Место действия, события и персонажи
вымышлены автором; любые совпадения
с реальностью случайны.
Дорога
Как говорится, ничто не предвещало. Мы ехали в полевую партию для проверки её готовности к началу нового полевого сезона. Конечно, нам следовало насторожиться давно, вскоре после того, как мы съехали с трассы. Дело в том, что парадоксальным образом Впадина, обозначенная на картах как полупустыня (и это правда) – одно из самых мокрых мест на планете. Эта опаляемая безжалостным солнцем овражистая местность в южной части провинции Хальм Тангч расположена на дне исчезнувшего пролива, некогда соединявшего Гирканское озеро, Синее и Негостеприимное моря и разделявшего два континента. Вследствие движения тектонических плит пролив время от времени оживает, возникают не обозначенные на картах бездонные озёра с прозрачной солёной водой (пить её нельзя), соединённые протоками; ни обойти, ни объехать которые невозможно. Иногда озёра внезапно разливаются, покрывая огромные пространства; затем столь же внезапно исчезают. Наблюдаются приливно-отливные явления. Поднявшийся ветер может за несколько часов перегнать воду на несколько километров в сторону, затопив недавно проезжие дороги. Встречаются густые заросли трёхметрового тростника, в которых легко заблудиться; хорошо укатанные грунтовые дороги часто ведут в никуда и внезапно растворяются в тростниках. Там, где нет воды, земля покрыта сухой травой; непогашенные спичка или окурок почти неизбежно вызывают губительный степной пожар. Ночью по этой земле ходить нельзя – она кишит змеями. Изрытая каналами местность представляет собой лабиринт, в котором легко бесследно сгинуть от огня, жажды, хищников, ядовитых гадов и лихих людей. Жители этих мест сооружают только временные обиталища вследствие остро ощущаемой здесь зыбкости бытия. Однажды тектонический жёлоб снова разверзнется и эти места вновь поглотит море.
По этой причине передвигаться в этой местности лучше по основным трассам; поначалу мы так и делали. Мы проехали Бетонный мост; потом, за посёлком Зултурган - Железный мост; потом, возле посёлка Бургла - Дырявый мост. Пока всё шло хорошо, но тут на дороге мы заметили сине-белый автомобиль и возле него одинокую фигуру.
Гиббон
-Спокойно, - сказал водиле Николай, начальник отдела разведочной геофизики: он у нас был за старшего.
На дороге стоял гиббон. В передних лапах гиббон держал радар и полосатую палочку – символы принадлежности к стае. Гиббон был один, что случается редко – гиббоны избегают нападать на людей в одиночку. Выглядел он помятым и грязноватым - видимо, гиббон давно не отнимал у людей денег и поэтому чувствовал себя плохо; он даже нетвёрдо стоял на задних лапах – заметно было, что ему очень хочется опуститься на четыре. На его обросшей рыжей шерстью морде явно просматривались следы похмелья. Скорее всего, у него началась ломка; по этой причине он и вышел на дорогу в одиночку в поисках лёгкой добычи.
Обитают гиббоны в уродливых угловатых сооружениях вдоль дорог, хотя засады на людей они могут устраивать в самых неожиданных местах; впрочем, опытные водилы эти места хорошо знают. Вообще-то охотничьи повадки гиббонов общеизвестны и детально описаны в специальной литературе; общеизвестны также и правила поведения при встрече с гиббонами, направленные на минимизацию ущерба от этой встречи. Собираясь напасть на человека, гиббон прежде всего стремится выяснить род деятельности потенциальной жертвы на предмет её принадлежности к недосягаемым для гиббонов сословиям; юристов и журналистов они иногда даже отпускают, не желая рисковать. На представителей власти гиббоны никогда не нападают. К прочим людям гиббоны беспощадны и не успокаиваются до тех пор, пока не убедятся, что жертва отдала им все свои деньги.
Когда гиббон надевает человеческую одежду, он становится почти неотличим от человека. Отличить можно, заговорив с ним: гиббоны говорят плохо и только о деньгах, или о том, что с деньгами связано. Проведенные тщательные исследования показали, что, несмотря на внешнее сходство и биологическую близость, гиббоны не могут быть отнесены к виду хомо сапиенс вследствие отсутствия способности к созидательной деятельности и даже зачатков того, что принято называть моралью. В то же время большой ошибкой было бы преуменьшать сообразительность гиббонов. Некоторые из них умеют даже писать, хотя и безграмотно; а при охоте на людей с целью добывания денег проявляют изрядную изобретательность. В этом я однажды убедился после того, как гиббонский патруль напал на нашего водилу, мотивируя это следующим образом: «Машины скрылись за перегибом рельефа в одном порядке, затем показались в другом; значит, был совершён обгон; а он в этом месте запрещён». Просчитать дорожный эпизод на расстоянии нескольких километров при отсутствии визуального контакта – это вам не планету вычислить «на кончике пера».
Гиббоны могут спариваться с людьми и даже давать потомство (при мысли о совокуплении с самкой гиббона меня передёрнуло), которое не обязательно становится гиббонами. Стаи гиббонов пополняются в основном за счет маргиналов – окончательно опустившихся людей, которых отвергает даже так называемая криминальная среда.
Гиббоны обладают невероятной способностью к адаптации к любым природно - климатическим условиям: как только в отдалённом северном посёлке появляется хотя бы один автомобиль, туда немедленно мигрируют гиббоны и начинают упорно преследовать водил, требуя денег. На пешеходов гиббоны нападают редко, хотя бывают и такие случаи. На меня однажды среди бела дня на городской улице напала небольшая гиббониха (это была явная подстава: в стороне притаились несколько крупных самцов) и стала что-то лопотать о правилах перехода. Помня главное правило – не показывать гиббонам деньги (при виде денег они теряют остатки и без того скудного рассудка и ведут себя неадекватно) – я отделался тем, что отдал ей заблаговременно припасённую в нагрудном кармане купюру.
В этой раздираемой противоречиями стране, недавно возникшей на обломках некогда великой империи и утратившей нравственные ориентиры, на роль национальной идеи вполне может претендовать всеобщая ненависть населения к гиббонам – воистину всенародная, не знающая этнических, социальных и религиозных различий.
Оценив обстановку, мы вышли из машины сразу все четверо и решительно направились к гиббону. Николай на ходу полез в карман за сигаретами, как бы невзначай демонстрируя револьвер на поясе.
-Мы скорость не превышали, - не дожидаясь нападения, сказал водила – трое свидетелей.
Гиббон попытался апеллировать к показаниям радара.
-Он у тебя неисправен, - не глядя на него, решительно сказал Николай.
-А выпивали давно? – с надеждой спросил гиббон водилу.
-Совсем не пью, - твёрдо ответил тот.
