Стычка произошла после утренней дойки. Поджидая совхозный автобус, который должен был развезти их по домам досыпать, доярки собрались в комнате отдыха молочной фермы. Тут Катя Буянкина, маленькая, нервная, с повадками шавки, которая не успокоится, пока кого-нибудь не облает, и набросилась на Маркизу. Так иронически в селе звали Галю Матюнину – краснощекую холостячку с пышными формами и величавыми, плавными движениями. При этом к слову «Маркиза» женщины добавляли еще обидное прозвище Собируха, злясь на доярку за то, что к ней то один, то другой липли мужики, и она их привечала, ничего не требуя взамен. И что характерно: она сама никому на шею не вешалась и никого из семей не переманивала.
Просто в ней было что-то необъяснимо ласковое, что чуяли мужики, и когда становилось невмоготу от занудства и криков жен, бежали к Маркизе, чтобы найти понимание, а то и утеху. После этого «похода» светлел такой мужик лицом и духом, будто в санатории побывал, и возвращался окрыленный в свою круговерть, до очередного душевного надрыва. Не раз оскорбленные жены устраивали Гале Матюниной публичные скандалы и били ей окна, но она лишь отмахивалась от этих наскоков, советуя обидчицам лучше любить и кормить своих мужей. За такие речи, а так же за то, что мужики негласно защищали Маркизу, сельчанки, которым пришлось делиться с соперницей мужской силой, злились на Собируху и при удобном случае старались ее зацепить. Вот и сейчас Катя Буянкина ощерилась на холостячку.
- Что, клизма трехведерная, опять мой дурачок у тебя был!? Я ему за это все волоса на макушке повыдирала… Будет знать! Ишь ты, как заговорил, грубая, дескать, я, и подхода у меня к мужу нет... Я вам покажу подход! Век не забудете!
Говоря это и распаляясь, Катя, ободренная молчанием доярок и их интересом к происходящему, старалась подпрыгнуть и вцепиться ногтями в румяные маркизины щеки. Это не удавалось, так как Галя, вытянув руку, не подпускала близко буйную доярку, досадливо отругиваясь:
- Да отцепись ты, коровий хвост. Вот ведь привязалась со своими глупостями…
Докончить она не успела. Буянкина сделала то, что никто от нее не ожидал. Она резко отпрыгнула в сторону, схватила пустое ведро, стоящее на табуретке, и с размаху грохнула им Маркизу в висок. Это произошло так быстро, что доярки испуганно закричали лишь тогда, когда Матюнина без звука медленно накренилась набок и с глухим стуком упала на дощатый затоптанный пол. Ее, причитая, тут же подняли, положили на стол, за которым обычно пили чай, содрали с головы платок. Он-то и смягчил удар. Ведро лишь рассекло до крови кожу, а могло бы (столько ярости было в замахе) снести и полголовы. Одни доярки тут же принялись утирать кровь, бегущую по виску, другие - щупать пульс и расстегивать у лежащей в беспамятстве Гали болоньевую куртку и кофту, чтобы воздух шел, кто-то брызгал воду ей в лицо, и все говорили разом, не слушая друг друга. А баба Настя, самая старшая из доярок, вцепилась двумя руками в ворот ватника побелевшей Буянкиной, трясла ее так, что у той из стороны в сторону болталась голова, и кричала надрывно:
- Что же ты наделала, чумная! Совсем страх потеряли, уж друг на дружку с убийством кидаются!
…Этот гам прервал водитель автобуса, которого очень удивила непривычная задержка доярок, и он вошел в комнату отдыха узнать, в чем дело? Теперь женщины начали кричать на него, чтобы он быстрее ехал в медпункт до фельдшерицы, так как Галина в этот момент открыла глаза и пыталась слезть со стола. Ее вывели на улицу, усадили в автобус и все с каким-то гнетущим чувством понеслись к совхозу.
К обеду уже все село знало о происшествии. Тем более, что фельдшер, сказав, что ушиб серьезный, поставила в известность участкового милиционера, а тот, в свою очередь, руководство хозяйства. Да и люди видели, как Галя Матюнина, отказавшись ехать в районную больницу, медленно шла домой с повязкой на голове и в испачканной кровью куртке, сопровождаемая медичкой. Так что сразу же после этих пересудов и пересказов увиденного было организовано следствие, проводимое совхозным руководством. К Галине ввиду ее травматизма приехали директор, парторг, рабочком и заведующий молочной фермой, чтобы узнать подробности и справиться о здоровье. А Катю Буянкину привел в контору участковый милиционер, и вышла она оттуда нескоро и вся в слезах.
