Репортаж 27. Комиссия
140111
Репортаж № 27 Сами знаете,
какие теперь люди --
КОМИССИЯ Изжаришь,
так его и незаметно
Прошел один день. на блюде…
Время – 8 июня. 43 г. (Маяковский).
Возраст 16 лет.
Место – Свердловск.
«Хочешь получить лапшу по радио? Запросто! В шесть утра включи радиоточку. Помой уши и по команде Гордеева: «…расставьте их на ширину плеч! Шире! Ещё шире!!» – расставляй уши и лопуши ими. Когда Гордеев скажет: «А теперь радостно похлопайте!» -- хлопай ушами, стряхивая лапшу! Но! – соблюдай технику безопасности -- не мотай на ус то, что на уши вешают!» Эта инструкция запомнилась с зимы сорок второго…
Наслушавшись радио, из барабанно патриотических радиопередач знаю я, что добровольцам, рвущимся армию, надо долго упрашивать непреклонных военкомов. Конечно, склонность советского радио к вранью на века обогатила фольклор не унывающего русского народа анекдотами, частушками и поговорками, а, всё-таки, не думал я, что в армию попасть проще, чем на заграничное кино с поцелуями. Хотя до семнадцати мне ещё четыре месяца, но единственным препятствием моему героическому порыву: поскорей намотать обмотки и забазлать строевую песню, -- оказалось то, что работаю я в мартеновском цехе, где стопроцентная бронь от призыва. Однако, стоило мне, под диктовку военкома, написать заявление об отказе от брОни с просьбой призвать меня, как добровольца, -- это препятствие отпададает.
Медкомиссия менее часа занимает. Проводится она в насквозь продуваемой сквозняком анфиладе старинного щелястого дома. Наверное для того, чтобы заморенные голодом призывники не замирали в анабиозе, как осенние мухи, а энергично дрож-ж-жали, будто бы, закипая от всенародной ярости при высоком напоре патриотизма. «Пусть ярость благородная вскипа-ает, как волна-а!» -- днём и ночью оглашено базлают радиоточки.
Мимо шеренги врачей движется бесштанно голозадая чреда кандидатов в «рядовые необученные». Непрерывное движение и натренированная однообразность осмотра каждого призывника похожа на конвейер из комедии Чарли Чаплина «Новые времена». Призывники, как детали на конвейере, стандартны, как святые угодники, у которых карточная система схарчила плоть настолько, что армии достаётся только «высокий дух советского патриотизма». Ростиком меня Бог не обидел и среди голубеньких и пупырышчатых от прохлады семнадцатилетних заморышей из механических цехов, выросших на «сбалансированном питании» по карточке Р-1, я, шестнадцатилетний мартеновец, выгляжу образцово показательным Геркулесом.
Вспомнились мне красноармейцы в эшелонах, шедших на запад по Сибирской магистрали перед войной: в настежь распахнутых дверях товарных вагонов стояли оголённые по пояс мускулистые телесатые мужчины, добротно откормленные на обильных килокалориях армейских супов и каш. Тела натренированные, для войны обученные. Где эти могучие торсы? Куда исчезли миллионы самых здоровых в СССР мужиков, каждого из которых три, а то и четыре! -- года обучали военному делу?! Где многомиллионная кадровая армия? Где предвоенный тотальный призыв резервистов? А вместо них – вот эти? Э-э-эти??! С состраданием разглядываю голозадых моих современников, смущённых своей жалкой наготой.
В древнем мире наготы не стеснялись, считая, что тело человека – высшая красота, сотворённая по подобию богов. Но подобием кого становятся юноши, заполучившие к семнадцати годочкам впалую грудь, старческий натужный кашель, хронически расхлюпанную сопатку, ревматические коленки и плоскостопие от изнурительного стояния у станка! Да ещё -- на ледяных сквозняках, гуляющих по цехам, так как стёкол нехватает… а, главное, -- впроголодь! По той анатомии, которую парни демонстрируют на медкомиссии, сразу видать, какая им Родина мать (туда её перемать!): уж очень надо на своих детей нас… наплевать, чтобы их превращать в такое пособие по паталогоанатомии!
