НЕБЕСНОЕ МЕРИЛО
Карлос отвел руку назад и хлестким ударом по уху свалил Лиз на мусор мостовой. Оглушенная девушка помотала головой, обиженным и немного удивленным взглядом посмотрела на обидчика.
- Ты тварь, будешь делать то, что я тебе скажу, иначе сдохнешь! – глаза сутенера не выражали злости или внутреннего накала чувств, казалось, он делает рутинную, обрыдлую работу.
Острый мыс ботинка врезался девушке чуть выше паха, та охнула от резкой боли, обхватила руками живот и тут же получила еще пару ударов сзади-сверху – по почкам и спине.
Главное – не по лицу. Это витрина и синяки там, толком ничем не замажешь. По телу – другое дело. Когда клиент уже снял шлюху и отдал деньги, когда только в гостинице он может увидеть купленный товар во всей «красе», все остальное уже не важно – постоянных клиентов в одном из самых грязных районов Рио не бывает. Сюда приходят удовлетворить сиюминутную похоть, спрятавшись за пластиковыми жалюзи окон притонов, по быстрому, может быть пьяному или обдолбанному состоянию, за десять-пятнадцать минут, так чтобы не отрываться надолго от бешенного ритма самого большого в мире мегаполиса.
Карлос выплюнул размочаленную зубочистку, сунул руки в карманы джинс, покачнулся пару раз с пяток на носки, раздумывая – продолжать воспитательное избиение молоденькой проститутки, или, урок усвоен и отсыпанной пригоршни ударов уже хватит.
Лиз лежала на боку, тихо – сквозь зубы выла и даже сама не понимала толком, чего больше в ее плаче – тупой физической боли в местах ударов, или горечи от звенящих безответностью вопросов пульсирующих в голове.
За что мне все это?
Что я такого сделала?
Чем провинилась?
Почему должна терпеть?
И главный:
Когда все это кончится?
* * *
Портупея снова сползла с плеча, Игорь машинально поправил ее, перехватил поудобнее жезл, интуитивно – сам не понимая – как, приметил в потоке машин вызвавшую внутреннее беспокойство, приложил свисток ко рту, резко выдохнул, поднял руку с полосатой палкой и не страшась потока медленно ползущих машин, перешел пару полос движения. Указал жезлом на предмет дискомфорта, дождался понимающего взгляда в глазах водителя и широким жестом повел в сторону площадки для досмотра транспорта около стационарного поста ДПС.
Жигули припарковались, распахнулась водительская дверь и, будоража жировые складки объемных телес, из салона автомашины показалась тушка потенциального нарушителя.
Игорь еще не знал, что именно нарушил водитель, но невиновных на дороге нет, это факт. Сел за руль – все! Автоматически виноват. И никаких вам тут презумпций невиновности.
- Старший инспектор Кр...бр..кин! – привычно представился Игорь, лениво и расслабленно-скрюченной рукой отдавая честь. – Ваши документы!
Толстячок уже держал в руке предупредительно раскрытую книжечку с закатанными в пластик карточками водительских прав, техпаспорта и кучи других, обязательных для автомобилиста бумажек.
Час осталось до конца смены, потом в баньку, там уже водочка стынет и бассейн охлажден, и только потом – к жене и семье. Эх, дурень. Вот нафига спрашивается женился? Теперь постоянного, персонального цербера в виде супружницы получил. «Ты где был сволочь? Опять нажрался со своими коллегами-козлами? Как же мне надоело все это! Ты домой только поспать да пожрать приходишь!» - и так далее, в сотнях разных вариаций, но обязательно со вселенским, сотрясающим стекла в окнах и посуду в серванте, криком, топаньем ногами и заламыванием рук. Хоть домой не ходи!
- Техосмотр на машину где?
- Товарищ инспектор… на той неделе кончился, не успел еще пройти, - начал мямлить толстячок, нелепо разводя руками.
- Нарушение… - с паузой-оттяжкой, ловя кайф от этих слов, сказал Игорь, отдал документы обратно водителю и, указав рукой на здание поста ДПС, добавил, - К дежурному пройдите для оформления.
Отдуваясь паровозным дыханием, толстячок засеменил в дежурку. Игорь два раза щелкнул тангеткой радиостанции привлекая внимание дежурного, тот поднял голову от бумаг, Игорь покрутил в воздухе указательным пальцем, будто накручивая диск старого телефона, – «Раскручивай по полной, клиент заплатит сколько скажешь».
