Глава 5. Цыганский «поцелуй».
Георгий Кондратьевич умер в начале лета. Роман, как обычно, вывел его в любимый сад подышать воздухом (старик любил подремать после обеда в тени яблони), а сам ушел в главный больничный корпус, он зачем-то понадобился новому заведующему. Отлучился он не более чем на полчаса, но когда вернулся, то увидел, что старый врач уснул, на сей раз навсегда, тихо и без мучений.
На похороны Кондратича пришло почти полгорода, многие были обязаны ему своим здоровьем, некоторые учились и практиковали у него в больнице. Много хороших слов сказали ему вслед, только Роману от этого было не легче. Лишиться семьи, теперь вот деда … не многовато ли ему довелось потерять в свои неполных восемнадцать? Кто-то тронул его за локоть, цыган обернулся, за спиной стояла Ольга в черном платке и с заплаканными глазами. Он молча кивнул ей, но сердце немного разжалось, стало чуть легче – все же он не один на этом свете, есть смысл в дальнейшей жизни – Она…
Конца поминок Роман дожидаться не стал, ушел в свой флигель из больничной столовки, сидел в комнате один, не зажигая света. Так легче переносилась боль утраты …
Скрипнула дверь, Ольга присела с ним рядом и погладила цыгана по плечу, потом по черным кудрявым волосам, как маленького ребенка. У него вырвался судорожный вздох, Роман вдохнул через стиснутые зубы воздух еще пару раз, успокоив дыхание, и вытер набежавшие слёзы. Затем встал, снял со стены гитару, жалобно зазвеневшую струнами, и потянул Ольгу за руку к выходу.
- Пойдем, Оля… Пойдем на мой холм. Там мне будет легче!
Она не спорила, женское сердце чувствительно, ей так хотелось его утешить, только утрату близких людей лечит лишь время. И лечит ли, скорее учит жить без них, у всего в этой жизни есть своё начало и свой конец, разница в сроках …
На вершине холма было тихо, ночь была по-летнему теплой и безветренной. Глядя в заречную даль, становилось спокойнее на душе, ближе к вечности, к звездам, такой уж выдался день - скорбный. Парень сноровисто развел костер, усадил девушку на раскинутый прямо на траву пиджак и взял в руки гитару.
- Рома, ты что … собираешься сейчас петь?
- Да, Оля, я хочу проводить Кондратича по-нашему, по-цыгански, хорошей песней помочь ему переселиться в мир иной!
Так Роман ещё не пел никогда, в его песнях плакала душа одинокого цыгана, лишенного воли, простора и жажды новых впечатлений, невыразимая печаль и боль потери. Ольга заворожено смотрела то на огонь, то на любимого, не замечая своих и его слёз, и слушала, слушала ночь и песни Романа …
Через месяц с небольшим Роман уезжал в Кишенев, поступать в молдавское республиканское училище культпросвета. Заперев ставший наполовину пустым флигель, в котором он прожил шесть лет, и, получив в отделе кадров поликлиники трудовую книжку, цыган попрощался с медперсоналом, свободным от дежурств. Главный врач сказал ему, что флигель пока останется за ним, до осени, но потом жильё понадобится для молодых специалистов больницы. Роман отвечал, что как только поступит в училище и получит место в общежитии приедет в Рдянск и заберет оставшиеся вещи. Вчера вечером он вместе с Ольгой побыл на кладбище у Кондратича, ставили небольшой памятник, сделанный в местной мастерской, его оплатила больница. Роман приклеил на гранитную плиту с фамилией и датами рождения и смерти фотографию своего наставника, ставшего ему вторым отцом. С погоста они пошли во флигель, Ольга не боялась сегодня осуждающих взглядов вослед, это была их последняя ночь вместе перед отъездом.
У Ольги через час начиналось ночное дежурство в отделении, дома только мать, она в огороде копается на грядках. Отец, работавший инженером на местном радиозаводе, второй день в командировке в областном центре. Перед ней лежало на столе письмо от Романа, но мысли её заняты другим. Скоро осень и начнется третье десятилетие её жизни. А что ждет на третьем десятке, кто она, простая медсестра в больнице, безмужняя вдова …
И перспектив других не видно, учиться на врача уже поздно, да и не хотелось ей тянуть эту лямку долгие шесть лет учебы. Выйти замуж тоже нелегко, вон сколько вокруг молоденьких девчонок на одном только радиозаводе, где уж ей с ними тягаться, она верностью памяти мужа, которого едва знала, не отличалась. Опять не плюс …
Ольга посмотрела на будильник, тикавший на столе, пора одеваться. Взгляд её продолжил движение и остановился на тетрадном листе с посланием Романа. Вот и эта любовь окончилась ничем для нее, парень-то был моложе, да еще и цыганского роду-племени, ну какой из него жених. Так, увлечение очередное, весеннее наваждение было, мать и так уже запилила за это. С отъездом Романа чувства Ольги к нему остывали гораздо быстрее, рядом с ним нельзя не поддаться его обаянию. Нет, надо выкинуть эту блажь из головы, несерьезно это все с малолеткой, нужно самой устраиваться в жизни, самой …
Взять хотя бы тех двух парней-интернов, которые прибыли по направлению в их поликлинику, один из них очень даже ничего! Не Рома, конечно, не Рома ( вздохнула она), но тоже симпатичный, только в очках с толстыми стеклами. Да и Петр Аркадьевич, зав. отделением, давно клинья к ней бьет, развестись с бездетной женой обещал даже. А, все они так говорят, наобещают горы золотые, лишь бы свое получить …
Роман вернулся в город за неделю до начала учебного года. Полмесяца он колесил по Молдавии, пытаясь самостоятельно узнать у местных цыган что-нибудь о своей пропавшей семье, только безуспешно. Приходилось мириться со своим одиночеством, хотя цыгане встречали радушно и помочь пытались всячески, он уже не чувствовал той острой близости с ними, как раньше. Барона тоже увидеть не удалось, он таки умудрился перебраться в Румынию, ромалэ сказали, что и там не задержался надолго непоседливый родственник. Оставалась одна Оля …
На его флигеле висел незнакомый внушительный замок, видно главврач все же поселил кого-то, не дожидаясь его. Цыган решил сначала навестить старых друзей-лошадок и пошел на конюшню. Их осталось всего три, зато рядом с конюшней стояли две новеньких «скорых помощи» и ГАЗ-69, «козлик» главного. Из конюшни послышалось ржание, учуяли соколики, учуяли …
Тетя Феня, повариха больничной столовой, полная и не старая еще женщина, всегда по-матерински заботливо подкармливающая парня нехитрыми больничными харчами, сидела напротив него за столом. Проголодавшийся с дороги Роман с аппетитом наворачивал жидковатый борщ, а повариха делилась с ним новостями. На кухне всегда всё знают, а уж главная повариха - баба с характером и спуску не давала даже заведующему больницей, если что не так по её ведомству, но сплетница была увлеченная.
