Майское солнце ехидно скалилось из-за крыш. Смахнув со лба каплю пота, я в очередной раз пожалел, что надел пальто. Марине было не легче - пекло как в преисподней. Решив немного передохнуть, мы положили пакеты, опёрлись о стену дома и стояли, безразлично наблюдая за снующими мимо прохожими. В этой части проспекта всегда особенно людно и, как не маскируйся, обязательно столкнешься с кем-нибудь из знакомых. Вот и сейчас, я, с неудовольствием, заметил приближающуюся к нам фигуру. Я дернул Марину за рукав и мотнул головой в ту сторону. Подруга тут же засуетилась в поисках пути для отхода, но усилия пропали в туне - от Вовки Прощелыгина ещё никто легко не уходил. Я устало вздохнул и, с покорством пойманной рыбы, стал дожидаться развязки.
- Какие люди! - Заорал тот на подходе, и огромная волосатая лапа с хлопком обрушилась на моё плечо. - Костян, Маринка!
Марина безучастно кивнула и обреченно отвернулась.
- Сегодня здесь прямо сход всех дорог! - игнорируя её безрадостное приветствие продолжал Прощелыгин, - Только поручкались с Толькой и Пашкой из дальнего угла, а тут вы!
К удару, я оказался не готов: когда кулак, больше похожий на кирпич, не смотря на пальто, легко и неотвратимо, вломился в мой живот - воздух превратился в вакуум и меня согнуло пополам. Совершая безуспешные попытки вдохнуть, я слушал горячий влажный шепот рокотавший у меня в ухе:
- Ещё раз здесь увижу – убью.
Увидев сцену моего унижения, Марина, набросилась на агрессора с кулаками, тот же стал с улыбкой от неё отмахиваться и шутить, что мол он ничего такого и в мыслях, типа ей показалось. На меня же зыркнул грозно и, резко развернувшись, пропал в толпе.
Мне наконец-то удалось победить сковавший лёгкие паралич и сделать глубокий надрывный вдох. Марина тот час запричитала, создавая бессмысленную суету:
- Что? Что он тебе сделал? Где болит?
Я её успокоил, уверив, что со мной всё в порядке и помощь не требуется, и предложил убраться от злополучного места подальше. Взяв пакеты, мы так и сделали. День был в середине пути и бог весть, сколько ещё подобных встреч обрушится на наши головы...
Однако, против моих ожиданий, ничего криминального больше не случилось и, решив, что день получился удачным, мы, не дожидаясь заката, отправились к дому.
Снимая несчастное пальто, я испытал облегчение и с наслаждением потянулся. Маринка разобрала вещи и уже суетилась с продуктами. Предвкушая ужин, я почувствовал, как рот наполняется слюной. Марина заметила, как я наблюдаю за её стряпнёй, но подумала, о чём-то другом. Во всяком случае, к моему неудовольствию, она оставила готовку, улыбнулась, и села ко мне на колени.
- Измаялся, мой пупусик. Всё хорошо? Ни где не ноет? Этот гад, Прощелыгин, тебя так ударил, я даже испугалась! – И очень нежно чмокнула меня в колючую щёку. Я улыбнулся и поцеловал её в носик. А потом посмотрел на неё так, чтобы было понятно, - со мной всё о’кей, а требуется мне сейчас нечто другое, например еда.
- Ой, прости, я быстро! – Проворковала плутовка и, вспорхнув с колена, возобновила прерванную готовку.
Вечер, на удивление тёплый и тихий, пролетел стремительнее чайки выхватывающей из волны зазевавшуюся рыбку. Утолив зов пищевода мы некоторое время лежали, наслаждаясь сытостью и тишиной. Потом, бурно, с неистовством распалённых животных, занимались сексом. Накувыркавшись, мы отдыхали - разгорячённые, мокрые, и приятно усталые. Марина, счастливо разметавшись по матрасу, о чём-то непринуждённо и легко болтала, а я думал о том, какой приятный у неё голос. Затем, я перелёг на бок и, подперев голову рукой, залюбовался её формами. Солнце едва касавшееся горизонта, сквозь раскрытое окно нежными румянами оттеняло её грудь, а лёгкий ветерок озорно шевелил волоски на её лобке. Вдоль живота пролегли две неглубокие ложбинки, а вокруг пупка образовалась ровная круглая впадинка. Профиль, без единой резкой черты, напоминал о лучших красавицах Азии. А смуглая кожа, покрытая серым пушком, казалась, сделанной из нежнейшего бархата.
Я порой заглядывался так надолго, и Марина, замечая мой взгляд, не выдерживала первой: она начинала смеяться и со словами «ах, ты, противный!» валила меня на спину. Потом мы долго обнимались, покрывая друг друга поцелуями, и мир в такие минуты казался нам прекрасным, безгрешным и чистым. Мы не замечали устойчивой вони, тянущейся со свалки и источаемой нашими, по много дней немытыми телами. Ни грязного убогого барака составленного из приваленных друг к другу разномастных деревянных и металлических пластин. Ни криков чаек, ни визга крыс. Ни скрипа порванного просаленного матраца. Ни звона бутылок в пакетах. Всё это было не важно, где-то там, не с нами. Вокруг нас была кремовая предзакатная пустота, и во всём мире существовали только мы и наши чувства...