Глава десять.
Лето было в полном разгаре – конец июня, самое тёплое время года в Подмосковье. И что самое радостное – с самыми длинными днями, короткими и светлыми ночами. Белые ночи Подмосковья. Ну кто сказал, что Питерские белые ночи самые красивые? Тот, кто не видел и не встречал утро в подмосковном лесу на берегу озера, с востока открытое солнцу изумрудным полем? Огромная картина, нарисованная природой - зелёный луг с белыми, голубыми и жёлтыми цветами, сосновый и еловый лес, тихое лесное озеро с тёплой и чистой водой, в которой на ранней заре слышится плеск просыпающейся рыбы, безмолвная тишина, нарушаемая тихими и красивыми соловьиными трелями, шум и радостный крик первой электрички, где то далеко у станции - восхитительна. Ну кто сказал, что это не прекрасная сказка наяву? Лишь тот, кто никогда не слушал утреннюю летнюю тишину в Подмосковье.
Даже маленькая Катюша вместе с родителями не спала всю ночь, дожидаясь рассвета на берегу озера, укутавшись в одеяло на руках отца, чтобы не сидеть на прохладной земле. Все, замерев, ждали первый луч солнца, который вначале освещал, вернее освящал, верхушки огромных сосен, потом медленно сползал на луг и уже начинал отражаться в воде озера, как в зеркале. Сергей хватал дочку на руки и нес бегом к воде, чтобы умыть её первым лучом солнца. Она вырывалась и бросалась в воду вся. Следом за ними подходила вся семья и окунались в тёплую воду. Это было языческое священно действо и в душах этих людей всколыхивалось что то очень древнее, давно забытое, до озноба по спине – память предков, глубинная память, не затёртая никакой цивилизацией и новой религией.
В их душах просыпалась память о боге Перуне, языческом Боге солнца древних русичей и русинов, зажигался огонь в душах в ответ на огонь солнца, этого источника всей жизни на земле. Огонь и вода – вот основа жизни человечества. И как это всё было понятно сейчас, в эти мгновения, когда вставало солнце.
В душе Катюши от восторга поднималась какая то дикая отчаянная волна (может быть дикая от её биологического отца или от того, что в ней просыпалась самка) и она, не с визгом или приличествующим её возрасту щенячьим воплем, издавала какой то боевой клич, похожий на боевой клич американских индейцев, вырывалась из отцовских рук и неслась, не разбирая дороги, навстречу солнцу по полю. Сергей бросался за ней, догонял её, пытался поймать, но она отбивалась от него, вырывалась, бежала дальше, глаза у неё были такие радостно сумасшедшие, что на какое то мгновение Сергей даже пугался – а в рассудке ли его дочь? Потом в руках Сергея она успокаивалась, но дрожь периодически проходила по её гибкому и сильному телу. Она от избытка кислорода всхлипывала и успокаивалась окончательно. Дикая кошка – так Сергей определял её это сумасшедшее состояние.
После этого все шли в домик, переодевались. Катюша, немного побегав, валилась на кровать досыпать, а взрослые занимались своими делами. Сергей и Галя тоже ложились через некоторое время досыпать. Но им было не до сна. Тесно прижавшись друг к другу, они тихо, чтобы не разбудить дочь, которая спала после бессонной ночи, как убитая, ласкали и целовали друг друга, доводили себя до наивысшего накала желания и предавались любви. Но делали это по возможности тихо. Хотя, конечно, какая тут может быть тишина? Просто родители разбредались в какой то момент из дома, они ловили этот момент, а разбудить дочь, после ночного ожидания и утреннего купания, было физически не возможно.
Простота, дозволенность, лёгкая доступность – убивают чувственность любви, наступает привычка. Невозможность взять женщину (по разным причинам) просто и свободно – обостряют желание, чувственность и ненасытность. Отдых, солнце, чистый воздух и вода, окружающая красота природы – это всё в копилку остроты ощущений любви. И чем меньше возможностей удовлетворить желание, тем больше хочется и тем более эмоциональней результат. Но всё это справедливо только по отношению к любимой и с любимой женщиной.
