Судья. Рассказ о моем отчиме

       

       Вместо введения

       Ефим Ефимович Судья (1886 -1956) - последний муж моей матери Нины Артемьевны. Она вышла за него в 1943 году, и продолжался этот брак тринадцать лет. Поскольку отца я не помню, то он в меру своих сил и возможностей заменил мне его; в 1950-м он меня официально усыновил. Благодаря ему наша семья получила немало благ - обосновались в Москве в 1945 году, в старших классах школы я был освобожден от учебной платы как сын персонального пенсионера, старого большевика; после его смерти получал за него пенсию до окончания вуза - практически вторая стипендия. И много чего еще, о чем будет сказано ниже.

       Сейчас он напрочь забыт. Родственников не осталось и я с трудом соображаю, кто же кроме меня помнит его живым - разве что Тамара, жена моего покойного брата. Есть кое-какая родня в Волновахе (племянники), но им тоже немало лет; если и помнят, то смутно - ведь почти полвека прошло, как Ефима Ефимовича нет в живых.

       Судья прожил очень насыщенную событиями жизнь, имел немалые заслуги перед государством - персональная пенсия союзного значения так просто не давалась. Старый большевик - член партии с 1919 года, почетный железнодорожник с 1936-го - за всем этим стоит немалый труд.

       Персональные пенсии... В большинстве случаев они давались за заслуги перед партией; именно поэтому их и отменили после 1990 года - мол, пусть партия и платит. Конечно, здесь необходим был дифференцированный подход - одно дело партийная номенклатура, которая всем надоела, и другое дело - люди, которые действительно работали и их заслуги перед партией фактически являются заслугами перед государством. Но у нас всегда было принято стричь всех под одну гребенку; впоследствии эти перегибы в какой-то мере исправили.

       Когда я собрался писать эту работу, то оказалось, что у меня нет почти никаких материалов о нем - только копии трудового списка (такие существовали до 1939 года) и трудовой книжки с последней записью от января 1950-го - ушел на пенсию. Больше ничего. А ведь были в свое время почетные грамоты тридцатых годов, многочисленные анкеты, письма и другие документы – всё растерялось в нелегкое послевоенное время. Есть один автограф - дарственная надпись на книге, это сборник венгерского писателя Матэ Залки. Да еще сохранился его письменный стол, за которым я сейчас сижу. Так что единственный источник - это трудовые книжки плюс известные факты истории страны да еще собственные впечатления и домыслы. Не густо; но не напишу я - не напишет никто, а человек жил на свете. И неплохо прожил; так что лучше хоть что-нибудь, чем ничего.

       1.Происхождение. Родные места

       Ефим Ефимович Судья родился в декабре 1885 года в семье крестьянина села Платоновка тогдашней Екатеринославской губернии, а по- современному это Волновахский район Донецкой области. На моей памяти родственники его жили в Волновахе, а деревня Платоновка рядом с Волновахой вроде бы существует и сейчас. Его отца звали Ефим Корнеевич, он дожил до 1942 года. У Ефима Ефимовича был брат Николай (в 1957-м был еще жив) и несколько сестер, из которых я помню Серафиму (умерла после 1968 года). Связи с родней были не очень регулярные; на моей памяти переписывались, и они изредка бывали в Москве. Я несколько раз побывал в Волновахе, о чем будет сказано ниже.

       Фамилия редкостная, не слышал ни об одном однофамильце, Ламмов и то больше. Правда, в каком-то справочнике я встретил фамилию Судья в списке русских фамилий. Ефим Ефимович считал себя украинцем, однако русским языком владел лучше, чем украинским. Вообще Донбасс - сильно русифицированный район Украины; тамошние жители в быту пользуются украинским языком, но месяцы и дни недели называют по-русски.

       Современная Волноваха - крупный железнодорожный узел, расположен на полпути между Донецком и Мариуполем. Большое локомотивное депо; один из племянников Судьи - Михаил Епифанович Варуша, известный на Донецкой железной дороге машинист, Герой социалистического труда с 1959 года. Начинал с паровозов, а под конец своей трудовой деятельности имел права на управление всем, что бегает по рельсам (за исключением, пожалуй, трамвая). Имел допуск на вождение правительственных поездов. Еще в Москве, где-то в районе Нижней Масловки, жила двоюродная сестра Ефима Ефимовича, ее звали Лина Трофимовна Судья, давным-давно потеряли с ней связь, вряд ли и жива.
 
       Волноваху называют южными воротами Донбасса. Вспоминаются строчки Эдуарда Багрицкого: "Балта - городок приличный, городок что надо"; так вот, Волноваха - типичный украинский провинциальный город. Много частных домов с садами, а в садах - яблони, груши, сливы, а сверх того - абрикосы, грецкие орехи, вишня... Дома, по украинскому обычаю - белого цвета; в 1950-м я видел даже глиняные полы, и не во всех домах еще было электричество и радио. В огородах - помидоры, баклажаны, перцы, тыквы и конечно, дыни и арбузы. Богатый рынок - фрукты, овощи, подсолнечное масло домашнего изготовления, очень ароматное; видел даже подсолнечный жмых - рыболовы применяют его для наживки. И все было достаточно дешево - я обратил на это внимание еще во время первой поездки туда в 1950 году. Потом я еще несколько раз бывал в Волновахе, последний раз был в 1979-м. Съездил бы еще, но теперь это несколько проблематично - другое государство.

       2.Трудовая деятельность

       Работать Судья начал в 1901 году, ушел на пенсию в 1950-м. Почти полвека трудового стажа, а пенсию первоначально назначили всего 250 рублей - мизер по тем временам, меньше тогдашней студенческой стипендии. Потом постепенно увеличивали.

       Образование у него, судя по анкете, было начальное, сколько классов - неясно. Наверное, были какие-то курсы повышения квалификации, но в документах это не отражено. А должности занимал весьма приличные, что для того времени было в порядке вещей, практиков было много. Железнодорожное звание (существовали до 1955 года) было - инженер-майор административной службы; для сравнения на той же железной дороге: начальник поезда - техник-лейтенанат движения, машинист - техник-лейтенант тяги. Это сейчас заводской мастер с вузовским дипломом - обычное дело, а тогда практики занимали должности руководителей предприятий и выше.

