Мистический триллер
Оригинальный сценарий
ПЕРВАЯ СЕРИЯ
Наши дни. Воронежская область.
НАТ. Конец весны. По трассе мчится такси, в салоне играет музыка. Такси проносится мимо таблички «Воронеж» (зачеркнуто).
На заднем сидении – супружеская пара, Леша и Маша Летичевские. Им около тридцати. Ветер в открытое окно треплет Маше длинные волосы, она убирает их с лица, улыбается, смотрит на Лешу.
Рядом с супругами несколько тубусов, на переднем сидении рядом с водителем пара небольших дорожных сумок.
Маша стучит водителя по плечу, тот оборачивается, убавляет музыку.
МАША:
До Рамони далеко?
ВОДИТЕЛЬ:
Километров тридцать осталось... Вы сами-то откуда? На воронежских непохожи, да и выговор неместный.
МАША:
Питерские мы.
ВОДИТЕЛЬ:
А что в такой глуши забыли? Не отдыхать же едете!
ЛЕША:
Работать. Мы – реставраторы. Нас сюда знакомый позвал, как раз в Рамони крупный заказ получил, замок принцессы Ольденбургской реставрировать. Вот теперь собирает команду.
ВОДИТЕЛЬ:
В Питере что ли руины закончились?
ЛЕША:
В Питере надо имя, а мы – молодые, опыт небольшой. Вот в Рамони и наработаем.
ВОДИТЕЛЬ:
Если раньше не угробитесь. Я бы на вашем месте в этот замок треклятый ни за какие коврижки не вошел бы. Прям сейчас бы развернул такси – и на поезд до Питера.
МАША:
С чего бы это?
ВОДИТЕЛЬ:
Гиблое место. Сколько раз его брались восстанавливать, но никому не удавалось. А все почему? Да потому, что на замке проклятье лежит. Принцесса эта ваша проклята была. За какие такие грехи – не скажу, разное по округе болтают. Но только кто за этот замок не берется, непременно неприятности наживает. Одного архитектора кондратий хватил, про другого говорят, что в сумасшедший дом загремел, переночевав в этом замке… Да что там люди! Птицы – и то гнезд не вьют.
МАША:
Экая прелесть! Леша, да мы станем героями готического романа! А знаете что, я ни в какие проклятья не верю. Это так, народные выдумки. У нас тоже про Зимний Дворец болтают всякое, мол, привидения по ночам бродят. А в Михайловском замке едва ли не самого Павла Первого видят с виском разбитым. Если из-за каждой сказки бабушки Агафьи от работы отказываться, то можно и голоду умереть.
ВОДИТЕЛЬ:
Дело ваше, ребята. Но вы уж там поаккуратней. На ночь не оставайтесь. Днем – не знаю как, не слышал, а все беды по ночам случаются.
МАША:
Спасибо за добрый совет!
НАТ. Такси подъезжает к частному дому, громко сигналит.
С крылечка спускаются руководитель проекта Георгий Иванович. Он мужчина в возрасте, энергичный, у него открытое дружелюбное лицо. За ним, прислонившись к косяку, стоит женщина - хозяйка дома, сложив руки поверх передника.
ГЕОРГИЙ ИВАНОВИЧ:
Ребятки! Наконец-то! А то я уж тут киснуть начал в ожидании. Завтра из Нижнего специалисты подъедут, не двое – орда. Я уж с местными договорился, кого куда на постой направить. Вот хозяйка моя, Надя, золотая женщина! Давайте-ка ко мне сначала, поедим с дороги, а потом я вас на место определю.
ЛЕША:
Да мы, собственно, не голодные, успели перекусить в кафе на вокзале. Мне хотелось бы на фронт работ посмотреть. Далеко отсюда до замка?
ГЕОРГИЙ ИВАНОВИЧ:
Да в трех шагах считай. Надя, пошли мы, вещички-то пусть на крыльце постоят, никуда не денутся.
Отправляются к замку.
НАТ. Неасфальтированная дорога пылит. Жарковато. Георгий Иванович иногда достает из кармана летней рубашки носовой платок, промакивает лицо.
ГЕОРГИЙ ИВАНОВИЧ:
Замок удивительнейший! Не замок – пряничный домик! Состояние – изумительное! А все отчего? От того, что мудрая принцесса, Евгения Максимилиановна Ольденбургская для строительства использовала местный материал – уникальный пяточный кирпич. Со всей округи сгоняли сюда, в Рамонь, сотни деревенских баб и подростков, которые ногами, то есть натурально голыми пятками, вбивали раствор в формы. Отсюда и название – пяточный кирпич!... Да вот вам и фронт работ!
