Точно знаю, когда не останется и тени воспоминания о моих собаках, когда уйдут из жизни все, кто знал и помнил меня молодой, когда не останется на этом свете даже тех, кто знал и помнил меня старенькой, – вот тогда о нас всех вместе взятых будут судить по этим бредовым, с точки зрения современников, запискам. Вот тогда и скажут, возможно, что мы были не так уж плохи, потому что могли понять и быть полезными братьям нашим меньшим. Может быть,- мне в моей дерзости и наглости это представляется более чем реальным – не только мне Бог простит за собак моих, но всем нам, современники мои, потомки простят нашу тупость и жестокость за то только, что иногда мы отмаливали грехи рода человеческого, пытаясь понять и утешить братьев наших меньших, растворявших горе наших сердец в лужах своих и наполнявших гулкую пустоту нашего сиротства по будням писком возрождающейся жизни.
Все начинается снова, потому что кончился изрядно подзатянувшийся финал почти семнадцатилетнего периода моей жизни.
Когда умер мой старый пёс, помесь пушистой дворняжки и фоксика, Гоша, я сказала себе: «Бурова без Гоши — совсем не то, что Бурова с Гошей». Не Бог весть как умно сказала, но правильно. А что бы сказала я тогда, если бы мне кто открыл самую малость будущего?
Я
1. Явление Чарли
Третьего апреля 1993 года – видите, как я все это помню, гораздо точнее, чем события политической жизни, чем обстоятельства моей творческой биографии, – я встретила на крыльце университета большого, мохнатого, черного пса с белым пятном на груди. Он дал погладить себя по голове, ничего не прося, не благодаря за ласку, примиренный со своей участью.
Было ясно, что собака потерялась. Ошейник означал, что где-то существовал хозяин, заботившийся о собаке. Отстегнув ремешок от сумки, я пропустила его через ошейник, и собака пошла со мной без радости, но вполне доверившись, так как больше ей надеяться было не на что.
Путь был неблизким. Мы должны были проехать на троллейбусе от банка до конечной остановок восемь или девять в час пик, а собака была к тому же невероятно грязной в этой ранней апрельской весне. Но все обошлось. Никто нас не прогнал из троллейбуса, а даже нашли удобное место, когда, извиняясь за наш вид, я сказала, что везу домой пса, потерявшего своего хозяина. Дома нас встретил возмущенным лаем мой десятилетний пес Гоша, но я заперла несчастного бродяжку в ванной, где он сразу, не прикасаясь к еде и питью, лег и уснул, и объяснила своему вислоухому сожителю, что временные трудности наши ненадолго, мы потерпим, пока не найдется бродяжкин хозяин. Собака попала в беду, такое и с тобой могло случиться. Гоша все понял и на протяжении нескольких дней совершенно не замечал присутствия постороннего, не ревновал к нему, не пытался его прогнать, и мы выгуливались втроем - я, Гоша и найдёныш - спокойно и мирно.
Чтобы составить толковое объявление о находке, я показала бродяжку знакомому кинологу, Любаше Лимоновой, и она узнала в нём «скорее большого и неухоженного пуделя, чем что-либо иное». С пуделями я никогда прежде дел не имела, да и не собиралась иметь: слишком большого ухода они требуют, «слишком, - как сказал бы Ильич, - далеки они от…» нормальной собаки.
Хозяин Чарли (на это имя пёс отреагировал) так и не откликнулся на наши призывы. Но вскоре отозвалась на наши объявления некая дама, лишившаяся недавно своей собаки, черного терьера, из шерсти которого она, как она потом, предаваясь ностальгии, поведала, навязала себе и знакомым кучу вещей. К ней я и повела Чарли, сложив в одну сумку все его нажитые за время пребывания у нас пожитки: «упряжь», приобретенную для нормального выгуливания, витамины и лекарства, которыми я его подлечивала, миску, к которой он успел привыкнуть.
