Я открою вам двери

Миаморту
       Парк – хорошее место для смерти. Вокруг поют птицы и цветут прекрасные цветы. Листья деревьев изукрашены всеми цветами радуги, и сама её арка раскинулась над гравиевыми дорожками, беседками и ажурными мостками. Всего этого не было до моего прихода. Это был городской парк. Слой пыли покрывал кучи опавших листьев, редкие клочки зелени не радовали взгляда. Влюблённые не приходили сюда, чтобы признаться в своих чувствах, поэты не искали здесь вдохновения. Всё изменилось с моим приходом.

       – Как ты можешь смотреть эту гадость?! – Катя выглядывала из-за моего плеча. Её полный отвращения взгляд был устремлён в монитор.
       – А почему, собственно, нет? – Я повернул голову.
       – Выключи немедленно! – Она потянулась к мышке. – Это мой компьютер! – Добавила она для вящей убедительности.
       Одна целая три десятых мегабайта – хороший размер для записи казни. Скачанный только что из локалки ролик никогда не покажут по телевизору. Никакой телеканал не пропустит в эфир сьёмку, где двое лиц кавказской национальности перерезают горло светловолосому парню в камуфляже. Вскрывают новеньким охотничьим ножом. За такую выходку можно нажить себе кучу неприятностей и уж точно не получить никакой выгоды.
       – Да в чём дело?! Ты всё равно щас собираться будешь. – Я попытался отстранить её в сторону. – Сама говорила: тебе выходить через пятнадцать минут. Куда вы там с подругами собрались? Опять мне потом все уши прожужжишь своими сумочками из крокодила!
       – У меня, между прочим, дед воевал! И брат сейчас служит! А ты на эту мерзость пялишься! – Катя пихнула меня вбок и, изловчившись, схватилась за мышь. Я был почти не против, но что-то в моей девушке вдруг изменилось. Расширившимися от ужаса глазами она уставилась в экран. Я чувствовал, как всё её тело мелко подрагивало.
       – Паша… Как же это? – Её лицо посерело. – Почему мы ничего не знали?
       – Так это – твой брат? – Я видел, что это не розыгрыш. Однако ощущение дешёвой театральности не проходило. В нижнем углу – дата сьёмки. Два дня назад.
       В настоящее время наша страна не ведёт активных боевых действий, и даже в бывших горячих точках всё более чем спокойно. Я и раньше знал, что нашей родине не стоит верить.
       – Убирайся! – Катя начала пятиться от меня. Закрыла глаза, подняла руки, замотала головой.
       Я смотрел на это незнакомое существо. Обманутое, но всё равно остающееся слепым. Интересно, кого она будет за это ненавидеть.
       Встав со стула, я вышел в прихожую, обулся, подхватил куртку и убрался прочь.
       – Передавай привет крокодилам. – бросил я выходя за порог.