Серо-синюшные лица, сутулые спины, выпирающие ключицы, рельефные рёбра слабые тонкие ноги… А, ведь, им по семнадцать… как библейскому Давиду, который вышиб дух из великана Голиафа! А эти… заморыши, с начала войны так и не выросли из-за недоедания. С четырнадцати горбятся у станков без выходных и света дневного. От того они разноцветные: тело, не видевшее солнца, -- голубое, лица от недоедания, -- серые, а руки чёрные от эмульсии и металлической пыли, -- призывники-то, в основном, слесари и станочники. Знаю я их продуктовую норму Р-1… минус крупа, растворившаяся в столовских супчиках, которые хлебать – только зубы ложкой расшатывать, минус жиры, которые ещё с зимы не отоваривают, даже лярдом, минус сахар, который заменили сахарином… Выжала Мачеха-Родина молодые соки из парнишечек, а выжимки -- на пушечное мясо, -- утилизация отходов! А какое из них мясо? – только на клейстер… и то – жидковат.
Наивно думая, что эти «стеклянно-оловянно-деревянные» морды в белых халатах имеют отношение к медицине, некоторые призывники жалуются на ревматизм, рези в желудке, одышечное сердце, хронический кашель, возможно туберкулёзный… Но их робкие жалобы не замедляют равномерно поступательное движение голозадого конвейера. Рассчёты призывников на задушевную беседу об их болячках, решительно пресекаются бодрыми сержантскими окриками обелохалаченных тупорылов:
-- Не стони! Годен! Следующий!
-- Чо-о?? Фигня! -- в армии заживёт! Годен!
-- Чо телишься!? Сказано -- годен!
-- Не задерживай! Следующий! Годен!!
-- Не морочь голову! Годен!
-- Не охай, а то родишь! Годен!
-- Диету!?? А сиську не хо-хо?! Годен!
-- Трах-тах-тарарах!! Годен-годен-годен-годенгоденгоден…
Не спроста говорят: «горбатого только военкомат исправит», -- такой скорости и массовости исцелений, как в военкомате, обзавидовался бы Иисус Христос!! И вспоминаю я широкоформатные физиономии кинобойцов Андреева и Меркурьева, неутомимо «громящих фашистские орды» в кинобоевиках на всех экранах страны. Контраст между киношными, добротно откормленными, мясистыми богатырями, и этим тщедушным конвейером, столь разителен, что из меня вдруг выпрыгивает ржачка. А тут, передо мной, оказывается какой-то низкоросло задроченный тип в белом халате. Небось, какой-нибудь патолог: нервный или психический? -- потому что, когда я такой жизнерадостный возникаю перед ним, этот псих задрюканный от меня отпрыгивает очень шустро. При такой профессиональной реакции недомерка психача на мой оптимистический-патриотизм, чувство юмора во мне взбрыкивает всеми четыремя копытами и я радостно ржу, как конь Будённого в стаде кобыл. Люблю смеяться по собственному желанию, даже если мой патриотический пыл пытаются подпортить злыми окриками:
-- Эй! Псих! Ты этово-тово, не очень-то тово! Психоту не распускай! В армии тово, отучат от тово! Там, этово-тово, не поржешь! Давай, уё… отседава, тово! Годен! Сказано, годен! Следующий! – эй!! – уснул, чо ли, тово!?
И голозадый конвейер, на миг запнувшийся о мой оптимизм, мчится дальше, спеша отправить нас не на кинобутафорскую войну Меркурьева и Андреева, а на войну настоящую, от которой советские кинобогатыри защищены бронью более могучей, чем танковая…
* * *
«Ничто не вечно под луной» -- заметил кто-то ещё до потопа. «Всё то временно, что не кратковременно» -- солидарны с ним мои современники. Потому документы даёт нам совродина временные. По мотыльковым срокам нашего земного бытия. И обмениваю я затасканную, мятую бумажку шестимесячного паспорта на новую, но ещё более кратковременную бумаженцию из военкомата, где написано: «справка выдана ФИО (это – я), на сорок восемь часов, как призванному в ряды РККА, для оформления льгот по приказу НКО №… итд».
