Район больницы был оцеплен двойным кольцом войск МВД, первое проходило по периметру забора, второе – в километре от него. Приказ был чрезвычайный – не пропускать ни единой живой души внутрь или наружу оцепления, в разговоры с возможными нарушителями не вступать, действовать по уставу караульной службы – вплоть до применения оружия. Солдаты потели в прорезиненных защитных костюмах и противогазах, но снять хотя бы маски боялись. Раздеться, отдохнуть, поесть, покурить и оправиться можно было, лишь пройдя спецобработку в передвижных пунктах-контейнерах, установленных на армейских грузовиках.
Котлован на месте стройки был засыпан, от здания больницы осталась куча строительного мусора, которую издалека, от забора, поливали водой несколько пожарных машин. У ворот стоял штабной автобус с наглухо закрытыми окнами и дверями, рядом была натянута палатка полевого госпиталя, с двойным тамбуром и огромным красным крестом в белом круге на верхнем полотнище.
Внутри палатки на двух хирургических столах, пристегнутые к ним мягкими ремнями, лежали два человека – бывший главврач, Арон Моисеевич, и его пациент, тоже бывший, Беляев Александр Николаевич. Врачи, одетые в блестящие комбинезоны и прозрачные шлемы толпились вокруг мониторов, провода от которых тянулись к столам.
«Невероятно, у них совершенно идентичные энцефалограммы», - произнес один из врачей, невысокий лысый мужчина с пронзительным взглядом черных глаз и властными жестами. Остальные молча внимали говорившему, согласно кивая головами в шлемах.
Арон Моисеевич лежал на столе, закрыв глаза, равнодушный к происходящему вокруг. Изредка его лицевые мышцы судорожно сокращались и тут же расслаблялись, не давая возможности уследить за мелькающими выражениями.
Беляев напротив, постоянно шевелился, извивался на столе, пробуя освободить руки и ноги, бормотал, переходя на крик, и опять затихал. «Это незаконно, я гражданин... Бл..ди, развяжите меня... Дайте мне телефон, немедленно, я должен сообщить...».
В палатку вошел высокий мужчина, военную выправку которого не мог скрыть мешковатый защитный костюм. Заметив военного, врачи непроизвольно построились в шеренгу и застыли. «Ну, что, док, это ваше расщепление сознания, оно заразно?» - спросил он старшего.
«Мы только приступили к исследованиям, нужно время, соответствующее оборудование и специалисты...», - ответил врач.
«Сколько? Времени, специалистов, техники? Говорите конкретней», - перебил военный. «И главное – болезнь заразна?»
«У меня нет точных данных, уверенности, что расщепление не передается...», - начал врач, но военный снова перебил его.
«Понятно. Теперь слушайте меня. Пробы крови, тканей взяли? Вот с ними и будете работать. Да, в нашем Центре. А сейчас немедленно покиньте территорию, автобус у ворот».
«А как же с ними?», - врач обернулся к столам, на которых замерли, прислушиваясь к разговору, главврач и пациент.
«Это наша проблема, у меня приказ», - отрубил военный.
Спустя пять минут после отъезда врачей было снято внутренне кольцо оцепления. Еще через пятнадцать минут внутри палатки возник нестерпимо яркий свет, к небу взметнулся столб огня, земля дрогнула...
Через сутки военные ушли совсем. На месте бывшей больницы остался ровный как стол черный круг спекшейся до стекловидного состояния земли, обнесенный сеткой с желтыми табличками «Опасно! За ограждение не заходить!».
И совершенно посторонней здесь казалась одинокая астра, аккуратно вдетая в ячейки забора.