Перед героями открывается рамонский замок.
В немом восхищении Леша и Маша замирают прямо посреди дороги.
Двухэтажное здание замка из красного кирпича стоит на склоне горы. Стрельчатые окна, башни с бойницами, витая чугунная ограда балконов, повторяющая изгибы виноградной лозы.
Над замком – пронзительное слепящее солнце.
1878 год. Санкт-Петербург.
НАТ. Дом принца и принцессы Ольденбурских.
ИНТ. Принцесса Евгения Максимилиановна больна. Ее лицо измучено, под глазами залегли тени. Она лежит в постели. Шторы на окнах приспущены.
Возле постели врач, складывает в саквояж инструменты.
Двери в комнату принцессы тихо открываются, входит принц Александр Петрович. Подходит к постели больной, нежно берет ее за руку, целует.
АЛЕКСАНДР ПЕТРОВИЧ:
Чем вы нас сегодня порадуете, милейший Иван Алексеевич?
ВРАЧ:
Увы, Ваше Высочество! За последний месяц ни отечественная, ни зарубежная медицина не продвинулись ни на шаг в решении нашей проблемы, так что ничего нового я сказать не могу. Рад бы утешить и обнадежить – простите, нечем. Только могу добавить, что наша Евгения Максимилиановна держится просто великолепно. Вы так мужественны, Ваше Высочество, что это не может не восхищать! Я оставляю обычные лекарства, схема приема вам известна. Будь вы людьми крепкого православного исповедания, присоветовал бы отслужить молебен Пантелеймону Целителю. Надежда на чудо бывает, пожалуй, самым сильным лекарственным средством. Но поскольку знаю, что вы не религиозны, то совет мой излишен. За сим разрешите откланяться.
Целует исхудавшую руку принцессы, кланяется принцу, удаляется в сопровождении лакея Ольденбургских.
Двери закрываются.
АЛЕКСАНДР ПЕТРОВИЧ:
Душенька моя, несравненная Эжени, как бы я был счастлив облегчить Ваши страдания! Может быть, изволите чего-нибудь?
ЕВГЕНИЯ МАКСИМИЛИАНОВНА:
Увольте меня от ваших нежностей! Это при слугах и посторонних можете изображать из себя любящего супруга, а уж когда мы наедине – оставьте! Я говорила вам, что рождение детей – не для моего хрупкого здоровья. Вы видите, какую цену я плачу за ваше желание иметь наследника? Ступайте, я хочу спать!
Александр Петрович идет к дверям.
ЕВГЕНИЯ МАКСИМИЛИАНОВНА:
Пришлите ко мне няньку Герасимовну! Более никого в своих покоях видеть не желаю!
Принц злобно захлопывает двери.
Принцесса хватается руками за голову.
ИНТ. Вечер в покоях принцессы. Горят свечи.
Нянька Герасимовна сидит возле кровати больной, вяжет платок. Лицо принцессы некрасиво и желто.
НЯНЬКА:
Голубушка вы моя, свет мой, ну что же вы так убиваетесь! Это ведь дело такое, женское. В Писании сказано: за грехи евины платим, и платить будем отныне и до века… Будем в муках рожать, да и родив, будем страдать…
ЕВГЕНИЯ МАКСИМИЛИАНОВНА:
Оставь свои проповеди для слуг. Не для того звала, чтобы выслушивать утешения сомнительного свойства. Покоя хочу. Расскажи мне лучше, что нового слышно среди людей? А то бы и сказку рассказала, как в детстве…
НЯНЬКА:
Чем бы потешить тебя? Ну вот хотя бы тем, что вчера на кухне странницу одну принимали. Уж такая чудная собой! А уж говорила-то вещи нехристианские, и все уши-то развесили! Сама она, говорит, из воронежской губернии, на богомолье пришла к нашей матушке Ксении Петербужской, которая в лике святых еще не прославлена, зато к часовенке ее народ со всей России-матушки стекается. А шла каяться она в том, что у колдунов помощи просила.
ЕВГЕНИЯ МАКСИМИЛИАНОВНА:
Темень-то какая в народе царит! В колдунов верует охотнее, чем в Христа!
НЯНЬКА:
У них там, под Воронежем-то, село есть такое, Староживотинное. Не село, а шабаш просто. Главный у них – некий Никифор Хожин, колдун самый сильный, самый опытный. И все его слушаются, учеников у него видимо-невидимо. А он – и будущее видит, яко настоящее, и со смертного одра людей поднимает, и зелья любовные варит, одним словом, нет другого такого колдуна во всей России.
ЕВГЕНИЯ МАКСИМИЛИАНОВНА:
Так странницу-то вашу каким ветром в это Животинное занесло?
