Двери захлопнулись, что-то последний раз взвизгнуло и дёрнулось, поезд тронулся. Она села; подумала: как же они стали от нас далеко, эти близкие нам люди, которые и так уже невообразимо далеко, а всё же становятся с каждым новым годом всё дальше и дальше; она поставила на пол сумку, в которой была пустая пластиковая бутылка, небольшая баночка с чёрной краской, тряпка и кустики маргариток, завёрнутые в мокрую газету…
По реке гуляли нешуточные волны. Река в этом месте была глубокая и узкая. Вполне возможно, что так правильно дул ветер. Правильным - силой и направлением - ветер был для волн. Волнам было хорошо, и они гуляли. Недавно прошёл дождь. Такой сильный и короткий дождь, который бывает только летом, когда холодное тело, омытое водой, не становится менее холодным, чем было, но быстро становится тёплым как воздух. Парк был свеж и прекрасен. Парк был не стар, но деревья достигли того возраста, когда они уже могут упасть в любой момент, когда достаточно небольшого ветра, чуть более сильного, чем ветер бывает обычно; такого, который дует правильно для волн, но неправильно для деревьев;
такого, который может и обломить, а не только пошуметь листвой, которая всегда рада пошуметь, если её не будут срывать, а только пошевелят ей и помогут сказать главное: я вас всех люблю, я буду всегда улыбаться, даже если вы не дадите мне остаться на дереве, даже если сорвёте меня и поставите в воду в букете или положите между книжными листами, предварительно обложив газетными, чтобы я не дай бог не попортила вашей ценной книги, в которой так много всяких умных мыслей; они так красиво расположены, эти мысли, на мёртвых листах, которые так удобно заполнять живыми буквами, но эти листы не станут от букв и слов живее;
они всё равно будут мертвыми, хоть для вас они и наполнятся жизнью, если там будет написано о человеке, который был вам дорог, а ещё более живым он будет, если вы прочтёте то, о чём думал этот живой человек, когда листы, на которых он писал уже не были живыми, а были просто удобными для письма, и чернила на этих листах не расплывались, и он спокойно писал то, что думает, а ещё лучше, если он писал не от том, о чём думает, а что он в этот момент чувствовал, тогда он будет для читающего ещё более живым, и тот, кто читает, не обратит внимания на то, что листы мертвы и уже выбелены смертью, до самой важной белизны, которая всегда сменяется синевой, а затем желтизной, которую принято называть пергаментной, наверное, потому что пергамент это самая живучая неживая бумага;
она может выдержать даже мысли и чувства, совсем давно живших людей, но очень редко, кого из ныне живущих они будут волновать оттого, что забыт язык, которым пользовались те люди, писавшие на пергаменте, или они писали как-то не так, как теперь принято и тогда взволновали бы их письмена только людей близких, тех которые любили тех пишущих на пергаменте, а где же их взять, этих близких людей, если все писавшие жили так уже давно, что никого из близких им людей, тоже в живых не осталось, а тех кто понимает их язык и обучен тому стилю, которым они пользовались, когда жили и писали, таких будет просто горстка и стоило ли марать дорогой пергамент, который сохранился в войнах и не попал в пожары и не был просто выброшен, людьми посторонними, не любящими книги и листы, пусть даже мёртвые;
ведь почему-то не верится, что такие люди могли любить листы живые, хотя, если они вырубали деревья, то делали из них много полезных для себя вещей, например, боевые корабли или стрелы, боевые метательные машины и мосты; да, они строили мосты для переправ, но не мирных буйволов и лошадей, а войск, несущих смерть для всех, кто не успел от них спрятаться или уйти так далеко, как только мог или просто уже раньше умереть, чем те, кто шёл на них с войной переправятся по этим мостам, через бурные и глубокие реки, по которым, может быть, гуляли такие же волны, какие гуляют сейчас по реке.
Парк. Это не лес - это парк. Он не может ухаживать за собой сам, его нельзя бросить и больше в него не ходить, он тогда умрёт. Он погибнет как парк, и, если ему повезёт, то он станет просто лесом, но так бывает очень редко, потому что так парки расположены, что в них очень удобно ходить людям; особенно, в парки любят ходить люди парку посторонние, которым всё равно, что перед ними парк, а не лес, им даже хочется, чтобы заброшенный парк был лесом, потому что они знают - в лесу можно ломать деревья, ходить по траве, а в парке этого делать нельзя, а всем людям хочется всегда делать то, что делать нельзя, - именно поэтому людей так раздражают парки, которые брошены, именно поэтому люди не имея страха перед хозяевами и сторожевыми псами будут ломать ветки на деревьях, воровать или разбивать статуи с постаментов, разбирать постаменты и искать в них кирпичи,
- потому что только совсем глухой лес может выдержать нашествие посторонних людей, да и то выдержать недолго, до тех пор, пока люди не привезут в лес машины и не начнут бездумно его рубить, и, словно не понимая, что на месте леса надо бы сделать хотя бы парк, чтобы не осталось пустого места, которое будет просто пустым и пыльным; пустым и никому уже не нужным, если на нём не построят бестолковых и убогих домов, в которых будут жить пустые и убогие люди, потому как не может родиться и вырасти человек в отсутствии леса и в присутствии невыращенного парка, только существуя в этих коробках, которые просто называют домами те, кто пытается решить чужую проблему крыши над головой, а сам живёт совсем в другом доме,
среди садов и парков, не имея лифта выше третьего или четвёртого этажа и понятия не имеет, как на самом деле он решил проблему, которую опять будут решать его дети, которые, в свою очередь, будут жить не в тех домах, которые строят они для решения проблем, а совсем в других, которые никаких проблем не решают, кроме совсем маленьких и совсем личных.
…она посмотрела в окно и поняла, что совсем скоро ей выходить. Ей скоро выходить туда, где теперь нет парка, а есть только заборы и участки; маленькие заборы и маленькие участки, которые расположены так тесно, что если бы те, кто лежит на этих участках раскинули руки, то они бы могли, взявшись за руки, оцепить весь мир, весь мир тех, кто пока ходит над ними и несёт им баночки с чёрной краской, пустые пластиковые бутылки для воды, и рассаду, которую как только они её высадят, сразу же украдут другие люди, которые тоже ходят над теми, кто уже скрыт землёй, и ходят для того, чтобы украсть себе кусочек жизни у тех, у которых уже ничего украсть нельзя.