       Дети подбежали к человеку, сидевшему под деревом. Мальчик и девочка. Обоим лет по шесть-семь. На их невесёлых лицах лежала печать непонимания. Но здесь под деревом было, как будто, светлее, и птичка, сидевшая на ветке куста над левым плечом незнакомца, так забавно наклоняла свою сизую головку – малыши понемногу начали успокаиваться.
       – Здравствуйте, ребята! – проговорил человек – молодой, в общем-то, парень – не поднимаясь с земли.
       – Здравствуйте. – ответил мальчик всё ещё напряжённым голосом.
       – Что случилось? Почему вы так встревожены? – Сидевший под деревом не сводил с них спокойного благожелательного взгляда.
       – Наши родители поругались. – На этот раз заговорила девочка. Сразу становилось понятно, что такое происходит не впервые. – И папа ударил маму.
       Птаха на кусте внимательно смотрела на пришедших и своими чёрными бусинками прекрасно видела их маленькие растерянные души. Дети уже узнали, что мир жесток, но никто не удосужился объяснить им, почему.
       – Ребята, а что если я покажу вам лучшее место? – Две пары ясных глаз в недоумении уставились на человека. – Место, где не придётся бояться своих родных. Где вообще не придётся бояться. Волшебную страну. Не знаю только, написано ли про неё в ваших книжках.
       – А как же мама с папой? – вновь подала голос девочка. – Они туда попадут?
       – Ну конечно! – заверил незнакомец. – Всякий хороший человек сможет найти туда дорогу.
       – Тогда хорошо! – засмеялся мальчик, и девочка тоже несмело улыбнулась.
       И тогда юноша, вдруг показавшийся одного возраста с детьми, поднял глаза к небу и взмахнул рукой. С его пальцев сорвалась блестящая пыльца, переливающаяся всеми цветами радуги. И мир преобразился. Воздух наполнило лёгкое золотистое сияние, откуда-то зазвучала нежная мелодия свирели. А может, это пели птицы.
       Восторженно озираясь по сторонам, дети любовались картиной, представшей перед их взором. На месте дорожки тёк прозрачный игривый ручей. Деревья сменили былые пожухлые листочки на пышные многоцветные кроны, в которых нашлось место багрянцу и пурпуру, золоту и шафрану, зелени и бирюзе. А на небе были одновременно видны Солнце и все-все звёзды.
       Вышедший из кустов волк потёрся о ногу мальчика, а затем подставил голову под мягкую пухлую ладошку.
       Девочка отошла чуть в сторону – кружась как будто в танце, она высматривала источник волшебной музыки.

       Шагая по улице, я окончательно решил, что не желаю больше быть частью остального человечества. Пусть всё это копошащееся месиво – мои братья и сёстры. Отныне мы идём разными дорогами.
       Минут через пятнадцать я зашёл в парк. Там я нашёл дуб, не такой захиревший на вид, как остальные, и сел под ним откинувшись на ствол. Дерево почувствовало моё присутствие, соки с новой силой заструились под его корой. Дождевые черви в полуметре под землёй тоже ощутили нечто незнакомое, заволновались, завозились. Выползший на звуки крот ткнулся носом в ближайшего кольчатого и тут же вцепился в него зубами.
       Я видел пульсации жизни. Биения материй, резкие вспышки и плавные переливы энергий, связи, тончайшими нитями протянувшиеся из прошлого в будущее, приковавшие каждую былинку к ней самой и к окружающей вселенной. Я увидел и свой путь, сотканный из тысяч тёмных паутинок, что протянулся далеко назад и заканчивался здесь. Я поднял руку, медленно, как мыльные пузыри, с неё слетали золотистые искры. Блестящие сотнями огоньков, дымчатые завитки плыли в воздухе. Когда они встречались с нитями связей, те загорались и с шипением лопались. Я не оставил ни одой целой паутинки вокруг. Теперь ни я, ни это место, уже не принадлежали миру. Чёрные безглазые твари извивались вокруг, но будто бы натыкались на невидимый купол.
       Старик появился под вечер. Он с трудом шёл опираясь на трость. Фетровая шляпа, очки с толстыми стёклами, коричневый пиджак. Обычный, ничем не примечательный старик. Никто не обращает на таких внимания. Он еле переставлял ноги, но последние шаги дались ему чуть легче. Наконец дед опёрся свободной рукой о ствол дерева и с шумом выдохнул.
       – Сердце болит. – пожаловался он мне. – Думал, поброжу тут, и отпустит, а оно ещё сильнее. Сейчас вот только поутихло.
       – Да вы присядьте, тут сухо. – отозвался я. Безликая амёба, пожиравшая изнутри старческое тело, была мне хорошо видна. Её пульсации расходились гнилью по венам.
       – Что вы, молодой человек, я ж не поднимусь потом!
       – Не бойтесь, я вам помогу. Садитесь!
       Старик взглянул мне в глаза, дёрнул рукой, в которой сжимал трость и плюхнулся рядом. Лицо его разгладилось, глаза смотрели в небо.
       – Легко, всё-таки, тут. Спокойно. – заговорил он вновь через какое-то время. – Эх, как же не хочется возвращаться!
       – Так не возвращайтесь. – Я улыбнулся ему.
       – А что ж мне, здесь остаться?! – невесело усмехнулся дед.
       – Вам решать. Но скажите, разве вас там что-то держит? Вы ведь не зря сюда пришли! Вернитесь – и жизнь сожрёт вас. – Он недоумённо смотрел на меня. – Давайте, я вам покажу!
       Я опёрся на колено и встал. Моя рука взлетела и описала широкий полукруг. И пока она двигалась, мерцающая пыль цвета золота и шафрана немыслимыми протуберанцами разлеталась в стороны. Несколько из них вошли в тело старика и выжгли всю укоренившуюся там мерзость, залечили раны, оставленные нитями существования, разгладили шрамы.
       А вокруг нас уже немыслимыми красками пылали кроны деревьев. Радужные птицы кружились в потоках свежего ветра. И яркие звёзды перемигивались со светлячками в траве.
       Старик поднялся. Восхищённо смотрел он на открывшееся ему великолепие и выглядел на несколько десятков лет моложе. Трости не было. Теперь она была ему не нужна.
       – Ты ангел? – повернулся он ко мне. Ещё недавно дряхлый старец, он стоял расправив плечи и дыша полной грудью. Глаза его сияли.
       – Нет, я только учусь! – рассмеялся я. – Идите! Вы теперь свободны.
       И я смотрел, как он уходит, а в голове крутились старые слова: жизнь есть боль.