Гиббон почесал грязной передней лапой шерсть на толстой опухшей морде. Ему очень хотелось денег. Он уже почти не контролировал себя и в таком состоянии был опасен. Николай распахнул куртку: жарко, мол.
-Ну дай стольник, - уже просящее-безнадёжно сказал гиббон.
-Нет у нас денег.
Гиббон понял, что не проканает, примирительно улыбнулся – ну, дескать, все же всё понимают – и отошел к своему автомобилю.
Мы не обсуждали этот вполне заурядный эпизод; но он нас насторожил – мы были не в своей провинции, и следующая встреча с гиббонами могла окончиться не так благополучно.
Кошара
-До подбазы уже недалеко, давай срежем, проедем напрямую, - решил Николай.
Через два часа езды по просёлку пейзаж неуловимо изменился: выжженная степь, чахлое деревце, ржавый скелет легковушки, чьи-то кости, битые кирпичи… Столб с обрывками проводов, на столбе стервятник… Жара, воздух дрожит, марево. Вскоре мы поняли, что заблудились. Стремительно вечерело, похолодало.
-Горючее кончается, - сказал водила.
-Давай к тем огням, - показал направо Николай.
Мы выехали к скотоводческой кошаре. Посигналили, помигали фарами. Из машины не выходили – нас сразу же обступили огромные полудикие кошарные псы и молча смотрели на нас пустыми глазами киллеров. Да и вообще здесь это не принято – без приглашения выходить из машины. Не сразу из темноты выдвинулся небритый южанин, ещё один встал в стороне, на границе видимости; руки у обоих были в карманах. То, что там оружие, не вызывало сомнений.
На карте кошары имеют названия на северном языке, хотя самих северян здесь уже давно нет – сильные и здоровые сгинули в войнах, терзавших страну около ста лет; ущербное потомство больных и калек, уцелевших потому, что не могли воевать, утратило дух нации, убежало на запад или декадентствовало в городах, стремительно вымирая – дети у них почти не рождались. И на улицах городов всё больше рослых южан и всё меньше хилых северян с явным отпечатком подорванного генофонда в облике. Свой язык они стали забывать, бравируя знанием западного. Случайно сохранившихся в этих местах северян выгнали южане. Свою страну, свой народ и самих себя северяне не любили и поэтому не могли оказать сопротивления сплоченным по родовому признаку южанам.
Впрочем, экспансии южан не могла противостоять и беззубая западная демократия – запад быстро заселяли выходцы из центральной Гондваны, вытесняя коренных обитателей и навязывая западу свой менталитет и обычаи.
Мы вежливо расспросили дорогу, хозяин кошары вежливо ответил. В этих местах все вежливы – до поры, на всякий случай: никогда не знаешь, что у твоего собеседника в кармане и что на уме.
Когда мы отъехали от кошары, самый мелкий из псов увязался за нами: заходился истерическим лаем, упорно бежал рядом, заглядывал в окно, делал вид, что бросается на капот, пытался укусить колесо – выслуживался перед стаей; видимо, новичок был озабочен тем, чтобы поставить себя в обществе. Водила вдруг остановил машину, неторопливо открыл дверку и, глядя псу в глаза, миролюбиво сказал с южным акцентом: «захады». Пёс замолк на полугаве, осознав комизм ситуации, смущённо поджал хвост и под нашими насмешливыми взглядами потрусил обратно.
Следуя полученным указаниям, мы пересекли по дамбам несколько каналов и вскоре увидели светящиеся окошки вагончиков – это была полевая подбаза одной из наших сейсморазведочных партий.
Подбаза
Мы въехали на территорию подбазы сейсмопартии и остановились в центре прямоугольника, ограниченного выстроенными вагенбургом балками на колёсах. Раздались приветственные голоса, к машине подошли люди. Я открыл дверку и хотел было выйти, но замер и втянул ногу обратно. Напротив дверки неподвижно стоял и смотрел на меня взглядом удава Каа здоровенный пёс. Пахан, понял я.
Когда организуется подбаза сейсмопартии в летнем полевом сезоне, местные бродячие собаки формируют оперативную временную бригаду по её охране. Стрелки по теме раздела сфер влияния проводятся собаками вдали от людей; на базу партии является уже укомплектованная бригада с вожаком (паханом) и, не вступая в бессмысленные переговоры с персоналом партии и вообще не обращая на него (персонал) внимания, спокойно и деловито приступает к несению службы - распределяется по постам, налаживает связь и взаимодействие. Опытные сотрудники партии также хорошо понимают правила и не вмешиваются в процесс. Новичкам правила наскоро разъясняют во избежание. Плата за услуги необременительна и взимается трижды в день - возле столовой. Проходит день, два - всё; подбазу можно не охранять. Ни зверь, ни посторонний человек приблизиться к вагенбургу не могут - р-р-разорвут. Сторож абстрагируется и занимается своими делами в соответствии с состоянием души: выращивает гладиолусы или почитывает «Философию религии» Гегеля. Впрочем, должность сторожа не вполне синекура, ему оставляют обязанность поднимать шлагбаум на въезде на территорию базы – лапами это делать проблематично.
При приезде в партию командированного и вообще постороннего, его независимо от должности (перед паханом все равны), прежде всего, ещё до встречи с начальником партии, представляют пахану – подводят и говорят: «свой». Самостоятельно выходить из автомобиля командированному не следует, это чревато. Пахан около минуты внимательно смотрит командированному в глаза, если сомневается – подходит и нюхает. Это очень важный момент, его надо выдержать с душевной твёрдостью. Потом пахан делает неуловимое движение хвостом – нет-нет, не взмах – это несовместимо с его высоким социальным статусом; он только чуть отклоняет его в сторону – это означает: «ладно, пока живи, с-сявка, съедим позже». После чего теряет к визитёру интерес и тот на время пребывания в партии может чувствовать себя под снисходительно-презрительным покровительством бригады. Всё же перемещаться по территории подбазы ему желательно в сопровождении кого-либо из постоянных сотрудников партии.
В структуре бригады присутствуют элементы социальной защиты: в обязательном порядке среди личного состава имеется мелкая слабосильная собачонка либо трёхлапый покрытый боевыми шрамами ветеран, которые чрезвычайно ревностно выполняют функции разведки и контрразведки, наблюдения и оповещения; получая пищевое довольствие наравне с прочими.
Внедрение постороннего пса в состав укомплектованной оперативной бригады полностью исключается. Личный состав бригады может сохраняться постоянным в течение нескольких полевых сезонов.
Пришлось наскоро свершить ритуал представления. Опытный пахан по неуловимым признакам мгновенно определил, что приехали не новички, и равнодушно отвернулся. Теперь можно было зайти к начальнику партии.