Все попытки добиться такого же результата с проститутками обречены на провал. Проститутки – это не только те, которые конкретно за деньги. Это может быть женщина, которой интересно ваше общественное положение или очень большие деньги. Она себя продаёт, уже иносказательно за деньги, пытаясь стать удачливой женой или любовницей. А значит - она точно такая же привокзальная шлюха и отличается от неё только своим гонором и чистотой одежды, но ни в коем случае чистотой души. К стати – шлюха значительно честнее. Она честно берёт деньги за конкретную работу, которая ей может и не нравится, но она подписалась под неё и она её, по возможности честно, старается делать. С ней всё просто и понятно. А с теми, светскими львицами удачи и бомонда, которые хотят получить жирный кусок на халяву и какие то блага без особых, на первый взгляд усилий ( на самом деле усилий бывает не мало и через какую «грязь» им приходится иногда проходить, что привокзальным и не снилось), за счёт удачного «развода на деньги богатенького Буратино» - поди разберись по каким причинам она полощет тебе мозги. А может, это действительно любовь? Но хрен бы сними с «элитными». Их Господь наказывает по своим законам. И наказание женщиной один из самых излюбленных Господом приёмов сохранения закона равновесия и закона высшей справедливости.
А Россия, как обычный человек, отвечает за свои ошибки и подлость по тем же законам высшей справедливости. Костры инквизиции горят и по сей день и нельзя сказать, что они горят менее ярко или погасли совсем, наоборот – они стали гореть ещё более изощрённей, издевательски и ярче. Пока живут люди, пока есть любовь и вера человека, любая вера, они будут гореть – костры. Гореть будут, не убивая может быть физически, но не менее страшно и жестоко, убивая души людей, что сейчас и происходит на всём пространстве России во благо идеологии Запада, идеологии унитаза - горят костры по всей России, не видимые, чёрные, всё пожирающие внутри каждого, кого коснулся этот чёрный удушающий огонь. Смрадный чад и дым, с запахом человечинки (сгоревших заживо детей в интернатах, больницах, школах) не очень быстро, но совершенно беспрепятственно, накрывает жирной гарью и копотью души людей на всех просторах России. И отправная точка этих чёрных испарений совершенно точно определена на местности, со своими широтой и долготой.
Горят костры сторожевые
На башнях чёрного кремля.
И рати «чёрных» боевые
Идут войною на тебя.
Да! На тебя земля России
Нацелен жуткий их оскал,
И их невидимые силы
Готовят цепи и подвал,
Надеть на ноги кандалы,
А руки зацепить на дыбе.
Венок терновый – знак рабы,
Уже калиться в чёрной злобе.
И жаркий горн с чёрным огнём
Стоит уже на лобном месте.
Чтоб души выжигать на нём
Тем иноверным, кто не вместе…
Но, может быть, когда-нибудь,
Устав от подлости, разврата,
И вы – сыны этой земли,
Закроете ворота ада.
Сколько слёз сейчас льётся по всей стране РеФе, которая когда то была Россией. Сколько горя принёс чёрный разлом страны – перестройка, реформы и разгром Советского Союза в каждую простую Российскую семью.
Как бывает жалок и ничтожен человек в своём искреннем горе и в тоже время сколько силы и величия в уничижении себя в нём. Людям со стороны, посторонним, бывает даже как то неловко смотреть на таких, убитых горем. Они отводят стеснительно глаза, понимая, что так сильно они не переживают, спокойно стоят в стороне, чтобы своим равнодушием не мешать изливать горе тем, кто омывает горькими слезами свою безутешную потерю. А тем, кто переживает - им наплевать на все условности и на себя в том числе. Всё их внимание сосредоточено на том последнем мгновении прощании навсегда с близким и дорогим человеком. Всё - больше никогда этого человека не увидишь и не заговоришь с ним, во всяком случае не услышишь ответ. Так прощаться можно и с живыми близкими людьми, с которыми жизнь больше никогда не сведёт. И ваши жизненные пути в этот момент навечно расходятся.
Женщины, провожавшие своих любимых, мужей и детей на ту страшную войну, с которой очень многие не вернулись, прощались на вокзалах именно так, навсегда.
Матери, провожая своих сыновей в нынешнюю Российскую армию - на службу, ревут точно так же и сейчас, пока идёт война в Чечне, пока гибнут за ради чьих то больших денег в Москве и Грозном, молодые пацаны. Гибнут и без войны, просто так, от «дедовщины» в этой «славной РеФешной армии» - и ненависть, только ненависть и ничего, кроме ненависти не испытываешь к этой нынешней власти и этой нынешней «элите», с её пошлостью, жадностью, подлостью, злобностью, предательством, «чернухой» во всём и везде, в каждом уголке России, при любом соприкосновении власти и народа. Любой вынужденный контакт с чиновником любой масти (медицина, ДПС, Право - Хранители и управы и т. д.) вызывает брезгливость и тошноту, хочется тут же вымыть руки и умыться. Ощущения такие – будто тебя оплевали с ног до головы. (А сколько радости, иногда видишь, в глазах этих людей, когда у них появляется возможность пнуть тебя ногой. У… - это надо видеть).
