- Рррыба! Рружье! Бррраконьерры! – гордо произнесла девочка.
- Молодец, - сказала я. – Выговариваешь. Только сочетание «рыба» и «браконьеры» - очень плохое.
- А рррыбу можно убить ружьем? – спросила девочка.
- Чтобы убить рыбу, ее глушат динамитом, – ответила я. – Но вообще рыбу нельзя убивать.
- А кого можно? – задумалась девочка.
- А никого нельзя. Все живое имеет право на существование, и не нам решать, сколько кому жить.
- А кому решать? – спросила девочка, взяв меня за руку и бодро зашагав рядом.
- Не знаю. Называй, как хочешь. Бог, космос, матушка природа. Но не человек.
- Прррирода… - пропела девочка и недоверчиво взглянула на меня. – А ты никого не убивала?
- Нет, - сомневаясь, ответила я, - по-моему, никого.
- Хорошо, - удовлетворенно кивнула девочка. – А куда ты идешь?
- На ррработу. – ответила я, старательно выговаривая «р». – А ты?
- А я с тобой, - улыбнулась она. – Можно, да?
- Да… - отстраненно сказала я. – Только не бегай по офису. И ничего не нажимай. А то, знаешь ли…
«Откуда ты, маленькая? – крутилось у меня в голове, пока я крепко сжимала в своей руке доверчивую детскую ладошку. – Почему ты выбрала меня? Кто ты?»
Я шла на работу с обеденного перерыва. С первого обеденного перерыва за последние две недели. Мой шеф – космический человек. Он живет на работе. И хочет, чтобы я тоже там жила. И мы вместе делали хорошее дело. Я на работе не живу, и в этом он видит главную причину всех финансовых неудач нашей редакции.
Возмущенная положением дел и своим положением в этих делах, я не заметила, как в моей жизни вдруг появилось это маленькое кареглазое чудо с хорошей буквой «р».
- Здесь ты работаешь? – спросила девочка. – Крррасиво. Дорррого.
- Да если бы! – усмехнулась я.
- Ты просто не замечаешь. Привыкла, и не чувствуешь, когда красиво. Прррисмотрись.
Ну и к чему тут присматриваться? Светлые стены, большой деревянный стол с кипой бумаг и папок, компьютер (правда, хороший). Кресло с выбитым на старом потертом материале рисунком сакуры – фальшиво. Кружка кофе, недокуренная сигарета в стеклянной пепельнице, фотографии. Чьи? Не помню. Неважно. Просто – фотографии…
- Ты их любишь? – поинтересовалась девочка.
- Кого?
- Их. На снимке.
- Не знаю. Наверное…
- Ты слишком много говоришь «не знаю». Будь конкретнее. Ты ведь знаешь. Просто не хочешь слушать себя. Правда?
- Пррравда… - тихо сказала я. – наверное.
Девочка сбросила сандалики и уселась с ногами в кресло. Оно вдруг стало уютнее и меньше. Тут в комнату ворвался вихрь. Этот вихрь пах коньяком и инфракрасной лампой. Вихрь зовут «фотограф».
- Нет, ты представляешь? Они меня увольняют! Сволочи! Меня! Меня!! – кричал он, тыкая себе в грудь толстым пальцем. – Да они без меня загнутся! Пусть, пусть попробуют найти себе специалиста лучше! Я, видите ли, «не умею себя дисциплинировать», - передразнил он тон шефа в приступе тихой ярости. – Пусть, пусть ищут!!..
- И найдут, - тихо сказала девочка, - обязательно найдут.
Тут фотограф осекся и уставился на мое кресло.
- Кто это? – возмущенно спросил он.
- Девочка, - ответила я. – Девочка.
- Обязательно найдут, - повторила девочка, - потому что, - вскинув носик, торжественно произнесла она, - не-за-ме-ни-мых людей не бывает. Вот.
Фотограф не нашел, что сказать, поэтому, сдавленно икнув, попятился к выходу.
- С ним шутить опасно, – предупредила я. – Странно, что он так просто ушел. Наверное, сейчас вернется.