«Ну, прощайся с гостем - Чарли отправляется в свой новый дом, и ты его больше не увидишь!» – сказала я Гоше, который на это вполне одобрительно помахал хвостом. И мы с ни о чем не догадывающимся Чарли отправились устраивать его новую судьбу.
Все, что я успела узнать за эти дни о найдёныше, я рассказала Галине Ивановне (так звали добрую женщину); она, по обычаю, скрепила нашу «сделку» какой-то монеткой, взяла пакет с Чарликовыми пожитками, и я, глядя собаке в глаза, внятно и внушительно произнесла, передавая конец поводка новой хозяйке: «Вот, Чарли, твоя настоящая хозяйка. Она тебя берет к себе. Ее слушайся». А ей я сказала: «Если не сумеете найти общий язык, то не выгоняйте его, а верните мне назад».
Когда новая хозяйка, сделав пару шагов, попыталась завести Чарли в кабину лифта, тот так рванул в мою сторону, что в ее душе не осталось к нему и малейшего намека на симпатию. Она возвратила мне мой пакет, я ей её пятачок...
И отчего это мы с Чарли - такие беспечные и радостные! - понеслись после неудавшегося прощания в магазин «Нива» за костями, не знаю. Я ведь и в самом деле хотела его пристроить! Мне было невероятно трудно с двумя собаками. Дело даже не в том, что их нужно было чем-то кормить, а Чарли съедал за раз, наверное, три-четыре Гошиных порции. Хуже всего, что в его длинной мягкой шерсти всегда было столько грязи, что никаким рукам не под силу отмыть, а у меня в ту весну впервые сильно болел позвоночник. Собака послушно ставила лапы в таз, но грязи и на лапах, и на брюхе было так много, и она так липла к шерсти, закатываясь в колтуны... Кроме того, изо рта и ушей все время неприятно пахло. Потом, я случайно обнаружила у него за ухом, и под мышкой, и на шее каких-то странных живых, похожих на подушечки пальцев, только без ногтей и с чёрными шевелящимися усиками по краям, существ. Их было что-то около восьми штук. Я никогда и не видела таких прежде, противных и загадочных, как инопланетяне. Это из-за них, как мне объяснили ветеринары, Чарли был таким вялым в день нашей встречи с ним и из-за них цвет его мочи на позднем весеннем снеге казался пугающе кровавым…
Я ненавижу грязь в доме! Мне тогда не работается и уж, конечно, не отдыхается. Более всего я не люблю грязь!
Недавно после разговора с абитуриентами о тактике поведения на экзамене я сделала для себя открытие, поставив точку в проблеме разграничения так называемых «мужского» и «женского» умов. Вся разница только в том, что мужчина, делающий свои бессмертные открытия, может при этом пребывать в грязном нижнем белье, рваных нестираных носках, с нечищеными ботинками и нечищеными зубами, небритый-нечесаный, а женщина не может. Если на ней старое чиненое нижнее белье, то и логика у неё будет точно такая же. Вот и вся разница в нас. Поэтому, когда великий ученый, благодетель человечества, совершает свои открытия, не торопитесь с выводами об армии скромных подруг наших прославленных гениев. Слишком много грязной посуды остается от празднований по поводу взятых вершин, окурков в пепельницах, залитых вином и соусом салфеток и скатертей... Все это свинство кому-то нужно разгрести... и в квартире, и в науке.
Чарли прибавил мне кучу проблем. И однажды, сев на пол в прихожей рядом с грязным тазом, где едва помещались задние лапы вернувшегося с прогулки пса, я заплакала, уткнувшись носом и лбом в его холку. «Я так не могу больше! Что нам делать с тобой? Ну, как тебя мыть?!» И тогда Чарли, оставляя грязные лужи своими толстыми мохнатыми лапами, прошел прямо в открытую дверь ванной комнаты, обернулся на меня и, вздохнув, встал на задние лапы, положив передние на край ванны.
