
Самым обидным для меня и воодушевляющим для него было то, что наше - безнадёжно проигрываемое мною - состязание с большим интересом наблюдали и оживлённо комментировали побросавшие свои лопаты землекопы, весьма споро до этого трудившиеся на берегу у моста.
Часа два прошло, а никакого варианта, благополучно завершающего эту ситуацию, не приходило ко мне в голову. Я выдохлась окончательно. Мысленно я уже давно пообещала своей взбунтовавшейся собаке всё, кроме - «простить и забыть»…! Но если бы я пообещала это, то и тогда бы он не снизошёл. Он зарвался и откровенно глумился надо мной.
Потеряв надежду на благополучный исход, я сидела на обочине дороги, прижав к себе уставшего, как и я, Егора. А Шандор расположился на отдалении, гордо подняв голову. И если бы я передвинулась бы хоть на сантиметр в его сторону, он - тотчас отодвинулся бы от меня на сантиметр в противоположную. Мы были обречены на бесконечность.
Так и сидели. Даже землекопам наше сидение наскучило, и они взялись за свои лопаты. Прошло ещё какое-то время, и я увидела идущего по железнодорожной насыпи в нашу сторону прохожего. Наши позы, вероятно, были столь выразительны, что он ещё издали понял, что происходит. Я же, повернув голову к реке, видела его только краем глаза. Разглядывать его у меня желания не было. Проходишь – и проходи! Он тоже смотрел не на меня, а на Шандора, и, когда поравнялся с ним, то я услыхала, как он произнёс: «Что ты делаешь!? Будь же ты мужиком!» И пошёл себе дальше. А Шандор, не глядя в мои глаза, поднялся и подошёл.
Я молча просунула поводок под ошейник, не пристёгивая его, но крепко удерживая им автоматически точно подчиняющегося мне пса, и мы, наконец, пошли домой. С тех пор прошло уже два года. И только теперь мне кажется, что мы с Шандором как хозяин и собака, наконец-то, примирились, и он простил мне, что я не тот человек, которому он хотел бы подчиняться, которого ему бы хотелось иметь своим товарищем в играх, и даже полюбил меня такой, какой я создана. А я тоже простила ему и его любовь ко всем чужим, и все обиды, которые он мне причинял. И если бы моя студенческая подруга Оля привезла этим летом в Тюмень свою дочь, я даже хотела бы, чтобы Шани смог узнать в повзрослевшей девочке самую свою сильную «юношескую» симпатию.
Часть вторая. Трое
1.
Прекрасное утро! После ночной тёплой и шумной грозы светит солнце, и воздух непередаваемо пахнет утренним лесом. Какое это чудо в грязном нашем городе! Я надеваю комбинезоны на своих пуделей. Когда в доме нет горячей воды, а на улице грязь, приходится заставлять собак терпеть на себе одежду. Но они, по-моему, давно примирились с этой необходимостью. Лето нынче грозовое, а воду отключили с середины мая. И потому, когда я, едва умывшись и одевшись, снимаю со шнура просохшие за ночь собачьи комбинезоны, собаки мои приходят в состояние радостного предвкушения, уже от одного только шуршания ткани.
И вот уже мы идем по улице, и все встречные оглядываются на нас, красивых и жизнерадостных. Солнце светит мне прямо в глаза, и я не успеваю разглядеть идущего нам навстречу Андрея. Я заметила его только когда, поравнявшись с нами, он поздоровался. А я-то ещё как раз перед этим вспоминала о нём! “Андрей! “- кричу я ему вслед, и когда он оборачивается, я, дёрнув за поводок карликового пуделя, так же радостно кричу: “Это - Егор!” И Андрей, уже отошедший от нас на несколько шагов, возвращается назад, чтобы потрепать узнавшего его и разволновавшегося от этого Егора.
