Колдун племени копает песчаную землю. Луна не зашла за красную тучу. Он решает, решение его тяжёлое, но он решает: надо выкопать красную луковицу, чтобы спасти свою жизнь. Ровно через месяц она станет цветком. Цветком благоденствия и спасения племени. Он точно знал, что делает. Он поступал неправильно, но выхода не было. Всё в этом мире очень просто. Надо принести цветок утром. Положить в священный горшок и полить мочой белой обезьяны. Можно не делать этого, но тогда тебя убьют.
Убивать будут так: привяжут к священному дереву, возьмут тяжёлый серп и одним движением самый сильный воин вскроет тебе череп. Старейшина племени ложкой из древесины таба, очень прочной, нежно-розового цвета, польёт твой мозг ядовитой коричневой настойкой коры этого же дерева - ядовитой, но не смертельной. Кровь почти перестанет поступать в мозг, теперь его будут питать душевные соки предков, и ты обретёшь бессмертие. Бессмертие, о котором никто не мечтает. Все мучения племени в один момент достанутся тебе. Ты будешь умирать телом в течение нескольких недель, но душа твоя не умрёт никогда.
Она теперь будет охранять племя от всякой внешней напасти и вбирать в себя плохие мысли рода. Бессмертие такой души поистине ужасно и с каждой бедой племени мучения её будут становиться всё ужаснее. Сколько сотен лет пройдёт, пока кто-то другой сменит тебя на этом посту – неизвестно. Последний казнённый уже полностью смыт дождями, и только небольшое пятно на выгоревшей от солнца коре священного дерева говорит о том, что здесь ещё обитает тень его бессмертной души. Совет старейшин принял решение заменить изношенную бессмертную душу и давно ждёт человека с огромной виной, которого можно было бы наградить несчастьями племени. Ни малейшего сомнения в том, что он – колдун - и будет именно таким человеком. Есть ли вина страшнее, чем не принести раз в год цветок благоденствия племени?
Нет и ещё раз нет; но как слепы соплеменники, как они ограничены в своих необузданных желаниях; они просто малые дети, – не понимают, что цветок, который вырастет через месяц, не будет обладать необходимой силой, он даже может стать опасным, но это никого не волнует, – они хотят видеть цветок. Никого не волнует суть свершаемого, никого, кроме него. Отца его съел крокодил и это беда только его отца, а отец совершил подлог более лёгкий и менее значимый, чем собирается сделать он. Отец взял три луковицы вместо одной, он считал, что племя обязательно должно иметь цветок и не зависеть от капризов природы. Два лишних цветка отец потихоньку срезал, когда увидел, что всходят все три.
Отец, ты, конечно, был не прав, но ты всё же был прав, ведь тогда луна была за красной тучей, а это главное. Нельзя брать цветок, когда луна не прячется в красную тучу. Этот цветок будет жаждать крови, он может стать опасен. Он уже опасен – он опасен для меня. Он заставляет меня принимать решение, которое всегда будет неверным. Я не могу сам себя убить, значит должен завтра сажать луковицу в горшок и поливать её мочой белой обезьяны. Я не могу предать племя и оставить его без цветка, значит - я не могу сказать, что впервые за сотни лет в этот день не было красной тучи, за которую скрылась луна.
Всё это не было бы так страшно, если бы хоть один человек, кроме меня знал о том, что нужна красная туча, она нужна обязательно, но знаю об этом только я – мне поведал об этом отец, перед тем, как идти на озеро крокодилов. Он знал, что идет туда не зря. Он знал, что священный крокодил голоден. Он знал, что голод священного крокодила может быть утолён только им самим, человеком, который обманул священный цветок, который может взойти или не взойти только по своему собственному желанию. Какую насмешку подложил цветок отцу в могилу, которой стал желудок крокодила – все три цветка взошли. Как это смешно. Как смешно тем, кто понимает, о чём идёт речь.
Все три луковицы дали стрелки, все три стрелки рвались вверх с такой скоростью, с какой может расти только наш священный цветок, но две стрелки пришлось срезать – не бывает трёх счастий сразу. Срезать быстро и тайно. Нельзя открывать такие тайны людям – они могут пожелать оставить тройное счастье и получить лишь тройную беду взамен. Люди не понимают ничего. Весь их разум – это одно сплошное желание. Они пожелали много еды, много лекарств, много хлопающего оружия и продали лес с красными листьями на вершине горы. Отец знал, что если не будет леса с красными листьями, то не будет и красной тучи, за которую обязательно должна спрятаться луна, перед тем как выкапывать луковицу цветка благоденствия.