Для меня это означало революцию во взглядах на мир. Я до той поры не могла себе представить, что можно одну ванну использовать для мытья человека и собаки. Но другого способа решать наши проблемы у нас не было. И с тех пор всякий раз, возвращаясь с прогулки, я командовала «мыться!», и Чарли шел в ванную, поднимал передние лапы на край раковины и поворачивал голову назад в мою сторону. Когда мы ладили, я начинала ласково ворчать, что он придуривается, подходила к нему, подталкивала в спину. А он, прогнувшись, прижимается затылком ко мне, словно и впрямь не может оттолкнуться задними лапами от пола. И тогда я брала обеими руками за задние лапы и поднимала его, переваливающегося через край ванны. А иногда мы ссорились на прогулке. Причины могли быть разные. Он испытывал маниакальную страсть к преследованию кошек. Все переставало существовать для него в этот момент, кроме шипящей и вопящей цели. Правда, к оправданию, хотя и слабому, моей одержимой охотничьим инстинктом собаки могу сказать, что целью преследования было именно преследование, погоня, а не обладание жертвой. Поэтому все завершалось бескровно, когда цель становилась недоступной. И все же это было неприятно! У моих соседей была кошка. Этим все сказано. И вот тогда, когда, презрев все запреты, он отдавался на волю своего охотничьего озорного инстинкта, то после... возвращаясь на стезю добродетели, первым делом стремился прямо от двери влететь в ванну и кротко приникнуть к ее прохладному дну всем своим грешным телом. Ну а тот майский день, когда мы с ним после несостоявшегося расставания возвращались с мешком костей домой, наверное, так и останется одним из самых счастливых дней в моей жизни.
2. Шоу для собак
Не знаю, имеют ли завершенная мною вчера повесть «Свечечки да вербочки», стремительно надвигающиеся Вербное Воскресенье, Пасха... хоть какое-нибудь отношение к событию, случившемуся со мною сегодня утром.
Утро – лучше не бывает! Солнце животворящее. Ветерок ласковый. Трава растет просто на глазах. А верба расцвела уже давно. И я решила отвести Чарли на утреннюю прогулку в его любимое место — на берег Туры, где, должно быть, во всю гуляет полая вода и зеленеют стволы пробудившихся к жизни ив.
Было достаточно сухо, и я отстегнула поводок, дав волю своей собаке. Завернув за угол милицейского дома, двенадцатиэтажного линкора, перегородившего Промышленную улицу, я увидела черного стаффордширского терьера. (В Большом энциклопедическом словаре нашла только «бульдога». Знаете, как это переводится'? – Собака-бык! «Бультерьер», вероятно, означает «земляной бык». Что-то загадочное, но и очень непредсказуемо страшное).
Итак, я почувствовала опасность, увидев, как мой Чарли беззаботно и весело направился к незнакомой собаке свирепой породы и угрожающе зрелой внешности. Одна надежда – на хозяина. Он был рядом. Но он, вместо того, чтобы предотвратить надвигающийся скандал, завопил дурным голосом о наших с Чарли блохах и прочей унизительной заразе так, будто давно ждал нашего появления на этом углу.
Да не нужны были нам эти знакомства с телохранителями новых русских! На мою беду, собака этого плюгавого нувориша была ещё и - сукой. А сам плюгавый нувориш был с утра пьян и крайне по этому поводу амбициозен. Он начал с озорной радостью безнаказанного зла пинать моего совершенно безобидного пуделя. Я обмерла от ужаса, ожидая, что сука, последовав примеру своего дурного хозяина, вцепится зубами Чарли в загривок. Но, к счастью, Чарли, растерявшийся от такого приема, метнулся ко мне и дал застегнуть поводок на ошейнике. А хозяин суки уже поливал меня последними из доступных его извращённому воображению словами. И то, что он кричал, а более того, что он позволил себе в отношении Чарли, открыло все заслоны моих арсеналов ярости. Если бы можно было убить взглядом, - я бы убила. Если бы можно было убить словом, - я бы убила. И если бы можно было убить из моего баллончика, предназначенного для отпугивания собак, - я бы убила!
