Зимы, предшествовавшие этой, приходили в своё время, не затягивая ожидание людей. В своё время начиналась осень, выпадали дожди. Потом ветер прогонял дождливые тучи, выстуживал дня два-три землю и, просыпаясь утром, люди с удовольствием выглядывали в окна полюбоваться выпавшим снегом, солнцем, от которых слепило глаза. Ветер стихал к ночи, пригнав снежные облака, и за ночь снег мягко, так, что никто и не слышал, укутывал землю своим белоснежным одеялом.
Но эта зима приходила тяжело, долго, и люди просто устали ожидать её, уже не надеясь, когда же Господь Бог даст людям облегчение. Уже, как и прежде прошли осенние дожди, опали все листья с деревьев, и ветер выдул с замёрзшей и продрогшей земли все лужи. Все листья были унесены ветром по укромным местам и слежались, готовя для земли на будущий год перегной, на котором хорошо растут грибы. Но ветер дул не переставая который день подряд, и голые ветви деревьев, казалось, дрожали от холода, дрожали от пронизывающего насквозь ветра, который проникал внутрь их. А к ветру примешивались ещё небольшие порции колючих иголок отвердевших капель дождя. Люди кутались всё теплее, но всё равно не было спасения от ветра. Казалось, что так будет продолжаться вечно, что никогда не выпадет снег, а, значит, никогда не придёт весна, не придёт лето, чтобы согреть землю и обласкать людей своим теплом. Солнце все эти уже недели, не дни, не показывалось на небосводе, так только, обозначая, что это – день. Ветер всё гнал и гнал серо-тёмные тучи, стелившиеся по самой земле, касаясь самой высокой точки нашего города – креста над костёлом.
Наша семья, как и все прочие семьи, к зиме приготовилась основательно, заготовив всё то же самое, что и в год до этой зимы, и даже немного больше, т.к. мы – дети, выросли на целый год, и нам нужно больше еды для растущего организма. Для картошки были выкопаны две круглые ямы у нас в огороде. Их засыпали не до поверхности земли, оставляя где-то с полметра для утепления соломой. А над ямой сделан шалаш из досок, также укрытый соломой. Капусту, которую переложили яблоками «антоновка», и огурцы засолили в бочки, и поставили в сарае. Муки также было достаточно. Но её надо было периодически просеивать, удалять всяких жучков, появлявшихся там. Вторые окна вставлены. А между окон проложена вата. Щели также законопачены ватой и заклеены полосками газетной бумаги. Дрова для печки напилены, наколоты и сложены в копну на огороде, а также под стрехой части сарая, принадлежавшего нам. Керосина было, наверное, канистра, литров на 10. Сено и солома для коровы высушено и сложено на чердаке сарая. Короче, всё было готово к долгой зиме. Но зима не приходила. Как будто кто-то закрыл заслонку, через которую сыпал снег, а осталась небольшая щель, и через неё крупинки снега, колючие и мокрые, впивались людям в глаза, уши, рот. Шапки выглядели как колючки репейника.
Совершенно голая земля была твёрдой, и каждый шаг по ней отдавался глухим эхом. Даже листья с деревьев, собравшись в кучу под каким-нибудь кустом или в ямке, жались друг к другу, не желая уступать место опоздавшим, и те, пытаясь вжаться и остаться в этой куче, после непродолжительной борьбы с ветром, вынуждены вновь искать убежище для себя, перелетая с места на место. Они цеплялись за ветви деревьев, где они ещё недавно чувствовали себя надёжно, распускаясь из почки, становясь ярким зелёным нарядом деревьев. Но теперь они были старыми, высохшими и грязными, никому не нужными скитальцами, и искали место, где можно было бы успокоиться и отдохнуть.
Снег из колючек мокрых стал постепенно превращаться в сухие, но всё также колол людям кожу. Вот уже пришло время идти на демонстрацию, но погода заставляла многих людей оставаться дома. А из окон дома была видна голая, пустая земля и люди, кутавшиеся в свои шубы или пальто. Ветер дул нестерпимо, ухал неплотно закрытыми дверями, или вырывал из рук, если слабо держали их. Снег не был похож на тот, который мягким белым ковром устилал землю, согревая её, не давая замёрзнуть семенам, оставшимся в земле. Это был снег колючий, жёсткий, гонимый ветром, он оставался лежать в затаённых местах, образовывая бело-серые прогалины на земле.
