Это не новый рассказ, просто прежнее название было невнятным.
Сейчас я напишу о том, чего нет в моих тетрадях, о том, что внезапно нахлынуло и не отпускает после разговора по телефону с тобой, после грустного своего стиха на эту тему, о чем давно хотела, но...
Перелёты во времени стихийны, вне правил. Я должна наконец написать о тебе - том мальчике, в которого влюбилась мгновенно (и кто мог знать, что - навсегда) в свои тринадцать с половиной лет. Мне хотелось сделать это раньше, но руку отводило. Всё, что угодно, но только не о тебе, разве что вскользь, пунктиром.
Это нехороший знак,- вот это появление ритма "сказания". Но - попробую продолжить, может быть удастся его избежать.
Потому что я не стану писать о тебе. Время еще не пришло.
Я просто напишу о музыкальной школе.
Вечер декабря. Полугодовой экзаменационный концерт в музыкальной школе. Которую ненавижу, потому что это не танец - полет под музыку, а совсем наоборот - долгое и мучительное высиживание самой музыки из этюдов Черни и других великих композиторов -тренеров. И еще потому, что в доме – рояль с легким и нежным звуком, а в школе – жуткие пианино-гробы с вязкими глубокими клавишами, и звук глух и туп, скука. А самое главное и противное, что в этой школе я прилежно учусь, не имея ни способностей, ни призвания, потому что так «хотел папа», и попробуй сопротивляться этому беспроигрышному шантажу мамы.
В нашем доме давно нет смеха, нежности и тепла.
Я не должна приносить троек ни из одной из школ.
И должна быть послушной, ничего не скрывать и не сметь перечить,
без этого не обходится, конечно, но уж совсем в крайних случаях.
Спасаюсь книгами и мечтами.
А сейчас, ожидая своей очереди на экзекуцию, боюсь до потери сознания. Я предпоследняя в этой очереди. Почти все ученики отыграли свое и ушли, один еще мучается за дверью перед всем преподавательским составом, скоро он закончит, и меня вызовут...
В комнате "ожидания" сидит мальчишка с аккордеоном и наблюдает за мной, потому как больше смотреть абсолютно не на что, только моя искаженная ужасом бледная физиономия и осталась в поле зрения. Я замечаю его присутствие только тогда, когда он внезапно спрашивает меня с безмятежной улыбкой - "Боишься?" Я утвердительно трясу головой, не в силах что-либо сказать членораздельное.
-А зачем? - с таким искренним удивлением спрашивает он, что я в растерянности, а действительно - "зачем?"( И тут же в голове ответ -"мама").
-Подумаешь,- продолжает он с улыбкой,- ну отыграешь свое, получишь-4, тебе надо -4, да? Так я и подумал. Не бойся, все будет отлично! Мне так без разницы, пару не поставят, а тройка - нормально, меня устроит.
И снова озаряет меня своей белозубой насмешливо-нежной улыбкой. Я никогда такой не видела, и от тепла, исходящего от этого совсем чужого мальчишки с уличным простецким говорком, тоже давно отвыкла. И к страху присоединяется еще незаметное для меня какое-то радостное удивление...
И тут меня вызывают. Помню, что играла, абсолютно забыв вещь, которую играла, помню ужас в моментах просветления сознания, когда понимала, что не помню, забыла, какой пассаж следующий, и снова отключалась в спасительное забвение. Так и доиграла на автопилоте( тогда не было этого слова, но здесь - самое то).
Когда я вышла из "концертного зала", мальчик стоял со своим аккордеоном, готовый к испытанию, но по-прежнему безмятежный. Он оказался на голову выше меня, а может и больше. И оттуда сверху успел спросить-сказать: "Ну как, 4-?, так я ж говорил!".
И скрылся за дверью.
А я успела запомнить его фамилию, когда его вызывали.
И стала искать его в списках учеников на стене, он оказался не в дневной, как я, а в вечерней школе, пересечься мы никак не могли. И еще я долго одевалась, собирала свою черную папку с Чайковским на боку. Но ждать мне было неловко, да и что бы я сказала ему со своей вечной застенчивостью?
Спустившись на улицу, я на всякий случай пошла не спеша. И он обогнал меня со своим аккордеоном на спине, что-то сказал об экзамене, чуть задержавшись,- да, он получил свою тройку, и пошагал совсем в другую сторону. А я повернула в свою, оглядываясь, не повернется ли он( как в милой песенке), но он не повернулся, так и исчез.
И побрела я домой в горести от потери этой насмешливой нежности, этой легкости принятия жизни и самого этого длинного худого мальчишки в неподражаемой рыже-коричневой кепке, у которого хватило на меня тепла...
А музыкальная школа никакого следа не оставила в моей жизни, лишь в памяти, сыграв однажды роль сценической площадки для пролога долгой истории.