       Двое в милицейской форме проходили по дорожке парка. И так не очень популярное место ночью окончательно пустело. А после того, как с месяц назад поползли слухи, что здесь пропадают люди, даже малолетняя гопота подыскала себе другое место для сборищ. Непонятно зачем свернув на боковую дорожку, они внимательно озирались по сторонам – что-то было не так в окружающем.
       Оба уже мысленно решили уходить, когда более худой из двоих напарников, державший в руках фонарь, вдруг заметил человека, сидевшего под стоящим рядом дубом.
       – Э, слышь, смотри! – окликнул он и направил в ту сторону луч света.
       Второй милиционер вгляделся в выхваченное из темноты неровное пятно, сдвинул шапку набок и вслед за первым двинулся вперёд.
       – Ау, парень, чё расселся?! – Державший фонарь направил его в лицо незнакомца. – Чё расселся, я спрашиваю?! А ну, документы свои покажи! – гаркнул он не дождавшись ответа.
       Человек опять промолчал. Только поднял взгляд на подошедших. Тогда первый наклонился схватить его за плечо, но ладонь его прошла сквозь странного парня, будто того и не было. В испуге милиционер попытался отдёрнуть руку, но тонкая с виду кисть незнакомца вдруг с неожиданной силой вцепилась в неё чуть пониже локтя. Глаза пойманного расширились от ужаса и боли, его лицо исказилось. Человек ухмылялся. Спустя долю секунды он разжал хватку и на землю упал обгоревший клочок милицейской куртки. На обнажившемся предплечье её хозяина проступал чёрный след от ожога.
       Когда его напарник рванулся назад и, споткнувшись обо что-то, упал, второй, подчиняясь древнему животному инстинкту, выхватил пистолет и выстрелил в сидевшего под деревом типа. Потом ещё раз. И ещё. Но тот только улыбался. И тогда они побежали. Не помня себя и не разбирая дороги. Наконец страх немного отпустил и они начали сбавлять ход, но тот, что с обожжённой рукой, вдруг остановился и рухнул навзничь. Дыры на месте его глаз были покрыты золотистой коркой и ещё курились едким дымом.

