Как-то в 60-е годы на центральной улице нашего городка появились два индийца. По сей день помню их светлые шальвары, рюкзаки и гипертрофированные икроножные мышцы. Они шли бодро. Лица я не рассмотрел. Так получилось, что пристроился к толпе горожан, которая следовала за ними. Мою попытку выбежать вперёд и посмотреть на пришельцев в анфас предотвратил милиционер. То что, они индийцы я узнал от него. Через мегафон он призывал горожан не мешать "гражданам из дружественной страны Индия совершать всемирное путешествие". "Ведите себя культурно!" - кричал в мегафон милиционер. Гости дошли до моста, границы городка. Страж порядка остановился и приказал последовать его примеру всем остальным. Толпа остановилась. Некоторое время индийцы в полном одиночестве пересекали мост. На другом конце их ждал другой страж порядка с мегафоном и большая группа зевак. Лиц путешественников я так и не увидел.
Впрочем, у нас в городке жили "свои" пришельцы.
ПОТОМОК ИМПЕРАТОРА
Каждое утро старик-китаец на грузовом мотороллере развозил хлеб по магазинам. Он постоянно улыбался. При этом его узкие глаза терялись в складках морщин. Помню его родинку на желто-коричневой щеке.
Будучи в 5 классе школы, в учебника по истории древнего мира я узнал о китайском императоре Цинь Ши Хуанди. Меня осенило, не царских ли кровей наш китаец. Ведь звали его Иван Хуанди, что было нацарапано каракулями на пластмассовой каске, с которой он не расставался. В следующее утро Иван, как обычно, сдавал горячие булки в магазине. Для начала я спросил у него время. Китаец посмотрел на часы, расплылся в улыбке и произнёс что-то невнятное. Кажется, на родном ему языке. Я ничего не понял. Иван пожелал узнать моё имя. Вернее, дал понять, что имел в виду, задавая вопрос. Услышав ответ, он просиял и воскликнул:
- Ты кузи? (грузин, надо полагать). Моя негрузинская внешность в сочетании с совершенно грузинским именем ввела его в оторопь.
- Мама руси? - уточнил старик.
- Нет, кузи, - ввернул я.
Решив, что беседа завязалась, я задал ему свой главный вопрос, а не потомок ли он китайских императоров. Кажется, мой собеседник ничего не понял, на всякий случай улыбнулся и робко отвёл глаза и почему-то стянул с головы свой пластмассовый шлем.
Было уже за полночь. Мы, мальчишки, стояли на улице. В свете уличных фонарей я рассмотрел Ивана в компании молодого китайца. Тот был одет вызывающе немодно. Цилиндр чего стоил. В те времена этот головной убор шокировал. Они продефилировали мимо, как будто даже не заметили нас. Иван был в своей неизменной каске. Он говорил на китайском и лицо его было серьёзным.
Мама сказала, что молодой человек, вероятно, сын Ивана, который, вроде, кончал русскую школу в городке. Но вспомнить, когда учился, кто его одноклассники она не смогла. У Ивана жена русская. Как они друг с другом общаются? Он только на своём родном языке говорит, а ей откуда китайский знать. Всю жизнь здесь провела, в имеретинской глубинке.
На мой вопрос, как здесь, в городке, мог оказаться китаец, мама только пожала плечами.
- Ты сам понимаешь, китайцев так много, почему бы кому-нибудь из них случайно не забрести сюда, - ответила она мне.
Как-то я застал Ивана в компании других китайцев. Человек пять-шесть. Выглядели они экзотично. Все пожилые и почему-то в тулупах, ушанках и сапогах, хотя уже был тёплый месяц май. Откуда их столько вдруг набралось? В Тбилиси, например, куда я наезжал к бабушке, людей этого племени мне видеть не приходилось. Единственного на миллионный город негра я встречал относительно часто и в разных местах, а китайцев никогда и нигде. Логика подсказывала, что они в Тбилиси не живут. Правда, двоюродная сестра мамы рассказывала, что был у неё знакомый китаец, инженер, интеллигентный и умный человек.
- Но он оказался непорядочным мужчиной. Обещал жениться одной девушке, но ушёл к другой, - заметила она.
Для неё, одинокой женщины, тема неразделенной любви была чем-то вроде наваждения. Она распространила её и на, возможно, единственного на весь город китайца.
Кстати, к моменту этого разговора умер помянутый мною негр. Я помнил его уже стареньким. Он еле передвигал ноги и принимал валидол. О нём тётушка ничего плохого сказать не могла.
С некоторых пор хлеб в городке по магазинам стал развозить парнишка-грузин. Иван сменил занятие. Стал появляться на людях без каски. Связано это было с тем, что на городок как девятый вал обрушилась мода на восточные единоборства... Иван Хуанди стал тренером по кун фу. В спортзале школы он проводил тренировки.