А поэтому гляжу я на окружающую меня бытовуху отстранённо, будто из окна уходящего поезда. Сам сел в этот поезд и теперь жизнь моя от меня не зависит: куда повезёт, туда и повезут. Что бы я сейчас не сделал, -- результат будет один: военкомат меня ото всех спасёт и сохранит, как идиота добровольца! От понимания этой фатальности, мысли в голове плавают спокойные, онесдешенные. Как из другой вселенной взираю я на человеческую копошню на этой чепуховой планетке: смотрю свысока, беззлобно, снисходительно. Потому как стою я сейчас на такой высочайшей философской платформе с девизом: «плевать мне на вас на всех!», -- куда и Господь Бог не каждый день залезает. И с такой платформы «мне сверху видно всё».
Напротив трамвайной остановки – дверь столовки. Вывески нет, только плакат изнутри на стеклянной двери: «Родина-Мать зовёт!» Но не всех зовёт Родина-Мать туда, откуда вкусно пахнет жрачкой: за дверью попкарь торчит -- пропуска проверяет. Как пограничник Карацупа бдительный, потому как спецхавальник «литерный». Чем скуднее рабочий паёк, тем больше открывается литерных столовок для обкомовских, горкомовских, райкомовских, облисполкомовских и прочих «комовских» чинуш. Лелеет Родина-Мать золотой партийный фонд: эвон какие широкоформатные задницы нажрали ответственные партработники на литерных спецпайках! Все они в партийной форме: в широченных галифе, наполненных упитанностью задниц и в офицерских кителях без погон. Родилась на свет партийная форма, похожая на офицерскую. Чтобы видели беспартийные, что все партийные -- почти фронтовики и, как один, готовы по зову Партии собраться и окопаться…
Удачно окопаться для партийца – главное: сколько парткусочников окопалось в этой литерной столовке? Полк? Дивизия?? А ведь это рядовой литерный кишкодромчик для партшестёрок. Для парттузов литерные посадки в спецресторанах. А продукты им привозят на дом. И каждую декаду. Ни они, ни их семьи свои продуктовые карточки серии С-2 и И (иждивенцы) не видят -- им это без интереса. На обед в литерном ресторане повара им такие изысканные блюда готовят, о которых работяги и до войны не слышали. Мог бы и Петро в ресторанных поварах всю войну кантоваться, если бы вступил в ту партию, где, «если совести нет -- получи партбилет!»
Парттузы телеса в командирскую форму не облекают – для их жиром раздутых телес, только ряса в масть. Их народ по портретам обожает… где видна отретушированная ряшка до пояса, если вместе с подбородками. А на верноподданный народ смотрят «члены» через занавешенные окошечки длиннющих, зловеще чёрных, как катафалки, «членовозов» марки ЗИС–101. А по великим пролетарским праздникам торчит на высокой трибуне такой «член» в промежности гигантской статуи Ленина, которая, как специально, расшарашилась возле трибуны. Зрелище похабное, но «советский человек -- человек новой формации», и до оргазма обожает любоваться на любого «члена» в междуножьи статуи Ленина.
Почему жиреют «комовские» партийцы, получая такие же карточки «С-2», как и у того несчастного мозгодуя из общества по распространению? А потому, что главное не то, сколько в карточке продуктов оговаривается, а то, в каком магазинчике карточка отоваривается! Для рабочего класса есть роскошные магазины -- бывшие «Гастрономы», -- с красивыми, стеклянными… давно уже пустыми полками. Здесь дают по карточкам фиг без масла. Зато в магазинчиках в укромных подвальчиках, где вход со двора, да ещё и с охраной, – дают партийцам ветчину и гречку. А главное, отоваривают тушенкой и сгущёнкой спецталоны сбоку карточки, на которые в рабочем магазине дают по «спичечному гребешку» (пластинку из десяти спичек без коробка)! Американскую хавку, которая по лендлизу прорывается мимо немецких подлодок (сделанных в СССР и подаренных перед войной Германии), идёт туда, где дербанят её по считалочке: «мне, тебе, прокурору…», деля по спецталонам.