НЯНЬКА:
Староживотинное. А занесло вот по тому же поводу, от которого ты столько лет, свет мой, мучаешься. Ребеночка родила, и каждый месяц страдала от естества женского. И уж сколько средств перепробовала – ничего не помогало. Вот и надоумили ее к этому самом Хожину сходить на поклон. Он-то ее и вылечил.
ЕВГЕНИЯ МАКСИМИЛИАНОВНА:
Так уж и вылечил?
НЯНЬКА:
Вылечил. Крестилась она вчера на образа, что с той поры страданий своих не испытывала ни разу.
ЕВГЕНИЯ МАКСИМИЛИАНОВНА:
А что же к нам, в Санкт-Петербург, на богомолье пожаловала?
НЯНЬКА:
Так дурно это! У Господа самого исцеления не получила, а от колдушка какого-то воронежского – получила!
ЕВГЕНИЯ МАКСИМИЛИЛИАНОВНА:
Что ж ты, нянька моя золотая, вчера эту странницу ко мне не позвала?
НЯНЬКА:
Свет мой, да где ж это видано, чтобы богомолку оборванную да в покои Вашего Высочества пускать?
ЕВГЕНИЯ МАКСИМИЛИАНОВНА:
А коль не шутила? А коли в самом деле исцеление получила от колдушка-то?
НЯНЬКА:
Ой не нравится мне, как глазки ваши заблестели! Неужто вам сплетня чужая да на сердце легла? Вот язык-то мой дурной, оборвать бы его, горе от него одно…
ЕВГЕНИЯ МАКСИМИЛИАНОВНА:
Зови-ка мне сюда лакея нашего Порфирия. Скажи, дело есть.
НЯНЬКА:
Какие дела по ночам-то? Скоро уж полночь пробьет!
ЕВГЕНИЯ МАКСИМИЛИАНОВНА:
Зови!
Нянька, подхватив вязание, охая и ахая отправляется за лакеем.
Тот входит в покои принцессы, кланяется.
ЕВГЕНИЯ МАКСИМИЛИАНОВНА:
Порфирий, ты ведь кажется из воронежской губернии?
ЛАКЕЙ ПОРФИРИЙ:
Совершенно верно, Ваше Высочество.
ЕВГЕНИЯ МАКСИМИЛИАНОВНА:
Слышал ли про такое местечко – Староживотинное?
ЛАКЕЙ:
Как же-с…
ЕВГЕНИЯ МАКСИМИЛИАНОВНА:
А раз слышал, то собирайся в дорогу. Немедленно! И чтоб мчался с ветерком, а не плелся! Разузнай мне все о человеке таком, Никифоре Хожине. Все, слышал?! И с полным докладом – ко мне. А еще – чтоб про поручение мое ни одна живая душа в этом доме не знала, а то рады стараться, наушничают супругу моему, Александру Петровичу, как иуды за тридцать серебренников. Понял ли приказ мой?
ЛАКЕЙ ПОРФИРИЙ:
Не сомневайтесь, выполню в точности.
ЕВГЕНИЯ МАКСИМИЛИАНОВНА:
Скажешь, мол, отпустили тебя родню повидать за примерное поведение, за верную службу хозяйке. И то правда – может, свидишься с кем из родных. А теперь – ступай, устала я. И чтоб завтра с утра уже в дороге был!
Лакей снова низко кланяется и выходит.
ЕВГЕНИЯ МАКСИМИЛИАНОВНА:
Говоришь, Господь не исцелил, а колдушок исцелил?
Наши дни. Рамонь.
НАТ. Дом бабки Настасьи.
ИНТ. Леша и Маша лежат в кровати. Кровать с шишечками, простынь – с кружевом, вязаным крючком. Стол накрыт скатертью, букет ранних цветов в вазе. Деревенские пестрые занавески на окнах. В соседней комнате что-то бубнит бабка Настасья.
МАША:
Дивное местечко, эта Рамонь! Курорт! Буду в Питер подруге звонить – похвастаюсь: мол, по утрам парное молочко пью, хлебушек ем свежевыпеченный. В начале июля клубника пойдет… По субботам – деревенская баня! Я уж у бабки Настасьи пару грядок выклянчила, зелень посажу: укроп, петрушечку…
ЛЕША:
Размахнулась! Тут работы непочатый край, а ты про петрушечку!
МАША:
Когда еще так отдохнем?
ЛЕША:
Сумасшедшая! Что за радость – в деревне комаров кормить! В Питере наши, наверное, сегодня в преферанс играют, портвейн массандровский потягивают… Посмотрим, что ты осенью запоешь!
