Отель высотой в двадцать три этажа, как огромный космический корабль нависал над берегом моря. Еще не пришло лето. Волны бездушно выкатывали на волноломы ртутный серебряный холод. Чайки пришпилили свои крылья к камням, слабо отражающим луну. На берегу было пустее пустого. Даже ни одного тощего тельца пластиковой бутылки, не говоря уже о телах человеческих.
Все тела были там, внутри отеля, где тепло ярко и мягко горели огни. Скоростные лифты развозили по этажам слабо жужжащие группки людей, ковровые покрытия съедали звуки шагов, пахло глянцевыми журналами, дезодорантами, молотыми кофейными зернами. Растворялись в свете силуэты людей, возникали из ниоткуда, исчезали в никуда. Разбредались по номерам-отсекам.
Все лифты везли наверх и только один вниз, в замкнутое пространство подземелья. Там внизу горел искусственными огнями зал ресторана. Молчаливый метрдотель в темном стальном костюме стоял у входа, как хозяин неведомого ларца. Ларец открывался в круглый полутемный зал. Дневного света в нем не было, только вечерние матовые плафоны, источающие настроение вечных сумерек. Середина зала вспухала подобием сцены, стены лоснились зеркалами. Дубовые столы проступали очертаниями накрахмаленных скатертей цвета неспелых абрикосов.
Метрдотель стоял у входа, иногда прохаживался по залу, поправляя какие-то невидимые шероховатости и неровности. Его голова была тщательно выбрита, а взгляд казался чуть более внимательным, чем у обычного человека. Он походил более не на метрдотеля, а на телохранителя. Вернее, он таковым и являлся… Он был телохранителем этого зала.
Ровно в девять утра этот зал открывался, появлялись первые посетители. Вышколенные официанты бесшумно сновали вдоль столов. Посетители сосредоточенно набирали еду на раздаче в большие тарелки. Еды здесь было много всякой отменного качества с самыми тончайшими специями.
На полукруглую сцену выставляли аппараты с кофе, с соком, корзинки с выпечкой, вазы с медом, вареньем, черносливами, орехами. Негромкая музыка подчеркивала роскошь столов и одновременно размывала ее по пространству, создавая ауру безмятежной счастливой жизни.
Метрдотель казался слегка расслабленным, но, тем не менее, каждый из посетителей мог поймать его взгляд на себе. Он смотрел на них с внутренним удивлением, которое пытался скрыть. Но оно пробивалось, прорастало из неподвластных ему микродвижений тела. Он старался контролировать себя, слегка склоняя голову в приветствии очередного посетителя
Очень учтиво он вел себя, даже сверхучтиво… Он помнил их всех в лицо и ни у кого не спрашивал визитный билет.
Мужчины и женщины, парни и девушки. Все они заходили в зал стайками как птицы на кормежку. Только на первый взгляд они были чужими друг другу. Их объединяло нечто особое в манерах и сленге. Их язык был похож на родной язык метрдотеля. И все-таки в нем было что-то не так. Некие словечки, выражения, жесты. Может быть, невидимые поля, которыми они окружали друг друга. Некая избранность, отличие от всех остальных людей, состоящая в принадлежности к Игре.
С утра они рассаживались за столы, ели, пили. В обед появлялись снова. Потом по часам наступал вечер, и приходило время ужина. Метрдотель снова открывал двери в полутемный зал с матовыми крахмальными прямоугольниками скатертей. Зал оживал, наполнялся звуками и движениями, отражающимися в зеркалах.
Метрдотель наблюдал за ними. Они что-то бурно обсуждали. Одни радовались, другие грустили. Они приехали в этот отель не для отдыха. Они работали. Вернее, они состязались друг с другом, и это состязание называли работой.
Они были мастерами интеллектуальных многомерных игр. И за это им платили деньги те, кто хотел знать результат. Богатые дяди с кошельками, желающие славы своей команде.
Самих спонсоров на состязаниях не было, ровно как и зрителей. Процесс борьбы двух мозгов практически невидим, главное-результат.
Эти состязания должны были выявить самую сильную команду среди женщин и самую сильную среди мужчин.
Хотя они соперничали друг с другом, их нельзя было назвать непримиримыми врагами.
За столами они частенько перемешивались, смеялись слишком громко, обнимались и даже обменивались мимолетными поцелуями.
Среди них были старые и очень молодые. Самому старому было за семьдесят лет. Скрюченный позвоночник, седые волнистые волосы и пронзительные глаза коршуна. Вся тусовка почтительно расступалась перед ним в остатках восхищенного почтительного шепота «мастер». Метрдотель знал, что в прошлом этот старик был очень знаменит, но он не понимал, как можно всю жизнь потратить на Игру. Хотя на что он сам потратил свою жизнь? Этот вопрос неизменно заводил метрдотеля в тупик. Лекарством от тупика было распрямление всех крючков-вопросов. И метрдотель отключал размышление и оставлял только зрительное внимание.