На следующую ночь после встречи солнца и купания во сне на рассвете умерла мать Сергея. Совсем молодая женщина, но с больным и истрепанным сердцем. Послевоенный ребёнок от голодавших и измученных дикой и страшной войной родителей. Умер один из тех, кого Сергей боготворил, умер один из богов и кумиров.
Мать во сне вскрикнула, видимо от боли, и перестала дышать. Отец попытался дать валокордин, но её губы были уже безжизненны, она не дышала, пульс не прощупывался, зрачки не шевелились. Вызвали скорую по местному телефону из деревни, которая была недалеко (Сергей бегал туда), но приехавшие врачи констатировали смерть от инфаркта. Всё - неожиданно и быстро её не стало.
Отец замкнулся и всё время молчал, иногда так же молча вытирая катившиеся слёзы. Все попытки как то расшевелить отца, успеха не имели.
Про Катюшу в этой суматохе все забыли и она, забившись под стол на кухоньке, широко открытыми и испуганными глазами смотрела на происходящее. Она была так напугана, что не хотела вылезать из под стола, когда Галя сообразила, что ребёнка срочно надо увести к соседям.
Пока была какая то сумрачная надежда на спасение матери, Сергей что то делал, куда то шёл и ещё не осознавал, что произошло - надо было делать конкретное дело. Но когда перевозка увезла маму в больницу, а он остался с женой и дочерью на даче (отец уехал вместе с мамой), что то делать для спасения матери было уже бессмысленно. Тогда он вышел на крыльцо, сел на ступени и заплакал, сложив руки между колен, а голову откинув на перила, с закрытыми глазами. Галя села рядом, обняла его, прижалась к нему и тоже тихонечко сидела и плакала. Что делать дальше и что делать вообще, они не очень понимали – слишком молоды, чтобы иметь подобный опыт.
Утро было уже позднее и надо было забирать дочку от соседей и кормить. Жизнь продолжается и от повседневных забот Галю никто не освобождал. Она аккуратно, чтобы не задеть Сергея встала и пошла за Катюшей.
Катюша боялась возвращаться и Галя вынуждена была сказать дочери, что бабушка заболела и её отвезли в больницу лечится, а когда она вылечится, то обязательно приедет к ней. Уговоры подействовали и ребёнок пошёл домой. Сергей ушёл в сад, чтобы своим горем не пугать и так уже перепуганную дочь.
Отец Сергея прожил не простую и не лёгкую жизнь. Жестокое голодное детство, драки за место под солнцем, самоутверждение среди таких же злых и обездоленных пацанов, воровство от голодухи, поножовщина и выяснение отношений с другими такими же группами голодных детей, бродяжничество, побеги из и от милиции. Потом завод, тяжёлая работа, без выходных и праздников. Желание заработать денег, а за сверхурочную работу и работу в праздничные дни платили вдвойне и он работал по двенадцать часов без выходных. Общежитие, пьянки, пьяные драки и поножовщина. Всё было. Его горя и трудностей хватило бы на пятерых. А чего стоило ныряние в картофельные ямы за горстью крахмала? Как он там только не утонул? Кто не ел лепёшек из лебеды и крахмала, тот не знает вкуса жизни.
И, вдруг, он встречает девушку, которая заставляет его забыть всю ту подлость и мерзость в его жизни, которой он хлебнул выше крыши. Она полюбила его. Ей не досталось столько горя и боли в жизни и она добрее относилась к жизни и людям. Она спокойнее и уверенней его. Она радуется обычному солнцу, чистой речке, она восхищается луговым цветком. Она любит жизнь. И она вернула его к обычной человеческой жизни. Рядом с ней он забыл всё то дикое, что исковеркало ему душу. Он увидел свет и солнце, он полюбил и в его сердце вместо вечного ожидания какого-нибудь подлого удара жестокой судьбы из-за спины или угла, пробудилась искреннее желание любить мир, в котором он родился и живёт.
Редко кому удаётся вернуться к нормальной жизни после войны и крови. Ни один бывший солдат, который действительно воевал, а не отсиживался где-нибудь поближе к кухне или штабу, может вспоминать о том, что с ним происходило там, за гранью возможного для человека. Либо они замыкаются, либо начинают у них на глазах наворачиваться слёзы и они перестают рассказывать.