       Трудовые списки того времени - документы довольно сумбурные, не то, что современные трудовые книжки; в кучу свалены самые разные записи - и назначения-перемещения, и использование отпуска, и разовые премии, и Бог весть что еще. Кроме того, в качестве основания для записи нередко указывался мандат, а мандаты, особенно в период гражданской войны и разрухи, могла выписывать любая "шишка на ровном месте" с приложением печати. По этим записям не всегда сообразишь даже, в каком городе жил человек. Но других документов нет, поэтому приходится кое-что домысливать и реконструировать, сообразуясь с общей обстановкой в стране. Для удобства автору пришлось разбить трудовую деятельность Ефима Ефимовича на ряд периодов, в зависимости от общего характера работы и ведомственной принадлежности.

       2.1. 1901 - 1918 гг.

       Итак, сын крестьянина ,16-летний Ефим Судья в марте 1901 года начал работать - был зачислен рабочим на станции Волноваха на постройке второй линии Екатерининской железной дороги. Отсюда можно сделать вывод, что работа на отхожих промыслах была характерна не только для Нечерноземья, но и для такого благоприятного с аграрной точки зрения края, как юг Украины. Видно, на это были свои причины, скорее всего - нехватка земли.

       Получается, что до 16 лет он проучился в школе и получил образование что-то вроде советской семилетки. По тем временам он мог считаться весьма грамотным, поэтому в том же году стал счетоводом на постройке той же дороги, далее секретарем Управления дороги, в 1905 году - старшим счетоводом, в 1906-м - бухгалтером.

       Далее по анкете - до 1917 года состоял на службе Белгород-Сумской железной дороги. По некоторым данным можно предположить, что жил он тогда в Белгороде. Это был уездный город Харьковской губернии, областным центром он стал только в 1954 году.

       Таким образом, получается, что до 1917 года Судья был конторским служащим, как теперь говорят - клерком. Участвовал ли в забастовках, в подпольной работе, помогал ли большевикам - об этом история умалчивает. И Первая мировая война обошла его стороной. Также почти ничего мы не знаем о его семейных делах - знаем только, что от первого брака у него были сын и дочь. Была фотография его детей, не сохранилась. Сын умер молодым, а дочь вроде бы жила в Харькове, но на моей памяти связи с ней он не поддерживал. Не знаю даже, как ее звали.

       Нет сведений и об участии Судьи в подпольной работе и революционных событиях 1917 года; если принять во внимание всеобщее недовольство, то, наверное, в какой-то мере участвовал. Иначе с чего бы его арестовали во время оккупации Украины в 1918-м?

       2.2. 1919 - 1921 гг.

       В апреле 1918 года Судья был "арестован властью при немцах", а в январе 1919-го был освобожден из харьковской тюрьмы. В это же время он вступил в партию большевиков и впоследствии всюду указывал, что он член партии с января 1919-го. Наверное, контактировал с революционерами и до того. В это время в стране уже шла вовсю гражданская война, и что тогда творилось - ведь объективная история гражданской войны не написана до сих пор; а то, что изложено в официальной историографии и в произведениях художественной литературы, носит идеологизированный характер и не дает полной картины. И при этом людей мотало по стране и чем только не приходилось заниматься.

       Вот перечень должностей только за 1919 год: член и "заведывающий" отделом Белгородского исполкома; товарищ (заместитель) председателя Белгородского исполкома; член Революционного военного трибунала 13-й армии; член эвакуационно-разгрузочной комиссии железнодорожной линии Белгород - Курск - Льгов; член Белгородского уездного революционного комитета; член коллегии Дорожной транспортной Чрезвычайной комиссии Самаро-Златоустовской и Ташкентской железной дороги.

       Похоже, жил Судья в то время в Белгороде; только вот что неясно - где Белгород и где Самара?

       Далее, 1920-й год: "заведывающий" секретной операционной частью и заместитель председателя районной транспортной Чрезвычайной комиссии тех же дорог (сиречь, Самаро-Златоустовской и Ташкентской - В.Л.); "заведывающий" отделом финансов Белгородского уездного исполнительного комитета; член Белгородского районного продовольственного комитета; начальник секретного операционного отдела и заместитель председателя Курской губернской Чрезвычайной комиссии, и председатель губернского революционного трибунала; председатель Курской губернской Чрезвычайной комиссии и член Курского губисполкома – последняя должность относится уже к апрелю 1921 года. Наконец, сентябрь 1921-го - снят с работы в органах Чрезвычайной комиссии и назначен на хозяйственную работу.

       Да, "веселое" было время... Наделали делов большевики, а во имя чего? Цели, конечно, были благородные, а к чему это привело - кто мог предвидеть? Впрочем, Плеханов предвидел еще в 1918-м, да и некоторые другие предостерегали; но ведь далеко не худшие люди шли в революцию и принимали в ней активное участие. История есть история и никуда от этого не деться.

       2.3. 1921 - 1932 гг.

       Отгремела гражданская война, только на Дальнем востоке она еще продолжалась. Получается по документам, что с 1921 года Судья жил в Курске. И продолжается все также свистопляска с работой - сплошные перемещения, приказы о которых идут порой с месячным интервалом.

       В 1921 году Е.Е.Судья был членом комиссии по улучшению быта красноармейца Курского губисполкома, в том же году - членом Президиума Курского губернского Совета народного хозяйства.

       А следующий, 1923 год - опять перемещения в пределах того же Курска: районный представитель Уполномоченного Наркомата путей сообщения Киевского и Конотопского районов Московско-Киево-Воронежской железной дороги; затем откомандировывается в распоряжение Уполномоченного НКПС по политчасти той же дороги; откомандировывается в Губком (наверное, губком партии); затем - районный представитель Уполномоченного НКПС станции Курск; председатель Курской участковой тройки по борьбе с хищениями на железной дороге; районный представитель Уполномоченного НКПС на участке Конотоп - Киев.

       И это один только 1923 год! Непонятно одно - как тут вникнуть в суть, в тонкости работы? Впрочем, возможно, что работа была однотипная, только должности назывались по-разному.

       Дальше вроде спокойнее. 1924 год - помощник начальника экономического отдела той же дороги - надо полагать, Конотоп - Киев? Возможно, Судья в ту пору жил либо в Киеве, либо в Конотопе; во всяком случае, в Киеве он бывал и очень хвалил этот город. Я же впервые побывал там только в 1967 году.

       В 1926 году Е.Е.Судья становится врид помощника, а потом и врид начальника коммерческо-экономического отдела Южных железных дорог. Похоже, опять перемена места жительства - ведь управление Южной железной дороги помещалось в Харькове (на площади Фейербаха), который к тому же до 1932 года был столицей Украины. В 1927 году был назначен децернентом (что это за должность - понятия не имею) правления тех же Южных железных дорог. Стало быть, жил в Харькове.