Вот так вот. Наша служба и опасна и трудна.
Несколько следующих часов, в компании парилки, купели с прохладной водой, нескольких литров водки, даже шмали друзья-коллеги где-то достали, пролетели единым мигом.
На славу посидели!
Игорь устроился на кожаном сиденье своего джипа, закрыл один глаз чтобы сфокусировать разбегающиеся в пьяном угаре дома и улицы.
Нешуточно чего-то «вертолетит» сегодня инспектора ДПС, как до дома-то добираться?
Ничего, автопилот настроен, заправлен и готов к работе. Уж до дома он доедет и не в таком состоянии.
Утробно заурчал двигатель машины, Игорь так и не открывая одного глаза, выжал педали, взрыкнули сотни «лошадок» под капотом и машина скакнула вперед, оставляя за собой клубы едкого выхлопа.
«По сообщению очевидцев, автомобиль марки «Ленд-Крузер», следуя на высокой скорости, проигнорировал запрещающий сигнал светофора, и сбил переходивших дорогу женщину с ребенком двух лет. Не сбавляя скорости, автомобиль с места происшествия скрылся. Женщина и ребенок от полученных травм скончались, не приходя в сознание, до приезда «Скорой помощи». План «Перехват-Центр» объявленный для поиска водителя автомобиля скрывшегося с места ДТП, результатов не дал».
* * *
Странно думать, что в глобальном распространении наркотиков виноваты исключительно его производители. Понятное дело, если не производить, то и потреблять нечего будет, но если есть спрос на забвение, значит обязательно появится предложение его предоставляющее. Поэтому, совесть моя чиста… ну или почти чиста. Я ведь не Гитлер, в результате прямых действий которого погибло пятьдесят миллионов людей, я всего лишь наркобарон. И даже не самый крупный. Но, несмотря на это, наслаждающийся каждой минутой жизни. Обычной – простой жизни, без кокаина-героина, табака и, даже, алкоголя.
Мерное дыхание хорошо тренированного организма, ведущего здоровый образ жизни и питающегося исключительно высококачественными продуктами, накручивающие педали велотренажера ноги, обутые в удобные кроссовки, холеные руки не познавшие тягот тяжелого труда, кремовый цвет натертой специальными маслами кожи – вот свидетельство правильности моего образа жизни. Верности выбранного пути.
Viva forever! Правильной дорогой идете, товарищи! Все же правильно сказал этот сумасшедший русский.
Дать самое лучшее – чистейший порошок, свежую иглу... для эстетов – самому раскатать дорожку кокса – Все для Вас, дорогие! Ваше благополучие и долгие года употребления – мое процветание! Так будьте счастливы в своих дремах.
- Мистер Родован, - моего плеча коснулась рука горничной.
Я снял наушники и протянул руку вбок за услужливо поданным телефоном.
- Слушаю… Да… Сколько нужно? … Когда? … Что с транспортировкой? … Делаем так: я везу до границы, охрана моя. Там ты забираешь. Расчет безналом, по получению. Все. Бай.
Сбросил международный звонок, набрал местный номер, на втором гудке трубку взяли.
- Родригес, бери сто двадцать килограмм, машины сопровождения, короче сам все знаешь, и дуй к восточной границе. Там будут ждать штатовские Ангелы, передавай им и пулей назад. Расчет – не твоя забота. Как понял?
Давно пора яхту поменять, а то на людях стыдно показаться. Недавно по ТВ показывали: какой-то русский псих купил себе трехсотметровую посудину. Отвалил по лимону евро за каждый ее метр. А сам, чуть ли не с Крайнего Севера! Спрашивается, зачем ему яхта около полюса? Тюленей пугать?
Я конечно не такой богатый, я всего лишь коксом торгую, но хотя бы двухсотметровую взять надо. Набить ее слугами и девками и вокруг мира пойти. Может и встретимся где-нибудь, с этим якутским нуворишем, на бескрайних просторах океана. Хоть спрошу у него, что это за бизнес такой, где доходы подобные. И много ли сдохло людей в его результате.
* * *
Почти черное, вечернее небо наступившего вечера внезапно распахнулось световой иллюминацией. Люди прильнули к стеклам, задрали лица в небо, каждый вдруг ощутил непонятное и, оттого особо щемящее чувство скорой потери.