Которую неделю ветер не унимался, всё более увеличивая порции такого же колючего снега. И вот наступил день, когда ветер, наверное, открыл полностью ту заслонку, через которую кто-то выпускал снег, и началось это среди дня. Это был не град, крупинки снега были мелкие-мелкие, словно манная крупа. Через некоторое время стали появляться снежинки, всё более увеличиваясь в размере. Но снег не мог сразу укутать землю. Ветер гнал его по голой земле до какого-либо препятствия, где он, завихряясь от ветра, оставался около этого куста, дерева, забора или здания, в свою очередь, оставляя ещё какую-то часть нёсшегося с большой скоростью снега. И к вечеру намело много сугробов. И теперь уже земля выглядывала прогалинами среди этих белых гор снега. Началась зима.
Бураны сменялись метелями и вьюгами. Уже все дома были заметены по самую крышу. А ветер не унимался, и гнал всё новые и новые порции снега. Уже не видно земли. Не видно дорог, а в некоторых местах, не было видно вех, обозначавших дорогу. Ёлочки, высаженные вдоль дорог, были под снегом, а высота их была до 3х метров. И в такую погоду не сложно заблудиться путнику. Только лошади своим инстинктом, узнавая путь домой, доставляли своих пассажиров к месту. Но не всякий мог рисковать выехать из дома в такую погоду. Да ещё из-за такой погоды «лесные братья» стали шалить с большей жестокостью. Они уже перешли на территорию Белоруссии, оставляя за собой кровавый след, отбирая у крестьян всякую живность, а то и убивая их, а потом тела сбрасывали в незамерзающие криницы, чтобы уже никто не мог брать оттуда воду.
В нашем районе был создан отряд из прошедших недавно войну офицеров запаса для борьбы с этими бандитами. Каждому, кто состоял в этом отряде, провели специальную проводку, которая подключалась к радиоточке и, в случае нападения, объявлялась «Тревога». Каждому офицеру было выдано оружие, которым он владел.
Как-то вечером папа принёс домой ручной пулемёт. Почистил, снарядил диски и спрятал куда-то. А через пару дней ему сказали, что в отряде есть пулемётчик, и папе обменяли пулемёт на автомат ППШ, который папа также привёл в боевое состояние. Папа был боевым и смелым командиром, и рвался в бой с этими ублюдками, чтобы потом люди не боялись выйти на улицу, в лес, или просто погулять. Но у него была такая работа, что он должен был ездить по деревням. И руководство решило, чтобы наш папа не принимал участие в операции, потому, что бандиты были также среди крестьян, чтобы, затаившись, потом не мстили ему и нашей семье.
Приближался Новый год. Папа к каждому Новому году привозил из леса роскошную ёлку. И в этот раз мы знали, что не останемся без зелёной красавицы. Нам так радостно было украшать ёлку, вешать на неё шарики и другие стеклянные игрушки, завязывать на конфетах ниточки и вешать на ветви, зная, что только в Новый год их можно будет съесть, а так хотелось бы сейчас.
Папа должен был вернуться ещё два дня назад. Никто не знал, где он. И, если, бывало, заигравшись, мы начинали громко разговаривать или просто смеяться, то мама, только посмотрев в нашу сторону, заставляла понимать нас, как ей тревожно. Да и мы тоже очень любили своего папу. А когда он приезжал из своих командировок, поужинав, он ложился на кровать, мы все четверо облепляли его. Младшие ложились у него на руках, я и старшая сестра ложились в ногах, положив головы ему на живот. Он пел нам песни, а мы были в этих песнях. Неслись на тачанках, распрягая лошадей, отправлялись в поход, или целовались с красавицей.
Дело шло к вечеру. Мама и бабушка управились со всеми домашними делами. Все были накормлены. Куры спали на насесте, навоз из-под коровы убран и застелена свежая солома. Корова подоена. Вода принесена в дом. В печи горят дрова. И мама ещё принесла несколько охапок, чтобы они оттаяли от налипшего на них снега. Мы потушили керосиновую лампу, экономя керосин, зная, что не каждый раз могла к нам прибыть «керосинка», так мы называли бочку с керосином, которую возили на санях по городу, и продавали по норме, какой – не знаю, может по литру или меньше. И мы сразу стали разговаривать тише. А мама и бабушка вообще обменивались только краткими репликами, касающимися только домашней работы. В доме стало совсем темно и страшно, и поэтому бабушка зажгла на некоторое время свечу.