Андрей – это из прошлого нашей семьи. Но больше, конечно, из прошлого Егора, туманного, тревожного и совсем не ласкового его прошлого. Впрочем, как раз Андрей менее всего был причастен к бедствиям моей собаки. Он просто был и остаётся частью того мира, из которого я Егора выкупила, продав для этого новый холодильник, телевизор и видеоплейер и назанимав вдобавок долгов. Что делать, нужно было семью спасать. Впрочем, дело прошлое, и я не желаю вспоминать о плохом. Тем более что если бы не вся эта история, то у нас бы с Шандором, малым пуделем самого большого роста, сейчас не было бы Егора, а потому мы с Шандором даже благодарны нашему прошлому. Кроме того, вся эта история многое открыла нам в жизни. Мы узнали, например, что на свете существуют люди, умеющие в 99 случаях из 100 добиваться своего, демонстрируя при этом бездну обаяния и попадаясь на обмане, и вновь обманывая своих разоблачителей.
Это совсем даже не об Андрее! Он-то как раз, как мне кажется, из той же колоды, что и я. Мы во всех 99 случаях проигрываем. Зато можем победить в - сотом, в том последнем, когда требуется ставить на кон всё, что имеешь и не имеешь. И вероятно, нужно запастись опытом девяноста девяти проигрышей, чтобы в сотый раз выстоять. И в этом вся суть. И ни в жисть не выиграть нам в тех девяноста девяти, где требуются расчёт, стратегия, тактика, лесть и лицемерие, использование чужих слабостей и тому подобные мерзости, которые даже перечислять-то противно, не то что использовать
Уже полгода мы вместе, но все еще не привыкли к мысли, что нас не разлучат. И я всё еще не перестаю удивляться, как мне удалось моего Егора, моего Егора отстоять насовсем, как продержалась я в то тяжелое время, теряя Егора и тоскуя о нём, как о человеке, доходя до черты отчаяния? Неужели могло быть иначе, и мы бы потеряли Егора, такого кроткого и печального, как Пьеро?! Если бы это произошло, сейчас у меня была бы совсем другая жизнь, и я была бы другая.
Одна очень интеллигентная дама заявила однажды, что они (это о собаках) делают из нас людей. Об этой даме я даже написала что-то вроде миниатюры “Дама и Тобик”. Её собаке лет десять, не меньше, точного возраста Тобика никто не знает. Большую часть своей яркой жизни он прожил, охраняя продуктовые магазины нашего района…
2. Дама и Тобик
Вероятно, наиболее обеспеченная полоса жизни началась у Тобика только тогда, когда дама с мужем переехали в наши края. Как и при каких обстоятельствах пересеклись судьбы немолодой супружеской четы и пожилого дворового пса – не знаю; но однажды все заметили прогуливающуюся странную пару: очень приличного вида даму, хорошо и как-то не по-нашему одетую, отмеченную всеми признаками того редкого, вызывающего зависть шарма, который делает женщину с возрастом ещё более привлекательной, и совершенно уличного пса без ошейника и поводка, с грязным задом. Да простит меня дама, но в этом дуэте именно она была изюминкой.
Когда им навстречу попадались собаки, Тобик, демонстрируя крайнюю степень испорченности, начинал задираться, а дама, демонстрируя крайнюю степень воспитанности, произносила мелодичным своим голосом: “Не подходите к нам! Разойдитесь! Не волнуйся, Тобик. Пойдем отсюда!” И, оставив за своей спиной изумлённых собак с их изумлёнными хозяевами, дама и Тоби-сан, как она его иногда называла, удалялись полные такого достоинства, какого в наших краях никто и никогда не видал.