Он не был уверен, что цветок вообще может взойти, после того как не будет красной тучи. Он решил не рисковать, он посадил три луковицы – его съел крокодил. Крокодил его съел, а ведь отец ещё видел тучу, он просто знал, что больше её не будет, когда вырубят лес с красными листьями. Песка больше нет, песок кончился – есть только красная глина впереди, теперь копать станет труднее, но я всё равно найду луковицу священного цветка. Отец показал мне, где их искать, когда уходил на озеро для того, чтобы его проглотил крокодил. Я найду красную луковицу в красной глине, хотя это очень трудно сделать, трудно сделать даже когда луна не зашла за красную тучу.
Это большое облегчение, свет белый и видно всё лучше, но кто из потомков колдунов не знает – «лучше» это не есть то, что надо. Надо было, чтобы найти красную луковицу было очень трудно, труд колдуна залог успеха в священных делах, а они точно не будут так успешны, если колдуну будет легко. Пусть не совсем легко, но уже много легче и это уже плохо, когда ему легче, чем нужно; это значит только то, что потом точно будет всё трудно и плохо, но уже всем, потому только, что не было трудно мне - колдуну. Мне трудно, но вот она луковица, вот он будущий цветок. Я не возьму три луковицы, я не буду искать ещё две; мне легче, чем моему отцу – один подлог это только начало в ряду подлогов, мне легко ведь я следующий в ряду, сыну моему будет ещё легче, зато всем будет всё трудней и трудней, но никто не поймёт, почему – лишь потому, что начался ряд подлогов.
Если мне удастся совершить не один и не два подлога, а столько, сколько лет мне отпущено на жизнь священным крокодилом, то я передам подлоги моему сыну и спасу свою и, может быть, его жизнь ценой настоящего благоденствия племени, а может быть даже ценой его выживания, но жизнь нужна мне, лично мне, здесь и сейчас, а не в желудке священного крокодила, не в глубинах священного озера, не там, где не будет моих мыслей и моих чувств; моя жизнь нужна мне сейчас, я хочу её длить и длить и получать все почести положенные колдуну, все маленькие и большие привилегии - я хочу получать всё. Чья вина больше – тех, кто не ведает, что творит или того, кто ведает? Я не знаю, но делаю как все в случае незнания чего-либо. Принимаю то решение и тот путь – воспринимаемый моим «я» как единственно верный – выгодный лично мне.
Прошёл месяц. Счастливый месяц. Стрелка цветка взлетела над горшком на положенную ей высоту, бутон набух и готов раскрыться, что может быть лучше, когда все тебя уважают лишь за то, что какой-то цветок, который ты посадил и полил мочой белой обезьяны растёт, как ему и положено природой, а ты этим пользуешься и живёшь в своё удовольствие: получаешь лучшую еду, лучшие напитки, лучших слуг, лучших женщин, лучшее место на праздниках и пирах, везде у тебя первое слово после вождя, но и то, когда первое слово вождя было с тобою согласовано – это всё и есть рай на земле, а не в желудке священного крокодила; вот он - рай.
Всё племя молчит, ждёт твоего знака. Все ритуалы соблюдены, танцы закончены, тяжело дышат отплясавшие танец благодарения воины, окружившие полукольцом священный горшок. Я иду медленным танцующим шагом к горшку, на меня смотрят с восхищением, надеждой, я бог здесь на земле моего племени, я готов продать любой лес, хоть красный, хоть белый, ради таких моментов, когда я бог. Я подхожу к священному цветку и должен капнуть в полураскрытый бутон своей священной слюной; смотрите все - я наклонился к бутону, я хочу бросить последний взгляд на моё племя – покорное и робкое. Я смотрю на племя. Это момент моего торжества, но почему я вижу искажённые священным ужасом лица, почему не слышу одобряющего, всеобщего вздоха, почему я слушаю только тишину и какой-то странный шелест, очень странный и чудовищно страшный…
Всё племя видит, а я нет - стрелка с бутоном растёт с огромной скоростью, бутон на её вершине раскрывается. Это уже не бутон, не лепестки, а огромные крылья страшного дракона, это не крылья, это пасть - пасть дракона; моя голова, - так и наклонённая набок, для последнего торжествующего взгляда, с моим торжествующим выражением лицом, - исчезает, в долю полёта стрелы, в пасти этих белых лепестков; в зеве, наполненном ядовитой дымящейся жидкостью, я захлёбываюсь этим ядом, я удушен верёвочным сплетением длинного, шершавого и липкого пестика; он душит меня и втягивает во внутрь соцветия, и тело моё с шипением растворяется в яде. Все внутренности мои оголены; я проглочен вместе со своей священной слюной священным цветком, но успеваю подумать: цепь подлогов прервана или…