Я вовсе не собирался с ним знакомиться, я просто хотел выпить кофе. Да и он, как мне сначала показалось, не хотел со мной знакомиться, все вышло совершенно случайно. Он пил пиво и пил, судя по всему, давно. Когда я зашел в кафе и сел за пустой столик, он уже сидел, и перед ним стояло два пустых бокала, а он сам жадно допивал из третьего. Потом... Честно говоря, я не глядел на него все время, а потому не знаю, сколько он еще выпил за те десять минут, которые мне потребовались, чтобы посмаковать чашечку потрясающе вкусного «американо». В «Улыбке» очень хорошо готовят кофе, именно потому я туда и хожу. Так вот, только я допил свой «американо» и оглянулся в поисках официантки, как он с размаху сел на стул напротив меня, стукнул кулаком по столу и громко сказал:
- Козел очкастый! Разворот! Целый разворот! А где мое пиво?
Я никогда не считал, что мои очки дают право всяким хамам называть меня козлом, а потому обиделся на него и попросил его удалиться. Я так ему и сказал:
- Вы ошиблись. Ваше пиво стоит на вашем столике, а ваш столик стоит у стены.
Я подумал, не стоит ли добавить, что он не прав, называя меня козлом, но решил не связываться. Он обернулся, увидел свой столик и свое пиво, с трудом встал со стула и пошел восвояси, так и не извинившись. Ну и кто после этого козел? Я опять обернулся, высматривая официантку, имея намерение расплатиться и уйти, но тут кто-то опять шандарахнул кулаком по моему столику. Я обернулся и обнаружил, что он опять сидит за моим столиком. Он, видимо, забыл, что говорил раньше, а потому повторил:
- Козел очкастый! Целый разворот!
Вопрос про пиво не прозвучал, потому что пиво он принес и поставил наполовину пустой бокал на мой столик. Я не счел нужным вступать в диалог, но, оказалось, что собеседник ему и не нужен. Точнее будет сказать, что ему был нужен слушатель, так что мое молчание его воодушевило на еще один удар по столу. Я придал себе безразличный вид, но и это его не остановило. Начал он неудачно:
- А как мне заработать имя, если меня не печатают? Этот козел очкастый ничего не понимает.
Несмотря на то, что его монолог только начался, я почувствовал, что уже утомлен им, а потому решил принять более активное участие в беседе:
- Простите, а кого вы называете козлом очкастым?
Он с недоумением посмотрел на меня:
- А ты разве не из «Семи новостей»? А мне казалось, что я видел тебя в редакции.
Я резко, даже немножко нервно и немножко гневно опроверг его наглое предположение о том, что я могу иметь хоть какое-то отношение к этому бульварному листку, к этому рупору серости, тупости и наглости, к этой сточной канаве информационного мира, к этому позору братьев пера и фотоаппарата. Каюсь, как-то раз, я купил этот с позволения сказать журнал, но, пробежав глазами пару статей, не побоюсь грубого слова, гадостного издания, я немедленно выбросил его и больше никогда, абсолютно никогда не брал его в руки. Однако мысль о том, что редактор этой, прости господи, пакости способен отказать в публикации чего бы то ни было, внушила мне некоторое заочное уважение к нему. После прочтения двух статей из этого вестника дома скорби для умалишенных папарацци я, честно говоря, не думал, что редактор может отказать в публикации, а потому я приобрел некоторый интерес к зарождающейся беседе. Что же такое должен был написать этот пивной хам, чтобы редактор такого издания был вынужден отказаться печатать его писанину? Нет, ей богу, мне стало интересно, и я попросил любителя пива рассказать мне о его статье. Слово «статья» его оскорбила:
- Статья? Да это же целый роман! Я бы за него получил пулитцеровскую премию!
Я подумал о том, что пиво совершенно несовместимо с длинными словами. О том, какую премию он должен был бы получить за свой роман, я догадался, но менее интеллигентный человек решил бы, что речь идет о премии Путлиссона. Я улыбнулся и повторил свой вопрос, заменив слово «статья» на нейтральное «произведение», украсив его прилагательным «замечательное». То ли моя грубая лесть оказала положительное влияние, то ли дело в том, что его бокал опустел, но мой собеседник удовлетворил мое любопытство. Он быстро сбегал к своему столику и принес оттуда внушительной толщины папку, грохнул ее на стол и провозгласил:
- Вот! Все материалы!