Мой интерес к этой паре был столь велик, что я однажды, когда со мной не было моих пуделей, просто привязалась к их компании. И удивительное дело, Тоби-сан отнёсся ко мне вполне лояльно, хотя он прекрасно помнил меня – хозяйку ненавидимых им пуделей. (Кстати, ненависть его была совершенно неоправданной, по крайней мере, к Шандору, который начисто лишён какого-либо пуделиного снобизма, чего, к сожалению, не могу сказать о Егоре. Шандор любит всех: собак, людей, кошек тоже любит и особой любовью тайного охотомана – птиц)
Когда я подошла, чтобы достойно и с учтивостью выразить свой интерес к их компании, Тобик отнёсся к этому одобрительно, как к признаку моего временного просветления. И пока мы с его хозяйкой обсуждали рацион собак, приёмы домашней дрессуры и проблемы ухода за собаками, что, между прочим, сопровождалось и рассказами о разных случаях из биографии Тобика, сам Тобик не отходил от нас, внимательно следя за всеми, кто проходил мимо. Он охранял нас, беседующих главным образом о нём, облаивая и отгоняя от нас прохожих.
В тот раз я узнала, как вольнолюбивый Тобик чуть было не погиб, зажатый в беспощадной пасти разбушевавшегося ротвеллера, как хозяин ротвеллера и муж дамы освобождали бедного Тобика.
--Почему вы не возьмете его на поводок? Так вам было бы легче его контролировать? - спросила я даму.
--Что вы, что вы! Он совершенно не переносит никакого ограничения инициативы. Мы даже ошейника ему надеть не можем!
--Послушайте, но ведь есть же такие поводки-удавки, которые совершенно без труда набрасываются на шею собаки и также легко застегиваются…Я не договорила…Она смотрела на меня с таким ужасом, что я осеклась. Сделав над собою усилие, она произносит почти шёпотом:
--Это совершенно невозможно! Ему это не понравится. Он это воспримет совсем не так, как вы думаете… Совсем не так…
И дальше уже обращаясь только к собаке, другим голосом она произносит,
--Пойдем, Тобик! Нам пора!
И они удалились. Но если вы думаете, что на этом наше знакомство закончилось, то ошибаетесь. Собаки меня кое-чему в жизни научили, и, если мне человек интересен и нравится, никуда от меня он не уйдёт. Конечно, меня не обидела реакция дамы на мои слова. Напротив! Не много на свете людей, способных так, как она, сопереживать собаке. Мне это в ней очень понравилось, и потому, когда я в следующий раз встретила даму, я опять к ней подошла, чтобы неприятный осадок, оставшийся в её памяти от прежнего разговора, растаял. И он растаял.
3. Охотники за радостью
--Погуляй свободно и приходи, когда позову, - говорю я, отстёгивая поводок от ошейника Егора.
--«Позову», «позову»…А то я сам не знаю, когда мне прийти..?
Егор удовлетворённо встряхивает шерстью и бодро семенит прямо к обочине дороги, куда обычно ему не позволяют ходить без поводка и где всегда так свежо пахнет суками из соседнего гаишно-милицейского дома. Там, конечно, и кобеля есть, но из них Егор только Майкла чтит, английского спаниеля с задумчивыми миндалевидными глазами. С остальными спаниелями и не-спаниелями у Егора отношения не складываются. Но он об этом не сожалеет. Есть у него всё своё, домашнее. Понадобится кого-то погонять – без проблем.
Егор оставляет влажный след на пучке осоки и чуть ускорив темп догоняет спускающихся к шоссе хозяйку и Шандора, другого хозяйкиного пуделя, того самого, которого при случае и желании Егор всегда может погонять. Конечно, Шандор крупнее Егора, и живет он у хозяйки, можно сказать, почти с рождения, а Егор совсем недавно, но всё это ровным счётом ничего не значит. Во-первых, потому что Егор почти на восемь месяцев (без какой-нибудь недели) старше Шандора. А во-вторых, потому что хозяин в доме – Егор. Кто вовремя подскажет хозяйке, что пуделей пора выводить? Стонущий, вздыхающий, охающий, скулящий по утрам Шандор? -Дожидайся…
Егор! Только Егор, где - настойчивой лаской, где - непререкаемой почти просьбой, больше напоминающей интеллигентно выраженное требование, где - проникновенным укором в одухотворенных раскосых глазах, – может идеально влиять на хозяйку!
