Числа не помню, но в конце июля 1989 года я последний в жизни раз перед дорогою в Израиль летела в Сочи.
Летела я прощаться с миром Гантиади, но самолет мой приземлился в Адлере через несколько часов после объявления о вводе войск в Абхазию.
Я помню этот ужас и жару в салоне самолета. Трап не подавали слишком долго, все пить хотели и молчали. Потели от ужаса и от жары.
Мне повезло: мои дочурки спали, а я смотрела в окно, точнее – в иллюминатор - через стекло на знойный мир аэропорта. Он не был мирным.
На летном поле - несколько Антеев, и с автоматами наперевес стояли парни в форме цвета хаки. Из брюх Антеев, будто из акул мальки, шли танки, БТРы, и еще,- я не знаю их имен, и не хочу их знать!
Реал, похлестче Апокалипсиса. Я не люблю Мегидо*, - но там тихо, пальмы.
Пальмы, солнце, воздух, пьяный сам и опьяняющий всех запахом магнолий и олеандров, с одной стороны, а с другой – танки.
Моя перепуганная в Свердловске мама. Как ты смогла такое пережить?
Ты нас в Кольцово проводила на посадку, домой вернулась, ощутила пустоту и тишину - автоматически включила телевизор. Оттуда этот барабанный бой! Потом такое назовут "горячей точкой".
Точкой? Что такое точка? Можно не заметить, а можно и небрежно не поставить,а можно даже вовсе пропустить. Пока не выльется в большое многоточье….
Два дня я не могла отправить телеграмму! В Абхазии вдруг умер телеграф и телефон, остался только воздух странный, такой, какого больше в мире нет нигде. Как будто это пряность легкая закрыта в банке крышкой.
И в Адлер не пробраться стало вдруг – граница на замке!
Осталось только море и пустынный пляж. И то,- стоит патруль: солдат и пограничник.
А я хотела в Парке - там, где Колоннада и павлины, и черный лебедь плавает в пруду, сфотографировать своих девчонок.
Я этот Парк – люблю!
С группами туристов по дороге к Рице – зенице ока всех Кавказских гор – я любовалась морем и Гагрипшем, на мексиканской горке колкой юккой, араукарией у моря и гигантским бамбуком.
Араукария – своя. Растет у дома. Она, как елка, только правильная слишком. Её Сашуля принесла, как саженец, из школы. Был у них "Урок в теплице" классе в пятом. И эту ёлку мы подперли палкой, чтоб не сломал её проказник Блекки. И мама, уходя совсем, сказала: "Ёлка, дорастай до палки!"
Моя любовь к тропическим растеньям в Гагре началась, я вдруг почувствовала вкус и поняла, что раньше ела только сено.
И, слава богу, что не так уж много!
Чувство вкуса – тонкое оно. Не надо топором рубить, как силос в свинское корыто.
Ты был единственный бутон цветка среди травы обычной: зеленой, изумрудной,- тогда еще, конечно, без проплешин.
Мне было двадцать два, - а вам всем по шестнадцать.
Там,на Кавказе, мальчики так быстро вырастают, как цветы, и чувственность в них пробуждается до срока.
Мне было трудно в параллельном классе, но не в этом.
Один лишь только раз устроили вы мне жестокий тест.
Я вам читала Блока, о Прекрасной Даме. Вы слушали стихи в каком-то шоке, как в гипнозе. И даже те, чей русский был не очень, пошли в библиотеку. Нацваладзе! Что он мог понять у Блока? А через день я вызвала к доске Сусанну по биографии поэта.
Она, с присущим сульминцам* крестьянским трудолюбьем, весь параграф перепахала наизусть. Но у доски забыла середину и, чтоб не сбиться, начала сначала. Я ей сказала:
- Скоро уж звонок! Кончай!
Вот тут Кардава аспидом прикинулся и мерзко выдал, что кончить вовремя – высокое искусство. Сусанна отдыхает!