Слово «материалы» тоже попало в словарь слов, несовместимых с пивом. Я подвинул к себе папку и открыл ее. Сверху лежала большая цветная фотография. Молодой парень в военной форме и с автоматом. Где-то я его видел. Я рассеянно посмотрел на потолок, который оказался неожиданно грязным, и вспомнил. Этого парня недавно показывали по телевизору. Дезертир, он еще натворил что-то ужасное, а потом застрелился. Что он натворил? Вроде не убийство, что-то другое. Ах, да, вроде он захватил заложников. Я вопросительно посмотрел на своего собеседника, и он немедленно сказал:
- Андрей Пискунов. Прослужил почти десять месяцев. В части на хорошем счету. Часть хорошая, очень хорошая. Никто не понимает, почему он дезертировал. Ни командование, ни сослуживцы, ни родители – никто. Вот, - он ловко извлек из папки листок и протянул его мне, - Вот, почитай. Это из материалов следствия.
«Андрей Пискунов, 1988 года рождения, проходил службу в В/Ч 55917 с 11 октября 2004 года. За время службы взыскания не накладывались. 17 июня 2005 года присвоено очередное воинское звание ефрейтор. С 18 июня 2005 года исполняет обязанности командира отделения. За время службы зарекомендовал себя как дисциплинированный, неконфликтный, исполнительный солдат. С сослуживцами и командованием поддерживал хорошие отношения, неоднократно проявлял себя на учениях. Принимал активное участие в политико-просветительной работе. До призыва в армию под судом и следствием не был, приводов в детское отделение милиции не зарегистрировано. Семья полная, благополучная. Участковый, соседи, учителя и одноклассники Андрея описывают его только с положительной стороны. Фактов употребления психотропных веществ как во время службы в армии, так и до нее не выявлены. Фактов неуставных отношений, гонений со стороны командования или сослуживцев не выявлено. Причина дезертирства не установлена»
Я хотел спросить собеседника, а не установил ли он причину дезертирства, но не успел – он, заметив, что я дочитал документ до конца, заговорил сам:
- Не установлена! – произнес он издевательски, - не знаю, кто там работает в военной прокуратуре, но они там зря хлеб едят. Установить ее совсем не сложно. Ей богу, это же целый роман! Я беседовал с его родителями, и они передали мне его личные вещи. Ну, не передали, но разрешили ознакомиться. Выносить из дома ничего не разрешили, но у меня же фотоаппарат! Вот была работенка! Они меня на пол часа оставили одного, и я как проклятый фотографировал письма. И его и ее.
Он сделал паузу, попытавшись выжать немного пива из пустого бокала, и я успел вклиниться:
- Простите, а кого вы имеете в виду? Его девушку?
Он с сожалением посмотрел на абсолютно пустой бокал и кивнул:
- Девушку. У него была девушка. Я с ней тоже говорил. Ничего, красивая такая. Похоже, она его действительно ждала. Черт! Вот меня не дождалась. А тебя?
Я поморщился:
- Я не служил. Впрочем, и девушки у меня нет.
Зря я это сказал. Он немедленно хлопнул меня по плечу, панибратски назвал стариком и пообещал познакомить с клевой телкой. Минут пять ушло на то, чтобы его успокоить, но потом он все-таки вернулся к теме:
- Так вот, девчонка мало того, что красивая, так еще и пишет так, что закачаешься. Вот, погляди.
Он достал из папки листок и подвинул его мне. Фотокопия, причем не лучшего качества, но прочитать можно. Почерк четкий, уверенный. Я испытал некоторое сомнение. Все-таки чужое письмо... Но мне было интересно, очень интересно, так что я решил прочесть.
«Милый Андрюша!