Я направила этот баллончик прямо в сторону вопившего гадости рта и торжественно нажала кнопку…
Хозяин суки преобразился, глаза его совершенно раскрылись и засверкали, и он вдохновенно возопил, не испытывая ни малейших неудобств от моего «опыления»: «А хочешь - спущу! Хочешь, спущу!»
Единственно разумное, что я сделала, и то от бессилия своего – мой газовый баллончик оказался для подобных ситуаций ни к черту! – это повернулась спиной к пьяному нуворишу и повела Чарли к реке. А нувориш все орал мне вслед радостным голосом победителя оскорбительные, злые мерзости.
Господи, прости меня! Как легко и быстро уподобилась я этому пьяному хаму! Какое счастье, что не было у меня в кармане боевого оружия. С каким удовольствием я бы его пустила в ход! Какое счастье, что этого не произошло! Чего стоит вся моя работа последних месяцев по восстановлению мира в душе, если одна только, всего одна! - минутная случайность не оставила и следа человеческого во мне. Где мое человеческое? Где его человеческое?
А Чарли не понимал моего отчаяния. Он нюхал траву, нарезал круги и забегал в ледяную реку, оглядываясь на меня и ожидая, что я догадаюсь забросить подальше в воду палку, чтобы он бросился за нею и принес на берег. «Ты что, не понимаешь? Ведь я из-за тебя сорвалась, неслух тупорылый!» Он на это лишь голову набок склонил. Совсем, как та сука, когда мы с ее хозяином вопили друг на друга…
И я еще спрашиваю, где человеческое?.. Да вот оно!…
***
Этим летом впервые не зацвели у нашего подъезда шиповник и пион. Сначала я думала, что они зацветут позднее обычного. Но они так и не зацвели. Это была первая весна без Гоши. А седьмого июня в семь вечера как раз на полпути от дома к Гошиной могиле крикнул, упал и умер Чарли. Светило солнце, особенно ослепительное после только что отбесновавшейся грозы. Мой безалаберный и добрый Чарли, вскрикнув, как от осы, лежал теплый и родной среди влажных и ледяных цветов-одуванчиков. Так завершился распад нашей собачьей семьи. А я-то думала, что мы с Чарли еще покуражимся, еще пошатаемся по лесу. Ведь ему шел всего восьмой год. Он почти не болел.
3. Собачья семья
Большой ошибкой было бы объяснять рождение в наших дворах собачьей семьи-стаи, организационной ролью суки Найды, умудрявшейся рожать своё бездомное потомство в самые лютые морозы. Похотливая и бесстыдная, на кривых коротких лапах с фальшиво ласковой миной, она могла скорее стравливать кобелей, чем примирять их. Кроме того, у неё полностью отсутствовало общественное мироощущение. Она была индивидуалисткой и любила только одного человека – пожилую женщину, регулярно оставлявшую у своего подъезда газету с остатками еды. Нет, только Шарик смог стать «патриархом» наших дворовых псов и безусловным авторитетом среди бездомных собак, живших в нашем микрорайоне. Он сумел идеально отрегулировать отношения людей и бездомной стаи. Для этого он создал устойчивую, иерархически прозрачную организацию из дворняг. В результате каждый из них знал своё место, права и обязанности, каждый начал восприниматься людьми как знакомое и почти родное существо. Собак начали подкармливать. У каждого появилось имя, на которое они откликались. Зимой их не прогоняли на улицу, а летом оставляли в прохладном подъезде ведро с водой… Эта идиллия длилась несколько лет. А потом Шарик не успел спрятаться от облавы собачников, охотившихся на бездомных, и погиб.
