Если бы заголовок был другим, скажем, «НЕ пройди мимо своего шанса», я бы точно прошел мимо.
В объявлении было:
Тебе есть, что мне рассказать?
Приходи, я послушаю.
Малая морская 7, кондитерская «Буше», дальний столик у окна.
С двух до четырех каждый день, кроме воскресенья и понедельника.
А. Похлебин
P.S. Если мне понравится, я подарю тебе свою книгу.
P.P.S. Для девушек ограничение по времени.
Я сорвал листок со стены и, не складывая, сунул в карман куртки. Оглядел обе стороны пустого коридора. Подумал: «Вот так вот, наверное, и воруют». Посмотрел на часы - 14 часов 22 минуты ленинградского времени. Подумал: «От института до метро пять минут, от «Техноложки» до «Гостиного двора» - десять, еще минут пятнадцать на маршрутке, так что, если повезет, в кондитерской «Буше» я буду к трем…» и побежал.
14 часов 31 минута. Я стоял на одной ноге в плотно набитом вагоне метро. Кто-то тяжелый и длинный навалился сзади, я выбрался из-под него и протиснулся к дверям. В голове замигала красная лампочка: «Что я ему расскажу? Я расскажу Похлебину что?»
Я вспомнил, как в последний раз был в Москве, и на станции метро «Арбатская» мне встретился Курехин. Самый настоящий, живой, Сергей Курехин в кожаной куртке с меховым воротником. Я тут же развернулся и пошел за ним, но возле самого эскалатора остановился и подумал: «Зачем? Что я скажу ему? Попрошу автограф? Пожму руку? Спрошу, как мне жить дальше?» Я стоял и смотрел, как кожаная куртка с меховым воротником медленно уплывает вверх, потом меня пихнули в спину, я обернулся, а когда снова посмотрел на эскалатор, Курехина там уже не было.
«Теперь все будет не так…, - думал я, - это шанс, увидеть, поговорить с великим…, нет, пусть не с великим, но уж с известным человеком-то точно, моим кумиром… И я его, этот шанс, использую, какого бы стыда мне это ни стоило… Но, все-таки, что я ему расскажу?»
14 часов 46 минут. К моменту моего выхода на поверхность этот вопрос от многократного повторения потерял всякий смысл, но ответа на него все равно не было. Не-бы-ло.
«Я просто посмотрю на него, и все. - Подумал я малодушно. - Из окна посмотрю и все. Или зайду внутрь, возьму «американо» и какой-нибудь тортик, сяду у окна ближе к выходу…»
В маршрутке мест не было, и я ехал стоя, для устойчивости упираясь холкой в потолок. Полная гражданка, которую я нечаянно задел тубусом, обозвала меня Годзиллой.
- У кондитерской «Буше», - крикнул я водителю и не узнал свой голос.
15 часов 04 минуты. Маршрутка остановилась прямо напротив дверей кондитерской. Я вылез, посмотрел на окна и в самом крайнем увидел его.
Он был в надвинутой на одну бровь шляпе и с трубкой в зубах. Ровно таким он смотрел на меня с оборота любой из его книг.
Я вошел внутрь и двинулся к стойке. Некая чудовищная сила стремилась повернуть мою голову направо, к его столику. Но я справился. Дошел до стойки, не взглянув туда.
- Пожалуйста, «американо» и чизкейк, - сказал я девушке за стойкой.
Девушка постучала пальчиками по клавиатуре кассового аппарата.
- С вас пятьдесят четыре семьдесят.
Я протянул ей полтинник и пять рублей мелочью.
- Присаживайтесь, я вас позову, - сказала девушка и отвернулась.
Теперь я имел полное право посмотреть. Медленно повернул голову и на секунду встретился с ним взглядом. «Хорошо, что у меня в руках не было подноса, - подумал я, - а то бы обязательно выронил».
Свободный столик был всего один, следующий за похлебинским. Я пошел к нему, боковым зрением пытаясь разобрать, кто же там у него сидит. Куртку и рюкзак положил на один стул, тубус на второй, а сам сел на третий, лицом в Похлебину.