Сейчас пять утра, на улице совсем темно. Темно и холодно, только сквозь сито звездного неба на землю сочится слабый свет. Все оцепенело – не заснуло, а оцепенело, все живое ждет солнца, которое обогреет кровь и растопит чувства. Так и я – я совсем оцепенела. Моя любовь к тебе сильна, но пока тебя нет рядом, она совсем не греет. Господи, как мне не хватает тебя! Ты для меня как солнце, без которого я могу только спать. Вчера в институте девчонки позвали на девичник. Настя (помнишь, такая долговязая) выходит замуж и мы это дело отмечали. Знаешь, я совсем не могла веселиться. То есть я улыбаюсь, смеюсь, но как-то наполовину. Ты – моя вторая половина и без тебя я могу только изображать, я не могу пропитаться жизнью, не могу веселиться, не могу ничего. Только скучать, только ждать тебя. Жду вечера, чтобы зачеркнуть день – еще один день без тебя. Сосчитала, сколько осталось и захотелось плакать. Так много! А потом посчитала, сколько прошло и стало чуть легче. Это очень плохо – целых три месяца без тебя, но они уже прошли. А завтра будет чуть больше зачеркнутых дней и чуть меньше дней, которые надо прожить. Надо! С тобой дни проживать не надо, они бегут, их мало, хочется еще и еще. А без тебя дни ползут, как сытые тараканы – медленно и противно. Андрюшенька, милый! Напиши мне поскорее и побольше, очень хочется читать тебя. Еще больше хочется тебя обнять, прижаться к тебе и чтобы долго-долго вот так стоять, чтобы ты и я и больше мне ничего не надо. Как ты там? Хочется еще написать тебе какие-нибудь новости, но новостей-то и нет, только вот девичник у Насти. Странно, правда? Вроде живу, учусь, а новостей нет. Когда пишешь каждый день, как я (а ты, противный – слишком редко, впрочем, я понимаю, что тебе некогда), тогда и новостей вроде как нет. Ах, да, сдала, наконец, этот противный зачет по органике. Наталья Борисовна даже зубы стиснула, но поставила. Андрюшенька! Я тебя люблю! Я тебя очень сильно люблю! Знаешь, хочется заснуть на два года и проснуться, когда ты вернешься. Или даже не так, лучше, чтобы ты разбудил меня своим поцелуем. Только если я засну, то тогда я не смогу читать твои письма. Андрюшенька! Напиши мне поскорее!
Марина.
P.S.
Чмок!»
Он заметил, что я дочитал и спросил меня:
- Ну, как? Понравилось?
Я немножко подумал, а потом кивнул:
- Понравилось. Неплохо написано.
- Неплохо?
- Ну... Согласен, неплохо – слишком низкая оценка. Хорошо написано. Очень хорошо.
Мне вдруг захотелось, чтобы у меня была девушка. И чтобы она писала мне такие письма. Нет, а армию мне не хотелось, но, допустим, я уехал в командировку. А она мне будет писать про то, как сильно она меня любит. Я вздохнул и мой собеседник правильно истолковал это, с пьяной прямотой высказав, что завидовать здесь есть чему, но отчаиваться не надо – все у меня впереди. Потом он извлек из папки еще один лист и передал мне его:
- Вот, держите еще одно. Первое было зимним, а это – ранняя весна.
«Милый Андрюшенька!
Очень хочется тебя увидеть! Огромное спасибо за фотографии, которые ты прислал, но после них еще больше захотелось увидеть тебя воочию. Обнять тебя и чтобы ты обнял меня – крепко-крепко. Сегодня ночью ты опять мне снился. Такой хороший сон! А потом я проснулась и чуть не заплакала, когда поняла, что это был только сон. Осталось полтора года – много, правда? Вечером зачеркну еще один день, и станет лучше, ведь я проживу еще один длинный-длинный и противный день без тебя. А потом опять сяду перечитывать твои письма. Положу рядом твою фотографию, и буду читать твои письма. Так здорово! Только вот ты мало пишешь. Нет, это не упрек, я понимаю, что у тебя нет времени, просто мне хочется больше. Я очень тебя люблю, мне очень тебя не хватает. В нашем парке решили вырыть пруд, сегодня прочитала об этом в районной газете. Представляешь, как будет здорово! Как раз рядом с нашей любимой аллейкой. Помнишь, как мы там целовались? Я до сих пор дрожу. Как же мне не хватает тебя, господи, как не хватает. Когда ты вернешься, пруд будет готов и мы сможем туда сходить. А мне совсем не хочется ходить в парк без тебя. Я без тебя просто заснула, мне ничего не хочется. Настя позвала на девичник по поводу развода. Три месяца, нет, даже меньше – и разводятся. Еще не решила, но, наверное, не пойду, не хочу идти. Какой-то грустный праздник. Не потому что развод, а потому что без тебя. Ох, Андрюшенька, как же мне хочется, чтобы ты вернулся! Чтобы вот сейчас звонок в дверь, я открываю, а там – ты. Напиши мне поскорее!