       Уже десять лет, или около того, вокруг парка стоит забор. Они поплатились за то, что решили захватить меня силой. Я помню их чувства: гнев и ярость, и ещё злорадство от того, что их жертва так близко. Они делали много попыток, но каждый раз платили кровью. Забавно. Я даже не знаю, кто за этим стоит. Наверное, правительство, или какая-нибудь сверхсекретная организация. Те за забором боятся думать о тех, кто ими управляет. Хотя мне, в общем-то, всё равно.
       Около месяца после того, как всё это получило огласку, люди ещё могли добраться до меня. Потом ситуацию взяли под контроль. Я не препятствовал.
       Я помню, как в первую зиму, даже если была лютая метель, наверху кружил вертолёт, а крона дуба сияла под ним червонным золотом. Того самого полузасохшего дуба, под которым когда-то я ушёл из жизни. И я помню, что когда тот немощный, измученный годами и болезнью старик сел рядом, я понял, чему посвящу обретённую только что вечность.
       Теперь парк на полном карантине. Никто не заходит, никто не летает над головой. Развесили камеры и микрофоны и спрятались за свои бетонные стены. Было только одно исключение…

       – Как тут красиво! – воскликнула женщина, оглядываясь вокруг. Молодая, около тридцати. От восхищения она прижала ладони ко рту и во все глаза смотрела на стайку жемчужнокрылых бабочек, вспорхнувших с сиреневого куста, когда его нежные цветки, будто сотканные из морских волн, всколыхнул своим дуновением ветер.
       У нас с ней был долгий разговор. Доктор психологических наук, она единственная решилась приблизиться ко мне с тех пор, как мир отгородился от меня тонким слоем бетона.
       – Постой, но тогда ведь получается… – моя собеседница не договорила.
       – Да. – Я наклонил голову. Взглянул исподлобья. – Твоя жизнь закончена. И твой путь только начинается.
       – Значит, вот куда попадали все пропавшие?
       – Да. – Я снова кивнул.
       – И где они теперь? – Женщина присела рядом с пурпурным цветком на длинной ножке, вдохнула его прохладный аромат, подняла на меня глаза.
       – Я не знаю. Они ушли кто куда. Каждый по своей дороге.
       – А те, чьи тела нашли? О них ты говорил не как об освобождённых.
       Сверху раздался переливчатый клёкот. Я запрокинул голову – высоко на ветке сидел феникс и смотрел на нас двоих. Красные и оранжевые языки пламени пробегали по его телу. Я прикрыл веки:
       – Этих я просто убил. Их души остались на земле. Может, переродятся в новом теле, может, нет – не знаю.
       – Почему ты не забрал их сюда? – Она встала. Серое платье слегка колыхалось на ветру.
       – Я не помогаю против воли. – Мои губы дрогнули в усмешке. – Тем более тем, кому я помочь не в силах.
       К ручью подошёл единорог и, склонившись, принялся неспешно пить. Кристально чистая вода светила ему в лицо отражениями четырёх лун.
       – Что ж, я рада, что подошла к тебе. – В её голосе проскользнула горечь.
       Я смотрел уходящей в спину. Ноги, обутые в мокасины, неслышно ступали по траве. Взмахнув крыльями, феникс спланировал вниз, оставляя в воздухе за собой багряный росчерк, и уселся к ней на плечо.

       Там, за забором, стоит человек в сером плаще и очках с тонкой золотой оправой, которые нужны ему больше для солидности, чем из-за проблем со зрением. Я чувствую пульсацию его сердца. Он просматривает отчёт о произошедшем за сегодня в парке. Такой же, как вчера, как позавчера и как многие дни до этого. Последние несколько лет он руководит проектом. И, видя в этом корень всех своих бед, люто меня ненавидит.
       Потом он уйдёт в свой фургон и будет в который уж раз пересматривать записи моего последнего разговора. То ли муж, то ли любовник моей собеседницы. Снова он будет всматриваться в то, как она растворилась в зелёном урагане, что искристыми струями слетел с моей руки. Опять слёзы тихо потекут из его глаз от чувства потери чего-то большого и светлого.
       Да, он меня ненавидит. И ещё он хочет, чтобы я хоть на секунду перестал улыбаться.