- Не вернется, - уверенно заявила девочка, утыкаясь носом в голые поцарапанные коленки, - он понял, что я прррава.
- «Прррава!», - передразнила я. - Почему ты думаешь, что можешь учить нас жить?
- Потому что вы все забыли. Вы уже ничего не можете, только работать. Да и то – не все. И даже не всегда.
Я молчала. Не хотелось признавать правоту этой пигалицы с карими глазами.
- Вот ты например, не заметила, - продолжала девочка, - что я очень похожа на тебя в детстве. Прррисмотрись.
Я вгляделась в ее личико и вдруг ясно увидела в нем себя, первоклассницу. И родинка…
- Как тебя зовут? – холодея, спросила я.
- Это неважно. Что такое имя? Печать внешнего мира. Абсолютно ненужная информация.
- Кто ты?.. – продолжала я задавать «несущественные» вопросы, совершенно ошалев от таких выражений из уст семилетней малышки.
Тут влетел шеф. Дверь отскочила от него, треснулась об стенку и с привычным стоном закрылась.
- Я убью тебя, - тихо и яростно произнес он. – Где ты…
- Не убьешь, - перебила его девочка. – Вы еще и поженитесь. Ага…
- Кто это? – опешил он.
- Не знаю, - честно ответила я и осеклась. – Она мне пока не сказала.
Шеф пожал плечами, напомнил мне про материал о подводной лодке и ушел к себе в кабинет, раздумав на меня орать. А девочка – босиком – побежала за ним.
- Интересно, - подумала я. – Очень интересно.
И села за компьютер. Горел материал, истекали все сроки.
- Можно к вам? – заглянула я к шефу через час и остолбенела: девочка (я о ней давно забыла) сидела у него на коленях, а он – он, неисправимый трудоголик и абсолютный циник – он читал ей непонятно откуда взявшуюся в его бардаке детскую книжку.
- Заходи! – улыбнулась малышка. – Мы как раз перешли к самому интересному. Экзюперрри. Давай дальше! – это она шефу.
Ну да. Конечно. «Маленький принц». Я же сама дарила ему эту книгу – с розовой ленточкой между страниц. На день рождения. Хотела, чтобы он вспомнил о красоте мира. А я и забыла. Да, и о красоте тоже забыла. Она прррава.
А шеф снял очки. Я никогда – за все пять лет нашей совместной работы, бдений ночами над очередным сенсационным куском биографии известного политика, пьянок в честь свершившегося года какой-нибудь жизни какого-нибудь журналиста (теперь за это пьют – редкость ведь) – ни разу не видела его без очков. Эти очки, сначала простые, в коричневой оправе, а теперь дорогие и модные, без оправы вовсе, нагло поблескивающие на солнышке, всегда прочно сидели у него на носу. С горбинкой. А она у него такая милая, оказывается. Ласковая.
- Да, ты садись… Мы твою книжку читаем, – даже как-то виновато улыбнулся он.
- Хорошо.
Я села. Скинув кроссовки и обхватив руками коленки. В джинсах. Не исцарапанные. Показавшиеся мне вдруг чужими…
- «Взрослые никогда ничего не понимают сами, а для детей очень утомительно без конца им все объяснять и растолковывать» - читал шеф, медленно проговаривая слова через тепло набежавшей улыбки. А девочка торжествующе посмотрела на меня, как бы подтверждая прочитанное.
- «Если идти все прямо да прямо, далеко не уйдешь...» - читал шеф, а девочка вторила ему – не уйдешь, конечно не уйдешь… Надо повернуть. Куда повернуть?.. – Это она бормотала уже, засыпая. У шефа на плече.
Я заплакала. О том, что так редко поворачиваю. О том, что стала до того взрослая, что уже давно не бегала по лужам и не играла в казаков-разбойников. О том, что не умею проговаривать слова по слогам, и от этого они непонятные и сложные, до того непонятные, что я сама порой их не понимаю. А это ведь очень страшно…
- Мне страшно, - сказала вдруг девочка сквозь сон, сквозь слезы. – Отправьте меня домой…
- Как ты думаешь, где она живет? – шепотом спросил шеф. – На том астероиде?