Твоя Марина»
Я вернул ему письмо, а он небрежно бросил его в папку и вопросительно посмотрел на меня. Я решил быть дипломатичным:
- Ну, могу сказать, что мне понравилось. Я даже немного завидую этому Андрею. Конечно, есть некоторые претензии к стилистике, но, учитывая ее возраст... В общем, мне очень понравилось.
Он рассеянно взял пустой бокал, посмотрел в него, отставил и полез за сигаретами. Прикурил, выпустил аристократическое колечко дыма и сказал:
- Насчет зависти ты пока погоди. Не стоит ему завидовать – он же пулю себе в голову пустил.
- А что, она его все-таки не дождалась? Что произошло?
- Не торопись. Ты прям как мой редактор.
Зря он вспомнил редактора, он сразу стал агрессивным, опять стал бормотать что-то про очкастых козлов, про целый разворот, про карьерный рост и тому подобное. Я решил его прервать и перевести беседу в конструктивное русло:
- А что он ей отвечал?
Мой собеседник не смог сразу вынырнуть из своей заочной полемики с главным редактором, а потому удивился:
- А она с этим козлом ни разу не встречалась. Ты думаешь, люди сами к нам в редакцию приходят? Нет, брат, за ними побегать надо. Вот я бегаю. А этот козел сидит у себя в кабинете, да морду кривит. Принесешь ему роман, а он очки на лоб оденет, да морду кривить начинает.
Я улыбнулся:
- Да, нет, я про Андрея. Что он-то Марине писал? Или у вас его писем нет?
- Почему нет? Есть, я все сфотографировал. Мне же некогда было разбираться, времени мало было. Но, если честно, ничего интересного он ей не писал. Вот, погляди, если хочешь.
«Любимая!
У меня все хорошо, можно даже сказать замечательно. Наконец-то привык к подъему в шесть утра. Можно сказать, что мне даже нравится. Вчера был тожественный смотр, пришлось драить танк. Натерли его соляркой, он аж блестит. Зато сам весь в солярке перемазался, пришлось всю ночь отстирывать. На стрельбах я оказался лучшим стрелком, выбил все мишени. За это всему экипажу дали увольнительную. В первый раз вышел в город. Городок ничего себе. Конечно, с Москвой не сравнить, маленький очень, но опрятный. В центре есть парк, очень похожий на наш с тобой. Ходил там, тебя вспоминал. Скучаю по тебе, очень хочу увидеться. Командир отпуск обещал, так что, может, летом приеду на неделю. Вот здорово будет! Ну ладно, завершаю, пора идти мыть мой танк. Очень тебя люблю.
Твой Андрей»
Я положил письмо на стол и покачал головой. И впрямь ничего особенного, письмо, как письмо. Собеседник даже не стал спрашивать мое мнение, а вместо этого покопался в папке и протянул мне еще один листок. Я взял его и вопросительно посмотрел на него. Он грустно улыбнулся:
- Это ее весеннее письмо. Если хочешь, то можешь прочесть все, но, уверяю тебя, не стоит. Все письма очень похожи, все зимние про любовь, все красивые, аж за душу берут. А вот весенние... Впрочем, сейчас сам поймешь.
«Милый Андрюша!