Может быть, эта история так бы и заглохла на подступах к околице села, поросла забвением, чтобы не портить авторитет хозяйства, но ночью Галя вновь потеряла сознание, и ее спешно увезли в райцентр. Село же раскололось на тех, кто сочувствовал ее доле (что же она не человек, что ли?), и ее противников, считающих, что ей отлились бабьи слезы. Но спустя несколько дней эту тему заслонили текущие заботы, в том числе и на молочной ферме, и совхозная жизнь вошла в свое неспешное русло. И все же в воздухе витало какое-то напряжение и ожидание чего-то нехорошего. Оно пришло как всегда нежданно. Вначале в совхоз поступило известие о том, что Галя Матюнина умерла в райбольнице. У нее после удара в черепной коробке образовалась гематома, которую не смогли сразу распознать, чтобы переправить больную в областной центр на операцию. А потом на ферму сразу после дойки приехал участковый и, обращаясь к онемевшей, как и другие доярки, Буянкиной, сухо сказал, чтобы она собиралась, так как ее вызывают в районную милицию на допрос.
…Галю схоронили спешно, с чувством вины. Машину с гробом сопровождали ее напарницы-доярки, соседи и скотники, которые должны были опустить гроб и зарыть могилку. Из начальства присутствовал только рабочком. Он пытался, кроме дежурных фраз, сказать что-то возвышенное об усопшей, обходя отдельные моменты ее жизни, но сбился и скомкал речь. Больше никто не говорил. Женщины всплакнули, когда комья земли застучали по крышке гроба, потом подровняли землю на могилке, постояли и тихо пошли к машине, чтобы доехать к Галиному дому на поминальный обед. Говорят, что Катя Буянкина тоже хотела прийти на похороны, чтобы повиниться перед той, чью смерть она ускорила, и перед людьми. И вроде бы пошла, но чего-то забоялась и на полдороге вернулась назад. Так и схоронили Маркизу. А мужики в этот день, не сговариваясь, и те, что были на поминках, и не попавшие туда, напились. Даже дед Прокопий, стороживший молочную ферму, отрицательно относившийся к тем, кто балует водкой, выпил чуток на поминках. И, ковыляя домой, рассказывал соседу, такому же старцу, как и сам, но недавно переехавшему с семьей сына в совхоз, нехитрую Галину биографию.
- Ты, Филиппыч, не слушай, что бабы о ней брешут. Это они от злости, что она лучше их. У них какой с мужьями разговор: «Где выпил?» и «Почему так мало денег получил?» А Галина – она с измальства незлобивой была. Отца ее комбайном придавило, когда его ремонтировал. Так она с матерью жила. Школу окончила, в учительский институт поступала, но баллов не хватило. А тут к нам в совхоз молодой агроном после учебы приехал. И влюбилась в него Галя. Даже на второй год в институт поступать не стала, боялась, что потеряет своего агронома. Да лучше бы она его совсем не знала. Он, как три года отработал, так в город умотал, говорят, что в облсельхозуправлении каким-то начальником работает. Он-то укатил, а ее-то, брошенную, в интересном положении оставил. Не знаю: то ли бабы Галину надоумили, то ли сама с отчаяния решила, но избавилась она от ребенка. Сказывают, что неудачно – бесплодной стала. Разве в селе это скроешь! Вот и стали ее стороной обходить парни, которые с серьезным подходом. А тех, что лезли потешиться, быстро спроваживала. И долго себя так блюла. Это уже потом, когда молодость отошла и мать похоронила, Галина дала слабину мужикам. Да и то не всем, а по ее выбору. Я как-то, Филиппыч, грешным делом (прости меня, Господи!), спросил одного из них, чем же их Галя так завлекает. Может, у нее устройство какое-нибудь иное. Он, кобель репейный, заржал поначалу: мол, че, дед, тряхнуть стариной хочешь? А потом перестал смеяться и говорит: «Знаешь, дед, чего я тебе скажу: не знаю почему, но с Галиной побудешь – и жизнь не такой паскудной кажется». «Так женись!» – это я ему говорю. Он долго на меня смотрел, а потом сказал: «Женился бы, дед, если бы не знал тех, кто до меня был и молвы бы не боялся». С тем и ушел. И все так. Эх, люди, люди…. Каждый старается урвать и укусить, а девку сгубили.
….Дед Прокопий замолчал, и так, о чем-то думая, дошагал до дому, забыв попрощаться с соседом.
Через месяц после того, как схоронили Галю, в совхозном Доме культуры состоялся выездной районный суд. Кате Буянкиной, учитывая, что у нее маленькие дети и она на хорошем счету как доярка, дали три года условно. И вскоре она с семьей переехала из села в другой район области. В Галину квартиру вселились переселенцы из Таджикистана. Ее коров еще раньше передали молодой доярке. Жизнь продолжалась. И лишь мужики за выпивкой, когда речь на определенной стадии опьянения заходила о женщинах, порою неожиданно замолкали, словно силясь что-то вспомнить – далекое и безвозвратное.