18.11.2007, воскресенье
Что ни говорите, а гормоны – страшная сила.
День ото дня жена становится всё буйней. Дома её ещё можно сдерживать, но, вот когда она вырывается... А в чём, скажите, провинились окружающие?.. Они же не в курсе всех этих эстрогенов, прогестеронов и пролактинов... Они ведь звонят в санитарную службу, вызывают эпидемиологов с прививками.
А ей всего-то хочется порулить.
Я говорю:
– Давай я подвезу... Закрой глаза, дыши грудью! Считай меня своим персональным водителем.
Но – нет, она рвёт штурвал на себя, и мы заваливаемся в очередное пике.
Встречные автомобили шарахаются, тявкая клаксонами, и взгляд супруги стекленеет.
Я ей говорю:
– Сбавь скорость! Ни к чему нам эта кровь на стекле и мозги на бампере. Мы же в магазин, а не на охоту! Да и не враги они нам, понимаешь? Это пешеходы, и они тоже хотят жить... А те, что на колёсах, так, вообще, тебя не знают... И они это не назло тебе, а просто иногда им тоже надо повернуть…
Молчит. Сосредоточена.
Закусывает косу, как матросы ленточки, и идёт на очередной таран. А я жмусь в угол, прикрывая лицо ладошками.
Визжат тормоза. Запах гари бьёт в нос. Жена выкидывает в окно кулаки и что-то кричит... От жутких децибелов я глохну и различаю лишь её алые, мельтешащие губы. Продемонстрировав все известные конфигурации пальцев, исторгнув все доступные ей эпитеты, она выруливает, бьёт «по газам», и мы продолжаем...
Ощупываюсь в недоумении: «Жив? Не жив!».
Вижу, что мы едем на север, потому как - солнце бьёт прямо в лицо. Но вдруг оно делает неожиданно резкий оборот и заходит нам в тыл.
– Что такое? - изумляюсь.
И тут же, понимаю, что мы кого-то преследуем - кого-то очень, очень нехорошего - и разумеется, жаждем справедливой мести и кровавой бойни. Я говорю «мы», потому что выпрыгнуть на такой скорости возможным мне не представляется.
И вот на светофоре мы настигаем обидчика. Он, понятное дело, ничего такого не подозревает, едет себе в джипе, слушает музыку, думает, наверное, о чём-то отвлечённом. Может, даже ковыряется в носу, ничегошеньки, простофиля, не ведая. Он даже и жену-то мою толком не разглядел… Зато она его запомнила.
Десятиметровое расстояние беременная преодолевает в два прыжка и вгрызается в дверцу ненавистного джипа. Я вижу, как сереет затылок негодяя. Как он блокируется изнутри. И на его лобовое стекло обрушивается шквал...
Десятки автомобилистов вместе со мной заворожено липнут к стеклам...
А когда, наконец, светофор зеленеет, несчастный срывается. А на лице моей жены расцветает довольная улыбка. Вспомнив, что беременна, она вразвалку возвращается к машине, и тяжело и грузно в неё садится.
25.11.2007, воскресенье
А ещё мою жену очень заботит её внешний вид. Часто она кружит в неглиже у зеркала, выгибая спину, втягивая невтяжимое и подбирая невбираемое, заглядывает себе через плечо, и спрашивает:
– Я ведь не очень-то поправилась?
– Не очень-то, – чеканно уверяю я.
– Так, значит, я поправилась?!
– На мой взгляд – нисколько.
– А почему ты сказал – «не очень-то»?
– Это не я, это ты сказала. Я лишь согласился.
– Значит, ты утверждаешь, что я жирная?
– Я такого не говорил!
– Но подумал?
– И не думал!
– Выходит, ты обо мне не думаешь? - медленно подступает ко мне жена, поигрывая увесистой расчёской.
– Думаю, конечно. Но такого не говорил.
– То есть ты считаешь меня жирной, но вслух это не признаёшь?
– Ничего! Я! Не считаю!
– Получается - тебе всё равно?! Ты равнодушен, и обо мне даже не думаешь?!..
Я хлопаю веками, облизываю сухие губы.
– А что ты хочешь услышать? - интересуюсь.
– Как что? Правду, разумеется!
– Ну, если правду, тогда... на мой взгляд, э-э-э ты...
– Что? Жирная?!
– Беременная!.. И если кто-то считает иначе, пусть первым бросит в меня… Ой!
Запущенная расчёска аргумент весомый.
– Я, к твоему сведению, - говорит жена, - вчера даже в старые джинсы влезла!.. Лёжа, правда, но – влезла. Молния, правда, треснула, но я свободно застегнула их у колен... и даже смогла рассмотреть себя в зеркало. Понял? Так что я – в форме!..
– Тьфу-тьфу-тьфу, – сплёвываю, – чтоб не сглазить!
1.12.2007, суббота
Ну вот и зима!
Загораем на заднем дворе. Я нагишом, жена - в чём бог послал. Она, лапушка, мажет меня маслом и прикрывает от соседей. За ней, как за стеной. Не простреливаешься...
Лежу, думаю: «Как же хорошо! Где-то сейчас крестьянин, торжествуя... А я тут - в масле. И вообще, если отбросить сто двадцать три заботы, жизнь удалась!».
Вот только масло, собака, намазывается неровно. И вместо гладкого котёнка с бархатистой кожицей на подстилке лежит, какой-то обмазанный жиром примат.
А ведь когда-то... Да чего уж вспоминать. Некогда пышная шевелюра давно облюбовала иные просторы.
В годы юности она густыми локонами ниспадала на мои плечи, грудь... и, видимо, ей там приглянулось. И как это порой случается с приехавшей из села в город красавицей, она решила там задержаться.