Роман узнал, что все его вещи у завхоза в кладовой, их собирала во флигеле Ольга.
- Что-то долго она возилась с вещами, а их у цыганенка кот наплакал. Во флигеле живут сейчас два молодых врача, из новеньких, они, что ли ей помогали … - повариха принесла компот в большой кружке и поставила на стол.
- Понравилось, видно, вещи-то собирать. Ольга часто стала крутиться во флигелечке вашем, как медом ей там намазано. Ты ешь, Ромка, ешь …- Повариха опять встала, что-то помешала на плите, незлобиво прикрикнула на помощниц.
Она не видела посеревшего лица парня, смуглые не бледнеют, их лица становятся серыми от волнения. Роман едва справился с собой, поблагодарил за обед и пошел прочь. Выйдя из столовой, сразу же натолкнулся на заведующего хозяйственной частью.
- О, Роман! – Федор Федорович раскинул в сторону руки, норовя обнять гостя, они и раньше ладили меж собой. От него шел устойчивый запах перегара. – Ты надолго приехал?
- Да нет, Федорыч, завтра уеду. Пусть вещи у вас побудут, я завтра их заберу, утром. – В другой раз он бы поговорил с завхозом подольше, но сейчас Роман торопился, ему нужна была Ольга. – Можно я лошадей выведу, застоялись в конюшне они?
- Ради бога, Рома, выводи. Они без тебя не нужны никому, лошади-то. – Завхоз отпустил плечи парня – Видал, какую технику мы получили?
- Да, красивые машины, почти как лошади! – Роман засмеялся через силу, завхоз подхватил его шутку:
- Вам, цыганам лишь бы лошади были. Ладно, забирай их в ночное до утра, вижу – ты этого хочешь!
Завхоз с поварихой стояли у окна и смотрели, как цыган выводил лошадей. Он оседлал только одну лошадь, самую старую и смирную, но вел её в поводу с третьей. За воротами больницы небольшая кавалькада повернула в переулок, хозяйственники переглянулись, переулок вел к дому Ольги...
Утром ни Роман, ни лошади в больнице не объявились. Завхоз забеспокоился ближе к обеду, через час уходил поезд, он пошел в кабинет главврача. Минут через пятнадцать «козлик» главного выехал из ворот, в кабине рядом с шофером сидели завхоз и больничный электрик. Еще через час во двор на полном ходу влетел запыленный ГАЗик, шофер выскочил из машины и побежал в приемное отделение. Завхоз вышел следом за ним, сел на крыльцо и закурил. К нему стал подходить больничный люд, но завхоз молча раскуривал вторую "Памирину" подряд. Шофер вышел в сопровождении двух санитаров с носилками. Они осторожно извлекли из машины мертвое тело и положили на носилки, это была Ольга, в груди у неё торчал знакомый многим нож. Толпа ахнула, с этим цыганским ножом, подарком барона, Роман почти никогда не расставался. Мимо собравшейся толпы медленным шагом электрик провел на конюшню оседланную лошадь, только её одну …
Скоро в городе стали известны подробности печальной истории. Завхоз знал, где искать цыгана, они поехали прямо к лысому холму. У его подножия паслась одинокая лошадь в седле, а на вершине холма у потухшего костра нашли уже мёртвую женщину. Следов Романа не обнаружилось, лишь у берега плавала разбитая гитара. Сплетники решили, что убийство Ольги произошло из-за ревности, да и милиция других версий не искала, всем известно, что цыгане в гневе не обузданы, как и в любовной страсти. Особо романтичные натуры поговаривали, что цыган утопился. Но в милиции в подобную чушь не поверили, да и лошади пропали, скорее всего Роман переплыл на другой берег вместе с ними и поминай, как звали. А искать и ловить сбежавшего цыгана – все равно, что поймать в поле ветер …
И неизвестно еще, в каком поле искать, да в какой стране, эти люди, цыгане, границ не признают.
А холм с той поры называют не иначе, как Лысый Цыган. Те же романтики шепчут, что в ясную ночь, за неделю до конца лета, на вершине холма каждый год сам по себе после полуночи загорается костер. Это горит огонь цыганской гордой души, провожая в последний путь свою любовь печальными цыганскими песнями. Такая вот история цыганской любви, таким был прощальный цыганский «поцелуй» …