С каких это пор он стал романтиком?! Что-то странно творится с этим миром. В голове стучало: Дети! Берегитесь баобабов!..
Мой баобаб – мои нервы. Прорастают, где ни попадя, разоряют мою голову, заполняют ее несуразными мыслями и мыслишками, ноют в висках.
- Да. Наверное. Ну и что нам с ней делать?..
- Давай отвезем ее ко мне домой, - предложил шеф. А завтра придумаем, что делать. Сейчас все равно уже поздно…
Да, поздно. Уже почти полночь. День, как и всегда, пробежал еле слышной тенью и теперь примостился у моих ног, свернувшись калачиком. Как девочка. Свернулась у него на плече, уткнулась носиком в ворот рубашки, маленькими ручками сжимает книгу – почти что про нее.
- Я подарю ей эту книгу, ты не обидишься? – спросил шеф.
- Ну конечно нет, - ответила я. И солгала. Потому что девочка все милые и очевидные истины из этой книги давно знает. И про беседы с цветами на закате, и про смеющиеся звезды, и про все-все ужасы нашего земного мира. А шеф забыл. Или вовсе не знал… И ему бы эту книгу еще читать и читать. - Конечно, подари… Пусть она о нас помнит.
- А ты что, уже собралась с ней расставаться? – с тоской в голосе спросил шеф.
- Придется, к сожалению. Такие сокровища никогда не бывают ничьими. И при этом - всегда свободны…
Мы мчались по ночному городу, тихому и пустому. Слишком тихому. И слишком пустому.
- Слышишь? – спросила я шефа.
- Что?
- Тишину. Она такая густая. Правда?
- Ты лучше скажи, как нам быть дальше?
- С чем? С тишиной?
- Нет. С маленькой. И с нами.
- А что с нами?
Я обернулась. Девочка спала на заднем сидении. Ресницы дрожали в такт резким движениям руля, золотистые волосы рассыпались по сидению, заполонив собой, кажется, все выступы и впадины. Интересно, а если выключить свет, они будут светиться?
- Ты не ответила, - напомнил шеф, внимательно изучая мокрый асфальт под колесами. Мигал светофор, дрожали ресницы, с улицы текла тягучая волна влаги и запах скошенной травы.
- Завтра мы спросим об этом у нее. Она наверняка знает. Как думаешь?
Шеф обернулся и побледнел. Медленно, осторожно он остановил машину и обернулся еще раз.
- Где она? – спросил он меня охрипшим голосом.
- Улетела, - спокойно сказала я. – На свой астероид.
- Я серьезно…
- Так и я серьезно. Неужели ты думал, что она могла родиться здесь, среди глупых и бездушных взрослых? Наивный, честное слово.
- Мы сходим с ума, да?
- Нет, наоборот. Умнеем…
На следующий день мы ехали на работу вместе. По дороге молчали и думали. Конечно, о ней. Одолевали совершенно невероятные вопросы о том, как она долетела? К кому теперь она повернет, какую дорожку выберет? И с чего начнется еще одна история возвращения в мир леденцов и коробок с карандашами?..
Машина резко затормозила.
- Ты чего? – испугалась я. – Этак и мы на астероиде окажемся.
- Знаешь… Я бы не отказался. Честно, – улыбнулся шеф и указал глазами на огромный рекламный щит над шоссе. Он гласил: «Всех, кто вновь научился разговаривать с цветами и считать планеты, мы приглашаем на вечер чудес по мотивам историй о Маленьком Принце». А под надписью фото: малышка с карими глазами и золотыми волосами. Сжимающая книжку с розовой ленточкой между страниц. Она улыбалась и губами, и глазами. И родинка…
- По-моему, мы уже решили, куда пойдем сегодня вечером? – улыбнулся шеф.
- А по-моему, все уже давно решено за нас, милый. Все дороги ведут к звездам, – проговорила я и уткнулась в свои джинсовые коленки.