В итоге, голова похожа на задницу, задница напоминает голову, особенно в профиль. Но самое ужасное это то, что масло накладывается неровно.
В общем, так и лежим, как в зоопарке: прилизанный обезьян и карликовая гиппопотамша.
Всё же, хорошо у нас зимой!
7.12.2007, пятница
На днях звонила классная руководительница старшей. И всё говорила, говорила, выговаривалась.
Я слушал, не перебивая. Сначала речь её была отрывиста, чуть неровна, но после того как я несколько раз необдуманно поддакнул, училку словно прорвало.
Словесный напор окреп и загудел:
– Ваша дочь!. Ваша дочь!.. Ваша дочь!..
– Да, моя, – соглашался и курил.
Домой прибежал разъярённый – с ремнём, верёвкой и мылом.
А старшая меня встретила оскорбительной невозмутимостью.
– Да она сумасшедшая! – кратко резюмировала дочь. – Больная, с вывихом головы. Чокнутая и совершенно ненормальная.
И я призадумался: «А может, правда?».
– Не волнуйся, – продолжила старшая. – Доктора говорят – это не безнадёжно.
– Хорошо, - говорю, - пусть она сумасшедшая. Но лишь две недели миновали, как я перевёл тебя в новую школу - прочь от всех тех ненормальных преподавателей, что окружали тебя в прежней. Так ответь мне, куда нам бежать теперь?
– Не волнуйся, я всё улажу.
А через три дня учительница позвонила снова:
– Ваша дочь!.. Ваша дочь!.. Ваша дочь!..
– Да, моя, – соглашался и пил.
– Учителя физики, химии, биологии, английского и математики - все в один голос... – кричала она.
Домой прибежал уже с таблетками.
Старшая посмотрела на меня с сочувствием.
– И ты ей поверил?.. - усмехнулась она. - Я же тебе сказала: она сумасшедшая!
– Но учителя физики, химии, биологии, английского и математики! - кричал я.
– Так, в школе эпидемия, – спокойно улыбнулась мне старшая. – А ты что не знал? Вирусная шизофрения. Косит исключительно учительский состав.
Я призадумался.
– Несчастные, – вздыхала дочурка, накрашивая ногти. – Биолог психопат. Химичка – дура. Биологичка – неизлечима. У англичанки, на мой взгляд, правда, есть мизерный шанс, а вот математик... тут, на мой взгляд, лоботомией не делаешься - глубже надо, глубже… Лично я била бы всех током, но моё ж мнение никого не интересует.
– Так как же теперь-то? – спрашиваю.
– Не волнуйся, я всё исправлю...
9.12.2007, воскресенье
У жены в животе партизанка. Характерец тот ещё. Зависла вниз головой - к миру попой. Уткнулась в плаценту, и – плевать на окружающих. Сколько ни пытался доктор её разглядеть, всё мимо. И, главное – прелести свои демонстрировать не стесняется. Однако в душу к себе не пускает.
В общем, профессор плюнул и опустил руки.
– Придёте, - говорит, - когда договоритесь.
– Да что ж такое? – возмутился я. – Как это понимать? 575 граммов, а уже диктует?
Жена развела руками:
– Ну что я могу? Она же меня ещё не слушает.
– Уже! – кричу, – уже не слушает! А что же будет потом?.. Ты мать, вот, будь добра, и найди к ней подход.
– А ты отец! – грозно сдвинула жена брови.
– Но ты же – мать!
– А ты отец!
Короче, спорить бесполезно. Пристроился к животу.
– Тук-тук! – стучусь. – Не помешал? Это папа.
Молчит.
– Ну, папа я, папа... Ты же меня знаешь. По крайнем мере, должна... Я иногда в гости к тебе захожу...
– Чему ты учишь ребёнка? – шлёпает меня жена по лбу.
– Так вот, слушай. Мы тут посовещались... В общем, твоё поведение – оно как бы... ну... открытей надо быть, что ли, приветливей. Чего ты нас чураешься? Чай, не чужие... И профессор этот. Он же – ничего плохого: сердечко рассмотреть хотел. А ты его ножкой. Нехорошо. Неудобно. Он же профессор, а ты его, как пса шелудивого!
– Тум! – откликается дочь.
– Ты это, того... - говорю, - не дерзи там!
– Тум-тум!
– Я сказал: цыц! Совсем уважения нет?
– Тум-тум-тум!..
– Ты чего себе позволяешь, малявка? – взвинчиваюсь. - Не смей перечить отцу! Слышишь? Распустилась, понимаешь. Вылезешь – выпорю!
– Не смей кричать на ребёнка!
– А чего ты её вечно защищаешь? Она старших не уважает, профессора, вон - пнула. На отца ногу подняла. Не позволю!
– Это я тебе не позволю ребёнка пороть! Макаренко хренов!
– Да, Макаренко! Да, Хренов! А по твоей вине она эгоисткой вырастит!.. Вечно наперекор мне. Того не скажи, этого не сделай! На вот, полюбуйся, чего ты добилась!
– А я с ней сама как-нибудь разберусь. Пороть он вздумал... Иди отсюда, Макаренко!
– Разберёшься ты, как же! Плевала она. Мы для неё – пустой звук! Потому что учить надо с малолетства. Уважение прививать, а то дожили - отца уже не узнаёт…
– Иди, давай, иди! – говорит мне супруга, но уже без азарта.
– И уйду! - огрызаюсь. - Портишь детей. Всё муси-пуси, а они потом, ишь, чего! – Ножкой меня!.. А ведь сказано: «Почитай отца твоего, мать твою!».