У меня был одноклассник, который увлёкся кун фу. Мне тоже хотелось попробовать себя в этом виде борьбы. Я заглянул к нему. Обычно приветливый, Гено (так его звали) повёл себя неожиданно. Сидя на корточках, он уставился в сильно потрепанную гравюру и моё появление как будто не заметил. На гравюре была изображена схватка некого циньского героя с тигром. Воспользовавшись заминкой я осмотрелся. В комнате висело несколько китайских фонариков, а на стене красовались иероглифы. Сам хозяин комнаты был облачен в китайскую тогу.
Выйдя из состояния оцепенения, Гено извинился, объяснил, что созерцал картину, чтобы проникнуться боевым духом героя. «Мне её подарил шифу Иван», - сказал он. При упоминании имени наставника его глаза излучали преданность.
Я попросил Гено показать приёмы. Физиономия моего одноклассника вдруг стала каменной. «Я не могу разглашать тайны шифу», - заявил он торжественно.
Гено поведал мне, что Иван Хуанди мастер единоборств не то в 37, не то в 39-ом поколении. Потом он сообщил, что сын Ивана, который уехал на родину, служил в личной охране Мао Цзе-дуна. Этот факт собеседник преподнёс не без аффектации. Мол, сам прикинь, что значит ходить в телохранителях такого человека.
Гено продолжал:
- Бывает так - посмотрит на тебя учитель, аж страшно становится! Взглядом может лечить, калечить тоже. Гипнотизёр! По лицу не определить, что он о тебе думает, непроницаемый и ... неулыбчивый.
Ещё я узнал, что наставник не ест мясо, ест сою.
Я знал, что Гено был вроде переводчика у китайца - переводил посредственный грузинский Ивана на свой более сносный грузинский. Главное то, что только он имел право обращаться прямо к «наставнику». Был на особом положении. Остальные ученики общались с тренером через Гено. Такой чести мой приятель удостоился только потому, что жил по соседству с Иваном. Через него же китаец взимал плату за тренировки. Она была в два-три раза выше, чем в любой из секций карате в городке.
Я попросил одноклассника устроить встречу с его наставником. Всего-то делов – зайти по соседству. Гено отреагировал не без ревности и отказал в моей просьбе. Мол, сейчас шифу предаётся медитации. Когда я выходил от Гено, из-за забора слышно было, как некто мужского пола третировал кого-то женского пола. Содержание речи я не разобрал. Тирады на китайском сменял русский мат. Иван тиранил свою русскую жену.
Прошло время и Ивана развенчали. На шифу давно косились конкуренты. После просмотра одного из фильмов о карате местные энтузиасты восточных единоборств узнали об одной традиции. Согласно ей главы соперничающих школ в очном поединке выясняют отношения. Так поступил один из местных каратистов. Без предварительного уведомления он заявился прямо на тренировку, демонстративно стукнул дверью и громко высказал, что думал о шифу. Присутствовавшие ученики ждали ответа. Тут Иван «дал маху», начал лепетать что-то, побелел от страха, от чего даже родинка вдруг увеличилась в размерах. Как понял Гено, наставник ссылался на свою старость и немощь. Каратист ничего не сказал, повернулся и вышел из зала. Позже место Ивана занял Гено.
Однажды я заболел ангиной. Мама посоветовала обратиться к китайцу Ивану Хуанди.
- У него есть лекарства. Он получает их от сына, который живёт в Китае и работает там провизором в аптеке, - сказала она, - вроде, все эти лекарства одинаковые – маслянистые дробинки и пахнут одним и тем же, но стоят дорого.
Я не стал уточнять, кем же всё-таки был сын Ивана. Не до этого было - горло беспокоило. Я взял деньги и пошёл к китайцу. Он меня встретил приветливо, улыбался вовсю. Объяснил мне на пальцах, что гланды удалять не надо. Пояснил:
- Твоя мяса, не надо резать.
Мне дали цветистую коробочку. Помню, что заплатил за неё 50 рублей. Средство помогло. Ангину как рукой сняло.
«НЕМЕЦ-ПЕРЕЦ-КОЛБАСА»
Вильгельм - немец. Моя мама говорила, что у него характерный для представителей этой расы рот – безгубый, твердосомкнутый, короткий. Не из-за этого ли Вилли (так его звали в народе) никогда не улыбался?
Он разводил кроликов у себя во дворе и продавал их на базаре нашего городка.