МАША:
Ах ты, зануда! Сноб!
Принимается щекотать мужа. Оба хохочут шепотом, чтобы не потревожить хозяйку, строгую бабку Настасью, целуются. Леша накрывает их обоих с головой одеялом.
В соседней комнате бабка Настасья, повязанная строгим черным платком, читает вечернее правило перед иконой Спаса Нерукотворного. Горит лампадка.
БАБКА НАСТАСЬЯ:
Владыко Человеколюбче, не ужели мне одр сей гроб будет, или еще окаянную мою душу просветиши днем?
Слышно, как скрипит кровать под супругами. Приглушенные женские стоны. Бабка Настасья делает паузу. Скрип становится слышнее.
БАБКА НАСТАСЬЯ(начинает читать громче):
Се ми гроб предлежит, се ми смерть предстоит. Суда Твоего, Господи, боюся и муки безконечныя, злое же творя не престаю…
НАТ. Рамонь. Утро.
Перед замком собираются люди, человек десять, явно с дороги: с сумками, баулами, рюкзаками. Кто-то обнимается и целуется:
- Леха! Леха, сто лет, сто зим!
Шум, гвалт.
Георгий Иванович вскидывает вверх руки, шум смолкает.
ГЕОРГИЙ ИВАНОВИЧ:
Товарищи, разрешите вам представить местного краеведа, уроженца Рамони Николая Анатольевича Туманова. Он готов провести для вас экскурсию в краеведческом музее. Предлагаю всем собраться к трем часам вот на этом же самом месте. Вас устраивает, Николай Анатольевич?
Николаю Анатольевичу около шестидесяти. Он крепок, сед, гладко выбрит, одет в летнюю выглаженную рубашку и джинсы. На шее – очки на шнурке.
НИКОЛАЙ АНАТОЛЬЕВИЧ:
Устраивает.
ГЕОРГИЙ ИВАНОВИЧ:
А теперь, господа, пожалуйте на постой…
Народ с таким же шумом разбредается по Рамони.
У ворот замка остаются только Леша и Маша да краевед.
ЛЕША:
Николай Анатольевич, а вы могли бы провести нас сейчас внутрь замка? А то потом как набегут эти бешеные из Нижнего, ничего толком не рассмотрим.
НИКОЛАЙ АНАТОЛЬЕВИЧ:
Может, общей экскурсии подождете? Насмотритесь еще этого замка.
МАША:
Ну, пожалуйста, пожалуйста! Так интересно! Тут, говорят, та-акие подземелья есть!
НИКОЛАЙ АНАТОЛЬЕВИЧ:
Только недолго…
ЛЕША:
Вы верите в проклятье?
НИКОЛАЙ АНАТОЛЬЕВИЧ:
А вы – нет?
МАША:
Мы – нет.
НИКОЛАЙ АНАТОЛЬЕВИЧ:
Что ж, идемте.
Николай Анатольевич открывает ворота ограды.
НИКОЛАЙ АНАТОЛЬЕВИЧ:
Байки всякие местные я уж вам рассказывать не буду – сами наслушаетесь. Буду придерживаться точных исторических фактов. А они гласят, что имение, где ныне находится замок Евгении Максимилиановны Ольденбургской, ранее принадлежал вдове Шелле, которая, разорившись, продала его государю Александру Второму, а тот в свою очередь подарил его своей родственнице в 1879 году по настоянию принцессы. По одной из версий, это был подарок к свадьбе. Подарок странный, поскольку к тому времени принцесса была уже лет десять как замужем и воспитывала сына, Петра Александровича, кстати, близкого друга детства будущего императора Николая Второго. Ники и Петя будут находится при Александре Втором в момент его смерти от рук террористов в 1881 году. И вообще история семейства Ольденбургских тесно переплетена не только с историей императорской семьи, но и российской историей. Впрочем, это отдельная тема для беседы.
МАША:
Николай Анатольевич, скажите, зачем принцессе вдруг понадобилось удаляться из Санкт-Петербурга в эдакую глушь? С чего бы это?
НИКОЛАЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ:
Климат Санкт-Петербурга мало кому полезен. Принцесса пожелала приобрести имение в Рамони исключительно для поправки своего здоровья. Но будучи натурой деятельной, я бы сказал, исключительных деловых качеств, она буквально воскресила умирающую Рамонь, основав в Воронежской губернии собственное кондитерской производство. Надо заметить, что современники характеризовали Евгению Максимилиановну как одну из самых просвещенных женщин Европы в то время. Таких женщин больше нет…
Они входят в замок.
ИНТ. Изнутри замок просторен. Высокие потолки, большие окна, заколоченные досками, дубовая лестница, в два поворота ведущая на второй этаж.
