И снова на свободе?
Очень скоро мы оказались внизу, на свободе. Относительной, но, тем не менее – цен –
ной. Неизвестность крепко держала меня в своих объятьях и, по-прежнему, рисовала в во –
ображении ужасающие картины будущего. Да и вообще, - было ли оно у меня, это пресло –
вутое Завтра?..
День казался перенасыщенным Природой: всё было пронизано солнечным светом, запа-
хом юной листвы, ликованием птичьих голосов…
Вне поля нашего зрения, где-то далеко впереди, послышалась человеческая речь. И по
мере того как мы приближались, она становилась более громкой и отчётливой.
- А сейчас, - прозвучало очень разборчиво, - мы с нескрываемым удовольствием попри-
ветствуем бессменного, и многоуважаемого магистра нашего государства Свободы Вечного Творчества – Уильяма Бута!
В ответ раздался гул радостных, как мне показалось, восклицаний вперемешку с неза –
тихаемыми аплодисментами. Невольно, мне даже пришлось встретиться взглядом с винов –
ником непонятного для меня торжества. Но Бут ничем не выдавал, свойственного несовер –
шенной человеческой натуре, тщеславия. Напротив, - лицо его говорило об отрешённости,
а мысли, озвучиваемые скорее из-за некоторой необходимости, нежели по желанию и ра -
душному зову сердца, подчёркнуто с движениями, выполняли повседневную механическую
работу. Что тут происходило, понять было сложно. Почти мгновенно нас обступили какие-
то люди. На бескрайнем пространстве некоего подобия поля, под открытым небом, собра -
лись всевозможные представители каких-то профессий, о чём можно было судить по их
оживлённо-горячим спорам, царившим в тех или иных образовавшихся группках; по неиз –
вестным конструкциям и приборам, которые держали в руках одни, и, чертежам и просто
исписанным листам бумаги самого различного формата – у других; по одежде, которая у
каждой из этих групп была непременно своего, как я успел заметить, цвета… Всё было пронизано музыкой органа: за огромным музыкальным орудием восседал, конечно же, - Фолиант, виртуозно покорявший это несметное богатство разномерных труб с поддувальным мехом, сиявших наравне с солнцем, лёгкими прикосновениями к клавишам. Своею буйной полнотой звучания, инструмент мог бы заменить любой известный нашему слуху оркестр.
- Прошу тишины! – попросил всё тот же голос.
И вот посреди поля, из-за трибуны, венчавшей его центр, начала показываться фигура
магистра. Вместе с креслом, незримые механизмы, подняли Бута до того уровня, где распо-
лагалось нечто, наподобие микрофонов… Только тогда я обратил внимание на то, как много
среди присутствующих было больных: с тростями, на костылях, на аналогичных магистров-
скому, креслах; кто-то сильно хромал, был страшно согбен… но, как и прежде – ни одной
страдальческой гримасы я не увидел! Ситуация, в которую я так странно угодил, отнюдь не
прояснялась.
- Дорогие Светочи! – послышался надтреснутый с пришепетыванием голос магистра. –
Я искренне рад и глубоко счастлив снова видеть всех вас на очередном Собрании Свободно-
го Творчества, Свободного и Вечного! Да здравствует, - Свет!
Раздался новый шквал восторженных оваций.
- Прежде, чем приступить к знакомству с вашими достижениями, а я уверен: таковые
имеются, разрешите представить вашему всемерному вниманию, - гостя.
Пара сильных рук, невесть откуда взявшихся, спешно стали подталкивать меня к трибу-
не. Лица, притом, у «молодцов» оставались вежливо невозмутимыми.
«Леонард Уэлсли Солсбери!» - разнеслось по всему пространству.
Чувствуя себя в некотором замешательстве, я поклонился. После чего, та же пара рук
посадила меня на плюшевое красное кресло, слева от трибуны. Случайно или нет, но место-
расположение было выбрано исключительно выгодным для собравшихся. Сотни глаз впери-
ли в меня свои взоры.
- Все мы знаем, и очень хорошо помним, - продолжил Бут, - как непросто и сложно очу-
титься в подобном положении. Ещё труднее осознать и принять другое, так непохожее на
остальные, мировоззрение. А ведь «правилу золотого сечения» подчиняются все земные(!)
предметы, претендующие быть красивыми… И вот мы-то как раз и взялись претворять эти
Божественные пропорции в жизнь. Но с той лишь разницей, что – в духовную её сферу, в
красоту человеческих отношений!..
Здесь магистр остановился и бросил в мою сторону многозначительный испытующий
взгляд. И опять продолжил. Ораторствующего никто не прерывал на протяжении всего выс-
тупления. Затем «посыпались» не менее утомительные доклады с цифрами, расчётами, не –
известными формулами… Порою приходилось приводить себя в чувство, как-нибудь нажав
побольнее ногтём, чтобы понять, что находишься не в аудитории инженерного университета. Мелькали тяжёлые, на вид, конструкции, подъёмники; мониторы; на размещённых повсюду стендах загорались и гасли разноцветные лампочки… Я же пытался из всего этого технократического недоразумения выяснить только одно: где я, и чтобы всё это значило. Мне по-прежнему не верилось всему виденному и слышанному. Получалось – я перестал доверять себе, своему собственному рассудку.
Когда вступительная часть «представления» закончилась, всем было предложено отпра-
виться в демонстрационный зал замка.
- Если пожелаете, можете присоединиться, - сказал, наклонившись в мою сторону, Бут.-
Но только я сомневаюсь в этом. С вами непременно захотят познакомиться. До встречи!
И, словно подслушав его слова, меня тотчас принялись одолевать с вопросами и сочув –
ствием те, кого я совершенно недавно имел возможность лицезреть перед трибуной.
- Друзья мои, - вдруг выступил вперёд мой ночной знакомый Кетле. – Леонарду, как вы
понимаете, необходимо некоторое время для того, чтобы собраться с мыслями, И позже, ес-
ли он того захочет, - он обязательно к вам заглянет. Так ведь? – обратился он ко мне.
- Обязательно, если окончательно не сойду с ума.
- Ну что вы такое говорите, - поспешила меня успокоить невысокая, коренастая женщи-
на с миловидно заострённым носом. – Вам очень ещё у нас понравится. Всё обойдётся.
- Поднимайтесь, поднимайтесь, - похлопал меня по плечу скульптор и художник. – Нас
ждёт – пропасть дел.
Не долго думая, я в который раз отправился навстречу неизвестности.