Его дочь Марта училась со мной. Она соответствовала бытующему в грузинской провинции стереотипу немецкой девочки – белокурая, молчаливая, высокая, худая, грубоватая. Правда, губы у неё были полные. Нам ещё казалось, что её любимым блюдом должна была быть вареная картошка. Я выразил сомнение по поводу этой детали. В виде аргумента мне пересказывали некоторые советские фильмы на военные темы. В них немецкие солдаты если что и ели, то картошку. В этом отношении Марта не отвечала нашим ожиданиям. Каждый раз на завтрак в аккуратно завернутом свертке она приносила крольчатину с хлебом. Многие из нас на завтрак могли позволить себе, если не яйцо всмятку, то вареную картошку уж точно.
По-настоящему озадачила нас Марта, когда пришло время изучать немецкий язык. Учительница обратилась к Марте, мол, ей, наверное, легко будет, ведь этот язык для неё родной.
- Да, - согласилась девочка, - но дома мы говорим на швабском, потому что мы – швабы.
Далее последовала историческая справка. Марта изъяснялась косноязычно, но вот что я запомнил. Будто бы из-за неправильной трактовки некоторых мест Священного Писания швабы потянулись к вершине горы Арарат, дабы спастись от предрекаемого их религиозными лидерами всемирного потопа. Произошло это в 19 веке. Русский царь не препятствовал массовому переселению германцев. Швабы до Арарата не дошли. По дороге их ряды поредели. Некоторые спасающиеся от потопа оседали на территориях, через которые шли. Убедившись, что катаклизма не будет, идти в гору передумала вся община. Она остановилась и осела колонией на юге Грузии. Некоторые семьи поселились в Имеретии.
Преподавательница только пожала плечами, для неё такая история была в новинку. Дети же посмеялись. Слова «шваб», «швабский» им показались почему-то смешными. В нюансах разбираться они не стали и по привычке продолжали считать одноклассницу немкой.
В городке я встречал одну тихую маленькую женщину. Она никак не привлекала к себе внимание. Случайно я узнал, что она - мать Марты. Она пришла на родительское собрание в школу. Такие неожиданности вполне объяснимы. Вилли с семьёй жил за высоченным забором, отгородившись от всех. Никто не ведал, что происходило за этой стеной, кто там вообще жил. По ту сторону забора всегда стояла глухая тишина.
Тёмной ночью трое сорванцов перемахнули через забор, воровать фрукты. Летний воздух был неподвижным, фруктовые деревья стояли как изваяния. В доме уже спали. Только из сарая доносилось мычание. Хозяин возился со своими кроликами и пел. Не исключено, что на швабском. Неожиданно темноту прорезали две очереди. Это кроликовод гонял ветры.
Даже кролики у Вилли были особенные. Однажды на базаре я почувствовал, что кто-то пристально смотрит мне в спину. Я оглянулся... На лотке восседал огромный коричневый жирный заяц, размером с малую свинью. Он смотрел прямо и как будто видел всё насквозь и с усмешкой. Как хозяин. Я подивился тому, как спокойно вёл себя заяц.
Вильгельм не выходил на улицу. Он не играл с соседскими мужчинами в нарды, домино, не разделял их пирушек и разговоров. Иногда только выглядывал из-за своего забора и неподвижным взглядом, твёрдо сомкнув губы, обозревал окрестности.
Про него ходила дурная слава склочника. Например, ему не давало покоя айвовое дерево моего родственника. Оно тянулось к солнцу и в результате вторглось в пределы двора кроликовода. Тот сначала нещадно обрубал ветки айвы. Но они только ещё больше разрастались. К моим родственникам зачастили представители исполкома и милиции. Причина - жалобы соседа.
- Ваше дерево лишило его покоя. Он решил лишить покоя и нас. Пишет постоянно, - брюзжал во время одного из вынужденных визитов милиционер.
Гостей угощали айвовым компотом, джемом, вареньем. Родственник гнал из этого фрукта водку, а из молодых листьев дерева готовил отвар – отменное отхаркивающее средство. Из сердцевины айвы получался густой сироп. Сварливый сосед был неумолим. Он отказывался от предложения пользоваться теми плодами, которые падали на его сторону, к нему во двор. Обо всём этом мои родственники узнавали от чиновников, которые пересказывали содержание кляуз Вилли. Этот субъект еле раскланивался с соседями, но скандалов не устраивал. Своего он добился. Дерево пришлось спилить.
У имеретинцев есть песня, в которой помянут некий Сепертеладзе. Народная мудрость призывает не быть похожим на него – ни тебе гостей позвать и угостить, или самому заглянуть к соседу на огонёк, ни тебе улыбнуться, ни повеселиться... Словом вроде как-будто о кролиководе песню сложили. Таких типов у нас называли «байкушами». Но Вильгельма к этой категории людей не приписывали. Говорили, что возьмёшь с иностранца, не байкуш он, а «немец-перец-колбаса».