Несколько месяцев после его гибели собаки нашего микрорайона уныло и неорганизованно слонялись по улицам то в одиночку, то в недолгих и непрочных композициях. Но чаще – по одному. И в их поведении чувствовалась какая-то безнадёжная потерянность. Позднее я встречала то Белого, то Бимку тусовавшимися в компаниях с чужими бездомными собаками в районе рынка «Эльдорадо» и даже много дальше.
Снова вместе самостоятельно существующие собаки нашего микрорайона сойдутся лишь в момент исключительный по его исторической значимости. Найда, старая потаскуха, опять затечёт, загуляет и окружит себя преогромными кобелями неизвестного происхождения, сбежавшимися, казалось, со всего города к нам. Вот тогда, почувствовав свой долг и обязанности перед подругой, вернутся на родину Белый и Бимка. Оттреплют их потаскухины фраера со всей беспощадностью! Белый получит сильнее всего по заду и будет долго носить незаживающие раны на холке и лапах, а Бимка получит самые тяжелые увечья в морду, и так страшно будет кровенеть и гноиться его правый глаз и вся правая часть головы.
Сейчас от этих ран и следа не осталось. А тогда никто не поручился бы, что собаки с такими отметинами выживут. Но жильцы наших домов давали им приют, жалели, подкармливали и, наверное, самое главное – сочувствовали им. – И они устояли и перед соперниками, превосходившими их по численности и силе, и перед равнодушием изменившей им подруги, и перед угрозой опасных для жизни ранений!
Численность же хозяйских собак в то лето сокращалась: умер душка - Марсик из соседнего дома, переехала в новые места и уже там умерла наша рыжая подруга Вега. Состарилась овчарка Фанта с первого этажа. Умер мой Чарли...
Через неделю после его смерти меня очень удивило поведение собачьей семьи. Оба мужика, Белый и Бимка, каждый сам по себе, несколько раз подходили ко мне на расстояние, позволявшее их погладить, и сочувственно смотрели на меня. Я тогда была потрясена их чуткостью. Ведь Бимка ненавидел Чарли, а Чарли мечтал оттрепать Бимку... да и с Белым они были где-то на грани взаимной неприязни. И вдруг такое сочувствие ко мне, такое понимание! Я была до слез тронута. Тогда. Сейчас я вспоминаю, о чём забыла в те дни: похоронив Чарли, я вынесла собакам все мясные припасы своего пса. А их было немало. Думаю, что именно этот мой поступок так сильно подогрел сострадание ко мне собачьей семьи.
Изменилось и человеческое окружение собак. На передний план выдвинулось новое лицо, заслонив собою светлый лик прежней собачьей кормилицы.
Года полтора тому назад эта немолодая женщина похоронила своего мужа и осталась в наше нелегкое время без мужской поддержки, с сыном, стремительно вытягивающимся и взрослеющим. Худенькая, как девочка-подросток, легкая и быстрая, она напоминала о своем вдовстве только седыми волосами да черными глазами на почерневшем лице. Все эти полтора года они с сыном как бы и не жили здесь, а лишь пересекали в быстром темпе пространство двора и времени своей осиротелости. Лишь недавно она начала задерживаться и участвовать в уличных делах. Но не столько с людьми, сколько с собаками. Она начала свое возвращение в жизнь с кормления стремительно и страстно привязывавшихся к ней Бимки и Белого. И те принялись так выслуживаться перед нею, что людям, обслуживающим телефонные, газовые и водопроводные «нужды» наши, стало невозможно даже подходить к дому. Особенно, когда эта женщина находилась на улице. Они, Бимка и Белый, так любовно смотрели на нее, лупя себя хвостами по извивающимся спинам, и так люто реагировали на чужих, успевая прерывать любовную истому свирепым рычанием и угрожающими бросками навстречу или вслед прохожим! А она ругала их нежно воркующим голосом, и упреки ее сопровождались такими ласковыми похлопываниями и поглаживаниями с почесываниями за собачьими ушами, что ни о каком прекращении уличного безобразия не могло и речи идти. Впрочем, было ли безобразие? Собаки наши еще никого не покусали. И все, что они хотели, – это чувствовать себя нечужими, родными и нужными для кого-то, кто не скрывает своей благодарности им за их любовь и службу. А чем все куплено …ну не все ли равно на самом-то деле!
