рассказ
Он пришел во сне.
Лицо его было ясно и красиво. Он не был раздет, но она никак не могла зацепиться взглядом за элементы его одежды. Она видела только лицо.
- Ты страдаешь? - спросил он вкрадчивым голосом.
Она промолчала.
- Я знаю, - сказал он, не меняя выражения своего красивого лица. - Сын для тебя - это всё. Я могу помочь тебе.
Во сне она не чувствовала ни боли, ни головокружения, но состояние её было именно такое: кружилась голова, и болело всё тело. Она молча приготовилась слушать.
- После операции сын будет лежать в реанимационной палате, - начал объяснять он, и она слушала его, прекрасно понимая, что всё это - только сон. - Их будет двое. Твой сын и другой мальчик - Володя. Один из них сегодня умрёт. От тебя будет зависеть - кто.
Ей было непонятно, но она всё равно ничего не спросила.
- Тебе надо будет всего лишь попросить у Бога, чтобы он забрал того мальчика и оставил твоего сына. Всего лишь попросить.
- А сам ты не можешь это сделать? - спросила она неожиданно для самой себя и проснулась от звука собственного голоса.
Сын лежал, прикрытый одеялом до самого подбородка. Больное сердце с трудом перегоняло кровь по худощавому телу, и он постоянно мёрз. Она поглядела на заострившиеся от болезни черты его и без того скуластого, остроносого лица, поправила одеяло у ног сына и тихо вздохнула.
Муж пришёл минут через пятнадцать. Его торговые дела в ожидовевшей от демократии Москве шли неплохо, и он принёс фрукты из валютного магазина: глянцевые бананы, шершавый ананас, пушистые киви и ещё что-то, чему она не знала названия.
- Спит? - спросил муж, и она молча кивнула.
- Когда операция?
- Сегодня, в два пополудни, - шёпотом ответила она и сразу же припомнила свой сон.
«Это был дьявол, - подумала она, глядя, как муж перекладывает заморские фрукты с места на место, как будто решил составить из них красочный натюрморт. - Он искушает меня, чтобы я пожелала смерти чужому мальчику, у которого тоже есть мать».
Она попыталась отвлечься от мыслей о сне, но не смогла этого сделать: смерти детей в реанимационной палате происходят не так уж редко, вполне может случиться, что и сегодня чья-то мать будет давиться рыданиями в больничном коридоре. Если она не внемлет совету этого ясноликого искусителя, не выпросит у Бога жизнь своему сыну за счёт жизни другого мальчика, и случится страшное, она себе никогда этого не простит. А если сделает, как подсказал этот, и чужой мальчик умрёт, она всю жизнь будет носить в себе вину за его смерть. «Бред какой-то», - подумала она и помотала головой из стороны в сторону.
- Устала? - чутко отреагировал муж на её движение. - Давай, я посижу, а ты походи, проветрись.
Она молча встала и подошла к окну. Долго смотрела вдаль, где за забором, за голыми деревьями сновали блестящие от дождя машины, затем перевела взгляд на покрытую холодными весенними каплями берёзовую ветку, которая мягко стучалась набухшими почками в широкое больничное окно.
Сын проснулся. Она не обернулась, а только чутко прислушалась к тихому бормотанию двух мужчин, один из которых был готов, но ничем не мог помочь другому, еще мальчику, находящемуся в самом начале жизни и не имевшему представления, насколько долгой она окажется.
- Не бойся, сынок, - бормотал муж низким грудным голосом. - Тебе сделают анестезию, ты будешь спать. Боли не почувствуешь.
- Ты меня успокаиваешь? - спросил тонким голосом сын, которому было всего семь лет. - Это у меня не первая операция, и я знаю, как это бывает. А ты сам когда-нибудь «падал» с операционного стола? Летал по чёрным коридорам?
Муж промолчал, и она, не обернувшись, подумала, что он отрицательно покачал головой.
В палату вошёл врач в широких зелёных брюках и такой же зелёной рубахе навыпуск:
- Родители, пройдите в коридор. Будем готовить мальчика к операции.
Муж молча пожал сыну тонкую бледную ладонь. Она остановилась на секунду у сына в изголовье и положила ему руку на лоб, отвернув лицо, чтобы он не заметил слёз в её глазах.
Когда сына везли в операционную на огромной для его роста больничной каталке, она покорно шла сзади и смотрела на его сосредоточенное лицо с остановившимся взглядом. Муж плёлся сзади, осторожно шмыгая носом и натужно сопя. «Лишь бы не слёг, - подумала она о муже, на секунду перестав думать о сыне. - Если заболеет, останемся в добавок ко всем бедам ещё и без денег».
Операция длилась два часа. Сына увезли в реанимационную, врач сказал, что состояние удовлетворительное. «Удовлетворительное, - подумала она. - По школьным меркам - на тройку». Она подошла к медсестре, которая выкатывала из отделения пустую каталку:
- В той палате есть ещё кто-нибудь?
Медсестра утвердительно кивнула.
- Мальчик?
Медсестра кивнула ещё раз.
- А зовут его как? - спросила она, с ужасом ожидая ответа.
Медсестра молча пожала плечами и покатила каталку дальше по коридору.
