Жарко...
Август в этом году выдался особенно богатым на солнечные дни и, хотя, было ещё только утро, медный диск в небе уже палил изо всех сил. Возможно именно из-за жары, а может быть по каким-то другим причинам, вокруг небольшого пруда было необычайно тихо. Не было слышно обычного беспокойного гомона птиц в рощице неподалёку, и лишь редкое жужжание стрекоз, спешащих к спасительной прохладе воды, нарушало молчание природы в этот ранний час. Дели как всегда проходили шумно, весело и с размахом, Делос переполнили толпы празднующих из множества городов и деревень, поэтому никто не придал значения отсутствию одного молодого и пока никому не известного поэта по имени Левкант. В это необычайно жаркое утро последнего месяца лета, юноша стоял на небольшом, полностью заросшем мелкой травой, обрыве над прудом и вглядывался в неподвижную аметистовую глубину, такую спокойную, такую манящую...
Если бы в это время кто-нибудь случайно оказался поблизости, то он непременно удивился бы неожиданному появлению высокого мужчины в белом хитоне украшенном золотой вышивкой и таком же гиматии с неким подобием капюшона надвинутым на глаза. Мужчина не спеша сделал пару шагов влево и присел на большой камень, неизвестно как сюда попавший и лежащий красноватой громадой между старым дубом и кустиком дикого лавра. Но никого поблизости не оказалось, и никто не увидел этого чудесного появления, а всё внимание единственного потенциального свидетеля - одинокого юноши - было сосредоточенно где-то за поблёскивающим серебристым зеркалом воды.
- Нот, будь добр, - незнакомец сделал приглашающий жест в сторону юноши.
Всё произошло быстро. Левканту показалось, что на грудь ему обрушился огромный молот знаменитого на всю Элладу кузнеца Алкандра. От резкого порыва ледяного ветра глаза заслезились, он сделал несколько неуверенных шагов назад, запнулся о какой-то камень и упал в мягкие объятия прибрежной травы.
- Нежнее, Нот! - в голосе незнакомца зазвучали повелительные нотки сильного недовольства. – Нежнее, - добавил он уже мягче. – Мы же хотим отсрочить встречу этого юноши с Психопомпом, а не ускорить её. Впрочем, уже поздно, - он протянул руку и сорвал длинную травинку.
Короткая вспышка яркого света залила поляну. Ослеплённый, трущий слезящиеся глаза Левкант ничего не понял. Но сидящего незнакомца произошедшее событие казалось ничуть не удивило, напротив он зачем-то произнёс приветствие, немного помолчал и заговорил снова, обращаясь к стоящему чуть поодаль кусту ежевики.
- Нет, брат, этот молодой человек не нуждается в твоих услугах. – Хотя Левкант ничего не услышал, видимо всё же последовал какой-то ответ, потому что мужчина недовольно вздохнул и заговорил вновь. - Да, я абсолютно уверен, - небольшая пауза. - Нет, по близости тебе быть совершенно не обязательно, - он снова помолчал и скрипнул зубами. - Полидегмон может быть недоволен сколько угодно!
Время тянулось медленно, как янтарная смола по сухой коре дерева. Огненная колесница Гелиоса поднималась всё выше. Незнакомец быстро закипал.
Левкант был уже вполне взрослым, и в свои девятнадцать лет видел, а главное слышал, многое: и как дядя Люцитис уронил себе на ногу целую амфору вина, и как дедушка Патролай тщетно пытался не дать разбежаться испугавшемуся грозы стаду, и как жена мельника торговалась за корзинку жареных орехов с двумя солдатами, возвращающимися с очередной войны - да много чего он видел, разве всё упомнишь? Но через пару минут, после начала странной беседы с невидимым и не слышимым гостем, его уши начали неудержимо краснеть. И чем дольше это разговор продолжался, тем сильнее они краснели, постепенно перебирая все оттенки этого благородного цвета.
Беседа кончилась так же неожиданно, как и началась: после очередной особо витиеватой реплики мужчина резко вскочил на ноги. Движение было плавным, как течение ручья июльским полуднем, но таким быстрым, нечеловечески быстрым: в одно мгновение он сидел совершенно расслабленно, небрежно помахивая травинкой, а в следующее – уже стоял на ногах, сжимая кулаки и шумно втягивая воздух. Капюшон слетел с его головы и открыл взору юноши, тяжёлые тёмно-золотые кудри, невероятно красивое, даже идеальное лицо, на котором хищно блестели глаза цвета мёда.
Ещё одна вспышка, видимо означавшая отбытие загадочного гостя, окатила окрестности нестерпимо ярким светом. Но поэта она уже не занимала. Он сидел на траве, часто моргал и пытался выговорить имя незнакомца.