Некоторые, казалось их было большинство, вдруг осели на мостовые улиц, грязные полы кабаков, теплый ворс квартирных ковров. Упали, затихли и больше не поднимались. Родственники и сердобольные соседи бросились к упавшим, стали тормошить, пытаться привести в чувство, но ничего не получалось. Лежавшие в самых нелепых позах женщины, старики, дети, казалось уснули летаргическим сном и ничто не может их поднять.
Прошла минута. Цветные всполохи на небе, похожие на северное сияние и падающий салют одновременно, постепенно стали формировать правильных очертаний символы. Что это!?
Еще через несколько секунд послание стало читаемым. В тот же миг, эфиры теле и радиостанций, телефонные и телеграфные соединения прервались. Сквозь белый фон включенных ТВ начали проступать те же символы, что уже сияли неоном в небе. Безжизненный голос, лишенный эмоций и интонаций, ворвался во все медиатрансляторы и слово в слово повторил на понятном каждому языке ясно видимые на небе слова.
«Ты виноват. Не надо отрицать. Мы знаем. Мы требуем покаяния с тебя. Чистосердечного. Во всех грехах. На исповедь имеешь сутки. Поспеши. Иначе будешь уничтожен. Мы знаем – ты попытаешься соврать и уклониться. Не смей. Гарантом твоей искренности выступит близкая тебе душа. Мы забрали самых дорогих. Только от тебя зависит их судьба. Поспеши. Не ври. Покайся. Все о грехах своих поведай. Время пошло. Спеши».
Под надписью проявились часы с обратным отсчетом.
Сквозь треск и стон асфальта и бетона, посреди улиц стали вырастать кабины очень похожие на уличные туалеты – без окон, с дверью во всю переднюю стену. Черные, матово отблескивающие в лучах закатного солнца - от них исходила пугающая прохлада, всем своим видом кабины были похожи на персональные гробы.
Подросток со сбитыми костяшками кулаков и взглядом диких глаз подошел к одной из кабинок и провел ладонью по чуть шершавой поверхности. Она одновременно походила на металл и пластик. Парень с сомнением посмотрел на закованный в сталь мысок своего ботинка, но сразу передумал проверять на прочность неведомый материал. Он обошел кабинку, переступая куски вывороченной мостовой – казалось неведомая семечка, лежавшая веками в земле, вдруг дала росток и в один миг, во всем мире – по одной на каждого грешника появились персональные исповедальни.
К подростку, с неуспевшими высохнуть слезами на глазах, подошел мужчина средних лет в офисном костюме. На его руках лежала девочка с закрытыми глазами и отсутствующих дыханием. Мужчина попытался плечом поддеть дверь кабинки, сделал еще попытку. Сквозь мокрые ресницы посмотрел на парня в кованных ботинках, тот отстранился.
- Открой дверь! Слышишь ТЫ! Помоги мне… - паренек крепко сжал губы и помотал в ответ головой.
- Ты слышал их!? ПОМОГИ! ДА – я грешен. Но дочь моя – она при чем!? – парень повернулся спиной и фальшиво насвистывая популярную мелодию начал удаляться. - Ну кто-нибудь! – взмолился мужик в пиджаке, - Откройте эту чертову дверь!
Отстукивая палочкой каждый свой шаг, к мужчине подошла старушка, пронзительно посмотрела на него выцветшими глазами, шепнула что-то, поддела скрюченными пальцами дверцу и открыла провал кабинки. Мужчина кивком отблагодарил, зашел внутрь, присел на выросший из пола стул и дверь закрылась.
* * *
Улицы опустели. Люди забились в квартирах и особняках, поспешно растащив-разложив рядом или в палатах пустынных больниц тех, кто не подавал признаков жизни. Каждый затаился, задумался. О чем рассказывать? О каких грехах говорили неведомые шантажисты?
Это грех – соврать? Не для выгоды, так – для красного словца.
А шоколадка, украденная из магазина двадцать лет назад, в пятилетнем возрасте – это грех?
Убить человека на войне, защищая собственную жизнь – грех?
Или есть мясо животных… или просто, тупо смотреть телевизор все свободное время, вместо созидательной деятельности… или в носу ковыряться – грех?
Чем руководствуются эти неведомые? Христианством, исламизмом, буддизмом? Может быть, чем-то своим? Но почему тогда никто не объяснил правил!? Самое дорогое отняли, исповедоваться заставили, а в чем – не сказали.
Люди морщили лбы и затылки в попытке понять, а как подробно надо рассказывать про свою жизнь, чтобы не забыть упомянуть то неведомое, что может посчитаться грехом. По всякому выходило, что рассказывать придется именно о всей жизни. Не выделяя чего-то конкретного и даже, не ранжируя. У них свои мерила.
