Пустота… Я выныриваю из небытия, пробуждённый громкой музыкой. Играет какая-то до боли знакомая мелодия. Что это? Не могу узнать, морщусь. Отчаянно болит голова, и остатки сна свербят маленькими буравчиками, не давая забыть о себе. Пытаюсь их конкретизировать, но ничего не могу вспомнить. Сны так редко посещают меня в последнее время…
Квартира пуста и безжизненна, мне здесь делать нечего. Долго ищу ключи от мотоцикла. Ну где же они? Обыскиваю все тумбочки, полки и одежду. Заглядываю даже в пустую пасть хлебницы на кухне, словно именно там могут оказаться эти две железяки с забавным брелоком в виде смешного ангелочка. Брелок подарила мама, свято веря, что этот оберег, забавная пятирублевая безделушка, сможет принести мне счастье.
Моя мама… Она дала мне его как раз перед тем, как заболела. Врачи упорно твердили – смертельно, а я не верил. Они говорили, что остался месяц, а я отвечал, что найду много денег, и её обязательно вылечат заграницей. Они говорили, чтобы я чаще навещал маму, а я… А я даже не успел попрощаться с ней. И этот брелок – самое дорогое, что осталось у меня. Крошечный белый ангел с блестящими глазками-бусинами, пухленькими ножками и одним отломанным крылышком…
И сейчас он пропал, его нигде не было. Я от злости хлопнул дверью и вышел на улицу. Летнее голубое небо с яркими, подсвеченными солнцем облаками, висело над головой, мягко и нежно укутывая землю. Музыка, разбудившая меня, не прекращалась, она играла снова и снова, словно маленькие невидимые музыканты устроились на левом плече. Я двинулся вперед, оглядываясь по сторонам. Что-то показалось мне необычным, но поначалу я не смог разобрать, что именно. По тротуару перемещались люди, явно наслаждаясь теплым погожим днём и чистым после ночной грозы воздухом. Мимо проезжали машины, весело разгоняя стеклами и хромом солнечных зайчиков. Навстречу мне шла симпатичная девушка, одетая в коротенький светло-голубой топик на бретельках и белую юбочку, которая завлекательно приподнималась на каждом шаге. Она шла, гордо поглядывая по сторонам, неотразимая в своей подростковой привлекательности. Я засмотрелся на неё, не зная, что мне больше нравится - курносый носик в веснушках или аппетитная грудь с четко выделяющимися сосками. Девушка кинула на меня рассеянный взгляд и прошла мимо, обдав терпким запахом цветов. Я остановился, смотря ей вслед. "Красивая…"
Набрав полные легкие горячего воздуха, я вдруг задумался, почему, несмотря на жару, мне так холодно и неуютно. Наконец, до меня стало доходить. Ошарашено оглядываясь по сторонам, я увидел огромные сугробы снега вокруг. Снег был везде. Он лежал валами вдоль дороги, засыпав маленькие зелёные липки по макушку, он покрывал крыши всех домов и стоящих машин, укутывая их в призрачные покрывала. Девушка, за которой я наблюдал, цокала острыми каблучками туфелек прямо по рыхлому снегу, зарываясь в нём по голые щиколотки. Пышные кроны деревьев несли такие шапки снега, что, казалось, должны сломаться под их весом.
Снег, снег, снег. "Откуда он посреди июня?" Я крутил головой, силясь понять происходящее, но люди вокруг совершенно не замечали метаморфозы. Их легкая одежда и безмятежное состояние говорило лишь о том, что этот летний снег вижу только я. Утренняя музыка стала играть громче. Она заполняла мне голову и набатом билась в черепной коробке.
Оглядывая прозрачные массы снега, я внезапно всё понял. Я просто всё ещё сплю! Конечно, ведь только во сне может быть такое! "Сон как явь! Ну что может быть лучше?"
С улыбкой я пошел дальше, насвистывая мелодию, помогая невидимым музыкантам. Я загребал полные сандалии снега и весело раскидывал его по сторонам. Проходящие люди совсем не замечали меня, поэтому я мог делать всё, что угодно. Слепив снежок, я залепил им прямо по голой спине одной чванливой мадам, которая, кривя нос и поджав губы, выбирала крупную черешню на лотке. Целую пригоршню снега я аккуратно расположил на лысой голове толстого потного милиционера, когда тот снял фуражку, чтобы мокрым платком протереть покрытый крупными каплями лоб. Иногда видения снега почти растворялись, становились совсем прозрачными, и тогда я явственно наблюдал все буйство июньской зелени.