Пол покрывает толстый слой пыли. Кое-где – груды мусора.
Маша и Леша оглядываются.
МАША:
Господи, какая красотища! И это – нам? С ума сойти можно.
НИКОЛАЙ АНАТОЛЬЕВИЧ:
В этих стенах надо быть осторожнее в словах. Итак, на чем я остановился? Ах да… Вступив во владения принцесса незамедлительно занялась хозяйственными делами. В кратчайшие сроки был возведен этот двухэтажный замок в староанглийском стиле, с конюшнями, водонапорной башней, подсобными пристройками, фонтанами, красивыми спусками к реке. Кроме того, был сооружен дом для размещения свиты высоких гостей и въездные ворота, башню которых позднее украсили куранты швейцарской фирмы "Винтер". Об этой башне стоит сказать особо. Она с секретом – ее акустика такова, что усиливает звон колоколов. Учитывая простоту и продуманность всех деталей строительства столь сложного сооружения, можно предположить, что проект был готов задолго до начала его воплощения. Имя автора осталось тайной – одной из многих, связанных с рамонским замком. Одно время авторство пытались приписать хозяйке поместья, но, трудно представить, что молодая женщина царских кровей являлась автором столь совершенного архитектурного проекта.
ЛЕША:
Николай Анатольевич, по нашим сведениям, проект был создан английским архитектором Нейсгаузом.
НИКОЛАЙ АНАТОЛЬЕВИЧ:
А где доказательства, молодой человек? Предположить можно все, что угодно. Покажите мне хоть один чертеж, где стоит подпись архитектора, и я буду рассказывать об этом всем экскурсантам.
МАША:
Ой, смотрите, что это?
Поднимает с пола, из-под каких-то обломков детский мячик, сшитый из лоскутов.
МАША:
Леша, чудо какое! Кругом пылища да паутина, а мячик – как новый…
Подносит к уху. Из мячика доносится дребезжание колокольчика.
НИКОЛАЙ АНАТОЛЬЕВИЧ:
Машенька, положите эту вещь на место…
МАША:
Это же парча! Я бы сказала, это точная копия детской игрушки середины девятнадцатого века… Я примерно такой в энциклопедии видела.
НИКОЛАЙ АНАТОЛЬЕВИЧ:
Машенька!
МАША:
Кто-то сделал и забыл? Или – подбросил, а Леш?
ЛЕША:
Возьми с собой, дома рассмотрим…
В этот момент двери замка с противным скрипом открываются.
Герои вздрагивают от неожиданности и оборачиваются. В дверях стоит черный человек.
ЧЕЛОВЕК:
Ах вот вы где! Есть предложение пообедать? Самое время.
МАША:
Фу, Георгий Иванович, нельзя же так пугать!
ГЕОРГИЙ ИВАНОВИЧ:
Что это у вас за любопытная вещица в руках?
МАША:
Вот только что нашла.
ГЕОРГИЙ ИВАНОВИЧ:
Дайте-ка взгляну… Ба, да тут инициалы: П.А. Ну, в голову приходит только одно: Петр Александрович Ольденбургский… Правда, вряд ли это его игрушка, уж больно свежа.
НИКОЛАЙ АНАТОЛЬЕВИЧ:
Машенька, я вас настоятельно прошу все-таки положить мячик на место. Думаю, что к покойному ныне Петру Александровичу, единственному и последнему отпрыску рода Ольденбургских по этой линии, мячик не имеет никакого отношения. К тому времени, когда был построен этот замок, Петр Александрович давно уже вышел из детского возраста.
МАША:
Это неважно. Я все-таки рассмотрю, зарисую, сфотографирую…
НИКОЛАЙ АНАТОЛЬЕВИЧ:
Дальше пойдем?
ГЕОРГИЙ ИВАНОВИЧ:
Обед стынет! Щи – наваристые, из печки, томленые…
ЛЕША:
Хватит, сейчас слюной захлебнусь…
Маша кладет мячик в небольшую спортивную сумку, которая обычно висит на ее плече.
Николай Анатольевич смотрит на молодую женщину длинным зловещим взглядом.
Люди выходят из замка и закрывают за собой двери.
В холле становится темно, как будто ночью. Проносится странный шелест, будто шепот разных голосов. На перила лестницы ложится тонкая женская рука в черной перчатке.
1878 год. Санкт-Петербург.
ИНТ. Покои принцессы Ольденбургской.
Евгения Максимилиановна читает при свечах, удобно устроившись в кресле. В другом углу нянька Герасимовна вяжет платок, забавно шевеля губами – считая петли.
С докладом входит лакей Порфирий. Одежда его пропылилась.