Егор всё в доме держит под контролем. Когда снятый с поводка Шандор перестает реагировать на команды и бросается за Лордом, русским спаниелем, или за бальзаковского возраста боксёршей Лорой, или вообще неизвестно за кем, а просто так от полноты чувств и скрывается за углом соседнего дома, кто, скажите, совершенно точно устанавливает направление, в котором его следует искать, и усевшись строго на полпути к неслуху держит свой нос в направлении исчезнувшего из вида неслуха?! А кто потом оттреплет этого неслуха, вцепившись ему в мохнатое ухо или в холку…или в ляжку?!
- Пропали бы они без меня, - вздыхает Егор. - Оба пропали бы.
Спокойнее всего он ощущает себя, когда, как сейчас, хозяйка ведет Шандора на поводке, освобождая таким образом Егора от ответственности за жизнерадостного и легкомысленного собрата. Вот так на поводке спокойнее всего, и пусть себе нюхает, не отрываясь от коллектива.
Пересекает шоссе Егор под мышкой у хозяйки. “Это благоразумно”, - считает он, хотя никакого страха перед автомобилями у него нет. Автомобилей панически боится хозяйка. «Пусть боится, - думает Егор, - и пусть бережёт нервы, проявляя предусмотрительность».
Сразу за шоссе начинается луг, и запах роскошных трав и цветов делает воздух над лугом густым и хмельным. Его хочется унести с собой даже на шерсти, на коже… Впервые Егор увидел этот луг в прошлом году, но тогда такой радости не испытал. Многое пугало и тревожило. Не любил он тогда прогулки и даже боялся их. Этот страх пробуждается в нём и теперь, когда, спустив с поводка Шандора, хозяйка выводит пуделей к пустынному берегу реки.
Ах, никогда он не поймет бешеной радости Шандора, рассекающего кругами и восьмёрками пространство пустынного берега и захватывающего в зубы все, что попадается по дороге, подбрасывая вверх, теряя, хватая новое и нещадно хлеща своими находками по ногам и рукам хозяйку. Даже по голове попадает.
Сердце Егора бьётся тяжело и тревожно. Этот широкий пустынный берег пробуждает в его душе то состояние заброшенности, то чувство враждебности свободного пространства, которое он, проведший первые полтора года своей жизни в питомнике, долго носил в себе и не хотел бы испытывать снова. Хозяйка опускается на выброшенное на берег бревно и берёт на руки Егора, уже давно прижимающегося к её ногам. Руки чувствуют, как стучит сердце Егора, и хозяйка гладит его, тихонько дуя в самое нежное место на шейке, под ушком. Но долго так сидеть нельзя. Опьянённый свободой и простором, Шандор уже совершенно исхлестал их своими ветками, грязными и гибкими, как розги, а энергии в нем всё не убывает. Вздохнув, потерявшая надежду дождаться, что буйный пудель её наконец утомится, уймётся в ответ на её призывы, хозяйка сажает Егора на плечо и поднимается с бревна. Это означает возвращение. Не переставая радоваться миру, Шандор меняет курс.
Сердце Егора стучит спокойно. Удобно устроившись на пышной груди хозяйки, он расслабленно моргает. “Куда они оба без меня денутся, - думает он, - пропадут, ей-богу пропадут…”
4.Воспитательные эксперименты
Егор попал ко мне уже взрослым полуторагодовалым псом, которого, несмотря на его зрелый возраст, нужно было ещё приучать к порядку. Сначала я должна была, как щенка, научить его ходить на газеты, разбросанные по всей квартире, так как мне не удавалось выследить Егоровы места. Затем он учился ходить только на места, предварительно застеленные газетами. Теперь он вполне укладывается со своими проблемами в режим моего Шандора, с полугодового периода жизни своей не позволявшего себе в доме ничего предосудительного. А вот с Егором предосудительное всё ещё случается... Иной раз утром я обнаруживаю рядом с санкционированным местом несанкционированную лужу.