       Харьков... Был я там несколько раз в семидесятые годы, были дела с заводом "Электротяжмаш". Город длиннющих трамвайных маршрутов, очень тяжело было ездить, пока не построили метро. Город, которому не везло: и из столиц разжаловали, и в Отечественную войну дважды сдавали немцам. Однако столичные амбиции у Харькова остались.

       В 1929 году Е.Е.Судья назначается на должность начальника коммерческо-экономического отдела Юго-Западной железной дороги; стало быть, опять Киев. В 1930 году назначается начальником хозяйственно-материального отдела, а в августе того же 1930 года откомандировывается в распоряжение НКПС - стало быть, в Москву. В НКПС некоторое время работает начальником сектора распределения ЦУКАДР» а, а в 1931 году - перемещен на Московско-Казанскую железную дорогу начальником планового отдела. Но опять же работает на этой должности недолго и в декабре 1932-го поступает в распоряжение Цураспреда НКПС.

       Есть фотография, относящаяся примерно к 1929-30 году - сидит за письменным столом в рабочем кабинете, работает с документами. На столе виден канделябр на три свечи, чернильный прибор и колокольчик для вызова секретаря. Очень внушительно выглядит и вообще он был интересный мужик, и говорят, имел немалый успех у женщин. О его семейных делах будет сказано ниже.

       2.4. 1932 - 1940 гг.

       В этот период Судья работает в центральном аппарате Наркомата путей сообщения и живет в Москве. В системе НКПС был главк, занимавшийся производством и поставкой лесоматериалов для нужд железнодорожного транспорта - ЦОЛЕС.

       Это было время первых пятилеток, которое долго, вплоть до конца восьмидесятых, нам представляли как нечто героическое. Наверное, в какой-то мере так оно и было; ведь в плане промышленного и транспортного строительства и развития индустрии сделано было очень много. Другой вопрос - какой ценой и к чему это впоследствии привело; впрочем, этот аспект выходит далеко за пределы нашего исследования.

       В ЦОЛЕС"е Ефим Ефимович проработал с декабря 1932-го по апрель 1940-го, начал с начальника планового отдела и дошел до должности заместителя начальника главка. Это была его самая крупная должность. Именно к этому времени относится его знакомство с моим отцом, руководившим предприятиями, поставлявшими лесоматериалы для железных дорог. А леса требовалось очень много - все шпалы были деревянные, до современных железобетонных было еще очень далеко. В это же время, в 1936 году Судья был награжден знаком "Почетному железнодорожнику" - хорошо помню этот значок с изображением паровоза и удостоверение к нему с факсимильной подписью Кагановича.

       Кончилась его деятельность в ЦОЛЕС"е невесело - в апреле 1940-го был уволен со службы по п."В" статьи 47 КЗОТ; не знаю точно, что это такое, но что-то нехорошее. Заодно исключили из партии, восстановили в 1942-м или в 1943-м. Последнее я помню потому, что после его смерти сдавал в парторганизацию партбилет, и там, в пункте о времени вступления в партию было сказано: перерыв с 1940 по 1943 год. В результате он несколько месяцев, до декабря того же 1940-го, был без работы. Хорошо еще, что не посадили, в то время всякое могло быть, хотя основная волна 1937 года уже прошла.

       Много было материала, относящегося к тому времени, уже на моей памяти. Были почетные грамоты тридцатых годов. Помню прекрасно изданный железнодорожный альбом, выпущенный к какому-то съезду партии - там помимо прочего были фотографии первой механизированной сортировочной горки на станции Красный Лиман, новых паровозов и вагонов и электровоз - для того времени чудо техники. Были Правила технической эксплуатации железных дорог - почитывал в детстве. Было много политической литературы - куда все подевалось? Выкинули, конечно... Ну политическая - ладно, это далеко не библиографическая редкость, а вот железнодорожные книги и альбомы того времени сейчас представляли бы немалый интерес...

       2.5. 1940 - 1946 гг.

       В этот период, куда вошла и Отечественная война, Судья работал в Управлении по реконструкции Московского железнодорожного узла - надо понимать, того же Наркомата путей сообщения.

       В декабре 1940-го принят на должность временно исполняющего обязанности начальника лесного сектора стройтехснаба Мосстройузла, через год был назначен начальником конторы подсобных предприятий.
       Здесь необходимо сделать своего рода "лирическое отступление" и сказать несколько слов об этих подсобных предприятиях.

       Подсобные хозяйства создавались при несельскохозяйственных организациях с целью обеспечения своих работников продуктами питания, которые в результате большевистской аграрной политики стали дефицитом вплоть до самого недавнего времени. Особенное распространение они получили во время войны и первые годы после нее; потом они постепенно прекращали свое существование по мере развития аграрного сектора, но так называемая "шефская" помощь сельскому хозяйству существовала еще очень долго, вплоть до перестройки. Несмотря ни на что, эти подсобные хозяйства сыграли свою роль, во многих случаях не дав людям умереть с голода.

       В селе Хрущево, что рядом с узловой станцией Плеханово около Тулы, где мы жили во второй половине войны с 1943 по 1945 год, находилась контора подсобных производств, начальником которой Судья был назначен в июне 1943 года. К этому времени и относится его знакомство с моей матерью, которое в итоге завершилось законным браком. О нашей жизни в Хрущеве следовало бы рассказать особо, но сейчас это выходит за рамки нашей темы. Кстати, эти названия - Плеханово и Хрущево - не имеют никакого отношения ни к Георгию Валентиновичу, ни к Никите Сергеевичу.

       Вернемся к трудовой деятельности Ефима Ефимовича.

       Должности с 1942 по 1945 год: Начальник конторы Стройтехснаба; начальник снабжения Строительного управления железной дороги имени Дзержинского; начальник конторы подсобных производств (то самое Плеханово); начальник промышленных производственных предприятий Управления Строительства 19; наконец, в сентябре 1945-го "откомандирован в распоряжение отдела кадров СтройОРС № 19". К этому времени и относится наш переезд в Москву.

       Сентябрь 1945-го - назначен начальником отдела кадров "Восстройорса Упр. Строит. № 19"; февраль 1946-го - назначен начальником КТП (и не соображу, как расшифровать) Строительства № 19.

       Далее в трудовой книжке идет заголовок - "Строительство № 19 МПС"; в стране уже не наркоматы, а министерства.