ЛАКЕЙ (кланяясь):
Ваше Высочество! Поручение исполнено в точности.
ЕВГЕНИЯ МАКСИМИЛИАНОВНА:
Нянька, посмотри, чтоб нас не подслушивали!
Герасимовна откладывает вязание и выходит из комнаты, становясь на стражу, но сама, оглядевшись по сторонам, приникает ухом к замочной скважине.
ЕВГЕНИЯ МАКСИМИЛИАНОВНА:
Ну!
ЛАКЕЙ ПОРФИРИЙ:
Есть такой Никифор Хожин. На вид ему лет сорок. Собой хорош. Крепко сложен. Высок. Одет чисто…
ЕВГЕНИЯ МАКСИМИЛИАНОВНА:
Ты мне не портрет рисуй, ты по делу говори!
ЛАКЕЙ ПОРФИРИЙ:
Колдун как есть. Говорил с ним. Простите, Ваше Высочество… На то от вас указаний не имел. Но никаких имен не называл. Сказал: прислала знатная барыня узнать, возьмется ли он лечить ее от женского недуга. Так Никифор Хожин мне велел передать: «Вашу барыню, которая есть на самом деле принцесса, вылечить берусь. Но нужно для этого, чтобы она сюда приезжала, в Воронежскую губернию. И не на день-другой, а чтобы жила здесь не меньше года». Велел, чтобы Вы попросили у государя нашего, Александра Второго, имение вдовы Шелле-Тулиновых, что в Рамони, верст сорок от Воронежу. Он вам непременно его подарит. И сахарный заводик в придачу.
ЕВГЕНИЯ МАКСИМИЛИАНОВНА:
Так и подарит?
ЛАКЕЙ ПОРФИРИЙ:
Хожин сказал, что подарит. Мол, Вы нужны Воронежской губернии. Вы поднимете сей запущенный край и прославите его на всю Россию. А исцеление будет непременно, не сомневайтесь.
ЕВГЕНИЯ МАКСИМИЛИАНОВНА:
Ну-с, ступай, отдохни с дороги. За труды – благодарю.
Берет со стола кошелек, бросает его в руки лакею, тот проворно подхватывает его.
Лакей низко кланяясь уходит. Входит нянька Герасимовна.
ЕВГЕНИЯ МАКСИМИЛИАНОВНА:
Нахал этот Хожин и прохвост. Виселица по нем плачет.
НЯНЬКА:
ВОТ И ХОРОШО, СВЕТ мой, вот и слава Богу! Не надо нам никаких прохвостов! Мы лучше молебен отслужим, да на вечернюю службу съездим, попостимся недельку лишнюю, Господь – он милостив…
ЕВГЕНИЯ МАКСИМИЛИАНОВНА:
Есть у меня мысль, как слова этого колдушка проверить можно.
НЯНЬКА:
Как?
ЕВГЕНИЯ МАКСИМИЛИАНОВНА:
Вели мне на завтра платье подготовить из муара, бежевое. К Государю поеду с просьбой. Да заодно и Петрушу, сына моего, приодеть велите. Составит Ники компанию в его развлечениях.
Нянька уходит.
ЕВГЕНИЯ МАКСИМИЛИАНОВНА:
Петруша! Как мне близки становятся страдания великой Екатерины Второй относительно потомства своего! В самом деле, природа на детях наших отдыхает?
Решительно захлопывает книгу.
НАТ. Зимний Дворец.
ИНТ. Рабочий кабинет Государя.
Император Александр Второй сидит за столом, просматривает бумаги.
Входит камердинер.
КАМЕРДИНЕР:
Ваше императорское высочество, принцесса Ольденбургская Евгения Максимилиановна.
Следом входит принцесса. Она в муаровом платье, бежевый цвет которого так выгодно оттеняет ее темные волосы и глаза.
АЛЕКСАНДР ВТОРОЙ:
Эжени, счастливы видеть вас в добром здравии! Надеюсь, Вы прибыли с Петрушей?
ЕВГЕНИЯ МАКСИМИЛИАНОВНА (в реверансе):
Совершенно верно, Ваше императорское высочество, я прибыла с сыном, но его уже перехватил ваш внук, Ники. Боюсь, что Петеньку мне вернут только после вечернего чая.
АЛЕКСАНДР ВТОРОЙ:
Они воистину неразлучники. Я уж подумываю, не забрать ли мне вашего чУдного мальчика к нам на воспитание?
ЕВГЕНИЯ МАКСИМИЛИАНОВНА:
Порой мне, как любящей, но строгой матери, кажется, что мы возлагаем на Петра Александровича слишком много надежд. Нрав у него излишне жесткий, дерзкий.