Похлебин говорил с девицей, со спины понятно, что толстой. Точнее, говорила она, он молчал. Лица я его не видел, из-за огромной, похожей на шапку британского гвардейца девичьей шевелюры мне была видна только его шляпа.
- …сначала он звонил мне каждый день, по нескольку раз, узнать, как я там, - доносилось до меня, - потом реже, где-то раз в два дня, а после вообще перестал звонить…
«Боже, как он это все слушает», - подумал я.
- …я ждала его четыре месяца, потому что мы с ним познакомились четвертого апреля девяносто четвертого года, потом еще четыре, но он не вернулся. А через год, седьмого мая девяносто седьмого я встретила Виктора, и мы сразу поженились. Конечно, не в тот же день, прошло три месяца, но что такое три месяца! Ерунда, так что можно считать, что сразу. До сих пор живем…
- «Американо» и чизкейк! – послышалось со стойки.
Я встал, забрал поднос с заказом и медленно пошел обратно. Когда я приблизился к своему столику, девицы уже не было. Похлебин сидел один. Перед ним стояло несколько пустых чашек, рядом лежала книга, на ней кожаные перчатки.
Я поднял глаза на Похлебина.
- Вы ко мне? – спросил он, как мне показалось, устало.
- К вам, Андрей Васильевич, - выдавил я, - можно?
Он рукой пригласил меня к столу. Вышло это у него весьма изящно, будто мы не в кондитерской были, а на балу.
Я поставил поднос на свободный участок стола и осторожно приземлился на краешек теплого после толстушки стула.
- Вы курите? – спросил Похлебин.
Я кивнул.
- Не сочтите за нахальство, угостите сигареткой… видите ли, я табак дома забыл. – Похлебин улыбнулся.
Я достал из кармана «Золотую Яву». Открыл. Внутри оказалось две сигареты.
- Покурим? – усмехнулся Похлебин и вынул одну.
Я достал вторую и скомкал пустую пачку. Похлебин дал мне прикурить от загнутой трубочной зажигалки и прикурил сам. Я затянулся. Выпустил дым вниз, в просвет между столом и собственным пузом.
- Знаете, Андрей Васильевич, - начал я, не глядя на него, - на самом деле…
- Не надо, - перебил он, - все и так понятно.
Похлебин выдохнул дымом и прикрыл глаза.
- Я очень устал от всех этих историй, - сказал он, - у всех одно и тоже. Либо сопли, либо дешевая мистика. Пришельцы. Приведения. Духи умерших предков. Параллельные миры из кухонных окон. Я устал…
Дымок от его сигареты тянулся вверх, где расплывался почти что ядерным грибом. Мне показалось, что Похлебин говорит и ведет себя совершенно естественно, как по-настоящему усталый человек, по крайней мере, у меня не возникло подозрений в его неискренности. Меньше всего это было похоже на наигрыш.
- Извините, тогда зачем все это? – немного осмелев, спросил я.
Похлебин слега дернулся, будто я его разбудил.
- Извините, не понял. Что, все?
Я полез в карман куртки и достал оттуда мятый листок с объявлением. Протянул его через стол Похлебину.
- Ах, это…, - Похлебин виновато улыбнулся, - так, неудавшийся эксперимент. Хотел попробовать метод Трумэна Капоте, да все прахом… никогда бы не подумал, что в Питере столько неуравновешенных девиц с завышенной самооценкой.
Похлебин еще раз улыбнулся. Вышло это у него довольно мило и даже, я бы сказал, беззащитно. Я улыбнулся ему в ответ.
- Давайте лучше я расскажу вам свою историю. – Вдруг сказал он. - Хотите?
Я кивнул.
- Тогда для начала: Андрей, - Похлебин протянул мне бледную, цвета мороженой курицы, ладонь.
- Валентин, - я привстал и легонько сдавил холодную кисть.