Спец… спец… спец… В СССР всё хорошее -- партийцам по спецраспределению. Спецстоловые и спецрестораны, спецлечение, спецобслуживание, спецжилплощадь, спецдачи… Начальству НКВД и парттузам по «спецобслуживанию» полагаются и девочки чесеирки, которых привозят «на допрос» из спецдетприемников.
Но для некоторых народов СССР тоже есть спецобслуживание. Выбор предлагают не большой, но масштабный. Народы, названные «спецами», направляют на спецпоселение на север и в казахстанские степи под надзор спецкомендатур! Так что, понятие «спец» простирается далеко и широко: от спецдачи у Чёрного моря -- до спецпоселения у моря Лаптевых! Хорошую страну покорил Сталин: прохладных мест всем народам хватит!
Прав шуряк инвалида Петро: любой тоталитарной власти, для которой народ и навоз синонимы, нужна единая Партия, чтобы днём и ночью долбать по мозгам народу лозунгами и иметь свои глаза и уши в гуще народной, то есть, в куче навозной, и там выявлять и нейтрализовать всё то, что вызывает брожение или возгорание. И как я не допетрил до такой простой мысли?! Думал, что фашисты враги и народу, и Партии… и сомневался: а с кем мне воевать? А ВКП(б) и фашизм – едины! Выстрелишь в фашиста – попадёшь в коммуниста! Если победит фашизм, то, с помощью русских коммуняк, рабство будет на всей планете! И судя по тому, что, наконец-то, стали колошматить фашистов, -- уже не только до меня доходит то, что фашисты не освободители, а враги хуже своих коммунистов! До всех дошла бы такая мысль гораздо раньше, если бы о том, что немцы -- враги, не твердило бы так старательно советское радио. А ему верит наш народ с точностью до наоборот, сомневаясь даже в сигналах точного времени! Вот, сейчас-то поняли фашисты свою ошибку, что не сбросили вовремя оружие советским зекам! Да уж поздно… а, ведь, предупреждал их какой-то фриц из позапрошлой эпохи: «русских могут победить только русские!»
* * *
Не только советское, но любое начальство безнравственно. До этого не я додумался, это утверждает Библия:
«Если ты увидишь в какой области притеснение бедному и нарушение суда и правды, то не удивляйся этому; потому что над высоким наблюдает высший, а над ним ещё высший» (Ек.5:7).
Написаны это Екклесиастом со знанием дела, так как в свободное от мудрых мыслей время, работал он царём иудейским. А, как говорит Апостол Лука:
«Цари господствуют над народами» (Лк.22:25)
Но кто, создав царей, придумал иерархию власти? Библия чётко отвечает и на этот вопрос: Бог!
«Ибо Им создано всё, что на небесах и что на земле, видимое и невидимое: престолы ли, господства ли, начальства ли, власти ли, -- всё Им и для Него создано» (Кол.1:16)
А кому Бог поручил скандальные кадровые вопросы с царскими особами? Это понятно из разговора Иисуса Христа с кадровиком -- дьяволом:
«И сказал Ему дьявол: Тебе дам власть над всеми сими царствами и славу их, ИБО ОНА ПРЕДАНА МНЕ И Я КОМУ ХОЧУ ДАЮ ЕЁ» (Лк.4:6)
А о том, что дьявол работник толковый, можно судить по тому, что однажды Бог Сам вмешался в кадровые дела, а кончилось это тем, что
«Господь раскаялся, что воцарил Саула над Израилем» (1Цар.15:35).
И больше Господь в скандальные кадровые дела – ни-ни-ни! Пускай за все промахи «в кадровой политике» ругают дьявола! А «кадры решают всё!», как изрёк Вождь и Учитель.