- Л… Л… Л… Ликейос, - слово с трудом проскочило мимо одеревеневшего языка.
- Прозвище, - мужчина бросил пренебрежительный взгляд на юношу, поморщился и снова сел. - Даже не имя. Хотя, что такое имя? Чего оно стоит? Это всего лишь бессмысленный лоскуток ветра, - в свисте и шипении резкого порыва, растрепавшего золотые кудри Аполлона, явно слышались слова, неуловимые, постоянно меняющиеся, ускользающие за призрачную грань. - Не обижайся, Нот, - бросил мужчина в сторону, приглаживая волосы. Он опять посмотрел на Левканта. - Впрочем, если хочешь, можешь называть меня Ликейосом, - златокудрый усмехнулся.
Эта мимолётная усмешка заставила поёжиться молодого поэта, как будто он с головой окунулся в холодный туман ноябрьского утра. Левкант невольно подумал, что это прозвище его собеседник получил вполне заслуженно.
- Итак, - мужчина наклонился и подобрал упавшую травинку, - почему ты хотел омрачить праздник в мою честь? Ты ведь расскажешь нам, поэт?
- Я не поэт, – смутился Левкант.
- Да неужели? – ехидно осведомился златокудрый. – Скромность, конечно, украшает молодых, но отрицать очевидное это уже не скромность, а глупость. И потом, разве можно спутать этот запах с чем-то ещё? – в подтверждение своих слов, Аполлон сделал глубокий вдох и на его губах заиграла довольная улыбка. - Акация, - мечтательно произнёс он, - цветущая акация. Этот аромат я узнаю из тысячи! Так пахнуть может только восхитительная Эрато, - златокудрый ещё раз глубоко вдохнул, явно наслаждаясь ароматом. Левкант украдкой понюхал воздух, но никакой акации не почувствовал: от пруда тянуло тёплой водой, из рощицы - корой и мокрыми листьями, а завершал палитру запахов тонкий аромат каких-то крупных сапфирово-синих цветов, то тут, то там, застенчиво прячущихся в изумрудном ковре залитого солнцем луга.
- Что ты там сопишь? - попытки Левканта не ускользнули от Аполлона. Он нетерпеливо махнул рукой, давая юноше понять, что вопрос был исключительно риторическим. - Ты так и не ответил, мальчик, - медовые глаза Феба поймали взгляд Левканта. Сломанная травинка завертелась, плавно опускаясь на землю.
- Ты правда хочешь знать? – неуверенно спросил юноша.
Аполлон коротко кивнул. – Я не прошу длинных историй, можешь просто назвать причину. Этого будет достаточно.
- Любовь, - прошептал Левкант потупившись, - и её отсутствие.
- Вот как! - хохотнул Аполлон. - Тогда Мойры выбрали тебе не того собеседника. Тоже лучника, и всё же не того, - он покачал головой, всё ещё улыбаясь. - Впрочем, тебе повезло! Я встречал Эрота однажды, и скажу тебе откровенно, по сравнению с этим угрюмым малышом я – весёлый добряк.
Левкант, в отличие от своего собеседника Эрота не встречал, и оценить шутку по достоинству не смог. Аполлон изогнул бровь и разочарованно хмыкнул.
- Что ж, раз уж старая Лахесис свела с тобой меня вместо Крылатого, то ответь мне, мальчик, разве стоит любовь, а тем более её отсутствие, того, чтобы делать подобные глупости? Неужели нужно было моё, - порыв ветра заскрипел ветками дуба, - наше с Нотом вмешательство, чтобы удержать тебя от ошибки? Разве некому среди тебе подобных поддержать тебя, некому понять?
- Некому! – неожиданно для себя, и, судя по удивленному выражению лица своего собеседника, для него тоже, выпалил Левкант. - Мы изгои! Чужие в обоих мирах. Чужие для влюбленных и свободных. Нам нет места ни среди первых, ни среди вторых. Непонятные. Незавершённые, - голос его перешёл в еле слышный шепот. - Несовершенные. Единственные кто мог понять бы нас – это такие же как мы. Но каждый слишком любит свою собственную боль. Она заменяет нам тех, кого мы утратили или кем никогда даже не обладали. Скажи, Акесий, может быть это болезнь?
- Нет, - Апполон вымученно улыбнулся, его глаза наполнились грустью. Он замолчал и резко втянул воздух сквозь сжатые зубы. - Нет, - повторил он, - если бы это была болезнь, - произнести следующее слово стоило ему огромного труда, - Асклепий, - лицо Аполлона исказила тень почти физической боли, - непременно сказал бы об этом своему старому папаше.