Положение мое из стыдного вдруг превратилось в непонятное. Меня бы следовало изгнать с позором, ан нет, наоборот, оставили и предлагают выслушать. Меня – студента второго курса технологического института, и кто – Андрей Похлебин, известный на всю страну писатель. Это, конечно, лестно, но уж как-то подозрительно…
- Итак, Валентин, рассказать я хотел вот о чем, - начал Похлебин. – Как вы знаете, повествование в книгах обычно ведется либо, как говорил мой дед, от лица «божьего», то есть третьего, либо от лица первого. Во втором случае все понятно – человек якобы описывает то, что случилось с ним в прошлом – а вот с первым, не очень. В детстве это не давало мне покоя. «Откуда он знает, что сделал другой человек, когда вокруг никого не было? Или о чем тот подумал?» – вопросы эти изводили меня. Это даже стало своего рода манией. Помнится, я до истерики замучил ими нашу «русичку». Ответ, как вы понимаете, оказался прост: он, писатель, все это придумал, от начала и до конца. Другими словами, того, что написано в его книге, в реальности никогда не происходило.
Похлебин раздавил окурок в блюдце.
- Прошло много лет, пока я ни понял, что тут не все так прозрачно… Тогда я уже знал, что писатель не только придумывает, но и подсматривает, подслушивает, заимствует, одним словом, свои сюжеты, но то, что некоторым из писателей удается посмотреть на мир глазами других людей, мне рассказал один приятель, переводчик по образованию.
Разумеется, сначала я ему не поверил. Я же по образованию инженер – механик, верю в Дарвина, я – материалист, в конце концов. Кроме того, доводы моего приятеля были беспомощны: «на одном воображении и плагиате далеко не уедешь, - говорил он мне, - просто тем, кто несет печатное слово, бывает кое-что позволено, чего другим и не снилось. И нам с тобой тоже». Я знал, что он пытался писать, и поэтому можно было предположить, что он попросту завидует… Но прошло время и мне пришлось ему поверить. На собственном опыте убедился, так сказать…
Похлебин сухо закашлялся в кулак.
- Извините, Андрей Васильевич, - осторожно спросил я, когда его отпустило, - а что значит «посмотреть на мир глазами других людей»?
- То и значит. – Покрасневший после кашля Похлебин развел руками. - Вы как будто в другого человека влезаете и его глазами смотрите.
Он посмотрел мне в глаза и снова беззащитно улыбнулся.
- Похоже, молодой человек, вы мне не верите.
- Вы знаете, не верю, - сказал я и испугался.
- Это нормально. Мне никто не верит. Но это – чистая правда. Кстати, вы никогда не чувствовали, что у вас внутри кто-то есть?
- Извините?
- Я в том смысле, не казалось ли вам, что вас кто-то подслушивает, когда вы думаете? Это как чувствовать, что вы не один, когда вокруг никого нет.
Я задумался. Если бы меня об этом спросил кто-то другой, я бы, наверное, послал его куда подальше, но тут… На самом деле, у меня был один случай, когда мне было очень стыдно за свои мысли, но не потому, что они были настолько низкими, или еще чего, просто мне вдруг показалось, что кто-то меня слышит, пока я думаю. Я тогда испытал очень необычное и весьма неприятное ощущение, но об этом случае добросовестно забыл. А вот теперь вспомнил.
- Что, было? – Похлебин оживился, - по глазам вижу, что было!
Я несколько напрягся, но тут же размяк.
- Было, - сказал я, - мы тогда с моей девушкой поссорились. Несколько дней не разговаривали, и в один из таких дней я подумал о ней, и мне показалось, вернее я почувствовал, что она меня слышит. Да, именно, слышит.
Похлебин резко посерьезнел.
- Вы потом говорили со своей девушкой об этом? – спросил он.
- Не помню, кажется, нет.
- А теперь можете спросить?
- Нет, что вы! Тогда мы помирились, но потом снова расстались. Я ее уже год не видел.
- А телефон ее у вас есть? – не унимался Похлебин.
- Вы хотите, чтобы я ей позвонил? И что я у нее спрошу?
- Попросите ее рассказать о том случае, спросите, действительно ли она вас «подслушала».
На секунду я подумал, что это шутка, но, посмотрев Похлебину в глаза, понял: ни фига это не шутка. Совсем наоборот, серьезнее некуда. Придется звонить.
Я достал из кармана телефон и стал листать записную книжку, соображая, на какую букву она может у меня быть записана.
- Вот, нашел: «Svetka Ru», это она и есть, Румянцева Света. – Сказал я, и добавил: - Моя бывшая.