Земля горит под ногами,
Но я ещё с вами,
Но я ещё с вами
И с нами ещё наше красное знамя.
Тяжёлые вёрсты, политые кровью,
И пули стеною
Со свистом и воя,
Роняют бойцов, вырывая из строя.
Нам пылью от взрывов в глаза и на лица,
Нам бы умыться,
Воды бы напиться,
Но кровью смываем мы пот, что струиться
Мы, харкая кровью, ползём по земле.
Земля вся в огне,
И кровь на броне,
Когда мы гранатой в последнем прыжке.
От дивизии крохи, не более роты.
Телами пехоты,
Русской пехоты,
Завалены доты, и к дзотам подходы.
Страхом сердце зажато, но безумием сжаты
Наши нервы – пружины,
Ждём команды по чину.
Ожиданье растёт (хуже нет) – смерть нас ждёт.
Мы раззявили рот и в едином порыве
Ура, мы кричим,
Страха нет, и в помине.
Из окопов на мины - проходы телами забиты.
Плевать нам на доты, плевать и на дзоты,
Мы не здесь, мы у Бога,
Туда нам дорога,
А, эти сто метров - Граница любви.
Добра или зла? Что нас ждёт впереди?
Потомки – кто мы?
За что, за кого погибали они?
И где та страна, чья земля вся в крови?
Отец не просто любил мать, он её боготворил. За неё он был готов пойти на нож, под пулю, грызть зубами землю. Она так и осталась для него той удивительной молоденькой девчушкой, в которую он без памяти влюбился когда то. И вместе с ней для него рухнул этот мир, в котором он жил. Потухли все краски и не стало для чего жить.
Погас огонь, который грел.
Очаг остыл – не догорев.
И свет, который освещал,
В душе оставил лишь печаль.
Тогда зачем же я живу?
Зачем бесцельно я ищу,
Хоть, уголёк того костра,
Который согревал меня?
Зачем без красок этот мир?
Зачем мне звуки, но без лир?
Зачем мне дом, который пуст?
Во мне тоска одна и грусть.
Моя душа у рубежа -
А дальше только пустота.
Достала всё ж меня судьба –
Ударила из-за угла.
Но, нет! В ответ ударю я –
Не выносима боль моя.
Так что судьба, моя судьба,
Прими подарок от меня.
Маму Сергея похоронили. Отец стал после похорон, как каменный, ни на что не реагировал - ему всё вокруг стало безразлично. Галя через день ездила к отцу, привозила и готовила еду, пыталась кормить, но есть ему не хотелось, а чтобы не обижать сноху он делал вид, что ест. Когда сноха уходила, он выбрасывал всю еду в помойку. Так продолжалось до сорокового дня с момента смерти матери.
После поминок (сороковин) Сергей приехал навестить отца на третий день. Открыл дверь своим ключом, зашёл в прихожую и из прихожей в большой комнате увидел портрет матери, стоявший на столе, сделанный ещё тогда, когда ему было три года. Мама на портрете выглядела очень красивой и молодой, с большими серыми улыбающимися глазами, с толстой каштановой косой через грудь, в зелёном платье в горошек с белым воротником. Фотография была чёрно-белой – но Сергей знал, что платье на ней было зелёное. Он замер на месте, потому что этот портрет никогда не снимался со стены в спальне родителей (только во время ремонта, а потом тут же вешался на место). Нехорошие предчувствия охватили его. Он заглянул на кухню и немного успокоился – отец сидел за столом, на столе бутылка водки, банка с маринованными (ещё мамой) огурцами и два стакана. Значит отец ждал его.
Он присел к отцу за стол напротив. Стол был дубовый, сделанный когда то отцом, табуреты тоже.
Отец открыл бутылку, налил два полных стакана и в полном молчании поднял его, ожидая, когда сын возьмёт свой. Сергей так же молча взял свой и они, не чокаясь, выпили. Достали по огурцу и захрустели, глядя молча друг на друга. Так же, молча отец налил ещё по стакану и так же, как и первый раз, молча выпили.
Отец поставил свой стакан на стол и, глядя твёрдо и прямо сыну в глаза, сказал – «Всё». Сергей не понял – «Что всё?». Отец не ответил, встал, пошёл в комнату к портрету матери и сел возле него, вглядываясь в глаза мамы на фотографии. Слёзы покатились у него по щекам.