Левкант не обратил на это внимание. Боль, копившаяся все последние месяцы, начала выходить из него обжигающими толчками, и теперь он просто не мог остановиться.
- Да что я рассказываю?! Ты ведь тоже попросту не можешь меня понять! Ты ведь не знаешь, что значит часами стоять под проливным дождём, только ради того чтобы «случайно» встретится с ней на улице, по которой она обычно ходит. Ты не знаешь, как клокочет в груди, когда заходит солнце и ты понимаешь, что не встретишь её сегодня, как тогда хочется царапать одежду, а потом и самого себя, лишь бы это прекратилось. Ты не знаешь, что такое часами ходить по городу, не видеть прохожих. Искать лишь одно лицо и не находить его. И уж конечно ты не знаешь, что значит просыпаться каждое утро лишь для того, что бы убедиться, что твоё счастье – всего лишь ещё один сон, всего лишь злая шутка жестокого Морфея, - он громко отрывисто всхлипнул и замолчал.
Аполлон протянул руку и с большой осторожность коснулся листика небольшого лавра, растущего рядом с камнем. Много раз в своей долгой жизни Левкант вспоминал эти несколько мгновений, но вновь и вновь отказывался поверить своим глазам, потому что в тот момент, когда пальцы Сребролукого касались острой кромки листа, рука истребившая чудовищного Пифона, рука посылающая не знающие промаха золотые стрелы, рука златокудрого Феба - дрожала.
- Такова жизнь, мальчик, - голос Аполлона прозвучал тихо, как плеск воды, потревоженной пальцами ветра. - Мы не обещали, что каждый день будет прекрасным и благоухающим как цветущая вишня.
- Слова! Опять всего лишь слова! – вскричал Левкант.
- Ребёнку, разбившему коленки дают игрушку, что бы отвлечь, - изящные пальцы златокудрого выпустили листик. - Взрослому предлагают слова.
- Но ведь они же никогда не помогают?! – юноша ударил кулаком по земле.
- Не люблю соглашаться с подобными тебе, - Аполлон опять повернулся к юноше и грустно улыбнулся, - но на этот раз вынужден признать, что ты прав.
- Скажи, разве я прошу о многом? Разве…
- Ты даже не понимаешь о чём просишь, мальчик! – резко перебил его златокудрый.
- Так просвети меня, Феб!
- Хорошо, - на его красивом лице снова заиграла хищная улыбка, - я сделаю даже больше - дам тебе совет, но это будет стоить… - Аполлон так и не закончил фразу и выдержал паузу. - Согласен? –
Левкант угрюмо кивнул.
- Ты просишь, - Аполлон начал загибать пальцы, подсчитывая, - всего лишь о втором сердце, всего лишь о бесконечном понимании и терпении, всего лишь о том, чтобы небо вдруг оказалось не у тебя над головой, а под твоими сандалиями, всего лишь о вечной весне, да ещё о паре крыльев в придачу. Твоя просьба всё ещё кажется тебе мелочью? Сущим пустяком?
Юноша ничего не ответил, только тихо всхлипнул.
- Послушай моего совета, мальчик. Иногда единственный путь вытащить из сердца стрелу этого маленького… крылатого… - он с трудом сдержался, - это протолкнуть её насквозь.
Стрекозы всё ещё жужжали, лениво описывая замысловатые круги над водой. Две маленькие птички перекликались где-то в спасительной тени ветвей. Вдалеке запел рожок пастуха.
- Что ж, я ответил на твой вопрос, совет ты получил, а значит, - Аполлон развёл руками, - самое время поговорить о плате.
- Чего ты хочешь? – безразлично буркнул юноша.
- В отличие от тебя - не многого, - насмешливые искорки засветились в медовых глазах. - Если уж ты такой знаток моих прозвищ, то наверно слышал и о таком как «Мусагет», - Левкант кивнул. – Отлично! – Аполлон хлопнул в ладоши. – Однажды мой брат Гермес сказал мне очень мудрые слова: «Плату с человека нужно брать тем, что он делает лучше всего на свете: с кузнеца – мечом, со скульптора – статуей, с торговца - золотом». Ты поэт, - он поднял руку отметая вялое отрицание юноши. - Поэт! - повторил он с нажимом. – А что поэт делает лучше всего? – ответа он так и не дождался, поэтому после короткой паузы поспешил дать его сам. - Стихи! – Аполлон многозначительно поднял палец. - Прочти мне своё последнее творение и будем считать, что мы в расчёте.
Юноша обречённо поднялся на ноги и расправил хитон. - Я могу спеть, но кто-то должен играть мне, ты же знаешь, Кифарет.