Тысячи лет чудовищная пирамида власти «…для Него созданная», раздавливает, калечит души людей безнравственностью. Попав в эту иерархическую давильню, сохраняют честность единицы! Неужели, дьявол так силён?! Судя по Библии, (Книга Иова и Искушение Христа) дьявол просто напросто пунктуален и исполнителен. Значит, это Богу нужен жестокий пресс безнравственности, чтобы размазать в народную массу слабодушных и в этой давильне сформировать несокрушимые алмазы угодных Богу душ! Жестоко? А что делать, если без жестокости эволюция буксует? А для производства алмазов нужны сверхвысокие давления – такая технология!
* * *
Ко мне вернулась радость жизни! А радость, как говорил Седой, это индикатор того, что живёшь правильно и Бог сигналит – так держать! И у души и духа -- полное понимание! Для счастья ума не надо! -- написал кто-то, такой, как я, умный, выразив это формулой: «Горе от ума»! Отсюда следует вывод мой – человека, знающего алгебру: а счастье от глупости!! Это моя собственная формула -- сам додумался! Впрочем, я по ней давно живу. Тягу к опасным приключениям на свою задницу унаследовал я от своих беспокойных предков – разбойников и сибирских первопроходцев. И к перспективе немножко повоевать, отношусь с интересом: есть кураж! Жизнь надо почаще взбалтывать перед употреблением, чтоб не выпадала в осадок. Жизнь, как и еда, полезна, когда разнообразна. Тем более -- для меня, кому ничьи сопли вытирать по этому поводу не придётся и никого, кроме фрицев, не огорчу я своим неожиданным вторжением во Вторую Мировую. Это вторжение не столь эпохально, как открытие второго фронта, но, по масштабам моей жистянки, это вполне серьёзное приключение. И военком от моей дурдомовской инициативы в восторге, завидев меня, без очереди к себе приглашает, бумажку и ручку предлагает, навстречу выбегает и ещё ручёнку тянет… небось в отчётную графу «добровольцы» та-акую жирную единичку закатал, выделив, таким образом, из горестно унылой массы одинаково умных (горе от ума!) одного счастливого дурака.
А Наташка… Эх, пташка Наташка – ножки точёные и фигурка аккуратно обтекаемая, весомо и туго, как сахар в мешочке, втиснутая в тесноватое, довоенное, шерстяное платице, готовое лопнуть от напора волнующе расширяющихся добротно поместительных бёдрышек, которые делают её похожей на эротическую вазочку из краеведческого музея! С ума сойти и не вернуться! А прелесть её взора выразить можно только стихом:
В её глазах, как в майском небе,
И синева, и… пустота!
Очаровательная форма, заполненная пустотой, – то же содержание и у драгоценной музейной вазочки. Но вазочка – не кастрюлька, -- в ней кашу не сваришь. С Наташкой – тоже. Ей нужен муж, при котором будет она украшением дома, как и та вазочка с тёплым яшмовым узором, предназначенная для камина из розового мрамора. А так как в моём обозримом будущем приобретение изделий из мрамора не запланировано и под лежачий камень, даже мраморный, я не спешу – оптимизм не позволяет! -- то и Наташа мне ни к чему.