АЛЕКСАНДР ВТОРОЙ:
Боюсь, что я уже забыл, какие хлопоты нам доставляют девятилетние мальчики. Но я полагаю, что вы, Эжени, прибыли сюда не по вопросам воспитания наших отпрысков?
ЕВГЕНИЯ МАКСИМИЛИАНОВНА:
Ах Ваше Императорское Высочество, вы провидите души своих подданных насквозь! В самом деле, я прибыла к вам с просьбой, на которую рассчитываю получить удовлетворительный ответ. Видите ли, врачи сходятся во мнении, что климат Санкт-Петербурга мне не идет на пользу, и для моего выздоровления требуется что-то более мягкое. И тут совершенно случайно я вспомнила, что неподалеку от Воронежа есть имение вдовы Шелле-Тулиновых. Воронеж славится целебным воздухом и дивными лесами, прогулки верхом по которым пойдут мне на пользу. За сим прошу Ваше Императорское Величество, владеющее ныне имением Шелле, продать его мне. За ценой не постою.
АЛЕКСАНДР ВТОРОЙ:
Эжени! Говорите, целебный воздух и дивные леса? Не знаю, что Вы затеяли, но для Вашего выздоровления было бы полезно отправиться на воды, в Баден-Баден, а не в воронежскую глушь… К моему глубокому огорчению, не готов вам сию секунду дать ответ, но думаю, что в самые ближайшие дни сообщу вам о своем решении.
ЕВГЕНИЯ МАКСИМИЛИАНОВНА:
Ваше Императорское Высочество!
АЛЕКСАНДР ВТОРОЙ:
Не стоит благодарностей. Позвольте мне лучше, милая Эжени, пригласить вас откушать кофе в тесном семейном кругу. У нас сегодня и наследный принц прибыл на кофе, и его супруга, а ваша близкая подруга Мария Федоровна. Да и мне уже пора сделать перерыв, заодно и Петенька с Ники отыщутся.
Взяв принцессу под руку, Император и Евгения Максимилиановна покидают рабочий кабинет Александра Второго.
Наши дни. Рамонь. Утро следующего дня.
ИНТ. Бабка Настасья накрывает на стол, покрытый клетчатой клеенкой. Еда нехитрая: хлеб, молоко, вареная картошка.
Входит Алексей, только что умывшийся на дворе, с полотенцем на плече и жестяным кувшином в руке.
ЛЕША:
Доброе утро, Анастасия Ильинична.
БАБКА НАСТАСЬЯ:
Доброе.
ГОЛОС МАШИ (из другой комнаты):
Ле-еша! Ты куда дел мячик?
ЛЕША:
Да никуда не дел! Я его вообще не трогал! Ты же сама его вчера все зарисовывала да фотографировала.
МАША (входя в комнату):
Я оставила его на столе! Ну признайся, взял ведь? Спрятал? Дразнишься?
ЛЕША:
Отстань! Мне только мячики прятать!
МАША:
Не спрятал – так потерял! Ты всегда все теряешь!
ЛЕША:
Ну знаешь!
БАБКА НАСТАСЬЯ:
Я этот мячик взяла!
Леша и Маша замолкают, растерянно смотрят на хозяйку дома.
МАША:
За-зачем?
БАБКА НАСТАСЬЯ:
Нечего всякую погань в дом таскать.
МАША:
Это не погань! Это – уникальная игрушка! Подделка или настоящая – не знаю, похоже на настоящую. Я вчера в лупу смотрела: парча – несовременной выделки! Сейчас так не ткут. А вы! Вы – исторический раритет… А, кстати, куда же вы его дели?
БАБКА НАСТАСЬЯ:
Обратно снесла.
МАША:
В замок?
БАБКА НАСТАСЬЯ:
Я еще из ума не выжила в этот ведьмин вертеп соваться! Я его так, за ворота забросила. Откуда взят – туда и положен.
МАША:
Ну знаете! Это варварство! Вот так взять и бросить уникальную вещь! Ее, поди, уже мальчишки утащили!
БАБКА НАСТАСЬЯ:
Дураков в другом месте ищите. Никто из местных этот мячик к себе не возьмет.
МАША:
Это почему же?
БАБКА НАСТАСЬЯ:
Да потому!
МАША:
Почему?!
БАБКА НАСТАСЬЯ:
Бесовская игрушка! Черная принцесса им все никак наиграться не может. Скушно ей, вот она этим мячиком по ночам и развлекается.
МАША:
Какая еще черная принцесса?