       Помню, что лето 1946 года мы провели в Тульской области - стало быть, это было связано с работой Судьи в Строительстве № 19. Жили мы в то лето в каком-то временном поселке недалеко от райцентра Ленинский (станция Обидимо на трассе Тула - Калуга). Тогда там помещалось подсобное хозяйство Строительства № 19. Смотрел по карте Тульской области - ничего там сейчас нет; поселок Ленинский есть, а даже ближайшей деревни Кутепово нет. Как у Маяковского: "Эссен есть, Апогея нету".

       Декабрь 1946 года - назначен старшим инженером по лесоматериалам Стройтехснаба Строительства № 19.

       Что можно сказать о трудовой деятельности Судьи в "сороковые-роковые"? Получается, что, начиная с 1940-го, он постепенно перемещался на менее ответственные должности - наверное, сказывалось отсутствие диплома, да и возраст брал свое. Возможно, так и должно быть - неизбежно наступает время, когда надо уступать дорогу более молодым и энергичным не дожидаясь, пока голова превратится в другое место сначала по форме, а потом и по содержанию, ведь выдыхаются люди - и профессора, и рабочие. В 1946 году Судье было шестьдесят; конечно, есть люди, которые работают и в гораздо более старшем возрасте, но не на такой работе; в науке - были такие деятели, которые только и давали указания "то так, а это эдак", но теперь прошло время чудаковатых профессоров. А Судья был далеко не профессор...

       2.7. 1947 - 1950 гг.

       Запись в трудовой книжке: май 1947-го - откомандирован в распоряжение Главного управления лесной промышленности Министерства промышленности строительных материалов. Другое ведомство - наверное, это был перевод по согласованию руководителей, не приказ же Совмина? Этот перевод ничего хорошего не принес, вызвав только осложнения с пенсией тремя годами позже; если бы Судья остался работать в системе МПС, то и пенсия была бы существенно выше. Забегая несколько вперед, скажу, что был вариант вернуться ему в МПС и проработать хотя бы год, но состояние здоровья не позволило и этого.

       Итак, весна и лето 1947-го; страна еще не пришла в норму после войны и засухи предыдущего года, еще не отменены карточки и жизнь очень нелегкая. Помню, что мы жили на даче в Кратове (с этой дачей особая история) на втором этаже, а на первом наши квартиранты жарят яичницу с колбасой - запах соответствующий, а жрать хочется, а о таком не моги и думать...

       Это был последний период трудовой деятельности. Должности в системе Минпромстройматериалов: начальник материальных балансов; старший инженер; инженер; руководитель группы технического снабжения. Тенденция все та же - хватит работать, иди, старик, на заслуженный отдых... Вроде бы и правильно, только какова была жизнь у пенсионеров в послевоенное десятилетие?

       Тут еще вот какое дело, это я хорошо помню сам. Судья страдал гипертонией, а тогда эта болезнь была мало изучена, и лечить ее толком не умели. Летом 1948-го Ефим Ефимович серьезно заболел, лечили его несколько месяцев, более-менее поставили на ноги, но именно что более-менее. Особенно у него это повлияло на память, что было весьма критично даже для конторской работы. Запретили ему курить, потреблять спиртное и еще ряд ограничений по питанию. А был Ефим Ефимович человек весьма компанейский, любил посидеть за столом; позже он уже не так придерживался медицинских рекомендаций...

       В итоге в январе 1950-го Судья вышел на пенсию и больше уже не работал. Было ему 65 лет - по возрасту и по обстоятельствам того времени вполне мог бы еще проработать лет несколько.
       Этой записью сведения о работе в трудовой книжке заканчиваются.

       Еще несколько слов о наградах. Знак "Почетному железнодорожнику" от 1936 года - "За передовую Стахановско-Кривоносовскую работу по овладению техникой железнодорожного транспорта и перевыполнение Государственного плана железнодорожных перевозок"; медаль "За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941 - 1945 гг."; медаль "В память 800-летия Москвы" от 1947 года. О последней записи в трудовой книжке нет, но я помню, что она была.

       3. Семейные дела

       Мама моя стала женой Ефима Ефимовича в 1943 году и была она его третьей женой.

       Про первую жену мне ничего не известно, не знаю даже, как ее звали. Были сын и дочь, причем сын умер молодым, а про дочь вообще ничего не известно; краем уха слышал, что жила вроде бы в Харькове. С первой женой он расстался задолго до войны.

       Вторую жену я знал - это была Мария Аркадьевна Бобринева, умерла после 1975 года, причем последние годы жила в нашем бывшем доме на Пятницкой 37. Детей от этого брака не было, что значительно облегчило ему развод.

       Ну а наша ситуация в 1943 году?
       Нас у матери было двое. Мне тогда было 5 лет, брату Аркадию - 14. Так что для Ефима Ефимовича взять в жены женщину с двумя детьми было далеко не просто, учитывая еще и его возраст. С нами жили также бывший муж матери Клавдий Иванович Чернышев (1902 - 1947) и его мать - бабушка Аркадия Мария Михайловна (1878 - 1948); такая вот нестандартная семья. Позже Клавдий Иванович уехал в Узловую (тогда Московской, сейчас Тульской области), забрав мать с собой. Мы же жили на частной квартире в селе Хрущево под Тулой, на улице Просвещения (улица и сейчас так называется, был я там в 1980-м и конечно, почти ничего не узнал - здорово изменилось село).

       Сейчас соображаю - а какие могли быть у нас перспективы и сколько можно жить в частном секторе? Мама перед войной работала в Москве, жила где-то в центре (брат Аркадий толковал что-то про улицу Станиславского), но какие там были концы - понятия не имею.

       Как у нас решился вопрос - в деталях не знаю, и спросить уже не у кого; только осенью 1945-го мы переехали в Москву и поселились на Пятницкой 37, квартира 4, в комнате 18 квадратных метров, где и прожили до 1952 года. А в начале 1952-го переехали в квартиру 24 того же дома - там было две комнаты той же площади.

       Хорошо помню этот переезд из подъезда в подъезд через двор. Перетаскивать вещи помогали друзья брата Аркадия; похоже, они малость выпили еще до того, потом несли старый сундук по двору и пели "Вы жертвою пали..." Шуточка для 1952 года достаточно рискованная.

       Как я уже говорил, в 1950 году Судья официально усыновил меня с сохранением прежней фамилии и отчества; брата Аркадия он усыновить не мог, так как последний был уже совершеннолетним. Этот факт имел большое значение в моей дальнейшей биографии, вплоть до столь удаленного времени, когда Ефима Ефимовича уже не было в живых; получается, что он помогал мне и моей семье даже с того света. Но об этом ниже.