Начальник партии
В вагончике начальника партии всё было приспособлено для относительно комфортного существования в полевых условиях – ковёр на полу, спальный отсек, душевой отсек, рабочая зона, компьютер, кондиционер, бар, холодильник, телевизор со спутниковой тарелкой. Чистота и порядок; после дня мытарств по степи мы даже слегка растерялись в таком уюте. В джипе начальника партии тоже всё было устроено со вкусом, включая два спальных места.
Начальник партии Тихонов – огромный высокий мужик – увлекался подводным плаванием и повсюду таскал за собой акваланг. Увлечение это достигало уровня профессионализма – он несколько раз занимал призовые места в соревнованиях дайверов на первенстве страны. Плавал он как рыба. На спор (на ящик коньяка) он со связанными за спиной руками переплывал реку Даикс в месте гибели популярного героя гражданской войны – ему хватало для этого двух вдохов. Свой распорядок жизни Тихонов строил по Порфирию Иванову. По утрам вся партия выходила смотреть, как огромный начальник в любую погоду выливал на соё могучее тело два ведра ледяной воды.
Я вспомнил, что в детстве мать показывала мне легендарного Порфирия Иванова на улицах моего родного города на берегах Танаиса – крупный седобородый мужик ходил по городу в одних трусах и босиком; горожане на него внимания не обращали – привыкли.
Тихонов внимательно посмотрел на нас и без лишних разговоров извлёк из холодильника бутылку перцовки, что нас крайне удивило – все знали, что в его партии сухой закон; за употребление спиртного он своих работников увольнял безжалостно; бутлегеров изгонял. Для визитёров было сделано исключение; видимо, наш потрёпанный вид смягчил даже каменное сердце начальника партии и он решил прибегнуть к крайним средствам реанимации.
Надо сказать, что основания для введения сухого закона у Тихонова были веские – иначе он не смог бы работать.
Водка
Обстановка в полевой партии, где начальнику не доставало твёрдости или желания ввести сухой закон, меня всегда угнетала. Общение с верблюдами и пьяницами деформировало психику – хотелось наплевать на всё и напиться. Как правило, дело в конце концов кончалось плохо для самого же начальника, т.к. пьянство принимало весьма затейливые формы. Пропивание заработанных денег (с полевым довольствием - немалых) в партии происходило поэтапно и было жёстко регламентировано:
- закупка на всю оставшуюся после раздачи долгов сумму водки и её употребление. Бутылки («пушнина» на жаргоне алконавтов) аккуратно складировалась в качестве неприкосновенного общественного запаса под вагончиком, который из-за его длины, цвета, состава обитателей и наличия запаса «пушнины» назывался «зелёный змей»;
- когда кончались деньги, обитатели вагончика сдавали «пушнину» и на выручку скупали в аптеках спиртосодержащие препараты;
- аптечные склянки снова сдавали в аптеку и цикл повторялся по нисходящей.
По такой схеме удавалось дотянуть до следующей зарплаты. На моей памяти система дала сбой только раз, когда один отщепенец сам тайком сдал «общак» и пропил выручку в одиночку. Цинизм этого антиобщественного деяния потряс даже чёрствые души полевиков. Ренегата линчевали, но было поздно.
Пьяных, которых вовремя не спохватились, заметало песком – из покрытого эоловой рябью бархана торчали только нос и ботинки. Пьяные падали в отстойник с буровым раствором и засыхали в нём, превращаясь в глиняные статуи. Случались и летальные исходы.
Так что у Тихонова, по существу, выбора не было.
ВВ и СВ
Наутро Николай в силу служебного долга – ну и мы вслед за ним – отправился проверять взрывсклад, где хранились ВВ – взрывчатые вещества, и СВ – средства взрывания, то бишь детонаторы. Здесь у Тихонова всё было организовано чётко. Склад охраняли мрачные мужики с помповыми ружьями; с учётом поддержки не ведающих страха четвероногих волонтёров это было серьёзно. Мне вспомнилось, насколько легче к этому делу относились в недавние разудалые времена империи, железной рукой наводившей порядок на своих необъятных просторах.
Как-то раз мы отправились за взрывчаткой на ближайшую железнодорожную станцию. Несколько часов мы разгружали вагон с ВВ. Круглые ярко–жёлтые болванки тротила были упакованы в мешки весом по двадцать шесть килограммов. Жара, земля усыпана крошками тротила, едкая тротиловая пыль в глазах, на зубах, на всём теле. Набили полный кузов грузовика, влезли сами, развалились на тёплых от солнца мешках и закурили. На переезде нашего водилу попросил подвезти полицай. Когда водила сказал ему, что везём взрывчатку, он полез проверять. Увидев кузов, доверху наполненный мешками с надписью «взрывается» и спящего на них мужика с дымящейся сигаретой в зубах и коробкой детонаторов на животе – для амортизации – полицай, не меняя выражения лица, очень осторожно слез с колеса и медленно, спиной вперёд, отошел от машины. Водила пожал плечами, и мы поехали дальше. Я оглянулся: на фоне заката маячил окаменевший полицай.
Да и вообще в те забавные времена отношение к ВВ было легкомысленное. Например, в конце полевого сезона, чтобы не везти неизрасходованные ВВ и СВ обратно на склад, устраивали «салют» - складывали штабелем мешки с болванками, ящики с шашками и… Смотрелось здорово. Были и мрачные эпизоды – один из взрывников, будучи в растрёпанных чувствах на почве отсутствия взаимности со стороны местной пейзанки (ну и, само собой, в изрядном подпитии), сел на два мешка с болванками (пятьдесят два кигограмма), нажал на кнопку СВМ (сейсмической взрывной машинки) и растворился в эфире.
Профиль
Полдня сейсмобригада разматывала кабели и устанавливала геофоны. Под вечер пастухи-южане прогнали по отлаженной приёмной системе стадо мутонов и всё пришлось начинать сначала. Пока операторы тестировали сейсмостанцию, мы выехали на рекогносцировку сейсмопрофиля. Едем, смотрим. Въехали на пригорок, остановились. Мужики вышли, потоптались. «Здесь у нас в прошлом сезоне подбаза была… Собачонка тут у нас такая смешная жила…»
Вдруг – приближающийся тонкий вой падающей авиабомбы, переходящий в захлёбывающийся лай. По земле стремительно катится светлый комок - мешанина из лап, ушей, хвостов – всего штук по восемь; подлетает - оказалась собачонка. Она не прыгала, не лизалась, не визжала. Она даже не подошла – метрах в трёх упала на спину вверх лапами, и, тихонько поскуливая, извивалась с закрытыми глазами.
Где жила год, чем питалась – неизвестно.
Что бы ни случилось, я теперь знаю: счастье – есть. Я его видел.
Её боги вернулись!