БАБКА НАСТАСЬЯ:
Много будете знать – состаритесь. Я вам вот что скажу: любой гость в доме – почет хозяйке, а уж такие интеллигентные гости как вы – особенно. Но ежели еще хоть какую пакость из этого замка в мой дом притащите – соседей не постыжусь, среди ночи на двор выгоню. Вот как!
ЛЕША:
Маша, помолчи! Видишь, хозяйка не в себе!
БАБКА НАСТАСЬЯ:
Хозяйка-то в себе, а вот молодежь нынче пошла – лба не перекрестит. Ешьте, чем Бог послал, а я в огород.
Уходит, хлопнув дверью.
МАША:
Чокнутая!
(Наскоро отпив молока из щербатой керамической кружки):
Хорошо хоть успела его сфотографировать.
Бежит в свою комнату. Приносит цифровой фотоаппарат. Включает его.
МАША:
Леша, тут ничего нет! Ты представляешь?! Вчера же было! Я ж проверяла!
ЛЕША:
А может с батарейками чего?
МАША:
Батарейки в порядке, если включается. Неужели эта ведьма старая в фотоаппарат залезла?
ЛЕША (ободряюще обнимает жену):
Рисунки хоть целы!
МАША:
А что она за чушь несла про черную принцессу?
ЛЕША:
А это ты у нашего краеведа спроси. То-то он вчера не захотел нас поверьями местными кормить…
МАША:
И спрошу. Я любопытная.
Целует мужа. Сама становится задумчивой.
1878 год. Санкт-Петербург.
ИНТ. Дом Ольденбургских. Семья сидит за столом, обедает.
Входит лакей.
ЛАКЕЙ ПОРФИРИЙ:
Выше Высочество! Прибыл курьер от его Императорского Высочества! Доставил пакет на имя Евгении Максимилиановны.
АЛЕКСАНДР ПЕТРОВИЧ:
Что-то новенькое! Эжени, что за секреты?
ЕВГЕНИЯ МАКСИМИЛИАНОВНА:
Александр Петрович, вы забываетесь! Напомню, что я, между прочим, великая княгиня Романова по материнской линии!
АЛЕКСАНДР ПЕТРОВИЧ (протягивает руку в сторону лакея):
Пакет!
ЕВГЕНИЯ МАКСИМИЛИАНОВНА:
У вас приступ ревности?
АЛЕКСАНДР ПЕТРОВИЧ:
Пакет!
Лакей с поклоном передает в руки принца Ольденбургского пакет с несколькими сургучными печатями. Принцесса бледна. Нянька у камина столовой настораживается.
Принц взламывает сургуч.
АЛЕКСАНДР ПЕТРОВИЧ (читает вслух):
«Милая Эжени! Сим письмом уведомляю вас, что бывшее имение Шелле, находящееся ныне в собственности императорской фамилии, переходит в ваши руки, согласно вашей просьбы, как подарок Императорской фамилии одной из достойнейших представительниц дома Романовых и Лейхтенбергских к свадьбе с Его Высочеством принцем Ольденбургским.
Буду счастлив, если воронежский свежий воздух пойдет вам на пользу. Заодно к документам на имение Шелле прилагаю и дарственную на местный сахарный заводик. Если я правильно помню, вы у нас редкостная любительница сладкого…» Эжени, вы выклянчили у императора для себя имение?
ЕВГЕНИЯ МАКСИМИЛИАНОВНА:
Дайте пакет!
Забирает его, взволнованно пробегает глазами по строчкам.
ЕВГЕНИЯ МАКСИМИЛИАНОВНА:
С Вашего позволения, Александр Петрович, я предпочту выпить чая в своих покоях.
Торопливо уходит в свою комнату. За ней спешит нянька Герасимовна.
ИНТ. Покои принцессы Ольденбургской.
Принцесса буквально не находит себе места, торопливыми шагами меряя комнату.
НЯНЬКА:
Деточка моя!
ЕВГЕНИЯ МАКСИМИЛИАНОВНА:
Решено! Я еду в Рамонь! Но каков! Каков этот Никифор Хожин! Даже про сахарный заводик угадал!
НЯНЬКА:
Неужто прямо сейчас велите собираться?
ЕВГЕНИЯ МАКСИМИЛИАНОВНА:
Нет! Сначала – разведка! На разведку – Порфирия! Мне надо кое-что обдумать.
НЯНЬКА:
Может, молебен заказать?
ЕВГЕНИЯ МАКСИМИЛИАНОВНА:
Какой молебен, Герасимовна! Что ж, колдун – так колдун. Все равно с чьей руки есть, лишь бы быть здоровой!
Раздается грохот.
В углу, где находится небольшой иконостас, на пол падает икона Спаса Нерукотворного. Стекло киота разлетается вдребезги.