       4. На пенсии

       Итак, в январе 1950 года Судья стал пенсионером. Назначили ему персональную пенсию республиканского значения всего-то 250 рублей - мизер по тем временам, меньше студенческой стипендии. Это старому-то большевику! Как говорится - чести много, а денег мало. Впоследствии он писал в разные инстанции о своих революционных заслугах, постепенно прибавляли, назначили пенсию союзного значения, и к 1955 году дошло рублей до восьмисот - это уже было что-то. Сверх того была еще тринадцатая пенсия как неработающему пенсионеру, путевка раз в год и бесплатный проезд на наземном городском транспорте. Мама работала в одной конторе в системе Минпромстройматериалов, брат работал токарем на радиозаводе - это нынешнее объединение "Темп" на Большой Татарской, я ходил в школу. В общем, жили достаточно скромно.

       Гипертоническая болезнь, которой страдал Ефим Ефимович, ударила в первую очередь по памяти. В том же 1950 году мне приходилось сопровождать его в поликлинику, помещавшуюся на Озерковской набережной, а то мог ненароком заблудиться, отправившись не в ту сторону. Потом шел в школу с оправдательной запиской от родителей. Позднее у него с этим делом более или менее наладилось, он стал заниматься домашним хозяйством - ходил по магазинам, готовил еду. Летом, когда мы выезжали на дачу, по мере сил занимался садово-огородными делами, опять же ходил на рынок. Мне на даче приходилось заниматься делами, требовавшими физических усилий, в основном, поливкой. То-то было радости, когда шли дожди! Жили мы на этой даче обычно с начала июня по конец августа. Ефим Ефимович ездил летом в Москву разве что за пенсией раз в месяц, а я чаще - поменять книги в библиотеке, купить чего-нибудь из того, чего не было в поселке.

       Однажды на даче Ефим Ефимович затеял варить варенье из крыжовника. Была у нас плитка - конечно, без регулятора, иных тогда и не было; загрузил и начал варить. Когда, по его мнению, достаточно загустело, снял и поставил остывать. Оно при застывании превратилось в карамель, пришлось рубить эту массу топором, доливать воду и снова доваривать. Получилось нечто с сильным привкусом горелого, но в принципе съедобное. Расходовали его до следующего лета, вышло почти от урожая до урожая.

       Ко всем прочим бедам, Ефим Ефимович не мог подолгу читать - разве что газету просматривал - и я устраивал ему чтение вслух. А что я мог ему в ту пору читать? Помню, что читал повести Гайдара, Николая Островского, еще "Хлеб" Алексея Толстого; наверное, что-то еще. Конечно, он слушал радио - телевидение еще было в зачаточном состоянии и радио являлось основным источником информации. Помню, что самым подробным был выпуск "Последних известий" в 22.30 - продолжался аж полчаса.

       Будучи почетным железнодорожником, Судья имел право на бесплатный билет в оба конца раз в год, в том числе и на членов семьи. Несколько раз мы этим воспользовались.

       Лето 1950-го поехали в Волноваху. Прямого поезда туда не было, был прицепной вагон до Мариуполя, который цепляли к скорому Москва - Сталино (ныне Донецк). В Ясиноватой этот вагон отцепляли, и стоял он там часов наверное, шесть, после чего его цепляли к местному поезду Ясиноватая - Мариуполь; обратно - аналогичная история. Помню также, что груза набрали с собой умопомрачительное количество - всё столичные подарки его родне. Поездка для меня была очень впечатляющей, ведь впервые в более-менее сознательном возрасте ездил так далеко. Но вот что досадно - не смогли оттуда съездить в Мариуполь, а ведь я еще ни разу не видел моря, даже такого, как Азовское. Видно, не так-то просто было выкроить деньги на билет всего-то за шестьдесят километров. Опять же, автобусов там тогда не было, и электрички не ходили, а паровой тащился часов до двух.

       Что еще мне запомнилось во время той давней поездки - это сама станция Волноваха. Теперь вспоминаю, что на станциях Донбасса стоял какой-то специфический запах угля. Несколько лет спустя я заметил то же самое и в других местах - в Днепропетровске, Баглее, Запорожье. Теперь такого нет, как не стало и паровозов - электровоз и дизель-поезд, тепловоз и электричка вытеснили из нашей жизни старый добрый паровоз, столько лет олицетворявший железную дорогу.

       Много позже, в 1979-м я гостил в Волновахе, приехав туда на мотоцикле из самой Москвы; помню, заглядывали соседи посмотреть на мотоцикл с московским номером. Так я несколько раз ездил на мотоцикле на море купаться - от хаты до пляжа было 62 километра, из них 17 по городу. Мариуполь в то время назывался Жданов и позже он стал одним из первых городов, которому вернули историческое название.

       В 1951-м мы ездили в Ульяновск, гостили там у наших хороших знакомых Куликовых. Город тогда имел очень провинциальный вид. Я, как примерный пионер, первым делом отправился в мемориальный музей - дом Ульяновых, про который читал и слышал раньше. А когда в конце августа зашел в школу, то встретил там нашу старшую пионервожатую; на ее вопрос, как провел лето, ответил, что вот был в Ульяновске и видел мемориальный дом-музей Ленина. Попросила она меня написать об этом заметку в школьную стенгазету, что я и сделал; теперь соображаю, что это было мое первое выступление в печати...

       В 1954-м мы с мамой ездили в Сочи - это было вообще нечто, я до того ни разу не видел моря, да еще такого, как Черное. Ефим Ефимович туда не поехал - не позволяло ему здоровье ехать на юг. А мне тогда в Сочи очень понравилось.

       В 1955-м мама и Ефим Ефимович ездили в Ульяновск на свадьбу Георгия Куликова. Тут уж я не поехал - мне надо было заниматься подготовкой к вступительным экзаменам в институт; к своим школьным знаниям я относился достаточно критически и готовился основательно. А для Судьи эта дальняя поездка оказалась последней. Сохранилось несколько фотографий неважного качества.

       В конце 1953 года брат женился - его жена Тамара, родом из Подмосковья, поселилась, естественно, у нас. Летом 1955-го у них родился сын Владимир, так что к тому времени народу в этих двух комнатах оказалось весьма порядочно. Ефим Ефимович успел еще немного понянчиться со своим приемным внуком. Хорошо еще, что до моих матримониальных планов было достаточно далеко.