Вчера с мамой ездили в ОБИ, купили семян. Набрали много-много! Если все взойдут, то весь участок будет в цветах. Очень хочется на дачу, ужасно хочется. Мама тоже вся извелась, ждет не дождется. Она звонила председателю и тот сказал, что на майские уже включат воду. Сначала мы с ней решили, что поедем, если будет тепло, а потом решили ехать в любом случае. Как ты там? Как твой танк? Чистый? Очень жаль, что твой отпуск откладывается, так хотелось тебя увидеть. А может быть это и к лучшему. Приедешь летом, и я покажу тебе дачу. Жаль, что ты ни разу там не был, там так хорошо, так уютно. И спится там гораздо лучше, чем в Москве. Такой воздух! Здесь я совсем плохо сплю, все думаю. О тебе, о нас. А там будет лучше. Очень тебя люблю. Видишь, я пишу те же слова, что и ты. Очень тебя люблю. О! Мама пришла, принесла какую-то рассаду. Пойду смотреть. Ну, все, целую тысячу раз и даже больше. Пиши, очень хочется получить твое письмо!
Твоя Марина.
P.S. Это помидоры. Такие красивые!»
Я пробежал письмо еще раз. Да, как будто совсем другая девушка писала. Собеседник докурил, раздавил окурок в пепельнице и спросил:
- Ну, как?
- Ну, что сказать... Письмо, как письмо. Знаете, первые, которые она писала зимой, мне понравились больше. А здесь... Любовь как то между прочим, она есть, но так, между строк.
Он кивнул:
- А вот тебе еще. Это..., - он быстро взглянул на другую сторону листа, - Это август. Середина августа. За неделю до его побега.
«Милый Андрюша!
Помидоры уже почти красные. Огурцы! Ой, такие огурцы в этом году! У нас жарко и влажно, огурцы это любят и уже такие большие! Зеленые и все пупырчатые. Одна тыква уже вымахала на двадцать сантиметров. В прошлом году самая большая была семнадцать. Кабачки тоже ничего, только их мало. Цветы стоят хорошо, только флоксы уже отцвели и завяли. Сегодня с утра мама не удержалась и подкопала один куст картошки. Мелкая, но крепенькая такая, вроде урожай будет хороший. Пересадили два куста драцены, посадили их вокруг крыльца. А еще мы с мамой ходили в деревню, набрали там целую тачку камней, хотим посреди участка сделать японский садик. Наша соседка, тетя Глаша, сделала себе такой, получилось очень красиво. Жду не дождусь, когда ты вернешься! Так не хватает мужских рук! Сарай совсем развалился, дверца еле закрывается. Ночью кто-то украл ведро. Я слышала, что кто-то тихо ходит, думала ежик, а с утра смотрю – ведра нет. Придется покупать, жалко, ведро совсем новое было. Еще замучил колорадский жук. Вся провоняла керосином, а кроме керосина его ничто не берет. И кроты в этом году такие наглые! Весь участок перерыли. Как ты думаешь, чем их отпугнуть можно? Ну ладно, побегу, мама зовет. Надо клубничную грядку перекопать. Так и бегаю с лопатой. Ох, Андрюшенька, как же мне не хватает твоих рук! Тут еще четыре грядки вскопать надо, а еще же яблони подрезать! Ну, все, пока, побегу копать.
Марина»
Он закурил новую сигарету и попытался пустить кольцо. Получилось, но не так хорошо, как в прошлый раз, кольцо вышло не аристократическое, а какое-то плебейское – маленькое, совсем не круглое и слегка надорванное. Я отдал ему письмо и спросил:
- Ну а он что на это ответил?
- На это письмо он уже не ответил. Но ты подожди, не торопись.