Кончилось всё, как и все в жизни кончается – печально. У кого-то нашелся кусок чего-то, оставили ей, и уехали. Нам тут нечего было делать…
Вахта
Для проверки следующей сейсмопартии нужно было лететь далеко на восток, за Рифейские горы, к южному побережью Студёного моря, на самолёте, перевозившем сменные вахты на буровые установки. До аэропорта вахтовых перевозок на Гиланисе я добирался на рейсовом автобусе несколько часов. На остановке в Прочном Окопе к автобусу подбежала женщина.
-Вы из аэропорта едете? – спросила она вышедшего поразмяться водилу. Тот меланхолично взглянул на огромную надпись на лобовом стекле «В АЭРОПОРТ» и озвучил:
-В аэропорт.
Дама ещё несколько раз повторила тот же вопрос с некоторыми вариациями (водила терпеливо отвечал) и, наконец, отошла неуверенной походкой; чувствовалось, что её не убедили.
Водила переглянулся с напарником.
-Это мы одной половиной мозга думаем, - горестно вздохнул водила – а они двумя. У них сомнений больше…
-Семь раз отмерь… -произнёс напарник,
-…Адын зарэж, - хором закончили оба.
При посадке на вахтовый рейс персонал аэропорта даже не пытался навести хоть какой-нибудь порядок среди контингента и мечтал лишь о том, чтобы поскорее спровадить вахту в небо. Вахтовики перед взлётом наливались водкой так, как будто посадка уже не предусматривалась. На регистрации некоторые уже не могли разговаривать, и объясняться с персоналом им помогали коллеги. Совсем уставших по трапу на борт возносили на руках более стойкие камарады.
-Всем спать!!! – страшным голосом популярного телевизионного экстрасенса заорал на паству первый пилот, быстро идя по проходу в кабину. Все рассмеялись и дружно начали рыться в сумках и рюкзаках; зазвенело стекло; забулькало - и понеслось… Двигатели взвыли. Я закрыл глаза и, чтобы отвлечься, стал думать о приятном. И вспомнил я свою первую, давным-давнишнюю сейсмостанцию и проявление фотобумаги.
Проявительница
Техническая сторона этого процесса состояла в следующем. На сейсмостанции с р-романтическим названием «Поиск» сейсмограммы, параллельно с записью на магнитную плёнку, для визуального контроля фиксировались на широченную – полметра – рулонную фотобумагу. Фотобумагу с записанными сейсмограммами, естественно, надо было проявлять. Для этой цели предназначалась «проявительская» - небольшой светоизолированный отсек в углу сейсмостанционного вагончика, куда с трудом мог втиснуться один нетолстый человек, перед которым на столике были закреплены три кюветы: проявитель, вода для промывки фотобумаги после проявления, и закрепитель (он же фиксаж). О где вы, благословенные времена священнодействия при развратном тёмно-красном освещении! При передвижении сейсмостанции по сейсмопрофилю для предотвращения расплёскивания химреактивов ёмкости герметизировались специальной крышкой, которая использовалась ещё и для другой цели – об этом чуть позже.
А ещё для проявления фотобумаги нужна была проявительница. На этой должности в штате сейсмоотряда, как правило, состояли… о-о-о… селяночки осьмнадцати годков… Нет, не могу, нет слов.
Пикантная ситуация возникала в тот судьбоносный момент, когда рулонная фотобумага в кассете заканчивалась (как правило, внезапно; в самый разгар работы) и кассету надо было перезаряжать, причём дизайн кассеты усилиями гениев отечественного приборостроения не позволял сделать это в одиночку (искренняя моя им благодарность за незабываемые воспоминания!). Перезарядка кассеты происходила так:
-заслышав мерзкий скрежет, свидетельствующий о том, что фотобумага в кассете закончилась или застряла, оператор сейсмостанции с руганью вскакивал с сиденья и ударялся головой об узкий длинный осветительный плафон, расположенный на крыше вагончика точно над его головой (хроническая длинная шишка по типу ирокеза не сходила у меня с головы в течение всего полевого сезона);
-после гулкого удара головой оператор с активным использованием так называемой ненормативной лексики вновь высказывал проникновенные слова в адрес создателей этого чуда техники, отстёгивал огромную кассету, закреплённую в верхней части сейсмостанции и, продолжая изощрённо сквернословить, волок её в проявительскую;
-кюветы с реактивами накрывались вышеупомянутой крышкой;
-в проявительской обеспечивалась полная светоизоляция: ни лучик света не должен был пасть на фотобумагу – засвеченная сейсмограмма браковалась! Сейсмостанционный вагончик запирался изнутри, дабы никто случайно не ввалился в проявительскую в середине процесса;
-поскольку два человека в проявительской поместиться не могли, проявительница садилась на крышку проявительского столика с кассетой в руках (это важно – руки у неё заняты!);
-поскольку и в этом положении второй человек войти в проявительскую всё ещё не мог – мешали колени проявительницы – то она… о-о-о… широко раздвигала ноги!!!
-оператор сейсмостанции с рулоном фотобумаги в руках (руки у него тоже заняты!) становился… между её… широко… раздвинутых ног…
- и они… в полной темноте… о-о-о… тесно прижавшись… долго… наматывали рулон фотобумаги на валик фотокассеты!!!
И так – в зависимости от интенсивности работы – ежедневно или два-три раза в день…
…-Будешь? – толкнул меня локтем сосед, с виду типичный бурила, протягивая стакан. Ах, как вовремя; я от воспоминаний уже был близок к финишу. Я потряс головой. Выпили. Я не впервые попадал на вахтовый эйркрафт и был готов к такому развороту событий: вытащил бутылку «Ретраншемента» (этот напиток, настоенный на травах, собранных на северных отрогах Горы Счастья, мало кого оставляет равнодушным), и всё пошло своим чередом…
…Не каждый из закалённых полевой жизнью операторов сейсмостанции был в состоянии выдержать это суровое испытание. Один из моих друзей – огромный малоразговорчивый мужик со стальным характером - сломался в середине первого же полевого сезона. Женился. Впрочем, живут нормально, трое детей.
Ассимилированный организмом «Ретраншемент» произвёл соответствующие изменения в состоянии сознания, взор прояснился, и я стал осматриваться. Поскольку состав пассажиров вахтовых рейсов был специфичным – бурилы, геологи, геодезисты, геофизики – и относительно постоянным, некоторых из них я знал.
Вахтовики
Впереди сидел знакомый топограф. Однажды мне с ним довелось в составе топоотряда разбивать визирку для сейсмопрофиля в Ятвяжских болотах. Джунгли западной Гондваны – городской сквер по сравнению с этими местами. Весь день мы с теодолитом, рейками и вешками брели по колено в тухлой воде, временами проваливаясь по грудь, мучаясь от влажной жары, жажды и смрада, полуоглохшие от несмолкающих ни на миг воплей лягушек, распухшие от укусов комарья. Плотную стену ивняка приходилось прорубать топорами; романтические мачете здесь бесполезны, как перочинные ножички.