       Конечно, жилищные условия у нас были аховые. Окна наших комнат выходили на восток, но толку от этого было мало - двор-колодец, прямо против нас был семиэтажный дом № 17 по Старо-Толмачевскому переулку. Помещалась квартира на последнем, четвертом этаже, а по высоте потолков это соответствует современному пятому; тяжеловато было Ефиму Ефимовичу ходить пешком на такую высоту, Обращался он в инстанции с просьбой об улучшении, но получил ответ, что "не представляется возможным". Правда, годы спустя это его заявление все-таки сработало, о чем будет сказано ниже.

       В 1951 году у нас появился телефон, мы тогда еще жили в 4-й квартире. Восстановили довоенный, который был у Судьи еще в 6-й квартире, где он тогда жил; сделали его коллективным, до сих пор помню его номер: В3-13-81. Это была новая подстанция и в ту пору у многих появились телефоны с этим индексом.

       Как уже было сказано, Судья был членом партии с 1919 года. По сложившейся практике, после ухода на пенсию он оставался на партийном учете по прежнему месту работы. И когда встал вопрос, не перебраться ли куда-нибудь поближе, я предложил ему встать на учет в нашей школе, что и было сделано. Я тогда учился уже в восьмом классе, был комсомольцем, а секретарем парторганизации была Клавдия Тимофеевна Персикова, учитель биологии. Через меня она передавала необходимые сообщения, а Судья заодно ходил и на родительские собрания.

       Изредка к нему заходили старые друзья, но я практически никого не помню. В нашем же доме жил еще один персональный пенсионер, бывший когда-то связным чуть ли не у самого Ленина, фамилия его была Дементей. Вот он запомнился - колоритная была фигура, весь дом его знал, ходил в лисьей шубе, всегда слегка пьян (а порой и не слегка). У нас периодически бывали гости, на Новый год, 1 Мая и Октябрьские - это уж обязательно. В быту Ефим Ефимович был человеком весьма компанейским и общительным, хотя активно поддерживать компанию уже не мог.
       Как персональному пенсионеру, Ефиму Ефимовичу полагалась ежегодно бесплатная санаторная путевка, и обычно осенью он уезжал ненадолго в какой-нибудь санаторий или дом отдыха. Как правило, недалеко, в пределах ближнего пригорода.

       А у меня дело шло к концу школы, и я всерьез задумывался, чем заняться дальше. Были разные наметки, и серьезные, и не очень. Помимо прочего, подумывал и о МИИТ"е - нравилась мне железная дорога еще тогда; летом, живя на даче, любил посидеть на платформе, поглядеть на проходящие поезда. Недавно решил вспомнить детство - пошел в Крюково и сел на платформе на лавочку с банкой пива. Совсем не то теперь - ну, проследовала одна электричка на юг, другая на север, промелькнул грузовой, а дальние пассажирские по Октябрьской дороге ходят в основном по ночам; неинтересно - либо железная дорога теперь не та, либо мы не те...

       Не решился я в 1955-м идти в МИИТ - отчасти из-за неладов с математикой, отчасти из-за большого конкурса; а ведь мог бы и поступить - у Судьи еще оставались друзья в МПС, не было проблем организовать звонок и попросить отнестись. В итоге поступил в химико-технологический, а железная дорога так и осталась моим хобби; собираю на видео железнодорожные фильмы и другие материалы, а на праздник в первое воскресенье августа ставлю на магнитофон кассету с железнодорожными песнями, начиная с "Попутной" Глинки.

       А все-таки жаль, что не стал я железнодорожником. И сейчас, помимо прочего, симпатизирую футболистам "Локомотива", хотя устойчиво болею за "Зенит".

       Ефим Ефимович был старым большевиком, в партии с 1919 года. Конечно, он был человеком своего времени, и трудно было ожидать от него чего-либо другого. И мы были воспитаны на марксистской идеологии, считая все прочее "от лукавого". У него было много политической литературы, которой он, безусловно, пользовался - видел в некоторых книгах его пометки. И была, в частности, книга Ленина "Материализм и эмпириокритицизм" и там точно были его пометки! Работа сложная, ее непросто освоить даже человеку с высшим образованием, в чем я позже убедился на собственном опыте. Выходит, что ее заставляли изучать в политсети даже совершенно не подготовленных слушателей. Я к тому времени считал себя политически грамотным (для школьника-старшеклассника), но не помню, чтобы обсуждал с отчимом политические вопросы; впрочем, не обо всем тогда было принято говорить. Ефим Ефимович не дожил двух недель до двадцатого съезда партии, когда всех нас здорово тряхнуло; и марксистско-ленинскую идеологию тоже. Правда, начиная с 1953 года, что-то неуловимо стало меняться; впрочем, это мы сейчас так говорим, а тогда вроде бы и не замечали. И портреты Сталина еще висели и в 1954-м, и в 1955-м. Безусловно, Судья много чего мог бы рассказать, но время еще не наступило. Да и наступило ли оно после двадцатого съезда - еще вопрос... Безусловно, Хрущев тогда сказал далеко не все, а прорвало это тридцать с лишним лет спустя и к чему привело - теперь хорошо известно.

       Были кристально честные коммунисты, были. К послевоенному времени максимализм двадцатых-тридцатых годов в значительной степени ушел, но ведь идеологическая основа оставалась еще долго. Очень любопытно сейчас перечитывать такие книги, как роман Николая Островского "Как закалялась сталь" или "Сентиментальный роман" Веры Пановой. И невольно задаешься вопросом - а что ждало этих максималистов в тридцать седьмом? "Нам крепко наподдали" - выразился Лев Кассиль по другому поводу; и он был прав.

       31 декабря 1956 года к вечеру Ефим Ефимович почувствовал себя неважно, а поскольку такое случалось и ранее, не придал этому значения и не стал вызывать врача; и мы тоже особо не беспокоились. А в ночь на 1 февраля он умер - оказался инфаркт.

       Я находился дома, только-только закончилась зимняя сессия и это были мои первые студенческие каникулы. С утра были разосланы телеграммы в другие города, в тот же день пришли ответы с соболезнованиями, а из Волновахи написали: "не хороните, выехали первого". Утром 3-го числа я встретил на Павелецком вокзале его сестру с мужем - это были Серафима Ефимовна и Епифан Иванович Варуши.

       Похороны были в крематории, тогда еще существовал старый при Донском кладбище, а урну захоронили только летом - выделили участок как старому большевику, а не то бы только в колумбарий. На поминки собрались все родственники, включая мою бабушку и ее сестру, и многие знакомые. А памятник на могиле поставили летом 1957-го с надписью: "Судья Е.Е. 1885 - 1956 Член КПСС с 1919 г." Он и сейчас там стоит, периодически проведываю и поминаю. И вообще - когда бываю на том кладбище, многих приходится помянуть...