Я испугался, что он опять вспомнит про своего редактора, но он полез в папку и вытащил оттуда толстую пачку писем, бросил ее на стол и стал яростно листать:
- Вот, смотри, вот зима и ранняя весна. Вот смотри, читаю первую попавшуюся фразу. «Я совсем завяла, ничего без тебя не могу, совсем ничего. Надо заставлять себя делать самые простые вещи – чистить зубы, есть, спать. Мне так плохо без тебя, Андрюшенька. Господи, армия это так жестоко! Два года без тебя, без твоей улыбки...» Или вот, - он перевернул пару писем, - вот, слушай. «Вчера мама сделала рыбу под маринадом, и я сразу вспомнила тебя. Помнишь, как тогда у Кати на дне рождения, когда я опрокинула на себя тарелку? А потом? Помнишь, что было потом? Господи, как мне тебя не хватает, милый! Мне так грустно. Но я пересчитала дни до твоего возвращения и поняла, что их на один меньше, чем вчера. Еще много, но уже меньше. Я люблю тебя и моей любви тесно во мне, ей хочется дотянуться до тебя, обвить тебя...». А вот еще – «...чтобы быть счастливой мне мало любить тебя, мне надо, чтобы ты был рядом. Посмотрела на твою последнюю фотографию и чуть не заплакала – так хочется запустить руки в твои волосы, а их совсем нет. А потом поняла, что это не важно – есть у тебя волосы или нет, ведь если ты будешь рядом, то можно будет тебя обнимать, гладить, целовать. Кошка скоро сбежит от меня, я ее совсем затискала. Ей богу, моя кошка будет счастлива, когда ты вернешься, ведь тогда я буду гладить тебя, а не ее». А? Хочешь сам посмотреть?
Я протянул руку, и он дал мне пачку листов. Я взял верхний лист и пробежал его глазами.
«Милый... Любимый... Самый лучший... Люблю... Только ты... Так не хватает... Не сплю... Люблю... Очень жду... Страдаю... Считаю... Еще один день... Хочу... Единственный... Самый-самый... Мой любимый... Родной... Очень скучаю... Еще день без тебя... Помнишь, как мы… Хочу и жду... Только тебя... Депрессия... Скучно... Когда же, наконец... Хочу, чтобы ты обнял меня... Хочу окунуться в твои объятья... Хочу... Хочу... Милый... Хочу подставить лицо под свежий дождь твоих поцелуев... Хочу... Сладкий... Дрожу, так хочу тебя увидеть... Во сне бегу тебе навстречу... Не хватает...»
Я посмотрел на даты. Почти подряд, максимум два дня перерыва, а в большинстве своем каждый день. Собеседник иронично поднял одну бровь и шикарным жестом бросил на стол еще одну пачку писем. Они раскрылись веером, как пластиковые карты. Я уже собрался взять верхний лист, но он накрыл его рукой и сказал:
- А вот эти письма написаны после начала дачного сезона. Попробуй, найди здесь что-нибудь про любовь.
Я потянул к себе верхнее письмо и пробежал его по диагонали.
«Помидоры... Полиэтилен... Куда-то делись дуги от теплицы... Почти нет воды... Заело кран... Какая-то тля... У мамы мозоли... Сломалась лопата... Очень красивые бутончики... Подвязали стебли... Земля совсем сухая...»
Я прочел письмо внимательно. Любви там не было. Были грядки, какие-то жуки, пчелы и земляные черви, усики клубники, скрипучее крыльцо и противный председатель огородного товарищества. Слово «противный» у Марины явно было любимым и крайне многовариантным. Я положил лист на край стола и заметил, что собеседник глядит на меня с любопытством. Я пожал плечами и он констатировал:
- Не нашел?
Я кивнул, а он схватил всю пачку и стал яростно ее листать, бормоча:
- И не найдешь, не найдешь. Уже три завязи. Погода классная для помидор. Кроты подъели всю морковь. Мама в ужасе. Надо покупать удобрение. Вороны склевали все мыло. Померили усы – тридцать сантиметров. Маки очень красивые. А, вот, это вообще шедевр. Такой хороший навоз! И так дешево!
Он кинул письма на стол и посмотрел на меня:
- Если читать внимательно, то можно найти и про него. Хочешь?
Я кивнул и потянул письма к себе.