Некоторые решили просто напиться. А там, как кривая вывезет. Протрезвев, ощутили еще больший страх. Не столько за близких, сколько за себя. Умирать не хотелось.
Ближе к половине отмеренного срока люди начали покидать жилища и занимать места в кабинках. За каждым плотно закрывалась дверь, внутри включался свет и на противоположной стулу стене зажигалось табло с пугающими цифрами «100%».
Когда до окончания срока оставалось чуть больше четырех часов, на звенящую безлюдностью улицу, все так же держа на руках девочку с закрытыми глазами, вышел самый первый из грешников – мужчина в офисном костюме. Он взглянул на часы в небе, вздрогнул, оглянулся на кабинку, где в темноте хорошо читались цифры «0%», нахмурился проскочившей в голове мысли, но спусят мгоновение уверенно пошел по направлению к дому.
…это было года три назад… может четыре. Это важно, называть точную дату… ммм… греха? – не дождавшись ответа на вопрос, женщина продолжила, - На работе завал был, и начальник постоянно орет – нервирует ско… ой, простите! В общем психанула я тогда. Думаю, в клуб надо сходить, развеяться. Одной. Позвонила мужу, наврала что-то… - цифры на табло сменили значение на «87.5%», женщина более уверенным голосом продолжила, - Там напилась, понятное дело. Танцевать пошла. А там «бой» этот. Как он двигался… как Бог. И глазками в меня, так и стрелял. Я к нему, он ко мне. Очнулась через три часа в кровати. Голая. Трезвая, голова гудит, собралась и домой. А там муж. Спит уже. Во сне… улыбается. Так и не сказала ему ничего. И в тот раз… и потом, - цифры на табло в очередной раз поменялись, женщина разочарованно вздохнула – она-то думала, что измена мужу будет весить всяко больше, чем какие-то жалкие пять процентов.
…ну, пил, курил, дрался несколько раз, - красноносый мужчина в засаленной ветровке посмотрел на неизменные цифры на табло, в бешенстве вскочил и начал колотить руками по нему, выплескивая злость, раздражение и похмелье. И как вкопанный остановился, когда цифры наконец сменились… в сторону увеличения неведомого процента. Обессилено сел обратно на стул и прикрыл на несколько секунд глаза. – Так значит… Значит подробно все надо. И обо всем. Ну, хорошо. Я готов.
…мы с Кристи именно тогда решили задушить ее, - в кабинке сидела девочка лет двенадцати, вся вихрастая и угловатенькая, с ангельским лицом и грязью под ногтями, - Ну, нельзя ведь так! Только мне предки новую вещь купят и тут как тут – она. Обнюхает все, запомнит куда положили. И только попробуй, оставь неприбранным – тут же описает. Или когтями все издерет. А моча ее не отстирывается! Вот так вот, - девочка исподлобья посмотрела на табло, шмыгнула носом и продолжила, - Ну… я взяла подушку с родительской кровати. Кристи дала толстый плед. Кошка спала как раз. Накинули на нее плед, я сверху подушкой несколько раз ударила… много раз ударила. Кошка закричала… захрипела потом, дергалась вся. Я сверху подушку положила и нажала сильно…
* * *
Цифры в небе отсчитывали последние секунды. Все стояли на улицах и ждали… непонятно чего. Каждый надеялся, что он останется жить, что оживут родные и снова будут рядом. Люди на улицах думали, что будут вспоминать эти сутки потом, спустя годы, как страшный, нелепый сон. Что ЭТИ уберутся из их города и мира. Почти каждый окатывал слюной ставший деревянным от многочасовых словоизлияний язык, а в душе стояла неведомая до той поры горечь. Как же много! Елки-палки! Как же много нас… грешников. Как же много накопилось грехов. Всяких-разных, отдельно у каждого и вместе у всех.
Наконец, на часах зажглись четыре ноля, все как один выдохнули, заметив, как призыв исповедаться, меняется на другие слова. Прошло несколько секунд, прежде чем они стали читаемы:
«Ты виноват. Теперь ты знаешь это точно. В полной мере. Близкие твои снова с тобой. Запомни главное: как только согрешишь, им станет все известно, что нам ты рассказал. Живи. Люби. Мечтай. И верь. Что греха можно избежать. Но тайну исповеди ты откроешь сам. Любым неправильным поступком».