       5. Последующие события

       Через две недели после смерти Судьи в Москве открылся Двадцатый съезд КПСС, а еще через десять дней состоялся известный доклад Н.С. Хрущева о культе личности и его последствиях. Хотя первоначально доклад был прочитан только на закрытых партийных собраниях, а комсомольцев и беспартийный актив с ним ознакомили только весной, его основное содержание стало известным практически сразу. Вот тогда-то и полетели в мусорные корзины портреты Сталина, а в вузах преподаватели общественных наук не знали, что и отвечать на вопросы студентов. В целом весна пятьдесят шестого вызывала ощущение какого-то обновления, все ожидали, что теперь все переменится к лучшему. И действительно, многое начало меняться.

       По ходатайству райкома с подачи парторганизации школы, мне назначили персональную пенсию опять же союзного значения до окончания высшего образования - 300 рублей, почти вторая стипендия, которую я получал до июля 1960 года; а поскольку за все время учебы в вузе я ни разу не оставался без стипендии, то по сравнению с другими студентами мне жилось не так уж плохо. Опять же, каждое лето ездил "на колхозные хлеба", там тоже перепадал кое-какой заработок.

       Это еще не все. В 1964 году мама тоже оформила персональную пенсию как вдова старого большевика; правда, позже от нее отказалась, поскольку ее собственная трудовая пенсия оказалась больше персональной. Но - в конце 1972 года сумела, опять же, как вдова старого большевика, улучшить жилищные условия - сдав две небольших комнаты на Пятницкой 37, получила однокомнатную квартиру в Чертанове. А в 1986 году съехалась с моей семьей, в результате чего за эту однокомнатную плюс мою двухкомнатную в "хрущевке" на первом этаже получили четырехкомнатную в Зеленограде. Получается, что Судья помогал нам с того света аж через тридцать лет после смерти.

       Конечно, в нашей семье его всегда помнили и поминали добром. Жена моего брата Тамара регулярно ухаживала за могилой, да и мы по возможности что-то делали, не говоря уж о том, что регулярно проведывали. А во второй половине семидесятых, когда после его смерти прошло уже более двадцати лет, стал Судья мне являться по ночам, причем в современной обстановке. Будто еду я на своем мотоцикле из Москвы, а он идет с палочкой по обочине Ленинградского шоссе, направляясь в сторону Зеленограда.

       К чему бы это? Материалистическое объяснение - что перед ненастьем человек спит очень крепко и в подсознании оживают очень давние образы. Старые люди говорят, что душа беспокоится; это вполне вяжется с современными представлениями о том, что душа существует и она электромагнитная. Сейчас все кругом электромагнитное. Те же старые люди растолковали мне, что душа отчима беспокоится, а то, что он является идущим в сторону моего города (которого при его жизни и в проекте не было) говорит о том, что надеется его душа именно на меня. По их совету я проведал могилу, навел там порядок и задумал побывать в Волновахе. Позже, уже после смерти мамы, переоформил захоронение на себя, это было в 1987 году. А в августе 1979 года предпринял путешествие в Волноваху; об этой поездке следует рассказать особо.

       6. Путешествие в Волноваху

       Итак, в августе 1979-го во время отпуска я принял решение съездить в Волноваху, причем на своих колесах. Заранее списался с семьей племянника Судьи - Иваном Епифановичем Варуша, где всем заправляла его жена Валентина Кирилловна. Получил "добро" и основательно подготовил к сверхдальней поездке свой мотоцикл - расстояние в один конец составляло почти 1200 километров - это тебе не Ленинград или Горький. Звал с собой сына, у него были последние школьные каникулы - не захотел.

       Ранним утром отправился в путь и в первый день доехал до деревни Курица немного севернее Курска - там у меня был знакомый, у которого можно было переночевать; это примерно половина пути. На второй день двинулся дальше, рассчитывая прибыть в Волноваху засветло. Не тут-то было; всему виной тогдашний дефицит всего и бензина в том числе - едешь и думаешь - а где я очередной раз заправлюсь? Хоть вези с собой бочку бензина (канистру с маслом я всегда брал и в не столь дальние поездки).

       На второй день пути проследовал Курск, Белгород, Харьков - кстати сказать, города, где Ефим Ефимович жил и работал в разное время. Собирался заправиться в Чугуеве - там длинный хвост автомобилей, заправка не работает - ревизия. Идиотизм! Следующая заправка только в Изюме - не доеду, горючего мало, остается только ждать. Ко всему прочему, на мосту через Северский Донец застрял трактор, перегородив обе полосы - путь на Донбасс все равно закрыт. Брожу вокруг автозаправки, не решаясь даже отлучиться пообедать. Наконец, закончилась ревизия, к тому времени и мост освободили. Заправился и поехал дальше - потерял часа три.

       Еду, а ведь не ел с утра. В Изюме заглядываю в придорожную забегаловку с громким названием "кафе" - туда разве что забежать пропустить стакан и чем-нибудь зажевать. А я за рулем, мне не до того. Еду дальше, а дорога загружена, иной раз пилишь в гору за какой-нибудь фурой - не обогнать, спускаешься аж до второй передачи. И так до самого Славянска, где, наконец, от души пообедал и заправился (бак у меня был 18 литров, это километров на триста). В Артемовске сворачиваю с шоссе Харьков - Ростов и направляюсь на Донецк. Вроде осталось немного, но впереди миллионный город, плана у меня нет и как выехать на шоссе, ведущее в Жданов - представляю себе весьма смутно. В Ясиноватой на посту ГАИ пытаюсь выяснить, как мне попасть на это шоссе; автоинспектор, которого немало удивил мотоцикл с московским номером, посоветовал держаться указателей - таковые были. Хорошо, только в одном месте уже в Донецке указатель толкал меня на закрытую на ремонт дорогу и как объезжать - черт его знает. А дело к вечеру, а темнеет на юге рано, а по освещенности Донецк далеко не Москва - хоть ночуй на улице.

       Мотался по Донецку часа полтора, расспрашивая народ, пока, наконец, не выбрался на нужное шоссе. Хорошая дорога по две полосы в каждом направлении, с разделительным бордюром - и темнота, ни встречного, ни попутного. Запомнил на выезде из города показания спидометра - не проскочить бы до самого серого моря. Южная темнота, звездное безлунное небо ("Знаете ли вы украинскую ночь?"), все населенные пункты в стороне, только указатели. Наконец, съезд с шоссе, поворот на Волноваху. А в городе светло, народ ходит по улицам - все-таки город, районный центр, да и времени-то только начало одиннадцатого. Спросил дорогу и в итоге уперся прямо в ворота нужного мне дома.

