Странно. Столько лет прошло, а воспоминания об этом дне до сих пор отзываются болью, скребут и теребят душу. Ведь за чем-то он шёл ко мне. Зачем-то я был нужен ему. А я испугался. И высыпал на него ворох шелухи, которой к тому времери накопил уже в избытке. Она не превратилась ещё в твёрдый защитный панцирь, но уже исправно служила тем же целям.
Я смотрел в его круглые, тёмные глаза, полные грусти и удивления и продолжал сыпать, сыпать, сыпать. Я говорил о своих талантах и успехах (к тому времени я уже ходил в чемпионах), чувствовал, что делаю не то, и не мог остановиться. Меня несло.
А чем отвечал мне Мишка? Что говорил? Не помню. Да,кажется, ничего. Он молча слушал, не прерывая и не спрашивая ни о чём.
Вот он на фотографии. А это я. А это наша учительница. Анна Филипповна. Первая учительница. Первый класс. Одни мальчишки. Тогда ещё было раздельное обучение. Я стою рядом с Анной Филипповной во втором ряду, а Мишка- в третьем. Она всегда ставила меня рядом, чтобы держать под контролем. Судя по фотографии, я только- что из драки: всё перекошено, гимнастёрка расстёгнута, пряжка на боку. А Мишка как всегда в полном порядке. Он чем-то похож на Олега Кошевого из фильма "Молодая гвардия". Такой же прямой и чуть печальный взгляд. А нелегко ему, наверное, пришлось в жизни, если он сохранил свою прямоту и принципиальность. Да, нелегко.
Мы были такие разные. Наверное, ещё и поэтому нам было интересно вместе. Мишка уже в первом классе прочёл так много, что был для меня ходячей энциклопедией. В свою очередь я мог много поведать ему о скрытой стороне дворовой жизни.
Когда же это было? Наверное, классе в восьмом. Как же он нашёл меня? Не знаю. Я открыл дверь и не узнал его. Хотел спросить, но на полуслове осёкся. Глаза. Огромные, круглые, тёмные глаза. Их нельзя было спутать. Наверное, и сейчас, по прошествии многих лет, я узнал бы их. Да, Мишка. Что с тобой стало? Где ты?
Мы сидели с ним на последней парте. Сколько раз Анна Филипповна пыталась рассадить нас, перемещая Мишку вперёд, но всякий раз мы снова оказывались рядом. И она смирилась.
Как возникла эта игра? Не помню. И почему Мишка не воспользовался ею тогда? А может он просто решил, что болезнь зашла слишком далеко? Или - что я ушёл и не захочу возвращаться?
Как же всё это началось? Ну да, была перемена. Я с упоением рассказывал Мишке о своих дворовых приключениях. Мы жили тогда в доме на набережной. Не в том, о котором потом напишут, а в большом заводском доме у Бородинского моста. Все друг друга знали. Нас, пацанов, примерно одного возраста, было несколько десятков. Дворовая жизнь кипела, как паровой котёл: со схватками, драками, интригами. Все делились на группировки, одной из которых командовал я.
Мишка, не поворачивая головы и уткнувшись взглядом в парту, молча слушал о моих подвигах, как вдруг произнёс: "Туман, какой густой туман". Я посмотрел в окно. Был ясный весенний день. Яркое солнце заливало класс тёплым светом. Я повернулся к Мишке. Он по- прежнему сидел боком, глядя в парту. Решив, что я ослышался или, что сказанное не имеет ко мне никакого отношения, я продолжил, как вдруг услышал: "Холодно. Как же холодно. Жуткий мороз!" Сомнений не было - это предназначалось мне. Я замолчал. Мишка продолжал сидеть, не поворачиваясь ко мне, уставившись взглядом в одну точку.
Ни спрашивать, ни обсуждать, ни спорить я не стал. Я понял - это сигнал: остановись, подумай, осади!
Потом мы стали часто пользоваться этим приёмом, чтобы выразить своё отношение к происходящему. Особенно, когда кого-то заносило во вранье, похвальбе и зазнайстве. У нас сложился свой язык, не понятный для окружающих. И нам это нравилось.
Я закрыл за ним дверь и вернулся в комнату. Сразу стало муторно, одиноко и грустно. И стыдно. Ну почему так? Чего я боялся? Зачем, как улитка, прятался в своей раковине? Зачем метал бисер? И перед кем? Перед Мишкой! А ведь он раскусил меня сразу: грустно смотрел и молчал. Не остановил. А ведь наверняка у него были свои проблемы. Или беда?...Хотел поделиться, посоветоваться, поговорить. А может, он потому ничего и не сказал, чтобы я всю жизнь возвращался мыслями к этому дню? И помнил.
Больше мы не встречались. Выросли дети, состарились сами. Работа, учёба, семья. Казалось бы всё должно перемолоться, забыться. А помню- будто вчера.
Как часто, когда лавины вранья и всяческих прибамбасов сбивали с ног, готовые подхватить и унести в неизвестность, в никуда, вдруг выплывала круглая, улыбающаяся Мишкина физиономия и слышалось: "Туман, какой густой туман, ну ни черта не видно!" И блестящие побрякушки превращались в пыль, пелена вранья спадала, всё прояснялось и вставало на свои места. Мишка выручал.
Эх, Мишка, Мишка! Прости! И спасибо тебе за последний урок!