Некоторые тусовщики явно диссонировали со всем остальным окружением. Например, один крепко сложенный мужчина с серьезным взглядом, обращенным во внутрь себя. На таких обычно заглядываются женщины. Он всегда был в коконе одиночества, за столом сидел напряженно, ел сосредоточенно, но без аппетита. Его лицо было искажено слабой гримасой страдания плоти. Или странная парочка – плотно сбитая девочка очкарик с длинной мышиной косой и парень-красавчик с демонически черными глазами. Они всегда ходили вместе, и это ни у кого не вызывало удивления. Другие девушки из тусовки были очень необычными, яркими как тропические птицы. Но парень ходил с Мышиной косой, словно привязанный к ней. Метрдотель никак не мог слепить связки их мыслей. Он видел, что все в этой тусовке слегка ненормальны. Одна лишь белокурая, розовощекая скандинавская красавица улыбалась ему всегда открыто и естественно.
Эта Северная девушка ела мало, больше налегала на фрукты и на чай. Каждый раз она заходила в зал частью солнца. И он улыбался ей в ответ, в этот момент ощущая себя в естественном потоке счастливой жизни. Эта красавица могла все вопросительные крючки переделывать в восклицательные знаки. И когда она уходила, метрдотель ощущал желание подняться вслед за ней, хотя бы на нижние этажи отеля, где в окнах был настоящий дневной свет. Однажды он даже сделал это после обеда. Но потом спустился обратно вниз. Там, наверху, он был никем, а здесь он был хранителем зала.
Кроме Северной девушки особое внимание метрдотеля привлекла странная женщина с темными волосами. Подпухшие губы и восточные веки, мягкая походка рыси. Она несла в себе ночь или луну. От Восточной женщины пахло сразу всем и закатом и луной и сумасшествием. Она прятала свой взгляд от него. В ней была сила, которую она пыталась тщательно скрыть. Он спиной ощущал в ее приход за несколько секунд. Это было похоже на дуновение грозового ветра. Сначала дуновение, а потом появлялась она. Женщина-загадка. От нее исходила музыка другого мира. Но какого?
Он поймал себя на мысли, что не помнит своего дома. Но эта мысль его не удивила. Зал ресторана требовал его пристального внимания. Например, надо было следить за аппаратом для варки эспрессо. Он почему-то часто ломался. Метрдотель знал, что этот зал живой, как женщина, которую он должен охранять. И потому метрдотель старался войти в привычную колею своего бытия. Но настоящие женщины из плоти и крови не могли оставить его равнодушным.
Восточная незнакомка с пухлыми капризными губами продолжала вызывать в нем волнение. Он поймал себя на мысли, что не может отвести от нее взгляда. Она осознавала это, словно поддразнивая его, вскидывала ресницы, смотрела на него в упор. Он старался переделать свое волнение хотя бы в легкое раздражение.
Он видел, что она набирает в тарелку много еды. Морепродукты, мясо, котлеты, помидоры, перцы, томаты, оливки. По чуть-чуть всего. Но получалась целая гора. Она ела все это торопливо, жадно, но как-то рассеянно. Иногда она садилась ужинать вместе с Северной девушкой. Тогда на лице этой женщины рисовалась улыбка.
Северная девушка была всегда весела, несмотря на исход борьбы. В противовес ей, например, старый Мастер был всегда угрюмым. Метрдотель видел на нем только следы желчи, которая, казалось, проступала через поры. Старый мужчина брал всегда кофе и маленькие тосты с сыром, выказывая полное презрение к еде. И страдающий мужчина –одиночка ел бессознательно, но не глядя в тарелку. Он смотрел в перспективу своих мыслей.
Метрдотель мог гордиться своим заведением. Он знал, что здесь существуют особые секреты выпечки. Она получается нежной, воздушной, волшебной. И все остальное кроме выпечки было тоже самого отменного качества. В ресторан привозили только натуральные продукты.
После завтрака столы готовили к обеду. Накрывали свежими скатертями. Убирали кофейные аппараты, выкладывали фрукты. Каре молодых барашков, ананасы, икра… Изысканные нарезки, сочетания, букеты вкуса.
Метрдотель знал, что многие блюда сюда привозятся со всего света. Иногда ему казалось, что он видит невидимый конвейер изобилия, который несет на своей ленте все эти немыслимые формы и ароматы из ниоткуда прямо в зал на раздачу.
В обед тусовка рассаживалась своими командами, некоторые громко смеялись, заглушая музыку, за которой метрдотель ревностно следил, протирая диски.
Одними из первых на обед приходила странная пара –очкастая девочка с мышиной косой и парень-красавчик. Краем уха метрдотель как-то услышал, что за эту девочку парню платят большие деньги. Но метрдотель ни за какие деньги не стал бы ходить с очкастой девочкой. А вот с Восточной женщиной… Почему-то у него было ощущение, что где-то он ее уже видел, он гулял с ней по берегу моря, окрашенному густотой ночи, обнимал ее, прикрывал ее от опасности.