«Так хочется, чтобы ты починил крыльцо, а то оно так скрипит... Ох, устала копать! Вот если бы ты был рядом... Столько кустов картошки! Нам с мамой это не съесть, вот если бы ты помог... Ох, тут нужны твои руки, мои слишком слабые... Нет, без мужчины тяжело... Сарай скоро совсем осядет, а без тебя нам с мамой его не поднять... Что-то не так с этим краном, у всех вода есть, а у нас еле капает. Ты бы смог починить... Ты бы прогнал эту наглую ворону, она опять съела мыло...»
Я опять поглядел на даты. Опять каждый день. Я со вздохом положил бумаги на стол и спросил его:
- Так что он отвечал на это?
- Ну, например вот это письмо..., - он порылся в папке, - это середина весны. Или вот... И вот это... А, ладно, бери всю пачку.
«Очень люблю тебя... Марина, ты же знаешь, что я не очень люблю огород. Я же городской житель! Мне в кайф городская жизнь, а ты пишешь только про дачу. А что там у нас в городе? Как у тебя дела в институте? А то, судя по письмам, ты совсем забила на сессию... Очень скучаю по тебе... Маришка, ты лучше мне пришли свою фотографию, зачем мне столько фотографий огурцов и помидор? Огурцы надо есть, зачем их фотографировать... Я тебя люблю... Вчера были ночные стрельбы... Марин, я же тебе уже писал, что я совсем не знаю, как бороться с кротами. Зачем ты меня спрашиваешь об этом в каждом письме... Очень тебя люблю... Пришли новые танки, Т-80У. Классные машины. Вчера весь день провели в боксах, изучали, осматривали... Очень скучаю без тебя... Марина! Напиши хоть что-нибудь про себя, ну не могу я больше читать про этот огород!... Марина, а ведь прошло ровно девять месяцев! Осталось всего пятнадцать! Я тебя люблю!!! Марина, ну зачем мне фотография навоза? Ты думаешь, у нас тут навоза нет? Да сколько угодно! Марина, ну сколько можно?...»
Я отложил письма Андрея в сторону и вздохнул. Мой собеседник собрал все бумажки со стола и аккуратно сложил их в свою папку. Я подождал, пока он закончит, и спросил:
- Так что было дальше? Вы сказали, что на ее последнее письмо он не ответил. А что он сделал?
Он медленно затянул шнурки на папке и глухо сказал:
- После него он и сбежал. Ушел из части с автоматом и двумя рожками. Он молодец, прямо Рэмбо. Обошел все заставы. На его поимку бросили почти семь тысяч человек, но он пробрался лесами. От самой Читы! Молодец парень. Видимо, сел на товарняк. Через пять дней был в Москве. Добрался до ее дачи. Черт его знает, что бы он там сделал, если бы сразу явился туда, но по дороге он наткнулся на рабочих. Они асфальт меняли на дороге. Достал автомат, пострелял в воздух. Ну, все напугались, конечно. Так вот, он захватил всех рабочих и погнал их вместе с техникой прямо к этому поселку. К ее поселку. А там заставил рабочих заасфальтировать все.
Я вытаращил глаза:
- Весь поселок?
- Нет, конечно. Только ее участок. Он крайний был... Ну, у соседей тоже немножко захватили, но так, метра два. Все шесть соток закатали в асфальт. Я думаю, что он и больше бы закатал, но у него только три КАМАЗа с асфальтом было, только те, что он с шоссе угнал. А потом стал посреди этих шести соток и застрелился.
- А она?
- А что она? Соседи говорят, что умоляла его, кричала, что любит. Но он как глухой был. Оттолкнул ее, автомат на прораба наставил и рукой махнул, начинай, мол. Ну а тому что делать?
- Да ничего, все правильно.
Он пристально посмотрел на меня:
- Ну, вот скажи мне, вот если бы ты был редактором, то что бы ты сделал?
Я посмотрел на свои руки. Они чуть-чуть дрожали. Но голос не подвел, голос был твердый:
- Я бы это напечатал.
Он вздохнул:
- А у тебя дача есть?
Я хотел сказать, что нет, но на этот раз голос сел, я выдавил из себя что-то совсем тихое и невнятное, так что пришлось помотать головой. Он встал, взял свою папку и повернулся к выходу. И уже отойдя от меня на пару шагов, бросил:
- А у редактора есть.