На автобусной остановке пара ребятишек ела мороженое. Они стояли почти по колено в снегу, но удовольствие, которое было написано на их мордашках, было неописуемо. С огромной изогнутой сосульки над ними капала вода, попадая прямо на эскимо. Она стекала бурым ручейком, оставляя за собой неровную дорожку. Я видел, как маленький язычок слизывал этот след, а на его место приходила новая ледяная капля…
Возле входа на пляж сидела сморщенная старушка с пустым стаканчиком из-под сметаны, выпрашивая милостыню. Проходя мимо, я заметил, как её проворная ручка схватила мятую десятку, кинутую кем-то, и с быстротой змеи спряталась в тряпки, оставив пару жалких монет. Я зачерпнул полную ладонь снега и, ухмыляясь, щедро высыпал ей прямо в посудину. "Такого добра не жалко."
Внезапно старуха глянула на меня и улыбнулась, обнажив гнилой коричневый клык. Её морщины стали увеличиваться, углубляться, разрывая лицо на островки плоти, потом кожа побелела, превратившись в пергамент и начала отрываться кусками. Худые ручки стали походить на куриные лапы, острые коготки которых лихорадочно уцепились в стаканчик. Старуха худела прямо на глазах, сильный порыв ветра стал сдирать с неё ошметья одежды и кожи. Скоро на меня укоризненно пялились пустые глазницы влажного черепа, покрытого редкими свалявшимися седыми волосами. На костях кое-где шевелились остатки плоти. Скелет поднялся и швырнул в меня стаканчиком.
- Ты попрощался со своей матерью? – прокаркал череп простуженным, хриплым голосом, тыча мне в глаз острой костью указательного пальца. Музыка громко затрепыхалась в ушах…
Я с ужасом отшатнулся и бросился бежать мимо загорающих на солнце людей, то и дело поскальзываясь на гололёде пляжа. Река была скована льдом, сквозь который я заметил черные головы купающихся. "Как булка с маком."
Сколько я бежал, не знаю. Потом остановился, отдышался.
- Это же сон, дурак! Однако жаль, что приятные видения превратились в кошмар, – сказал я вслух, вспоминая сексапильную брюнетку, прошедшую мимо меня с утра. "Как её, интересно, звали? Мария? Наташа? Маргарита? Светлана? А может, Ксения?"
- Пора бы уже и проснуться…
Я стоял в какой-то незнакомой местности за чертой города. Меня окружали деревянные дома с аккуратно постриженными газончиками. На изумрудной зелени лежали сугробы снега. Яблони и вишни, которые отцвели уже две недели назад, были опять покрыты белым одеянием. Но на этот раз ветки несли не миллионы нежных лепестков, а прогибались под весом снега, щедро лежащего среди зеленых листьев.
Я бездумно шёл по желтым тропинкам. Деревня стала удаляться, и через пять минут я вышел на пригорок. Передо мной раскинулось кладбище, тихое и уютное, какими бывают только деревенские погосты. На крестах лежали шапки снега, а могилы были укрыты ровным белым покровом, сквозь которое проглядывали ромашки, бархатцы, анютины глазки и ландыши. "У мертвых одеяла с цветочным рисунком, хорошо же они устроились!" Я медленно брел по заросшим кладбищенским дорожкам, оглядывая могилы. В мозгу сквозь неумолкающую музыку настойчиво прорывались обрывки давнего кошмара. Я еще не мог сформулировать его точно, но тревога все сильнее и сильнее охватывала меня.
Душно. Я увидел большую крысу, сидевшую под старым, покосившимся крестом. Она грызла печенье, стряхивая с него снежинки. Тут же чирикали веселые воробьи, прыгая рядом с маргаритками на покрытой мхом раковине. Вдруг с ветки сорвался большой, почти прозрачный пласт снега и рухнул на птиц. Они с шумом разлетелись, испугав крысу. Наконец, я узнал музыку. Это была песня Nightwish "Angels Fall First". В душу медленно, пауком, вползал липкий страх.
Иногда сугробы доходили мне до шеи, и хотя сквозь них просвечивала каменная дорожка, обрамленная мать-и-мачехой и подорожником, шёл я с большим трудом. Вдруг со свинцового неба, украшенного ярким июньским солнцем, повалил снег. Он падал большими хлопьями, с каждой минуте всё усиливаясь. "А может это всего лишь тополиный пух?" Снег таял у меня на лице, и я чувствовал мокрые дорожки, которые проделывали капельки. "А может это просто слёзы?" Паника начинала накатывать волнами, накрывая меня как падающий летний снег.
Вот и окраина кладбища. Прохожу мимо маленького холмика с хлипким деревянным крестом. На потрескавшейся земле лежат скелетики засохших нарциссов. Судя по годам на кресте, здесь покоится какая-то старушка. У изголовья захоронения я вижу знакомый стаканчик из-под сметаны, в нем стоят скромные полевые цветы. Снегопад идет сплошной стеной, завывает ветер. Я начинаю задыхаться от жары.