- Ну, так чего ждешь, набирай скорее! – почти заорал Похлебин.
Я нажал на зеленую кнопку и приложил телефон к уху. На Похлебина не смотрел – было стыдно. Пока шли гудки, я чувствовал, как краснею.
- Ало, - сказала трубка, - ало, я слушаю.
- Свет, - сказал я, - здравствуй.
- Привет, а кто это?
- Свет, это я, Валя. Валентин.
В трубке повисло цифровое молчание. Я подумал, что она не хочет со мной говорить и сейчас отключится. Такой исход избавил бы меня от объяснений – что с нее возьмешь, не хочет разговаривать и все. Для верности я сказал пару раз: «Ало-ало», но тут трубка неожиданно ожила:
- Привет, Валь, я в лифте была - не слышно ничего – теперь вышла. Что случилось?
- Ничего не случилось. Я просто спросить хотел…
- Спрашивай.
Я глубоко вдохнул, закрыл глаза и представил Светкино лицо.
- Помнишь, тем летом мы с тобой поссорились и где-то неделю не разговаривали?
- Две недели.
- Что?
- Я говорю, мы не разговаривали тогда две недели, - сообщила Светка.
- Хорошо, пусть две недели, - согласился я, - ты случайно не помнишь, за эти две недели у тебя ничего такого не происходило?
- Я ни с кем не встречалась, я же тебе говорила…
- Свет, я не об этом… понимаешь, я тут вспоминал то время, и мне показалось… как-то раз вечером, когда я был совсем один, я почувствовал… что ты у меня в голове, в смысле, что ты слышишь, о чем я думаю…
Я глубоко вдохнул, выдохнул и посмотрел на Похлебина. Тот одобрительно кивнул и показал мне отогнутый большой палец.
- Было дело, - сказала Светка спокойно, - где-то числа двадцатого июня, или двадцать первого. Извини, не знаю, что на меня тогда нашло.
Честно сказать, я был несколько ошарашен ее признанием.
- Свет, а ты помнишь, что… ну…
- Что я у тебя подсмотрела? Помню, конечно. Ты думал о сексе, и, как мне показалось, со мной… уж не знаю, Валь, чем ты тогда занимался…
Мне стало так неприятно, что захотелось бросить трубку и уйти отсюда подальше. Похлебин, видимо, уловил мое настроение и показал жестом, что надо держаться.
- Свет, извини, а каким образом?
- А ты, что, забыл? Я тебя как-то раз даже научить пыталась, а ты еще выпендриваться начал. Помнишь? «На хрена мне твои гляделки?» Помнишь?
И я вспомнил. Вспомнил, как Светка мне пыталась объяснить, как это надо делать. Что надо сесть напротив другого человека и смотреть ему в левый глаз, не отрываясь.
- Ну, и он тебе, соответственно, тоже в левый глаз смотрит, - говорила она, - пять минут смотрит, десять, у вас уже слезы текут, а потом – бац – и вы вдруг вместо того человека напротив видишь самого себя. В первый раз это очень страшно.
Мы сидели с ней голые на ковре, в квартире ее родителей и пили «Балтику». Из колонок дудел Светкин любимый «De Phazz». Разумеется, я тогда не поверил ни одному ее слову, но все же пару раз поддался на уговоры и поиграл с ней в эти самые «гляделки».
- Вот тогда я и протоптала к тебе дорожку, - сказала Светка в трубку, - извини, конечно…
- Понятно, - ответил я, хотя мне очень многое было непонятно.
Наступила пауза. Я слышал, как Светка дышит в трубку.
- Валь, ты что, хочешь со мной помириться? – вдруг спросила она.
Ее вопрос поставил меня в тупик. Мириться я с ней не хотел, даже не думал об этом. Но раз пошла такая пьянка…
- Я просто подумал… ты понимаешь…, - начал я.
- Я тоже о тебе думала, - не дала мне опомниться Светка, - вчера. Может, встретимся, поговорим? У тебя сегодня вечером что?
- В общем, ничего, я все задвинул.
- Тогда в пять, где всегда. Okay?
- Хорошо. В пять, где всегда.
- Ну все, пока, мне уже бежать надо.
