Летними тёплыми вечерами мы любили собираться возле беседки под старым каштаном и говорить о прошедшем дне, играть в игры и рассказывать друг другу страшилки. Нам было по 15-16 лет и всё, что мы требовали тогда от жизни, укладывалось в одно слово – приключения. Как-то само собой в один из вечеров мы разговорились о смерти, привидениях и случаях, связанных с таинственными происшествиями. Говорили много, выдумывали по ходу и пересказывали истории, выдуманные другими, и из всей нашей компании только Олег сидел молча в стороне и, казалось, совсем не интересовался столь щекочущими нервы темами. Первым это заметил Витя, дворовый заводила, парень шумный и не по годам хорошо разбирающийся в жизни.
- А ты чего молчишь, Казанова, или думаешь, что мы тут ерундой занимаемся?
У Олега была дворовая кличка Казанова, поскольку он был красив на лицо, строен, черноглаз и девушки мечтали о знакомстве с ним, как мечтают иные о принце.
- Нет, напротив, я даже очень этому верю, помню у бабушки в селе сосед сгорел в хлеву, а через сорок дней после его смерти, когда душа покидает землю, повесилась его дочка.
- И какая в этом связь? – удивились мы.
- А та, что он очень любил свою дочку и после того, как сгорел, каждый вечер являлся ей во сне и звал за собой. Дочка с матерью уже и к колдунье ходили, и священника о помощи просили и сами как-то там молились, но ничто не смогло спасти дочь от смерти, потянул отец её за собой на небо.
- Ну это ещё под вопросом, потянул её отец или она сама туда потянулась, но, короче, не интересная твоя история.
Так на том мы и разошлись спать и жизнь наша никак после этого вечера не изменилась. А надо сказать, что дом наш, в котором жили пацаны из дворовой компании, принадлежал трикотажной фабрике и поселили в нём в свое время работников этой самой трикотажной фабрики. Большинство людей знали друг друга лично, и не один праздник был ими вместе отемечен и не одна свадьба была вместе отгуляна. Так и мама Олега-Казановы дружна была очень с Марией-хромой, соседкой из первого подъезда, с которой они вместе начинали жизнь и трудовую карьеру на фабрике, приехав сюда по комсомольской путёвке. Только потом мама Олега вышла замуж и родила двоих детей – сына и дочь, а хромую Марию замуж из-за увечья ноги никто не взял и жила она в одиночестве, но весьма часто и помногу проводя время в семье Олега. Она стала для них практически родственником, с которым делились всеми горестями и радостями и последним куском хлеба. А когда подошла старость и болезни согнули хромую Марию и маму Олега, они как-то, сидя у телевизора в ожидании очередного сериала, разговорились о смерти, вполне естественной в их возрасте.
Мария сказала:
- Поля, мы знаем друг друга всю жизнь и всю жизнь были с тобой как сёстры. Ничего мы друг от друга не прятали и ни в чём друг друга не обижали. И если есть жизнь на небе после смерти, я бы хотела и там быть рядом с тобой.
- Не говори глупости, - ответила ей Полина, мама Олега. Она была по своим убеждениям агностиком, хотя, верно, и слова этого никогда не слыхала в своей жизни. – Никто оттуда не возвращался и никому не говорил, есть ли там жизнь после смерти или нет.
- Это, конечно, так, - соглашалась Мария, - но это не говорит о том, что ничего после смерти не существует.
И на миг задумавшись, решительно добавила:
- Слышишь, Поль, а давай договоримся с тобой, что если кто из нас умрёт первым, даст другому сигнал о том, есть ли жизнь после смерти или нет.
- Какой сигнал?
- Ну, не знаю какой, не умирала ещё. Но такой сигнал, чтобы другой сразу понял, что он идет оттуда, сверху, а не подстроен кем-нибудь из здешних, на земле.
- Не говори, Мария, глупостей, какие сигналы может подавать умерший человек живому, если ни рук, ни ног у него нет и даже если душа и существует, то не более, чем привидением она быть не может. А привидению меня не убедить в существовании загробной жизни.
- Может существуют и другие способы, не знаю, но если они существуют, я тебе говорю, что дам тебе сигнал и поклянись мне, что сделаешь то же, если умрешь первой.
- Не хочу я с тобой говорить, Маш, чтО это у тебя на ночь воображение так разыгралось?
И больше они к разговору на эту тему не возвращались, по крайней мере, Олег об этом не слышал и не знал.
