Нгомтако

Равиль Хадеев
       

       О! Киншаса. Это удивительный и странный город. Город многомиллионный, а по сути-то и городом не назовёшь. Он как будто на стыке цивилизаций стоит. Эти две цивилизации проникли друг в друга и проявляются в таких неестественных сочетаниях. На въезде, со стороны аэропорта, поражает воображение громадная железобетонная стела, построенная в колониальные времена, устремлённая в зенит. Рядом с ней робеешь, замечая свою физическую ничтожность. В городе стадион - его же из космоса видно. Тоже строили не аборигены. А полоса посадочная в аэропорту. Где ещё в мире есть пятикилометровая полоса? Ну да, в Жуковском, разумеется, ну может, где-то ещё построили, для посадки шатлов. В центре есть дома из колониального прошлого, не то что небоскрёбы, но смо-о-трятся. А всё остальное кругом – деревня. Отдельно стоящие виллы за пятиметровым забором. Видно только железобетонную ограду, да крыши домов. Въезд через стальные ворота, на въезде первое, что видишь, это ствол. Простые люди в них, разумеется, не живут. А где же они, все эти восемь миллионов? Днём они стоят все вместе на базаре. Весь день толкутся вдоль дороги. Не покупают - денег же нет. Чего стоят, может, ищут способ прокормиться как-то, не знаю. Но упорно стоят до темноты. Шесть километров из аэропорта в город - базар. Вывески над обшарпанными, обгорелыми лавками: самые известные мировые брэнды, словно тут всё, что в мире есть - лучшее. А на прилавках кормовые бананы, да сушёные гусеницы. Вечера там нет. День, день, день, потом вдруг солнышко упало и сразу же ночь. Вот они так: съел, что-нибудь за день, курточку с себя снял, на землю положил, лёг. Земля тёплая, спит до утра. Если утром проснулся - никто его ночью не укусил – живой, встаёт и снова на базар. А есть люди, у которых и одежды-то нет совсем. Срам прикрыт, а остальное тёмное, вроде как и в одежде. Только у тёток сиськи висят, неприлично как-то кажется, но тоже привыкаешь быстро.
       Город огромный, чего там только нет, всё для приезжих, разумеется. Нет многого, прямо скажем. Спиртное только джин и ром. Большей гадости я в рот никогда не брал. Хлеб, как плёночку вскроешь, через два часа это уже не хлеб, а картон несъедобный. А много там обезьян. Ну, в городе их тоже нет – это же деликатес. Много их в зоопарке, где Мобуту жил, в его личном зоопарке. Мобуту убили, а обезьяны его так и живут. Их там от людей охраняют. Но обезьяны там обыкновенные, таких в «Мире животных» показывают.
       А вот в один из дней наши охранники, они своего президента и нас охраняют, пользуясь здесь великой своей властью, повезли нас в очень странное место. Высокий забор, на воротах замок, а внутри, в парке, только вездесущие пацаны, да какой-то тщедушный мужичёк, собиравший упавшие плоды манго с деревьев. Первое, когда открыли ворота, этого мужика изгнали прочь, отобрав у него добычу. Били его прикладом так, что тело трещало на нём, кости, наверное, а к нам поворачивались при этом, и улыбались радушно. Пацанов не тронули. Прошли мы недалеко вглубь парка, где стояли клетки с огромными гориллами, цветом, значительно чернее местного народа. Заросшие такие, все в чёрном. Морды злые, в нас стали какашками кидаться. Ну, мелкие всякие мартышки там без клеток живут, на деревьях. От людей они забором защищены. Лесные-то их собратья частенько в виде мартышки-гриль на базаре оказываются. Они к нам спустились, пока бананы мы им давали, с нами общались. Кончились бананы, закончилось общение, залезли они на ветки и куда-то попрятались. Тут пацаны нас за собой позвали. Подходим к огромной клетке. Прут стальной в мою руку толщиной, а в клетке нет никого. Только домик кирпичный без окон. Пацаны по кирпичным стенам палками стучать стали: - Эй, Нгомтако, выходи! – Кричат, по-своему, но понятно было всё. Долго никто не выходил. Вдруг выходит оттуда такой заспанный, сутулый человек. Кожа на нём не чёрная, но да и не белая – серая какая-то. Обросший весь серой шерстью. Толик ахнул. Говорит, что лицо у него на соседово похожее. Смотрим мы на него, не отрываясь, а он как-то снисходительно так нам чуть-чуть ухмыляется. Я один банан, было, себе припрятал, достаю его и ему протягиваю. Мальчишки закричали: - Кидай, кидай!... Ему, если в руки что дашь, так он с рукой оторвёт и съест!... - Я на его руки смотрю, а они до колен почти, плечи такие, что странно даже кажется, почему он клетку до сих пор не разломил, может ему просто в ней жить лучше, не так опасно, жилплощадью обеспечен, да и питанием. Банан я кинул: - На, Нгомтако, ешь. - Он его лениво так почистил, съел не спеша, равнодушно на нас посмотрел, потом на горизонт над деревьями, будто подумал чего-то, повернулся и ушёл обратно в домик. А разглядел я ещё то, что глаза его грустные. Зрачок как у дьявола - разрез вертикальный.