- Пока, Свет…
И тут я понял, что уже давно смотрю Похлебину в глаза, точнее, в его левый глаз, а он, смотрит в мой. Я хотел, было, отвести взгляд, но у меня ничего не вышло, мои глаза что-то удерживало смотрящими в одну точку. И я смотрел, смотрел и смотрел в серый с зелеными прожилками похлебинский глаз, пока вместо него ни увидел свой, карий, за окуляром очков.
«Господи, какие же у меня заляпанные очки», - подумал я, и моя рука полезла в карман за платком. Тут вместо себя самого я увидел какую-то мрачную комнату со старой мебелью, огромную пыльную люстру под потолком, в которой горела только одна лампочка, перекошенную на один бок пальму в деревянной кадке, и, лежащую на низкой кровати седую женщину. Женщина спала. Она по самый подбородок была накрыта одеялом в несвежем на вид пододеяльнике, так что мне было видно только ее лицо. Одеяло периодически немного поднималось и опускалась. Я втянул носом воздух и остро почувствовал запах лежачего больного, и тут все исчезло.
- Хваткая девица, - громко сказал Похлебин, - времени даром не теряет. – Валентин, вы о чем-то задумались?
Я тряхнул головой, но только что увиденные образы не желали просто так убираться оттуда. Я тряхнул головой посильнее, так, что слетели очки. В этот миг все вернулось обратно: интерьер кондитерской, мой поднос с чашкой кофе и недоеденным чизкейком и запах табачного дыма, разве что где-то сверху еще болтался призрак пыльной люстры. Я еще раз тряхнул головой.
Когда с видениями было покончено, я нацепил очки обратно (по счастью, они упали в салфетки и не разбились) и сфокусировал взгляд на Похлебине. Он улыбался какой-то странной, нехорошей улыбкой.
- Что ж, мне пора домой. Вот вам книга на память, - Похлебин протянул мне томик «Мастерской Иакова».
Я взял несколько раз прочитанную мной книгу и с хрустом раскрыл ее на первой странице. Прочитал: «Валентину от автора с наилучшими пожеланиями», и размашистая подпись: «А. Похлебин».
Похлебин не спеша поднялся, застегнул пальто. Я тоже встал.
- Прощайте, Валентин, - сказал он, но руки не подал, - приятно было поговорить.
- Взаимно, Андрей Васильевич, - ответил я на автомате, - спасибо за книгу, теперь все лопнут от зависти.
- Не за что, - Похлебин приложил два пальца к шляпе, - адиос, амиго!
Он вышел из-за стола и направился к выходу. Около стойки раскланялся с официантками. Я проводил его взглядом до двери, затем быстрым шагом пошел за ним. Похлебин вышел на Малую Морскую и повернул в сторону Невского.
- Это была ваша мать? – крикнул я ему вслед, но он даже не обернулся.
С того времени прошло три месяца. Позавчера я закрыл сессию и теперь загораю на балконе топлесс. Пива у меня еще две бутылки в холодильнике и одна початая в руке.
Мои новые отношения со Светкой продержались всего неделю – видимо, верно то, что разбитую чашку нельзя склеить. В настоящее время я совершенно один, чему, если честно, я даже рад.
«Мастерскую Иакова» я с тех пор так ни разу и не открыл. Подарил ее на день рождения одной моей знакомой, фанатке Похлебина. Радости было полные штаны. Сам же я неожиданно не только потерял к его произведениям всякий интерес, но даже стал испытывать ко всему, что с ним связано, физическое отвращение. Все его книги, какие были в доме, раздал знакомым – выкинуть на помойку рука не поднялась.
Теперь о главном. Через неделю после той встречи в кондитерской я заметил, что меня «подслушивают». Это действительно было схоже с ощущением, когда находишься один в пустой квартире, а кажется, что в ванной или где-то еще кто-то есть. Потом, еще через неделю, это повторилось и с тех пор стало происходить регулярно раза два – три в неделю.
Оно влетает в мою голову внезапно, словно ветер, сидит там минут пятнадцать и также внезапно исчезает. Сегодня оно уже у меня было. Утром, часов в десять.
Одного не понимаю, зачем ему это нужно.