-Давай съедим лягушку: она холо-одная…, - мечтательно сказал топограф…
Мне этот топограф запомнился из-за его конфликта с начальником тамошней сейсмопартии. Начальник сейсмопартии Горбаконь, пребывая в изрядном подпитии, серьёзно с ним повздорил. Возмущённый топограф, профсоюзный активист с большим стажем, кинул заяву в профком, в которой живописал, как во время ссоры пьяный Горбаконь потрясал чёрной папкой, заявляя, что у него имеется досье на всех сотрудников сейсмопартии; и все вы, мол, у него тут, в руках, то бишь в чёрной папке. Есть заявление – надо реагировать. Решить конфликт келейно не получилось, обе конфликтующие стороны упёрлись на своём. Дело дошло до открытого профсоюзного собрания. Основным аргументом ответчика – начальника партии - была ссылка на недостаток гуманитарной подготовки в техническом вузе, ограниченный вследствие полевого образа жизни словарный запас и отсутствие в его лексиконе термина «досье», по причине чего инкриминируемый ему эпизод не мог иметь места. Аргумент впечатлил членов профкома, и начальнику удалось выиграть процесс.
Я ещё хлебнул эликсира с Горы Счастья и узрел в соседнем ряду среди вахтовиков знакомого конторщика. Это была наша четвёртая встреча.
Впервые он позвонил мне несколько лет назад на служебный телефон, представился курирующим наше предприятие сотрудником Конторы и с мягко-мужественными интонациями телесериального оберштурмбанфюрера назначил встречу на бульварной скамейке, оговорив опознавательные знаки. Конторщик с виду оказался настолько неприметным и незапоминающимся, что это сразу же вызывало подозрение на предмет его принадлежности к органам – ну не может ведь обычный человек не иметь хоть каких-нибудь примет. Вспомнив классическое: «сероглазый субъект в горохового цвета пальто», я неосторожно хихикнул. Конторщик посмотрел на меня осуждающе-разочарованно и, помолчав, сообщил, что контора занимается проверкой геологической эффективности деятельности нашего предприятия, и в связи с этим у него есть вопросы. Я несколько растерялся – неужели дела в государстве настолько благополучны, что спецслужбам более заняться нечем? Аль шпиёнов всех переловили, иль все секреты растленного запада вызнали? Неужели мы, специалисты, с геологией без конторщиков не разберёмся? И коль уж проверяете, то почему с такими спецужимками - мы в своей стране или на вражеской территории?
Вторично я встретил конторщика-куратора на устроенном им собрании, посвящённом правилам радиосвязи в процессе проведения полевых сейсморазведочных работ. На мою попытку поздороваться он не отреагировал. На собрании куратор строго говорил о недопустимости использования эфира для обсуждения непроизводственных тем. В качестве вопиющего примера он с горечью в голосе приводил передачу из одной партии в другую информации о наличии колбасы в местном магазине – в эпоху тотального дефицита эта тема была актуальна.
В третий раз конторщик встретился мне на пятачке напротив стадиона, где собирались люди, решившие бежать от пришедших в городе к власти сепаратистов; с почти безнадёжным желанием продать хотя бы за бесценок своё жильё. Просравшие державу конторщики разбегались первыми, бросив горожан на произвол мятежного генерала Джо, так же как и всех жителей страны, десятилетиями кормивших эту дармоедскую организацию. Видимо, в хлопотах о колбасной безопасности эфира государственной безопасностью вездесуще-всемогущей конторе заниматься было недосуг.
Куда бывший куратор летел на сей раз и по какой надобности, мне было неинтересно. Дохлебав «Ретраншемент», я задремал и открыл глаза уже от толчка при посадке; а окончательно проснулся, лишь хлебнув на трапе минуссорокашестиградусного воздуха.
Общага
В общаге нефтяной компании – заказчика сейсморазведочных работ - мне была зарезервирована койка. Проживали в общаге в основном бурилы, а также представители угнетённых рухнувшей империей народов, торговавшие на рынках и подвизавшиеся в сфере снабжения. На буровых в этих местах вкалывали главным образом угнетатели - представители ненавидимой всей планетой титульной нации бывшей империи. «У них это лучше получается» - презрительно-насмешливо высказывались по этому поводу угнетённые торгаши и снабженцы.
После одиннадцати вечера общага начинала ритмично раскачиваться с характерным скрипом и содрогаться от оргазмических вскриков. Звукоизоляция в панельной восьмиэтажке практически отсутствовала, и население её на еженощные вопли внимания практически не обращало - привыкли. К часу ночи стук, скрип и крики ненадолго стихали с тем, чтобы часа в четыре утра возобновиться.
Ещё общага отличалась: 1) обилием тараканов, с которыми давно перестали бороться и лишь лениво отмахивались, когда они нагло лезли в тарелку; 2) обилием ватообразной пыли, которая вследствие сухого воздуха и насыщенности атмосферы статическим электричеством заполняла всё свободное от тараканов пространство; 3) невероятной жарой – за бортом минус сорок, батареи раскалены - а краны на батареях отсутствуют, форточки с тройным остеклением настежь, включены кондиционеры и вентиляторы, все ходят в лёгкой светлой одежде.
Мой сокомнатник смотрел телевизор: рассказывали о захвате села сепаратистами. Возле села толпились народные депутаты, народные артисты, экстрасенсы, журналюги и правозащитники. Все были при деле:
-правительственные войска третьи сутки безрезультатно топтались вокруг захваченного села;
-многочисленные жирные генералы писали противоречивые приказы, которые попадали к сепаратистам раньше, чем в войска – коррупция и предательство в армии уже никого не удивляли;
-голодные и плохо вооружённые правительственные солдаты, которыми никто толком не руководил (офицерам было не до того - они оправдывались перед народными депутатами и артистами за бездарные действия войск), тупо крошили село из пушек вместе с не успевшими убежать жителями и захваченными заложниками;
-журналюги и журнашлюхи аккуратно через эфир информировали мятежников обо всех передвижениях войск, а в перерывах между обстрелами бегали в село брать у сепаратистов интервью. С экрана телевизора не сходили мужественно-усталые лица увешанных новейшим оружием, подтянутых и элегантных «бригадных генералов» и «полевых командиров» в камуфляже; время от времени мелькали растерянные физиономии грязных и оборванных правительственных солдат;
-правозащитники призывали мировую демократическую общественность решительно выступить в защиту прав человека и немедленно остановить террор правительственных войск, развязанный против борцов за свободу;
-борцы за свободу перед объективами телекамер и смущённо стоящими в сторонке правозащитниками деловито и неторопливо резали плачущих мальчишек в форме правительственных войск;
-уже совсем невменяемый Гарант бредил с экрана: «…доты… дзоты….».