Если Егора ругать дома, он сделает очень загадочную мину, не сильно, но очень кокетливо повиляет хвостом и задиком и деловито и с хорошим настроением просеменит, цокая коготками, к одному из многих своих домашних убежищ. Он переносит невозмутимо все нарекания и даже тыканье носом в незаконную лужу. На его морде без труда можно прочесть: “Я тебя, конечно, понимаю, но у каждого свой взгляд на этот предмет. Может быть, я больше ничего подобного и не сделаю… может быть… А может быть, и – нет. Загадка природы…”
Большой педагогической ошибкой было бы ругать Егора прилюдно. Нежелательные последствия этого педагогического просчёта обнаружатся уже по возвращении домой. Но в самый момент воспитания Егор ведёт себя исключительно достойно. Он серьёзен. Не смотрит ни на кого, повернув голову в сторону. Если суметь вглядеться в его глаза, которые он всё время отводит, можно прочесть в них осуждение хозяйке, выносящей сор из избы.
Самое эффективное средство воздействия на Егора я обнаружила совершенно случайно, когда однажды, выгуливая собак в укромном и отдаленном от посторонних глаз и ушей месте, уставшая после работы и раздражённая, я выплеснула боль души и высказала Егору обиду за его очередной сюрприз. Вот когда до него дошло! Он был так сконфужен перед лицом мира, неба, травы! Он встал на задние лапы, упёрся передними мне в живот, и в его глазах, обращенных прямо в мои, было глубокое и искреннее раскаяние и мольба…
Вот что делают подлинные авторитеты с нашими душами!
***
Ещё вчера стояла совершенно безветренная тридцатиградусная жара, медленно переходившая в душный вечер. А под утро внезапно налетел ветер такой бешеной силы, что хозяйка даже проснулась, решив во сне, что началась гроза и нужно закрывать балконную дверь и окна. Но это был только ветер. Он дул до самого обеда, срывая ржавые тополиные листья с больных и почти уже совсем облысевших к концу июля деревьев. Сердце хозяйки тоскливо заныло. И что за лето стоит, как наказание за грехи наши! Ну ладно бы мне одной, хотя за что бы так безутешно–то..!
***
Не сразу, ох, не сразу осознал Егор свою великую миссию в доме хозяйки. Не сразу понял он, что его хозяйка только с виду так уверена в себе, груба и решительна. Её так называемая решительность была лишь видимостью, за которой скрывалась самая банальная истерия, а за жёсткостью и грубостью – и того смешнее…Ранимая и обидчивая, его хозяйка люто ненавидела себя за сентиментальность и слезливость и, скрывая всё это в себе от чужих глаз, притворялась, что злится на весь крещённый и некрещённый мир. На самом деле она – нежный человек, - думает Егор, искоса поглядывая на взявшую его на руки хозяйку. Но более всего он, Егор, нужен в этом доме для воспитания совершенно разбалованного хозяйкой, можно сказать, испорченного её попустительством - Шандора.
Вот вчера, когда хозяйка повела их на прогулку, Шандор помчался по лестнице, совершенно не реагируя на её команды, а во дворе сразу же рванул к подъезду, где живет Отелло (право, необычное для русской гончей имя, тем более, что это самое Отелло – сука, и, следовательно, она – скорее Отелла).
Конечно, Егор не последовал дурному примеру, а уселся около подъезда, подсказывая таким образом хозяйке, где следует искать сожителя. Но она не стала ни звать Шандора, ни преследовать его, вероятно, решив наказать его как-то по-иному. Она продолжала свой путь, позвав Егора за собой. Он, конечно, и с места не сдвинулся и головы ни на градус не повернул, лишь скользнул взглядом в её сторону. Она же, вместо того, чтобы понять педагогический намёк Егора, продолжала удаляться.