Сергей стоял молча, с трудом сдерживая слёзы жалости к отцу и матери. Глядя на портрет, отец ещё раз повторил – «Всё». Потом встал и лёг на диван. Сергей присел рядом.
Отец положил свою руку на руку сына и сказал – «Всё, сын. Я устал жить. И я не буду жить. Но грех самоубийства я не совершу. Мне не хочется есть и я не буду кушать. Скажи Гале, чтобы она больше не привозила ничего. Но сама с Катюшей пусть приезжает почаще. Я хочу видеть их перед смертью. И ты тоже приезжай вместе с ними. Мы сделаем вид, что ничего не происходит. Не вздумай вызывать скорую или врачей, я не прощу тебе этого. Изменить ни ты, ни они ничего всё равно не смогут. А ты испортишь наши добрые отношения. Я вас люблю и хочу, чтобы мои последние дни прошли рядом с теми, кого я любил. Я хочу умереть спокойно, без истерик и без надрывов. Когда я пойму, что всё - вы должны не приходить какое то время сюда в квартиру, чтобы вас не обвинили в неоказании помощи умирающему. И ты сейчас дашь мне слово, что сделаешь всё так, как я сказал». И твёрдо, требовательно посмотрел на сына. Сергей сидел и не мог поднять головы – посмотреть на отца. Он только чувствовал как железные пальцы отца всё сильней и сильней сжимают ему руку. Не поднимая головы он выдавил из себя – «Да». Отец отпустил руку.
Сергей хорошо знал своего отца. Он никогда не был позёром. Всё что он делал всегда было разумно, объективно и реально. Всё, что обещал отец, он делал всегда. Единственной причиной, по которой мужчина не держит данного слова – это его смерть. Так он говорил маленькому Сергею. И сам никогда не нарушал своих обещаний и ни разу в жизни Сергей не видел отца, оправдывающегося за что то.
То, что делал и совершал его отец, никогда не требовало извинений. Это он усвоил очень хорошо. Отец его не был святее папы Римского, но свою честь берёг.
И вот сейчас Сергей нисколько не засомневался в намерениях отца. Отец поступит так, как сказал, и с этим не поспоришь. Остаётся только смириться.
После того, как сын понял и принял его будущие действия, он немного оттаял, а прощаясь, он обнял Сергея. Для себя (сегодняшний с сыном разговор) он решил сразу же, как умерла жена. Жить неизвестно для чего и для кого, а самое главное с постоянной болью в душе, ему совсем не хотелось. Он так много перенёс в этой жизни, что сейчас ему хотелось просто покоя и забвения. Раньше он любил этот мир для и ради жены и сына. А теперь, когда у сына своя жизнь, а жена умерла, старые воспоминания вцеплялись в горло и вынимали душу. Эта боль была ежесекундной всё это время после смерти жены. Так зачем же дальше продолжать эту бессмысленную агонию? Не лучше ли будет для него подвести черту. Он не молодая девушка, кончающая жизнь самоубийством от неразделённой любви. У этой дурочки всю жизнь и вся любовь ещё впереди. А у него что впереди? Больничная койка, на которой он, в лучшем случае, сдохнет в собственном дерьме. А в худшем - будет валяться в том же дерьме, но дома и не один год. Он так утомит близких ему людей своей живучестью, что они возненавидят его. Господи спаси и защити от подобных испытаний и его самого и его близких. Лучше все расчёты с судьбой и жизнью провести вот так, не напрягая ни себя, ни дорогих ему людей.
Отец сдержал своё слово, как и всё, что он когда и кому либо обещал. Его похоронили рядом с матерью. Не долго любимая женщина его ждала.
Сергей стоял возле могил родителей и думал о том, как быстро закончилась его счастливая жизнь. И одна потеря потянула за собой другую и вот - у него, кроме жены и дочери, во всём мире никого нет. Он сирота.
Сиротой можно стать и в сорок и в пятьдесят лет. Это не важно. И не важно сколько у тебя детей, но вот родителей у тебя уже нет.
Прости отец, своего сына –
Что он закрыл тебе глаза.
И, что душевная кручина –
Как путеводная звезда.
Прости отец, что не отдал
Тебе сыновние долги.
Прости за то, когда был мал,
Не сознавал твоей любви.
Прости, что был с тобою резок –
Не понимал когда тебя.
Прости, что духом я не крепок,
С тобой в сравнении - дитя.
Прости отец – за всё, что было,
За всё, что не было – прости.
Ты был всегда моим кумиром.
Примером, буду ль я когда?