Какие доты в степном селе, что он несёт, – мелькнула мысль; однако при взгляде на обвисшее от алкоголя лицо Гаранта становилось ясно: доты таки есть, их за одну ночь выстроили в селе зелёные черти.
Вскоре дикторы Абсолютно Независимого Телевидения, едва сдерживая радость, сообщили, что сепаратисты благополучно прорвали окружение и ушли в свои горы. Показали, как из села выходят случайно уцелевшие измученные заложники. Женщина с искажённым судорогой стокгольмского синдрома лицом кричала в телекамеру: «Они приличные люди! Они за своё борются! Они нашим детям шоколадки давали!».
Очень захотелось чего-нибудь заассимилировать. Я вышел в коридор покурить. Сигарету удалось зажечь не сразу.
Из-за полуоткрытой двери доносился шум утренней опохмелочной пьянки – гуляли южане с местными девками, которые слетались к ним, как мухи на мёд.
-За маленький юг, который е..т большую северную страну! – провозгласили тост. Свежеоттраханные девки подобострастно-визгливо расхохотались.
Я погасил сигарету. Пора было ехать в партию.
И снова дорога
В ожидании транспорта я спустился в холл общаги, где собрались отбывающие в партию. В холле на экране телевизора известный певец Александр Гадский душевно исполнял песню актуальной демократической направленности, в которой призывал Гаранта отпустить на свободу Ягеллонию. Интересно, - пришло в голову - а о своих соплеменниках, там живущих, он подумал: что с ними будет? Впрочем, эта вялая мысль развития не имела – при взгляде на очкастое интеллигентно-вдохновенное лицо Гадского понятно было, что данная ничтожная проблема ни в малой мере не тревожит столичного певца, равно как и других жителей столицы бывшей метрополии, поражённых свирепствующим недугом людоедской демократии. После Гадского сладкозвучно-вибрирующим голосом запела не менее известная певица Цетели. В песне воспевалась свобода её родины от ненавистной империи. Сидевшие в зале империалисты восхищённо аплодировали.
Затем пошёл репортаж со съезда народных депутатов. Бывший опальный академик, а ныне любимец всего прогрессивного человечества блеющим голоском убедительно доказывал, что титульная нация бывшей метрополии в чём-то страшно провинились перед всем миром и всему миру что-то должна; и поэтому её дело - безропотно сносить все упрёки и нападки и каяться, каяться; и что она, кроме того, недостойна обладать тем, что было создано и завоёвано её варварскими предками.
Решив посмотреть во время ожидания, что в мире творится, я развернул газету. Среди прочего сообщали, что правительство Чудской республики приняло постановление о написании названия своей столицы на языке бывшей империи с двумя буквами «н» на конце. Сигарета выпала у меня изо рта на газету. До того, чтобы законодательно регулировать нормы чужого языка, не додумались даже кимвры, напавшие полвека назад на империю и истребившие миллионы людей. Придя в себя, стал читать дальше. Дальше было ещё чудесатее. Публиковались аналогичные постановления восточных ханств и султанатов, возникших на бывших имперских землях. Недавно научившиеся читать ханы и султаны (благо империя создала для них письменность и построила школы), изгнав и истребив ненавистных империалистов, ничтоже сумняшеся корректировали орфографию имперского языка.
-Гыр… гыз… - придерживая обеими руками челюсть, чтобы не вывихнуть, пытался я выговорить новые названия восточных городов и государственных образований.
Правители ближайшей соседней страны, не иначе как сала переевши, требовали от правопреемников бывшей империи использовать в имперском языке предлог «в» вместо «на» с названием их республики.
С трудом оклемавшись от географических новостей и топонимического бреда, я подумал – а может, парламенту этой страны надо принять закон, регламентирующий употребление артиклей с топонимами в западном языке?* Потом, помыслив, велел себе не увлекаться мечтами – пожалуй, это послужило бы достаточным поводом для начала третьей мировой войны. Только подданные последней империи в состоянии безропотно сносить такое издевательство.
А вот принять закон о защите языка, как на западе, пожалуй, следовало бы.
Вскоре подъехал партийный джип. Мы сдали водиле бутылки с эликсиром счастья (само собой, оставив запас на дорогу) и он рассовал их по лишь ему ведомым местам – на площади месторождения сухой закон, и автомобили иногда досматривают при въезде на промысел. Дорога предстояла дальняя; ох, дальняя и не всегда безопасная – сотни километров промёрзшей лесотундры по зимнику через реки и бездонные болота, где проехать можно только зимой, а люди живы, пока работает двигатель автомобиля. Эта колоссальная, насквозь продуваемая северными ветрами озёрно-болотистая территория, распахнутая в сторону Студёного моря, совсем недавно - по масштабам геологического времени - освободилась он панциря последнего ледникового периода. Она представляет собой усеянную многочисленными астроблемами равнину, перечёркнутую в субширотном направлении грядой холмов, или «увалов», оставшихся на месте русла огромной Ледяной реки. Тропы на увалах усеяны опалами и халцедонами, которые летом по утрам сверкают на солнце; и кажется, что это - дороги, ведущие в неведомую сказочную страну.
После пересечения реки по намороженной переправе, обозначенной фонарями, дорога стала пуста и однообразна, как и положено северному зимнику. Только один раз за весь день мимо прогрохотал гусеницами похожий на ракетную установку бурстанок – водительский люк был распахнут, в нём виднелась нечувствительная к ветру и морозу красная морда водилы в танковом шлеме. Да ещё с воем пролетел на снегоходе – здесь их называют «курвалёты» - какой-то пришелец в комбинезоне с рацией у плеча. Воистину летающая курва. Как скоротать такую дорогу? Заассимилировать «чикалону» и вспоминать, вспоминать…
«Чикалон» - это искажённое «одеколон», самый популярный напиток среди оленеводов в этих местах. Пили мы, разумеется, обычную водку; просто в этих местах машинально начинаешь переходить на привычный жаргон, даже в мыслях. Места эти на жаргоне называются «северА», в отличие от «земли», то есть мест, относительно пригодных для постоянного существования; хотя чёткой географической границы между «северами» и «землёй» нет. После нескольких лет, проведённых на «северах», в организме человека происходят необратимые физиологические изменения, и возвращение на «землю» для него становится проблематичным: это сопряжено со стрессом и чревато серьёзными нарушениями здоровья; не всем удаётся адаптироваться к «земле», многие попросту умирают. Сухость воздуха, перепады температур, пониженное парциальное давление кислорода, полярные ночь и день – всё это не проходит бесследно для организма.