И вот в городок случайно заехал Шеварднадзе, тогда партийный шеф. Он принимал просителей в здании райкома. Очередь собралась длиннющая. Вилли тоже явился с папками. Шеварднадзе, просматривая список граждан, обратил на невероятную для этих мест фамилию. Его разбирало любопытство. Немец предложил ему построить в предместьях городка ферму по разведению кроликов. Из своей папки он достал чертежи, расчёты, фото из семейного альбома, на которых красовались его родня и кролики... Эффект неожиданности сработал.
Довольно скоро по ТВ показывали сюжет: труженики-кролиководы Имеретии выполняют и перевыполняют взятые на себя обязательства. Некоторое время камера фокусировалась на кислой мине отца моей одноклассницы. Его представили как директора фермы. На экране много разглагольствовало местное начальство.
Вилли исполнил своё обещание, данное главному партийному боссу страны. Кроликов в городке ели утром, днём и вечером, в варенном, пареном, жареном виде под всеми мыслимыми соусами. Продуктовые магазины полнились тушками «зайцев». В гастрономический обиход вошёл паштет из крольчатины. Местные пряности сделали его популярным. Я тоже к нему пристрастился.
О директоре фермы ходили легенды. У него прорезался голос. Фразы типа «Арбайт!», «Ахтунг!», «Шнелла, шнелла!!» слышны были по всей округе. «Прямо как в фильмах о фашистах», - ляпнул мой знакомый.
Особенно яростно директор гонял несунов.
- Кроликов в городке больше, чем «кур нерезаных», зачем их красть, - вопрошал он моему отцу, с которым ещё как-то раскланивался.
Вильгельм дневал и ночевал на ферме.
Население со смешанными чувствами реагировало на происходящее. Моя мама, например, говорила о чистоте и порядке, который завёл Вилли на ферме. Опрятность вообще была возведена ею в высшую ценность.
В городке говорили о порядочности немца. Она даже стала темой бреда сумасшедшего правдоискателя Шалико Б. Несчастный тихо мирно работал бухгалтером, пока в одно прекрасное утро не сорвался. Все внутренне соглашались с тем, что говорил бухгалтер, но он сильно перепугал население. Крупный мужчина как бешеный бык бегал по городу. В какой-то момент он остановился у фонтана на центральной улице, снял с себя сорочку, обнажившись по пояс. Шалико обливал водой своё раскрасневшееся тело и издавал грозное рычание. С другими зеваками я прятался за кустами и наблюдал за ним. Я услышал его фразу: «В этом городке нет честных людей. Исключение – немец Вилли. Остальные - воры». Тут на него набросились милиционеры. Они связали буяна.
Другие граждане по-доброму и снисходительно улыбались подвижничеству Вилли. Были такие, что улыбались, но не по-доброму, а насмешливо или просто насмехались. Для них Вилли по-прежнему был «немец-перец-колбаса». Я же взгрустнул. Мог ли он выдюжить долго?
Увы, не выдюжил. Не дождался даже возвращения Марты, которую послал учиться на зоотехника в Тбилиси.
Как-то в городке, в быту его граждан, появились аэрозоли для освежения воздуха. Раньше здесь с дурным воздухом боролись своеобразно. Жгли бумагу. А тут такой прогресс... Красивые баллончики, испускавшие приятный аромат, привезли из Германии, специально для фермы. Целую партию дезодорантов украл завхоз. Ими стали облагораживать отхожие места... Рассказывали, что после этого хищения Вилли окончательно поселился на ферме. Ночи он проводил в сторожке в бдениях.
Я, как и Марта, уехал учиться в Тбилиси. В один из наездов мне бросилось в глаза, что битых зайцев в магазинах не стало, а дома меня перестали потчевать крольчатиной.
- Где мой любимый паштет? – воскликнул я в сердцах.
- Ты что не знаешь!? Умер Вилли?!– последовал ответ мамы.
- Жалко человека, таким чистюлей был, - добавила она в своем духе.
Он умер в сторожке. После его смерти зайцы на ферме начали вымирать как во время эпидемии. Мне пересказали содержания протокола о списании целой партии зверушек. Пьяный шофёр уронил с кузова грузовика бидон. Резкий звук вызвал разрыв сердца у целого загона кроликов. Пострадали преимущественно импортные особи.
Мои знакомые не разделяли мои сантименты относительно кроличьего паштета.
- Дался он тебе. Что может быть лучше, когда на пикнике зарежешь барашка и готовишь шашлык. Ешь его и запиваешь вином, - заметили мне.
Да, шашлык из кроликов – смешно!