Наш дом был заметён снегом почти до крыши, и через окна ничего нельзя увидеть. Кругом темень и шум вьюги, которая пугала людей своим завыванием под стрехой, за углом дома. Она старалась сорвать крышу с дома, и глухо ухала порциями снега по ещё не заметённым местам крыши. А нам казалось, что крыша провалилась, и вьюга сейчас же ворвётся к нам в дом, и мы все будем завалены снегом. Вьюга стремилась ворваться к нам и через дверь. Она стучала в неё, она скрипела в дверных петлях, свистела в щелях. Она хотела закрыть трубу, образовав на ней нарост снега, который время от времени обрывался и падал на горевшие поленья в печи. И тогда огонь притухал, а таявший от огня снег, превращаясь в воду, стекая по трубе струйками, злобно шипел, как бы смеясь над нашим бессилием, говоря: «Вот, сейчас я потушу огонь, и вы замёрзнете!» Огонь на поленьях затухал на мгновение, становясь маленьким, синим огоньком, что вот-вот совсем потухнет. Но в углях, которые падали на решётку, было столько жару, что снег, на мгновение притушивший огонь на поленьях, растаяв, стекал на раскалённые докрасна угли и тут же превращался в пар. Он, вырываясь из зева печи горячим дыханием, заставлял нас отпрянуть от печи подальше. Огонь опять вспыхивал с новой силой, взметая языки пламени вверх, обволакивая поленья и отпуская наши сжавшиеся от страха сердца.
Мама и бабушка сидели молча за столом, думая, наверное, одну и ту же думку. Мы, чтобы не было так страшно, стали играть руками в тени, изображая на стенке печи то собаку, то гуся, то ещё кого.
Вдруг наружная дверь открылась так резко, а порыв ветра ударил её о поручни крыльца так сильно, что мы вздрогнули, подумав, что, разозлившись вконец, вьюга решила ворваться к нам нагло, через двери... В следующую секунду мы вскочили с мест, и бросились к двери из квартиры, надеясь увидеть своего отца. Но это был сосед.
Пора было укладывать нас спать. Я остался с мамой и бабушкой, понимая, что если что случится с отцом, на меня должна быть взвалена вся мужская работа, а с ней и ответственность за всех. Я сопротивлялся такой мысли. И вот мы сидим тихо возле печи, понемногу подбрасывая поленья в топку. Лучина, зажжённая бабушкой, чтобы детвора улеглась спать, давно потухла, и остался только свет от огня в печи. Мы прикрыли дверцу, чтобы не так быстро сгорали дрова, и в доме стало ещё темней. А вьюга не унималась, гудя на все голоса с разных сторон. По времени уже наступала ночь. Сегодня у старшей сестры день рождения. Только в этот день мы ставили ёлку. Но сегодня сестра обошлась без поздравления. Мы были бы рады обойтись и без ёлки, лишь бы папа поскорее вернулся.
И вот опять входная дверь бухает о перила. А вьюга тут как тут, через щель между полом и дверью в нашу квартиру, сизым облаком врывается к нам. Но, о чудо! Мы слышим такой знакомый, такой долгожданный топот ног, стряхивавший снег. Но что такое, почему папа не заходит домой? Что случилось? Он не ранен? С такими мыслями мы мчались к двери. Детвора вскочили на своих кроватях, радостно закричав, но внезапно притихших. Вот мы у двери. Прошли доли секунды, а нам показалось, что мы бежали вечность. Распахиваем дверь и видим своего долгожданного, любимого мужа, зятя, отца. И мне становится так радостно оттого, что не надо мне взваливать на себя непомерную пока ещё для меня ношу.
- Ну, что не встречаете? Видите, заехал в лес, чтоб ёлку выбрать, поэтому к вечеру только возвращаюсь.
Папа был весь в снегу, как дед Мороз. А ёлка такая большая, что её впору было ставить где-нибудь в большом здании, в Доме Культуры, например.
Мы бросились обнимать папу, и уже непонятно было, где наши слёзы, а где таявший снег. И лишь бабушка, стоя в дверном проёме, украдкой вытирала слёзы кончиком головного платка. А мы все были на папе, как игрушки на ёлке. Нам уже не была страшна никакая вьюга. И она, поняв это, постепенно стала стихать. Пришёл хозяин. И мы знали, что завтра будем глядеть через очищенное от снега окно на улицу, и что за дровами и за водой пойдём по очищенной дорожке.
Папа взял топор и, отмерив, какой высоты ёлка может вместиться в нашу квартиру, отрубил комель, который был тоже большим, почти вровень с верхушкой. Услышав шум, вышел сосед, и, узнав, что нам комель не будет нужен, попросил его себе. К нему должен был придти в гости племянник маленький. Папа отдал комель и ещё поблагодарил соседа, говоря, что было бы жаль выбрасывать такую красавицу.
Мы отряхнули папу и ёлку от снега, вымели снег и нападавшие на пол ёлочные иголки, и занесли ёлку в комнату, положив её с другой стороны печи, чтобы оттаяла до утра. Утром мы её нарядим красиво. Я ложился спать, и пока укладывался, мама кормила своего мужа, а бабушка не отходила от ёлки и через каждые 2-3 минуты, вытирала лужи от таявшего снега.
Наша квартира наполнилась запахом хвои, запахом свежести. Стало так легко и свободно дышать. Сердце уже не сжимал страх. И я, надышавшись этого свежего хвойного, морозного воздуха, уснул легко и счастливо.