Остались две свежие могилы. Ватными ногами я делаю шаг вперед, наступив на большое соцветие люпина, хрустнувшее подо мной. Невидящими глазами смотрю на коричневый крест. Летящий снег падает мне на ресницы, хотя солнце ярко освещает мне фотографию.
«Котова Валентина Ивановна, 25.06.1957 – 03.02.2007»
На меня смотрит улыбающееся лицо моей мамы. Я валюсь прямо в глубокий сугроб, больно разбивая колени о пыльный, нагревшийся на горячем солнце, камень.
- Прости, мама, прости!
Ветер хлещет мне в лицо пеной снега и жгучими листьями крапивы. Я задыхаюсь от рыданий, царапая руками рыхлую землю. Руки онемели от холода. Целиком утонув в снегу, я лежу, втягивая носом запах срезанных цветов и черной, жирной земли.
Музыка внезапно умолкает, и сквозь воцарившуюся тишину до меня доносится тихий звон колокольчика. Повернув голову, смотрю на соседнюю, последнюю могилу. На перекладине бетонного креста болтается маленький блестящий предмет, который треплет ветер, выбивая мелодичные звуки.
Разгребая руками снег, я подползаю к холмику. Прямо перед глазами висят мои ключи с брелоком в виде ангела. Ключики стучат друг об друга и стальную ставку в кресте. Этот жалобный звон впивается в меня, как нож, раздирая на части. Мне кажется, что сердце замерло и остановилось. Неясные образы всё сильнее бьются в памяти, стремясь вырваться наружу.
Вьюга достигает апогея, вихри снега злобно бросаются мне в лицо, кусая за щеки и нос. Давя вырывающийся из грудной клетки стон, смотрю на скромную медную табличку. Её заслоняют лежащие на перекладине желтые цветы, я смахиваю их, но табличка покрыта льдом. Я лихорадочно тру ее, раздирая пальцы в кровь. Сквозь лед и пыль начинают вырисовываться слова.
С неба раздается удар грома, тотчас бьет молния, и начинает хлестать дождь. Крупные дождинки шумно падают на сухую землю, прибивая пыль. Я протягиваю руки к табличке и вижу, как капли проходят сквозь мою плоть.
Воспоминания вспышкой взрываются в мозгу. Холодная февральская ночь. Метель, мокрый снег с силой разбивается о стекло шлема. Я лечу на мотоцикле по ночному шоссе, безнадежно опаздывая к маме в пригородную больницу. Стрелка спидометра замерла около цифры «180», пятисоткубовый движок завывает надсадно и хрипло. У меня в ушах гремит Nightwish, и деревья проносятся мимо, превращаясь в черную однородную массу. Цепкий луч фары выхватывает белые призраки царствующей ночи, а я, перемалывая шлемом хлопья снега, лечу, уже почти не контролируя скорость. Днём звонил врач, сказал, чтобы я срочно ехал, матери совсем плохо, она ждет меня, но я задержался с друзьями, досматривая футбол. И теперь стрелка спидометра, дрожа, подбирается к двумстам, пытаясь помочь мне догнать убегающее время. Убегающее по моей вине время. Я физически чувствовал, как пролетают пожираемые шинами метры, но бег секунд не остановить. Около сердца в кожаной куртке забился в страхе крохотный ангелок со сломанным крылышком, скованный связкой ключей. Резкий поворот, луч света на мгновение ловит огромный грузовик, и я попадаю в перекрестие его прожекторов. Уверенным движением выворачиваю руль, но проклятая дорога именно в этом месте покрыта наледью, шипы резины разрывают лед, но на такой скорости это уже не помогает. Верная Ямаха срывается в занос, ангел беснуется возле груди, а перед глазами встаёт мягкая улыбка моей мамы. Удар. Скрежет. Тишина… И летящий с бездонного неба снег…
«Котов Михаил Александрович, 11.05.1983-03.02.2007»
…Значит, всё это мне не снится. Старуха-совесть с соседней могилы не зря грозила мне костлявым пальцем. Падающие хлопья снега и тополиный пух – это моя текущая реальность. Гроза и дождь прекращаются так же резко, как и начались. Вместе с ними перестает сыпать с неба и снег.
Я поднимаюсь и смотрю на покрытые саваном снега черные шрамы могил среди зелёной травы, и в моей памяти отчетливо проявляется ночной сон. В нём был ангел с человеческим лицом. Создание, которое исполняет самые заветные желания. Ангел, живущий у подножия радуги. Ангел, у которого нет одного крыла.
Я поднимаю глаза в небо и вижу её. Радугу. Красивую, яркую и сверкающую, коромыслом выгнувшуюся в чистом голубом небе. И теперь я точно знаю, куда мне идти. Ведь у меня есть одно маленькое желание, которое вполне по силам исполнить любому ангелу. Даже бескрылому.