4. Ты со мной
Я давно мысленно восстанавливаю историю появления в моей жизни Чарли. Как в любой истории, в ней, если оглянуться, невозможно не увидеть знаков судьбы, которые осознались не сразу. Но зато, какое горькое утешение, какое позднее наслаждение испытываешь, когда обнаруживаешь в своих воспоминаниях распознанный тобою своевременно знак, угаданное правильно решение!
Мои призывы к хозяину Чарли оставались без ответа, и тогда в очередном обращении к человечеству я высказала пожелание отдать найденыша, откликающегося на имя «Чарли», умеющего выполнять основные команды и легко обучаемого, здорового, ухоженного, как говорят, в хорошие руки. И вот накануне встречи с доброй женщиной Галиной Ивановной, мне и приснился вещий сон про ишака. Мне снилось, что я опаздываю на работу. Раннее утро. Темно. Автобуса нет. Люди на остановке ведут себя спокойно, а я нервничаю невероятно. Вдруг замечаю: у обочины какое-то странное существо: то ли собака, большая, но не очень, то ли ишачок... А перед этим я подумала, что, вероятно, было бы совсем неплохо, если бы у меня имелся велосипед или мопед для вот таких несчастливых случаев, когда долго нет автобуса. Но меня смущало одно обстоятельство: я не знала, можно ли ездить на этих машинах по сильному морозу. Кроме того, на мотоциклах и мопедах я никогда в жизни не ездила, так как боялась разбиться, а на велосипеде не ездила потому, что не умела. Вот в этот-то миг я и увидела ишачка.
Почувствовав на себе мой взгляд, ишачок подошел. Совсем немного нужно было мне времени и усилий, чтобы убедиться, что на спину ему легко присесть, как на скамейку, что ему не тяжело, когда я подогнула ноги, перестав опираться на землю. И он пошел, а потом побежал, не очень быстро, но гораздо быстрее, чем если бы я шла пешком. В общем, мы добрались до университета, имея в запасе 15-20 минут до начала лекции. Я так обрадовалась, что удалось избежать опоздания на работу, что особенно-то и не поблагодарила ишачка. Я только сказала ему: «Если захочешь – отвези меня обратно после лекции».
И лекция-то у меня прошла удачно, и настроение-то никто не испортил! И так у меня легко и беспечно было на душе, что я даже не очень-то торопилась домой. Одевшись и попрощавшись, я вышла в коридор и, лавируя среди густо наполнявших пространство больших, средних и малых хлопьев студенческого «вещества», прикидывала, с какой остановки поеду, в какой магазин загляну... И вдруг я вспомнила, что ишачок мой взглядом пообещал дождаться меня. Но людей вокруг было так много, и мне было так неудобно предстать перед ними в компании со странным приятелем, что, хорошо было бы, подумала я, если бы ишачок мой не заметил меня на этот раз. Впрочем, может быть, он вообще уже ушел…
И тут я совершенно отчетливо поняла, что он никуда не ушел, что он ждет, но спрятался, чтобы не смутить меня, если я стыжусь его. Сердце мое сжалось, и я заорала во весь голос «Иша-а-а-к!» И он ответил мне хулиганским, заполнившим все коридоры ржанием и топотом. Он летел со всех ног с первого этажа на четвертый.
А потом я ехала на нем, провожаемая удивленными взглядами, тишиной и всеобщей белой и черной завистью.