Пришлось тявкнуть на них обоих. Послушался и выскочил из чужого подъезда Шандор, но, вместо того, чтобы присоединиться к честной компании, рванул к выскочившему из-за угла совсем незнакомому молодому кобелю, которого занесло сюда желание найти себе пару-тройку корешей для культурного времяпрепровождения.
Вот тут-то хозяйка и поняла, что попустительство может ей обойтись слишком дорого, и завопила во весь голос; но Шандор уже не слышал её, в глубине души своей он уже оторвался, и оставалось теперь только претворить это в действительности.
Своевременные активные действия Егора смогли предотвратить инцидент, грозивший перерасти в тяжелый и затяжной конфликт со слезами, побоями, угнетающей домашней тишиной и показным хозяйкиным холодным безразличием к обидчику. Егор, подобно атакующей змее, метнулся вперёд, чтобы оказаться между незнакомцем и Шандором, и, достигнув цели, самым своим грозным и непримиримым тявканьем шуганул незнакомца и тут же, не давая никому опомниться, вцепился сожителю в бок, потом рванул его, взвизгнувшего от неожиданности, за ухо и, наконец, придал ускорение уже повернувшему в сторону хозяйки псу, хватив его за пухлую ляжку. Мир и порядок в доме были восстановлены.
5. Обычное счастливое утро
Если выйти на прогулку рано, часов в шесть утра, то можно получить массу удовольствий, гораздо больше, чем вы бы получили, проспав до восьми.
Вы, например, очень даже можете встретить и облаять Кимку с Фомкой из милицейского дома. А на площадке за гаражами рано утром гуляет молодая овчарка Салли, хозяин которой всегда невероятно обижается на Егора за непримиримое отношение его ко всем, кто не свой. Хозяйка, торопливо хватая Егора под мышку, всегда в таких случаях виновато объясняет хозяину Салли: “Это он от восторга не может удержаться…”- Ну да! Держи карман…
А у налоговой инспекции в этот ранний час вы встретите миттельшнауцера Эмми. Она ещё совсем молода, года нет, а уже вовсю трудится, зарабатывая на хлеб себе и хозяйке. Её хозяйка приезжает на службу на своём маленьком красивом автомобиле очень рано и уезжает очень поздно, так и трудятся вместе: красивый автомобиль, хозяйка его и их Эмми.
Шандор с ней всегда играет, а Егор всегда самым решительным образом возражает против этого. Ну чего суетиться, пылить?.. Надеется, что ему обломится что-то. Простота! Ни Салли, ни Эмми ему не видать! Это тебе не Фанта, девятилетняя овчарка с первого этажа, с которой оба пуделя вот уже год как оживленно переписываются на краю зелёной лужайки около лавочки, где поближе к обеду собирается всё свободное население наших домов.
Хорошо выгуливаться раньше других, оставляя на просыпающейся траве убедительные свидетельства своего существования! Хорошо!
6. Жалобы бедной хозяйки
«Егор – Егор, - укоряю его я, - ты зачем Шандору переднюю лапу пометил?»
Егор не останавливается, семенит деловито и даже ухом не ведёт, хотя в иные времена стоило мне только помыслить, не произнося вслух «Егор», как он тут же и оборачивался и подходил ко мне. Сейчас вся его поза красноречиво говорит: «Пометил - и буду помечать. Так надо. И никто мне не указ». Он, кстати, пометил и заднюю ногу, когда мы только повернули с прогулки домой. Вообще, этот крохотный карликовый пуделёк, который ещё недавно ходил по моей квартире с опущенным хвостом и боялся отойти от меня на шаг, удивительно скоро превратился в наглого пахана. Может быть, чем собачка меньше, тем быстрее и увереннее она отвоёвывает себе пространство в квартире и в сердце. Так, по крайней мере, произошло в нашем с Шандором случае. Мы и глазом не успели моргнуть, как Егор верёвки из нас начал плести. И мне уже не понять, где границы моей свободы в доме, где моё, где – наше. И бывают моменты, когда я вынуждена изо всех сил бороться за свои права и за свою часть территории в доме.