Разговоры
И вспомнился мне солнечный город в долине Севенца…
…-А мне нравятся южане, - хлопала коровьими ресницами Люси – с ними чувствуешь себя женщиной. Я слышала – они говорят: не уезжайте, мы будем мужчин использовать как рабов, а женщин – как женщин.
Люси польщено захихикала.
Мы сидели в одной из комнат нашего вычислительного центра и гадали – что с нами будет после прихода к власти мятежного генерала Джо. За окном грохотали автоматные очереди – стрельба шла практически непрерывно: сторонники генерала активно вооружались, и каждому требовалось опробовать оружие. Стрельба звучала день и ночь, на неё уже почти не обращали внимания.
-Приспособимся, - рассудительно сказала умница Таня.
-Как это «приспособимся»?! – взорвался несдержанный Вадим – ты будешь ходить в чёрном мешке с дырками для глаз? А моей жене будет предписано, какой длины должны быть рукава у её платья? Я сам разберусь, как моей жене одеваться и как ей раздеваться!
-Мы впитаем их древнюю культуру, - сказала космополитичная умница Таня.
-Ты о чём? – опять взвился Вадим – какая культура: ни литературы, ни ремёсел! Архитектура оборонительных сооружений – да, это есть; но и это – культура войны! Ты бы ещё ойратскую культуру впитала с её нулевым вкладом в мировую цивилизацию! Один национальный герой – Темучин, и тот – великий террорист!
-Все народы одинаковые, но есть хорошие и плохие люди, - сказала романтическая умница Таня.
-Это красиво звучит, но не отражает реальности, - заартачился Вадим - с таким же успехом можно утверждать, что все люди мира думают одинаково, имеют одинаковую систему ценностей, одинаковые взгляды; но одни придерживаются этих взглядов, а другие нет. Это отголоски фальшивого интернационализма имперской пропаганды и признаки западного глобалистского взгляда. Хороший человек в рамках одной культуры может быть совсем не таким уж хорошим в рамках другой.
-У них есть достаточно высокие нормы морали и этики, – не сдавалась умница Таня.
-Но распространяются они только на членов своего этноконфессионального сообщества, -продолжал напирать Вадим - в отношении представителей других народов действует презумпция вседозволенности.
-Раз мы свои традиции пропили, то придётся принимать чужие, - стояла на своём умница Таня.
-В этом оскорбительно-расистском тезисе, к сожалению, есть доля горькой правды – признал Вадим – наши национальные традиции целенаправленно разрушались в течение последнего столетия. Делали это разные силы со стратегической целью подрыва нашего суверенитета. Это горький урок на будущее: стало скучно со своими традициями – заставят жить по чужим, даже если для тебя, твоего народа и твоей страны они самоубийственны. Спохватишься, но будет поздно.
С трудом угомонив раскипятившегося сослуживца, мы вышли на улицу, где встретили моего соседа Шамиля, который после окончания исторического факультета универа работал в полиции.
-С дежурства иду, - вздохнул Шамиль - оружейные склады по ночам захватывают один за другим. Звоню в столицу, в министерство: спрашиваю, что делать. Говорят, позвони через десять минут. Звоню через десять минут – трубку не берут. Всё прогнило.
-Не смогу я впитать и приспособиться, - грустно сказал Вадим. У меня западный менталитет. Мне надо, чтоб по улицам ходили девочки с голыми ножками, и чтоб на них при этом никто не набрасывался… Западная цивилизация должна капсулироваться, только в этом её спасение. А наш народ, видимо, обречён. Похоже, в нём включился механизм самоликвидации. Вероятно, этот народ выполнил свою миссию и должен уйти с исторической арены. И знаешь, кто нас погубит? Наши женщины.
-Ладно, прорвёмся, - сказал Шамиль – несмотря ни на что, жизнь прекрасна.
Я тогда ещё не мог и предположить, что через год совсем в другом городе я зайду к Вадиму и увижу на столе кирпич – обыкновенный красный кирпич со следами раствора и штукатурки. Это всё, что он смог привезти с развалин своего дома после разрушения нашего города. Под развалинами взорванного дома остались его родители.
И снова база
Первое, что удивило меня по прибытии на базу сейсмопартии – отсутствие сортира. На моё недоумение мне пояснили, что вырыть яму-септик в вечной мерзлоте проблематично. Мне это показалось неубедительным – мерзлота, конечно, создаёт проблемы, однако в партии есть бульдозер, бурстанки, взрывчатка; наконец, можно соорудить мобильную конструкцию на полозьях и перетаскивать её так же, как жилые балки, благо гусеничной техники в партии достаточно, а топоотряд оснащён мотопилами. От меня отмахнулись – вон, мол, тайга вокруг на тыщу вёрст. Тайга-то тайга, но зимний сосняк прозрачен; и для уединения нужно отойти довольно далеко, а снег по пояс. Шаг в сторону от колеи – и снег набивается в обувь, в карманы, под одежду. Поэтому все колеи вокруг базы партии и обочины накатанных дорог загажены. Тут уже меня потянуло на обобщения – не в этом ли корень наших бед? Может, и дела в государстве пойдут на лад, когда мы сколотим простейшие латрины в северных полевых партиях? А может быть, когда мы научимся уважать себя, нас будут уважать и другие?
Впрочем, заметен был и обнадёживающий момент – база сейсмопартии располагалась на территории месторождения, неподалёку от полевого модуля небольшой нефтяной компании, вполне благоустроенного, с налаженным бытом, отличной столовой. Имелась даже часовня с золотым куполом.
Более всего зимой в бескрайней тайге угнетает невозможность одиночества. Что ты ни делаешь – спишь ли, ешь, умываешься, работаешь – ты всегда на виду: в жилом балке, в сейсмостанции, в камеральном вагончике. Психологическая потребность в наличии минимального личного пространства не удовлетворяется, что ведёт к нервным срывам, немотивированным конфликтам. Приспособиться к такому образу жизни непросто и не всем удаётся.
С утра выехали на «отстрел индюка». Этим термином на геофизическом жаргоне называют проверку идентичности геофонов – группы сейсмоприёмников выстраивают в каре и подрывают заряд тротила в скважине; зарегистрированные приборами колебания должны иметь одинаковый вид.
Похожий на бронетранспортёр приземистый гусеничный вездеход временами зарывался в снег по крышу и плыл под ним, как субмарина. На душе было неуютно: болота даже лютой полярной зимой промерзают неохотно (вероятно, из-за обилия органики в болотном грунте); вчера два бурстанка проломили ледяную корку и ушли кормой наполовину в болото – один на топких берегах Чёртова озера, другой – в районе Северо-Чёртова; сегодня их предстояло извлекать. Это ещё полбеды; в прошлом полевом сезоне в болото ушёл бульдозер с водилой, тело так и не смогли вытащить.