Распорядиться всем моим имуществом – дело не хлопотное. Вторых шкарят, даже таких, как у Серёги, (беленьких с голубой каёмочкой), я не нажил по соображениям не столь экономическим, сколь зоологическим: раз я не верблюд, то единственной паре моих тонких стройных ног и в одних штанах просторно. Вся моя личная библиотека, состоящая из книжки «Золотой телёнок», которую я слямзил в библиотеке, гуляет по общаге и едва ли вернётся. А для меня самое приятное дело остаётся: отоварить по военкоматовской справочке все карточки до конца месяца, а хлебную – на декаду вперёд. Выдавай, Отечество, почёт и уважение своему защитнику по полной продуктовой норме! А за хлеб на толчке я белоголовых пузырей наменяю и сегодня же пир на весь мир объявляю! Такой, где не только «по усам потечёт»! Серёга для танцев девчат пригласит из курятника и будем мы гулять всю ночь с гоготом и визгом по всем этажам общаги! И комендант не запретит – призывник гуляет! Мне пьянка на сорок восемь часов по закону положена: вот – справочка! Военкоматовская!! Это не свадьба комсюковская безалкогольная, когда на жениха и невесту мухи не садятся, -- со скуки сдохнуть боятся! Это -- Проводы Защитника Родины! – мероприятие с крррутым патррриотическим кррреном! И накиряюсь я до состояния самого горячего патриотизма!! А под таким хорошим градусом я и Серёга морду лица нашему комсоргу бить будем! Давно сексот ко мне принюхивается: учуял, что-то. Здоровый бугай. Но я начну, мне теперь всё по барабану, а Серёга за меня – призывника, заступится. И до полного патриотического воспитания будем бить сексота! Благо, в общаге за этим делом не далеко ходить… Гуляй призывник! И пьянку и мордобой – всё мне поиметь положено, как призывнику, для которого такие прелести жизни, очень может быть, в последний раз.
* * *
И в моей, освободившейся от забот сообразиловке, снова и снова, как на дефектной грампластинке, повторяется мысль о том, что ВКП(б) нужна фашистам. Раз не бомбили немцы периметры лагерей, значит, заодно они с гебухой, -- боятся зеков! Если зеки вырвутся на свободу – то власти не только советской, но и фашистской будет алес капут!! Крепко повязала история два солдафонских сапога: красный и коричневый! Гестапо и НКВД… Не спроста узнал об этом я на могиле Гордеича. Когда-то мне сон снился, будто бы подошел ко мне, спящему, Гордеич и сказал: «Ты не майся дурью! Время придёт – узнаешь…» Значит, пришло время узнать, понять и действовать. Будто бы Гордеич мне встречу с Петром устроил, выполнив своё обещание. И меня Гордеич благословил, чтобы фашистам за сыновей его я отомстил! По совету Гордеича, стал я время от времени мысленно разговаривать с папой. Без лажи, как с собой. Эх, если б сбылись мои мечты: понатуре с папой поговорить… хотя бы, после войны. Обнимемся мы, двое бывалых мужчин, прошедших огни и воды, и спросит папка: «Как жил, сынок?» А я ему ладони покажу с мартеновскими мозолями, а на пиджаке моём, небрежно распахнутом, промелькнёт, невзначай, боевая медаль «За отвагу».
Погруженный в мечты, стою я на трамвайной остановке, не замечая, что тупое стеклянное рыло трамвая давно с интересом уставилось на моё поведение. И, как раз, -- нужный номер! Ну, раззява… размечтался о медали, не отходя от военкомата!... Рванулась толпа к трамваю со страшной силой и пыхти-ит. Силёнок-то у мужиков -- только попыхтеть, а остальное война схарчила. А мне, хотя шестнадцать, но мартеновская гимнастика впрок пошла! Надавил плечём – расступились. Зацепился за какой-то выступ – повис. Попытались оттолкнуть – фиг! Отскочь – мартеновец едет!
«Граф Монте-Кристо с печальной и полной достоинства улыбкой сел в свой экипаж»
Пое-ехали-и!! Мчится шустрый трамвайный вагончик, озорно подпрыгивая, мотаясь из стороны в сторону, на давно не ремонтированной колее военного времени. Взбадривает веселыми звонками себя и висящих гроздями на нём пассажиров. Свистит лихой ветерок, выдувая из башки мелахлюндию. И приходят неспешной чередою, в такт качаниям вагона, жизнерадостные мысли: «… ни хрена сос всех народов, чесеирской я породы, смерти я твоей дождусь, на могилку помочусь!» -- и так складно пропелось это под натужный вой перегруженного мотора, железный лязг и скрежет старого трамвайного вагончика, что стало мне радостно и беззаботно,
«и граф засмеялся таким страшным смехом, каким может смеяться только тот, кто много выстрадал».
Конец репортажа № 27.
140111