И взгляд пытливый всего класса – на меня.
Я паузу взяла, не знала, что сказать, и выдала аванс по Песталоцци:
- Она научится. Какие её годы!
Вот с этого и началась Любовь через Стекло! Фронтальная игра и групповая. Со мной играл в любовь десятый класс, азартно и жестоко.С максимализмом юности: всё по большому счёту.
Но лидером был ты, и я тебя щадила: к доске не вызвала ни разу за весь год.
А Анатолий Тоболяк в журнале "Юность"?
Мы в кружке тогда читали с обсужденьем, и ты спросил:
- А Вы бы, Эльевна, смогли вот так, с любимым вникуда?
Ткнув пальцем наугад в большую карту? В точку?
Лишь затем, чтобы быть с Ним?
Я на тебя печально посмотрела долгим взглядом. Ты прочитал там "нет", а я сказала – "да", но не с тобой.
Как грустно вынимать цветы засохшие из книжек. Потом твои стихи, дневник. Не знаю до сих пор, что ты писал, и как тетради эти на стол директорский легли. Мне было трудно объяснять, как я к себе внушила чувство и зачем, где повод подала к надежде.
Любовь через Стекло. Оно тогда еще стояло очень крепко, как граница. А пересечь границу эту – полный беспредел. Я не могла.
Ты рос, и я тебя ждала, лелеяла, учила и щадила. Стекло дрожало, но не билось.
И наши дни рожденья с разницей в пять дней, и оба – в марте. Вот тут мы с двух сторон царапали стекло под танго в полумраке твоего большого дома и в общежитии моём – Ермоловский дворец.
Одна фамилия амбиций добавляет. Я плачу и смеюсь...
Потом ты пальцем в карту ткнул,
И точку я одобрила, пожалуй. Вот гордячка!
Той точкой стал – УрГУ! Мой факультет! Учиться там, где Эльевна училась! И поступил.
Ох, сколько же надежд ты вез домой, "Античку" Щенникову сдав, и на "зачет" латынь!?
-Студент, и восемнадцать будет мне вот-вот!
Какая разница? Один лишь жалкий месяц!
Я вновь царапала противное стекло, а ты его не бил, но плавил…
А тут я прилетела – и война! Патруль и комендантский час,
и в листьях пальмы непонятный трепет, и девочки мои, и ты вполне женат, пустынный городок и скомканная встреча. Ты правильным путём по жизни шёл, уверенно входил в экскурсионный бизнес : Сочи, Гагра, Рица. Тогда еще никто не представлял, что этот берег станет заграницей!
Огромный Парк, в нём нет цветов и птиц. Фотографа ты вызвал на минуту, чтоб он пощелкал девочек моих, а карточки потом привез домой. Они лежат в моём альбоме эти снимки двух девочек-дошкольниц в огромном и пустынном парке.
Было жарко, но видеть холодно такое до мурашек. Война и мир, и мир войны под самым мирным в мире небом!
А на прощанье ты мне книгу подарил. Стихи Цветаевой Марины.
В качестве закладки ты положил туда японскую открытку.
Какой-то стих ты так отметил для меня. Но девочки мои позарились на эту вот японку и вынули закладку.
Я до сих пор не знаю, что ты мне хотел сказать? Читаю всё.
Люблю Цветаеву Марину! Сколько мыслей рваных, пусть не законченных, но мне понятных. Стоит ли жевать…
Когда пришла на сайт – тебя нашла я сразу! Твою страницу, но она, как парк!
Цандрипшский* храм в руинах! Жаль, я плачу, искренне, я плачу..
Гора Мегидо,-( ар Мегидо, иврит. ) место, где должен, по библейским предсказаниям, наступить конец света. Армагеддон - последняя битва добра и зла.
Сулево –Салме, - эстонские поселения вдоль р.Псоу.
Цандрипш – современное абхазское название Гантиади.