Пейзаж вокруг полностью соответствовал термину из проектов на полевые работы: «угнетённый лес» - сосны на болоте растут несколько лет, затем корни достигают насыщенного болотным газом грунта и дерево засыхает. Вспомнилась песня: «в царстве чахоточных сосен…». Стелющиеся вдоль поверхностного слоя корни деревьев не позволяют им противостоять ветру, который легко выворачивает их из земли, создавая непроходимые буреломы.
Сейсмобригада уже второй день расставляла и отлаживала несколько тысяч геофонов. Бурилы и взрывники пытались засунуть заряды во взрывные скважины; болото активно сопротивлялось вторжению и с помощью так называемого «плывуна» выплёвывало тротил. Пока привязывали к зарядам грузики, монтировали боевые магистрали, начало темнеть. Наконец на двадцатиметровой глубине стукнул взрыв, замёрзшее болото дрогнуло – начался полевой сезон.
Домой
Обратный путь лежал через столицу – нужно было свершить ряд формальностей в офисе нефтяной компании – заказчика сейсмических исследований. Синдром столичной полноценности начал проявлять себя ещё в воздухе - в самолёте по бортовой сети перед посадкой включили песню: «просто мальчики, просто девочки, а уже столичники…».
Офис компании, разумеется, располагался в центре, среди чада и дыма, в огромном стеклянном параллелепипеде, с двух сторон обтекаемом восьмирядными магистралями с бесконечными ревущими потоками автомобилей. Вокруг офиса, разумеется, стояло стадо огромных разлапистых автомобилей сотрудников, причём преобладали внедорожники – ну ясное дело, на чём же ещё ездить по столичным проспектам. Всё это мне почему-то напомнило манеру провинциалов в наших краях ходить в рубашке с короткими рукавами, галстуке, сияющих лаковых штиблетах, шляпе (а то и норковой шапке) и, само собой, многочисленных золотых перстнях. Ну когда же мы, наконец… Весь мир уже давно стремится жить и работать в экологически чистых районах, ездить на службу в маленьких городских автомобилях (а то и на велосипедах). Нет, нам надо, чтобы офис торчал в центре зачумлённого столичного мегаполиса, а на работу ехать, часами простаивая в пробках, на полутора тоннах железа – это считается круто.
В магазине, куда я зашел купить воды, продавщица возмущённо кричала на стоявших в очереди людей: «Надоело всю страну кормить!». Тётка была искренне уверена, что это она, продавщица столичного магазина, кормит страну… У входа в магазин две молоденькие продавщицы в фирменной униформе, стоя в сизом угаре возле выхлопной трубы огромного ревущего автобуса, жадно курили. Задержав дыхание, я поскорее пробежал мимо. Да, тут кое-где покруче будет, чем на северах.
В гостинице включил телик - по столичному каналу шло ток-шоу «Столица и провинция». Ведущий глубокомысленно рассуждал о том, что в результате идущих в обществе и в стране объективных процессов «мы можем потерять южный регион». Интонации его были печальны, но не сказать, чтобы трагичны. А нам куда деваться!!! – чуть не запустил я в экран бутылкой. А ведь по столичным жителям судят обо всём народе…
Когда наконец самолёт оторвался от земли, я с облегчением откинулся в кресле. Домой, домой…
Один мой знакомый, прочитав вышеизложенное, обвинил автора в компиляции и возмущённо заявил, что автор вовсе даже и не выдумал топонимы и этнонимы, а просто списал их с натуры; и прислал вот такой список:
Астроблемы – кольцеобраные геоморфологические образования, происхождение неизвестно
Бургла – посёлок на юге Хальм Тангч
Впадина – Кумо-Манычская впадина
Гиланис – река, берущая начало в отрогах Горы Счастья и впадающая в Синее море, сейчас называется Кубань. До девятнадцатого века впадала в Негостеприимное море
Гирканское озеро – оно же Хвалынское или Хвалисское, чаще его называют Каспийским морем
Гондвана – древний южный континент, впоследствии распавшийся, в центре которого находилась современная Африка, а в западной части – Южная Америка
Гора Счастья – другие названия: Ошхамахо, Альбар, Эльбрус. В орографическом отношении Ставропольская возвышенность представляет собой северный отрог Горы Счастья
Даикс – река, впадающая с севера в Гирканское озеро (она же Яик, она же Урал)
Зултурган – посёлок на юге Хальм Тангч
Кимвры – одно из германских племён; иногда кимврами называют германцев вообще
Ледяная река – согласно одной из теорий, Сибирские Увалы есть аллювиальные отложения палео-Оби, протекавшей в теле ледника, некогда покрывавшего Западно-Сибирскую впадину
Негостеприимное море – Понт Аксинский, или Эвксинский, чаще его называют Чёрным морем
Ойраты – одно из названий монгольских племён
Прочный Окоп – крепость на Гиланисе, сейчас это место называют Армавир
Ретраншемент – фортификационное сооружение, построенное в конце восемнадцатого века на вершине горы высотой около тысячи метров в окрестностях Ставрополя. Впоследствии труднопроизносимый технический термин в просторечье редуцировался в «Стрижамент», это название затем закрепилось за окружающей местностью; и теперь зафиксировано на топографических картах
Рифей – Урал
Севенц – древнерусское название Сунжи
Синее, или Русское море – так во времена Тмутараканского княжества называли Меотис, или Темеринду (современное название – Азовское море)
Студёное море – так раньше называли Ледовитый океан
Танаис – река, впадающая в Синее море; чаще её называют Дон
Хальм Тангч – Калмыкия
Чёртовы озёра – расположены к северо-востоку от Ноябрьска
Чудь – прежнее название эстонских племён. Существует рекомендация Языковой Инспекции Эстонии, предписывающая транслитерацию топонима Таллин на русском языке с двумя «н». Российские СМИ с бараньей покорностью выполнили предписание иностранного государства, касающееся орфографии русского языка. Написание с двумя «н» внесено в словарь русскоязычной версии Ворда
Ягеллония - политическая система государств Ягеллонов охватывала Литву, Польшу (с вассалами Пруссией и Молдовой), Чехию и Венгрию
Ятвяги – коренное население Полесья. Проживают по обе стороны белорусско-украинской границы, а также частично на территории России и Польши. Имеют явные признаки нордической расы (светловолосы и светлоглазы); говорят на своеобразном диалекте, отличающемся от языков четырёх вышеназванных этносов
Но это всего лишь его личное мнение.
*В английском языке в силу сложившихся языковых традиций некоторые топонимы употребляются с определённым артиклем (the Ukraine), некоторые – без (Russia).