Она просидела еще час у дверей отделения, куда посторонних не пускали. Муж ушёл заниматься опостылевшей торговлей, за которую он взялся, чтобы прокормить себя, жену и троих детей, оставшихся без крова, средств и работы в столице огромной, разваливающейся на куски страны, а она продолжала сидеть и думать о просьбе, с которой так и не решилась обратиться к Богу.
Через какое-то время у дверей реанимационного отделения показалась женщина с озабоченным лицом.
- У вас там сын? - испуганно спросила она у женщины, кивнув головой в сторону отделения.
- Муж, - ответила женщина, с сочувствием поглядев на неё.
Женщина помаялась немного у дверей, и ушла куда-то, чего-то не дождавшись. Из дверей отделения бегом выскочила медсестра и так же бегом вернулась обратно в сопровождении бородатого врача в белом халате.
Она встала со стула и стала ходить взад-вперёд по коридору, отчаянно борясь с желанием попросить у Бога то, чего подсказал ей этот. «Бред какой-то» - подумала она ещё раз и вдруг заметила худощавую пожилую женщину в платке и белом халате, которая стояла и глядела на неё, мятущуюся. В руке у женщины была старая, затертая дочерна деревянная швабра, рядом стояло ведро, наполненное водой. Лицо у женщины было доброе, взгляд - чистый.
- Маешься, сердешная? - спросила женщина тихим голосом, и она остановилась.
- А ты помолись, детка, Бог тебе и поможет, - подсказала сердобольная женщина.
Она стояла, поражённая этими словами, и, видимо, лицо её было настолько потерянным, что женщина приподняла брови и вздохнула:
- Не веришь? А ты всё равно помолись. От тебя не убудет.
«Не убудет»?.. - подумала она, глядя вслед худощавой фигуре, чуть согнутой набок под тяжестью ведра. Закрыв глаза, она подумала и тихо сказала вслух:
- Господи, сделай, как правильно, а я всё приму.
Когда медсестра уже тихим шагом вышла из отделения, а затем так же медленно вернулась с каталкой, у неё всё оборвалось внутри. Она ничего не спросила и стала ждать. Двери отделения оставались открытыми, и она видела, как медсестра выкатила из какой-то палаты каталку с телом, накрытым простыней с головой. Превратившись в камень, она мучительно долго дожидалась, пока каталка окажется ближе, и лишь тогда обратила внимание, что тело было ростом небольшого, но гораздо длиннее её сына.
- Мальчик? - спросила она у медсестры.
- Мальчик, - ответила та, остановившись и внимательно поглядев на неё.
- А как зовут его? - спросила она и тут же поправилась: - Звали.
- Не знаю, - ответила медсестра и покатила каталку дальше.
«Надо было спросить, кто остался в той палате», - подумала она, глядя вслед удаляющейся медсестре, и почувствовала, что неимоверно устала. Вернувшись в палату, она прилегла на заправленную кровать сына и прикрыла глаза. Сосед по палате - мужчина преклонного возраста - подкрутил регулятор радиоприёмника, сделав звук потише.
Сына привезли через четыре часа после окончания операции. Он лежал в кровати, не приходя в сознание, а она сидела рядом, держа в руках его тонкую, почти прозрачную ладонь. Когда она задремала, сын неожиданно и громко хрюкнул. Она подскочила на стуле, выронив его ладонь из своих рук, а он открыл глаза и улыбнулся:
- Я пошутил.
Она постаралась улыбнуться, хотя это у неё получилось неважно, и поглядела в глаза сыну: зрачки расширены, значит, он ещё под влиянием наркоза.
- Как чувствуешь себя?
- Ничего не болит, - ответил он, прикрыв глаза.
- Пить хочешь? - спросила она, приготовив мокрую марлю, чтобы протереть ему губы.
Он отрицательно покачал головой и открыл глаза:
- А где Володя?
- Какой Володя? - вздрогнула она.
- Мы с ним в реанимации лежали.
У неё потемнело в глазах, но она быстро справилась со своим состоянием.
- Ты что, в реанимации приходил в сознание?
- Нет, - ответил сын. - Мы с ним были наверху и смотрели вниз.
- Где наверху? Куда вниз? - ошарашено спросила она.
- Под потолком, а смотрели вниз, где мы лежали. Там еще медсестра была и врач бородатый, они с Володей что-то делали, а он со мной был, под потолком.
Она почувствовала, как у неё холодеют пальцы рук и ног.
- А что дальше было?
- Потом он улетел, а меня с собой не взял. Сказал: «Тебе ещё рано».
- Куда улетел? - спросила она, полностью осознавая совершенную нереальность подобного разговора.
- В длинный тёмный коридор. У него стены мягкие, а в конце - белый-белый свет.
- Ты сам щупал эти стены? - спросила она, хотя понимала, что пора прекратить этот странный разговор.
- Нет. Я знал.
- А как ты вернулся… - она хотела сказать «в своё тело», но тут же поправилась: - обратно в кровать?
- Не помню. Устал я, спать хочу, - сам закончил разговор сын и закрыл глаза.
Она дождалась, пока он уснёт, вышла из палаты, взглядом попросив соседа, чтобы тот приглядел за сыном, прошла в конец коридора, уперлась лбом в холодное стекло окна и, тихо подвывая, заплакала, глядя на воробьёв, которые прыгали по лужам, не дождавшись окончания дождя.
г. Буденновск, 4 февраля 2001 г.