Ах, мужики!.. Трудно с вами одинокой, честной женщине! То раздуритесь не ко времени, то запоносите некстати, а то и вовсе поведёте себя со мной так, будто я и не женщина вовсе, не хозяйка ваша, а какой-нибудь кок корабельный или какой-нибудь ассенизатор и водовоз. И тогда мне приходится ставить вас на место, отвоёвывая права в доме, где я всех нас кормлю и обслуживаю, хотя у меня так болят руки, особенно по утрам, когда я даже просыпаюсь от боли. Вероятно, умный человек давно сходил бы к врачу. Но я не умный человек, и всякий раз, испытывая очередное неблагополучие, я размышляю, что бы такое мне помассировать: плечо, позвоночник, кисти рук, ноги…Что бы такое проглотить, чтобы прошло?
Я многое не люблю в своей жизни. Я, например, не люблю болеть. Но гораздо больше этого я не люблю лечиться: не люблю ходить по кабинетам и думать о бренном, тленном… Я не люблю грязь и мусор в доме. Не люблю непромытую посуду. И всё это… окружает меня постоянно. И только в душе моей осталась ещё малая зона, занятая тем, что я люблю. И это - моя семья и всё, так или иначе ей созвучное, моё счастливое убежище ото всего, что я не люблю.
7. Обычное проблемное утро
Началось оно, как теперь у меня заведено, с капель, таблеток, мазей… Потом, готовясь к выгуливанию, я прослушивала утренние гадости по местному радио. Оказалось, что есть и свеженькие.
Выступление чиновницы, занимающейся начислением пенсий, пролило свет на причины моего долгого ожидания всё не доходящих до меня средств к существованию. Моя мечта о беспечальной и несуетной жизни пенсионера растаяла. Видимо, меня, как и остальных моих сверстников, именуемых ныне пенсионер-2002 года, обрекли на ещё более убогое, чем у наших старших товарищей, существование.
Выгуливая собак, я успокаивала себя тем, что это – плата за удовольствие иметь любимую работу. Я всегда искала не денежной, а любимой работы. Вот и расплачиваюсь. Но в глубине души моей какой-то голос всё повторял мне, что меня в очередной раз отымели…Но кто и где..?
И тогда я напомнила себе о моих. Об отце, который всю жизнь платил за бездетность, воспитывая двоих детей, из которых один был ему неродным (нехорошее слово! Отцу бы не понравилось.). О матери. О брате. Все они уходили из жизни до того, как кто-то и где-то принимал решение о льготах для них. А отец всегда знал, что умрёт на другой день, как кончит работу. Так и случилось.
Вот с таким наследством и я живу, получая своё. И, вероятно, есть во всём какой-то свой смысл, ускользающий от нас. Потому, молясь, и прошу открыть мне моё назначение. Особенно когда заболею…
Иной раз отдохнёшь летом хорошо, это редко случается, но случается… Так вот, отдохнёшь и думаешь: вот сейчас начну работать легко и с радостью! Ан, нет - тут же выясняется, что навалилась какая-то жуткая социальная или медицинская проблема, и вся накопленная летом сила и энергия уходит на сопротивление. А не будь этой силы и энергии, глядишь и загнулась бы уже. Значит, кто-то там наверху не зря на мой счёт занёс запас средств к чёрному дню.