Ее немного штормило. Что-то, видимо, у нее не ладилось с Игрой. Она была то взлохмаченная, то тщательно накрашенная и прилизанная. Иногда она бросала на него рассеянный взгляд и могла сказать вместо «Добрый вечер» «Добрый ужин». Может быть, метрдотель и загрустил бы как тот серьезный мужчина-одиночка, явно страдающий по невидимой, незнакомой девушке, но ему это было не дозволено.
Через десять дней непрерывной еды в зале без окон начало ощущаться некоторое утомление. Его уже нельзя было перебороть и разукрасить новыми экзотическими продуктами. И метрдотель с облегчением дожидался закрытия.
Закрытие назначили на поздний вечер.
Вечер пришел темной волной прибоя. С моря подул ветер, несущий запах дождя. Дождь застревал в цветущих акациях, в неподвижных камнях берега, разбивался о темную громаду отеля.
Команды -победители не отличались от команд проигравших. Они просто сделали свою работу, и все неприятные эмоции для них остались в прошлом. Теперь они шуршали вечерними нарядами. Мужчины спрятались в костюмы, а женщины оголили спины.
Зал ресторана переоборудовали в банкетный. Убрали раздачу, по-другому расставили столы и выбросили на них фейерверки новых блюд. Зеркала рождали потустороннюю перспективу и стены, оббитые бархатом, заглушали звуки.
Метрдотель ждал Восточную женщину. И когда он спиной предвосхитил ее появление, то понял, что сегодня она прекрасна как никогда раньше. От нее шел не просто предгрозовой поток, от нее шло дыхание лавины вот-вот готовой сорваться. На ней было короткое черное платье пантеры, и волосы рассыпались по открытым плечам. Нить изумрудов на шее и на запястье иголками сверкающей хвои пробила ему бронежилет сердца. Ему на миг показалось, что зал ресторана исчез, осталась плотная темнота. Но потом картинка реальности вернулась на прежнее место.
Сейчас, когда нарушили геометрический порядок столов, вроде бы у тусовщиков снова стал проявляться интерес к пище. Интерес короткий, мимолетный. Просто многие уже выпили и потому ели только потому, что больше им здесь нечего было делать.
Больше всех выпил тот самый серьезный мужчина-одиночка. Алкоголь разрушил его кокон одиночества, расшатал его серьезность и вывернул ее наизнанку в кричащую комичность. Одиночка пошел, шатаясь между столов чуть ли не опрокидывая их и приставая ко всем подряд.
Старому Мастеру наложили поесть. Опять были сырные шарики, клубника, запеченные осетры. Женщины в платьях с оголенной спиной до половины поп немного потанцевали что-то медленное и тягучее
Восточная женщина ждала других танцев. Метрдотель ее видел боковым зрением. Но точка кульминации уже была пройдена. Она осталась незамеченной, размылась в пространстве жующих челюстей. Энергия зала угасала.
Все исчезало, ломалось. Столы погружались в хаос тарелок. Много плоти жаждало удовольствия. Но запасы его закончились. Одиночка попытался выстрелить залпом фужера в какого-то парня, попавшегося ему под руку. Вроде бы пролилось немного крови, создавая пустой, ненужный пшик в общем угасании.
И когда метрдотель ощутил усталость, он, наконец, со всей силой оставшегося желания захотел, чтобы все поскорее окончилось. Они еще пытались шуметь, что-то изображать из себя. Но метрдотель притушил свет, отключил музыку.
Тусовка как большой птичий базар снималась с насиженного места и перекочевывала в другое. Он встал у входа, чтобы всех их провожать.
Восточная женщина подошла к нему и спросила в упор.
Она спросила: « И это все?»
-Проплачено только до 12,- ответил он, ощущая как волшебность тонким покрывалом слетает с нее, затаптывается чужими ногами.
-Это все?- повторила она, еще не осознавая потери.
-Проплачено только до 12, - повторил он, не меняя тембра.
Он поймал мысли женщины:
-Бездушный робот.
Очарование исчезло. Она вышла из зала.
Он ждал того момента, когда в зале станет пусто и тихо. Потом он выйдет на берег моря и пойдет вдоль, чтобы оставить некоторые воспоминания, а что-то утопить, бросить вместе с камнем в бессознательно жадную волну.
Зал затих. В нем не стало никого, тусовка разбрелась, кое-кто из них снимался с якоря, уже уезжал. Они перебазировывались в другое время и место. Они снимались большой стаей и улетали. Он закрыл двери и прямо в своем стальном костюме пошел к морю.
Отель высотой в двадцать три этажа, как огромный космический корабль нависал над берегом моря. Еще не пришло лето. Волны бесцельно выкатывали на волноломы ртутный серебряный холод. Чайки пришпилили свои крылья к камням, слабо отражающим луну. На берегу было пустее пустого. Даже ни одного тощего тельца пластиковой бутылки, не говоря уже о телах человеческих. Не было на берегу и метрдотеля.