Получилось так, что вровень к празднику Ивана Купалы седьмого июля умерла хромая Мария. Хоронили её всем домом на кладбище за городом, отслужили службу за упокой её души, как полагается, со всеми обрядами, и ещё подружки-старушки шептались у подъезда, что, мол, добрая и праведная душа соединилась с Господом, потому что когда опускали в могилу гроб с её телом налетела неизвестно откуда гроза и засверкали яркие молнии и загремел гром. А потом небо так же быстро прочистилось и засияло пуще прежнего нежным голубым светом.
На третий день после похорон Марии-хромой мы опять сидели с ребятами в беседке под старым каштаном и играли в испорченный телефон. Шёл десятый час вечера и густой, медовый воздух июля обволакивал нас своим теплом. Мы тешились своей юности, силе, здоровью, самому факту своего существования, хотя вслух никто из нас этого не произносил, просто было радостно на душе – и всё. Неожиданно ночной воздух нашего двора распорола сирена машины скорой помощи. Она ворвалась через боковые ворота, ослепляя фарами разбегающихся детей и ощупывая прожектором дом, словно какая-то надводная лодка. Скорая остановилась у третьего подъезда и из её салона тотчас выпрыгнули два санитара с носилками и врач с чемоданчиком. Они метнулись в подъезд и нам стало уже не до игр, ведь в этом подъезде жило как минимум три человека из нашей компании. Каждый из них сразу представил, будто худшее случилось именно в их квартирах с кем-то из домашних. Они бросились за санитарами в подъезд, а мы встали рядом с машиной и спрашивали водителя, не знает ли он, за кем и почему так стремительно приехала помощь. Впрочем, всё очень быстро выяснилось само собой – из подъезда на носилках вынесли маму Олега, рядом с которой бежали его отец, сестра и сам Олег. Санитары споро запихнули носилки в салон, пропустили отца, а Олег с сестрой в недоумении остались стоять на улице, потому что места в машине не хватало да и отец сказал, что кому-то надо оставаться дома и следить за Юлей, сестрой Олега, ведь ей как-никак всего девять лет. Олег стоял молчаливый, растерянным взглядом провожая уезжавшую со двора машину и держа за руку младшую сестру. Мы подождали, пока Олег совладает с шоком и спросили, что же случилось на самом деле и почему его маму забрала скорая.
- Я не знаю, - ответил Олег, - с сердцем стало плохо; в один раз, моментально, даже не успела выпить валокордину.
- У неё болело сердце?
- Да пила какие-то там лекарства, но ничего такого, отец гораздо больше таблеток пил.
Он ещё с минуту постоял у подъезда, принимая наши советы успокоиться самому и уверения, что всё закончится хорошо, как вдруг сказал:
- Витя, идём со мной, я тебе кое-что покажу.
И ушёл вместе с ним и сестрой к себе в квартиру.
Минут через пять, когда мы уже возвратились к беседке и начали шумное обсуждение произошедшего, вернулся Витя и тяжело сел на краю лавочки.
- Что такое, что случилось? – наперебой стали сыпать вопросами мы, желая побыстрее утолить свое любопытство и положить край всей этой мистерии.
- Что случилось, что случилось. Всё классно, ребята, будем жить, загробная жизнь существует! - вдруг неожиданно выкрикнул Витя и мы в очередной раз за сегодняшний вечер пережили шок.
- Как так, откуда ты знаешь, что тебе показал Олег?
И тогда Витя нам рассказал всю историю. Как хромая Мария договаривалась с мамой Олега о сигналах с того света и как мама Олега не воспринимала её слова серьёзно. Как Мария явилась маме Олега на третий день после смерти во сне и попросила заглянуть её в шкафчик на кухне, где та хранила разную кухонную утварь и предметы хозяйства. Как мама Олега, конечно же, не придала сну большого значения и занималась своими делами целый день. А вечером, когда ей понадобился для чего-то прозрачный целлофановый пакет и она открыла злополучный шкафчик и добралась до полки с пакетами, то обомлела и рухнула с сердечным приступом на пол – несколько десятков пакетов, сложенных аккуратно стопкой один над другим, были ровнейшим образом прорезаны от самого верхнего пакета к самому нижнему, и эта прорезь до того имела гладкие и ровные края и до того идеально соответствовала пятикопеечной монетке, что никаким инструментом на земле никакой человек не мог бы это сделать, будь даже у него золотые руки.