       Хозяйка дома Валентина Кирилловна организовала ужин в летней кухне; у меня с собой было, я развел спирт водопроводной водой и от души врезал с устатку. Между прочим, вода там очень жесткая и если разведенный спирт немного постоит, то выпадает осадок соли. К этому надо привыкнуть.

       Прогостил я в Волновахе более двух недель. Между прочим, наряду с другими гостинцами из столицы привез туда килограмм десять муки - это на юг Украины, нашей всесоюзной житницы. Вот такое бывало при социализме.

       В Волновахе на рынке было много дешевых фруктов, помидоров, перцев. Само собой, арбузы и дыни. В базарный день я покупал на почте посылочный ящик, потом наполнял его специально недозрелыми яблоками и грушами, снова ехал на почту и отправлял в Москву на имя сына. Доходило в целости.

       Племянник Ефима Ефимовича, известный машинист Михаил Епифанович Варуша, о котором уже говорилось, был к тому времени на пенсии; с поездной работы он ушел - тяжело с возрастом, да и высокий заработок пенсионеру не нужен. Он работал в локомотивном депо на маневровом тепловозе; смена 12 часов и работа явно не пыльная - переставил что-нибудь с пути на путь, затолкал холодный локомотив в депо или, наоборот, вытащил - вот и все дела. А уж если на станционные пути съездить - это целое дело. Был я у него на работе; показал мне депо и базу запаса, где стояли под толстым слоем смазки законсервированные паровозы ФД и СО - других машин не помню. Говорил он мне, что иногда в плане учений гражданской обороны дается задание - расконсервировать, заправить водой и углем, разогреть и выдать паровоз под условный поезд. Жил он через дом от моих хозяев и иной раз, когда он был свободен, мы усаживались под яблоней с бутылкой и не спеша беседовали на разные темы - и бытовые, и политические, и железнодорожные... Безусловно, человек он был весьма интересный и очень знающий.
       
       Несколько раз ездил на море в Жданов. От хаты до пляжа - 62 километра; уезжал с утра, купался и загорал, в середине дня ездил обедать в город. Потом снова возвращался на море, а ближе к вечеру уезжал в Волноваху. Хозяева мои - Валентина Кирилловна и Иван Епифанович удивлялись, что я езжу на море налегке; сами они (у них была машина) ездили на море обстановочно - брали с собой палатку, гамак, печку с паяльной лампой... Конечно, к такой поездке надо чуть ли не неделю готовиться.

       Больше из Волновахи никуда не ездил, даже в Донецк; был бы со мной сын, заставил бы объехать весь Донбасс... А так - читал, смотрел телевизор, гулял по городу, когда пешком, когда на мотоцикле, ездил и по окрестностям, но не очень далеко.

       Настало время возвращаться домой. На обратный путь один бывший донецкий таксист нарисовал мне схему проезда через город; выехав из Волновахи затемно, я без приключений проследовал через Донецк и к вечеру добрался до Курицы, где и заночевал. Не доезжая до ночлега километров сто, остановился в Обояни поужинать и с превеликим удовольствием съел поджарку с картошкой - в Донбассе в тот год картофель не уродил, и везде на гарнир были только каша да вермишель. На второй день выехал из Курицы пораньше, отмахал натощак почти полторы области - везде все было еще закрыто, и поесть удалось только во Мценске; за Мценским районом Орловской области начинается Чернский район Тульской. По дороге еще покупал яблоки и в итоге забил всю коляску. Где-то между Орлом и Тулой меня остановил автоинспектор, которому показалось, будто я везу пассажира без шлема; стоявший на сиденье мешок с яблоками он издали принял за человека. А, в общем, обратно доехал без приключений и к вечеру благополучно прибыл в Зеленоград.

       Вот так я почтил память отчима более чем через двадцать лет после его смерти - посещением его родины. После этого перестал он являться мне по ночам - видно, успокоилась его душа. Но забывать, конечно, не следует.

       Вместо заключения

       Вот практически и все, что я смог рассказать о своем отчиме. Конечно, все изложенное основано на документах и известных фактах из истории страны, плюс собственные впечатления и домыслы. А много ли их? Судья умер, когда мне едва исполнилось восемнадцать, позади была только школа и один семестр в институте; да и в молодости мы не очень-то интересуемся тем, как жили люди предыдущих поколений. А когда начинаем интересоваться, приближаясь к их возрасту - людей-то этих уже нет.

       Во время всероссийской переписи населения 2003 года самым старым жителем России оказалась женщина 1886 года рождения - аккурат ровесница Судьи... Показали ее по телевидению; еще ведущий сказал - мол, ровесница Кирова.

       "Как умел, так и жил" - сказал Булат Окуджава, имея в виду Владимира Высоцкого. То же самое можно сказать про любого. И ни в коем случае не следует мудрствовать на тему, как следовало бы поступить в той или иной ситуации, исходя из собственного опыта и представлений; хотя бы потому, что и время другое, и базис не тот. Это в равной мере относится к любому роду деятельности, в том числе и к науке - не следует думать, что наши предшественники были "чайниками"
.
       Деятельность Ефима Ефимовича Судьи пришлась точно на первую половину нелегкого двадцатого столетия. Четыре войны и три революции - более чем достаточно для любой биографии. И в его биографии как в зеркале отразилась вся история России первой половины двадцатого века, со всеми ее радостями и горестями.

       По документам трудовая деятельность началась в 1901 году; но, будучи выходцем из крестьянской семьи, наверняка работал и раньше. А крестьянский труд нелегкий. И в дальнейшей работе нагляделся на многое и вполне закономерно, что пришел к большевизму. Лозунги, обещавшие чуть ли не рай на земле, были очень и очень привлекательны; другое дело, к чему это привело много лет спустя.

       Это не вина, а беда революционеров, да пожалуй, и всего народа. Простой вопрос - а кому жилось хорошо на ранней стадии социализма? Ведь при той же "диктатуре пролетариата" никто не мог быть до конца уверен в своей судьбе - от рабочего и крестьянина до министра и члена Политбюро. И, тем не менее, этот режим продержался семьдесят с лишним лет - вот в чем загадка.

       Судья не ставил ни литературного, ни эпистолярного наследия, хотя мог бы рассказать очень многое. Я в меру своих сил попытался изложить историю жизни человека, так много сделавшего для меня и вообще для нашей семьи.

       2004 г.