5. Без названия
На следующий день после смерти Чарли я шла домой с работы, рассчитывая только на то, что соседи вопреки обыкновению не сидят у дома на длинной лавке, где происходят основные обсуждения проблем, и мне удастся избежать расспросов о том, правда ли что… да как же это так…
Но избежать не получилось. Меня заметили издали и начали жестами подзывать. Расспросов не было, но все, перебивая друг друга, настойчиво убеждали меня оставить сумку прямо на лавке и идти к Любаше Лимоновой …незамедлительно и срочно. Всё это было странно, но я пошла, не заходя домой, в соседний корпус к Любаше, готовясь рассказывать историю вчерашнего дня. Но и Любаша не стала меня ни о чём расспрашивать, а просто вытащила из-за какого-то закутка маленький живой чёрный комочек месячного пуделя и со словами: «Нельзя возвращаться в дом, где тебя не ждёт собака», сунула его мне. Так я стала владельцем моего Шандора.
А соседи, как выяснилось, всё знали и нарочно не стали мне говорить, чтобы я была застигнута врасплох. Так у нас с Шандором с первого совместного дня образовался широкий круг доброжелателей, причастных к нашему с ним узкому кругу.
***
Появление у меня щенка, собачья семья тоже заметила сразу. Бимка внимательно уставился на нас с Шандором, сидевшем на моих руках. Несколько раз он безотрывно провожал нас глазами и ни разу не подошел.
Белый подошел с первого раза. Он шел, помахивая хвостом-трубой, прямо на нас. Я слегка опустила щенка, не выпуская его из рук, чтобы Белый мог его и разглядеть, и понюхать, как у них водится. Белый внимательно понюхал и, не переставая двигать хвостом, как Брежнев двигал приветственной рукою, зарычал. Я испугалась, выпрямилась, ругнулась за неотчетливые сигнальные жесты. Что за безобразие – рычать на совершенно малюсенького щенка! Больше не подходи к нам! Убирайся!
Но и в следующий раз Белый все повторил с приветствием и рычанием.
С тех пор минуло три месяца. Шандор мой уже бегает на своих четырех. Но с Бимкой и Белым все совершенно как в первый раз: Бимка пристально смотрит в нашу сторону издалека, не приближаясь, а Белый подходит с приветственно волнующимся хвостом и рычит.
Но сегодня утром я все поняла в этом ребусе.
После очередного приветствия Белого мы увидели нового черного большого пса, заглянувшего в наш двор со своей рыжеватой подружкой. Отношения новой парочки с нашими псами были самыми неопределенными, они еще выясняли, как им тут следует себя вести. Черный направился к нам с Шани. Вот тут-то Белый и проявил себя. Он встал между Шани и пришельцем и угрожающе зарычал на гостя. Я не выдержала и гневно сказала Белому: «А ну пошел вон! Пошел вон! Бандит!» И Белый недовольно отошел, тем более, что я не только говорила, но и пригрозила ему резиновой костью, висящей на Шанином поводке.
Черный пес с вежливой осторожностью обнюхал моего щенка и дал ему себя обнюхать, после чего я с облегченной душой потянула за поводок отчаянно сопротивляющегося щенка.
Со стороны на нас искоса и недовольно смотрел Белый. А я в этот момент поняла, отчего он рычал на моего еще ничего не соображавшего щенка. Он хотел ему с молодых ногтей (или когтей) его внушить, кто во дворе хозяин. И так было всякий раз. Ничего против Шани Белый не имел. Он только хотел, чтобы тот усвоил на всю жизнь, что хозяин во дворе есть, это – Белый.
И только Найда отнеслась к Шандору равнодушно. Посмотрев на меня, она бегло скользнула взглядом по щенку и отвернула голову в противоположную сторону. Для хахаля – слишком молод, а младенцы ее не интересовали совершенно. Такая уж у этой суки психология.