- О, не беспокойся об этом, юный Левкант, - на губах Феба расцвела улыбка. - Сегодня тебе будет аккомпанировать сам Аполлон!
С этим словами златокудрый обернулся и извлёк из-за камня серебряную лиру, украшенную по бокам изящными медными головами ланей. Левкант не видел в жизни инструмента прекраснее, он, бесспорно, был воплощением совершенства, но что-то смущало молодого поэта, чего-то не хватало, чего-то очень важного... Струн! Юноша уже собрался было озвучить свою догадку, но в этот момент Аполлон протянул руку чуть вправо - туда, где сквозь зелёную крону дерева пробивался столб золотистого света. Пальцы Аполлона сомкнулись, он потянул, и от столба отделилось что-то очень тонкое и… очень яркое. Неспешными уверенными движениями музыканта Феб аккуратно привязал струну к поперечной перекладине и снова протянул руку к свету… Когда все девять струн были закреплены на своих местах, Аполлон пару раз легко провёл по ним пальцем, внимательно прислушиваясь, что-то подправил, потом устроился на камне поудобнее и заиграл. Он играл, закрыв глаза, и нежная грустная мелодия его чудесного инструмента медленно разливалась в хрустальном воздухе над прудом. Казалось ноты, слетающие с дрожащих струн, вплетались прямо между золотыми нитями солнечных лучей.
Девять девушек в длинных белых хитонах с вышитым цветным орнаментом по краям, одна за другой бесшумно вышли из рощицы и встали плотным полукругом за спиной у играющего Апполона. Одна из них – высокая слегка смуглая брюнетка с ярко-голубыми глазами - принялась подыгрывать Фебу на авлосе. В этот момент запел Левкант. Его чистый сильный голос мягко разливался над нагретой водой. Суетливые стрекозы перестали жужжать и зелёными изумрудами расселись среди низких кустиков у самого берега. Неожиданно громкость песни стала быстро усиливаться и, когда она достигла своего пика, поэт выкрикнул слово. Слово! И пруд подёрнулся лёгкой дымкой и сквозь его искрящуюся поверхность начали пробиваться малахитовые лезвия травы. Слово! И в траве распустились сотни цветов всевозможных оттенков и форм. Слово! И цветы начали расти. Всё выше и выше. Стебли стали толще, а изумрудные, сапфировые, аметистовые лепестки превратились в пышные кроны. Вот уже они поднялись выше деревьев рощи. Слово! И их огромные стволы стали белыми как мрамор, а кроны заострились золотыми шпилями на карминовых черепичных крышах. Они тянуться к солнцу отбрасывая причудливые длинные тени. Слово! Башни дрогнули, ещё раз и ещё, а затем бесшумно разлетелись роем осколков, растаяли как дым от догоревшего костра, рассыпались пеплом… Но среди этого пепла, словно рубин в дорожной пыли, остался лежать одинокий лепесток красной розы, окаймлённый серебром. Слово…
Когда песня закончилась, Аполлон быстрым, почти незаметным движением потёр правый глаз. Соринка? Да, конечно, это была соринка. Просто соринка.
С величественным безмолвием каждая из девяти сестёр, прежде чем уйти и раствориться под хризолитовыми сводами рощи, подходила и слегка кланялась юноше. Когда же очередь дошла до девятой – хрупкой девушки с огромными зелёными глазами и слегка вьющимися рыжими волосами до плеч - она неожиданно положила свои миниатюрные ладошки на грудь юного поэта, встала на цыпочки и быстро поцеловала Левканта в щёку. Её волосы пахли акацией.
Всё это время Аполлон, машинально перебирающий струны лиры, не проронил ни слова. Только после того как последняя муза растворилась в зеленоватой тени деревьев он заговорил.
- Знаешь, - он глубоко и резко вдохнул, - знаешь, Левкант, а в ваших сердцах и правда что-то есть, если из их осколков вырастают такие цветы.
Торжественная тишина звенела над рощей. Высоко в небе неспешно плыла колесница Гелиоса, и только невесомое дыхание Нота, что-то шептало листьям вечнозелёного лавра. Поэт неторопливо спускался по узкой извилистой тропинке, огибающей искрящееся зеркало пруда с восточной стороны, когда его окликнул знакомый голос.
- Левкант! - юноша оглянулся. Аполлон стоял на обрыве над прудом. Белые складки вышитого золотом гематия трепетали на лёгком ветру. - Ещё один совет.
- Ещё один? – изумился поэт. - Чего же будет стоить мне этот?
- Считай это прощальным подарком, - под капюшоном засветилась хищная улыбка. – Никогда не оглядывайся на дороге жизни. Эрот не стреляет в спину.