Вот и теперь, видать, так же. Только вот этим летом мне совсем не удалось отдохнуть. Не было лета. Сплошные дожди и холода. Впрочем, чего же мне жаловаться на судьбу, если рядом со мной два самых красивых и –больше – расчудесных пуделя! Слава Богу, здоровые и довольные жизнью! Чего же мне ещё желать? Сейчас позавтракаю - и на любимую работу. А одинокая, нищая старость именно потому, что она будет одинокой и нищей, вряд ли затянется. Так что вперёд, и с песней! День начинается.
8. Happy end
Всё хорошо, только вот лета не было в этом году. Были короткие приступы невероятной жары, сменявшиеся затяжными, безнадёжными дождями, которые периодически затихали или усиливались. Выглядывавшее ненадолго солнце не могло согреть остывающую за холодную ночь землю. И всё-таки всякий раз, как солнце пробивалось сквозь серую мглу неба, казалось, что вот-вот начнётся настоящее лето и настоящая жизнь. Но лето так и не наступило.
Даже бабьего лета в сентябре было всего дня два-три, и то не подряд, а разбавленные серыми тёплыми дождями или неизвестно откуда залетевшими ветрами, ломавшими настрадавшиеся за несколько месяцев обманутых надежд хрупкие ветви городских деревьев.
Я отвлекала себя от неприятностей тем, что писала повесть «Семейное счастье» - о моих собаках и обо мне немного. Первая часть повести написалась очень быстро, и я, назвав её «Детство Шандора»,. отправила в дар журналу «Пудель-ревю».
Вторая часть близилась к завершению, не хватало только хорошего заглавия и завершающей точки в конце, финальной мелодии. Я всё примеривала события последних дней лета и начавшегося уже в октябре первозимья к своей повести и всё не могла найти удачное. Теперь я знаю, почему. Всем существом своим, уставшим прощаться, терять, хоронить и держать удар, хотела я счастья или хотя бы устойчивого равновесия. А из этого не скроить виньетки даже для такой маленькой повести, как моя.
Сейчас, перебирая прошлое, я не могу не пожалеть о сытой своей беспечности, о вечной нашей привычке считать вечным то, что длится чуть дольше недели. Сочинив себе семью из двух пуделей, я даже немного стеснялась нашего семейного благополучия. Действительно, много ли нужно для полноты жизни, даже, я бы сказала, временами утомительной полноты! Привыкаем к ней. И кажется, ей не будет износу.
Но однажды наступает совсем обычный день, и мы, занудствуя по привычке, даже не подозреваем, что где-нибудь в промежутке между шестью и семью часами вечера колесо нашей жизни повернёт с привычного маршрута на другой.
Возмужавший Шандор, почуяв близость созревшей до любви подруги, удрал от меня искать себе своё собачье счастье. С тех пор миновало две ночи. За всё это время его никто ни разу не встретил. Мои объявления о пропаже собаки услыхали все, кто нас знает, и, если бы хоть один из них знал, как нам помочь, мы бы уже давно были совершенно счастливы. Я боюсь не воров. Я боюсь голодных.
Вот таким недолгим оказалось наше семейное счастье. Даже такое неполноценное, как наше, оно остаётся хрупким. Мы с Егором пьём успокоительные капли. Он совсем не играет ни дома, ни на улице и не отходит от меня. В доме пусто и тихо. Наш шумный лайнер, праздничный наш Шани…где ты…
***
А потом прошло ещё два дня тревоги и тоски. И когда, наконец, я сказала себе в очередной раз: «Всё. Начинаем снова учиться жить и радоваться жизни, но уже без Шандора,» - его привёл какой-то новый русский, случайно от знакомых узнавший, что прибившуюся к нему собаку, вероятно, ищут. Он потратил свой выходной, чтобы отыскать меня и восстановить наш семейный мир.
На этой не последней, но светлой ноте я и поставлю точку. Жизнь, она, конечно, длиннее нашего счастья, но пусть в этом бледном её подобии - с началом и финалом - в этой моей повести всё завершится восстановлением мира и счастья.
Лето - осень 2002 г
(ж. «Врата Сибири»)