Глава четвёртая.
В первое лето, после рождения Катюши, так назвали девочку по настоянию матери Сергея, потому что другим близким родственникам, в общем-то, было всё равно, никто не готовился заранее, так остро и болезненно протекали события и было не до имени, а вот у Марии Александровны давно оно было заготовлено - Катя, так звали подругу её детства и это имя ей очень нравилось, Галя не поехала в санаторий. И не потому, что опасалась встречи с отцом дочери. Нет, она его уже вычеркнула из памяти. Катя дочка Сергея и всё, но она сильно переживала за малышку, которую придётся оставить на больную бабушку - мать Сергея. И плюс ещё к этому она лишала девочку грудного молока. Надо было докормить её, пока она не перейдёт на искусственное вскармливание полностью. Муж настаивал, она упиралась, а отправить жену с девочкой вдвоём (его не отпускали с работы) он опасался из-за Катюши. Смена климата была опасна для малышки, тем более, что была опасность передачи по наследству заболевания матери, а поездка в совершенно другой климат могла спровоцировать это заболевание и у дочери. И Галя, к собственной радости - она не представляла сейчас, как могла жить без Сергея и к огорчению мужа, осталась дома. Всё лето они с дочкой жили на даче у родителей Сергея.
Новость, что Галя родила не от Сергея, а обманывать ни Галя, ни Сергей не хотели никого из близких им людей, поначалу обидела их, но будучи людьми мудрыми, они решили, что это не их дело, а раз Сергей считает девочку своей дочерью, то значит так тому и быть. Следовательно она их внучка, а малыш есть малыш и ему всё равно, кто его отец - лишь бы он был реален и любил его. Впрочем, разговоры на эту тему скоро прекратились и родители Сергея вполне искренне и радостно принимали у себя Галю с девочкой. Тем более, что они видели с какой любовью сноха относится к их сыну и это их примерило окончательно.
Девочка была, как кукла из универмага, такая же красивая с чёрными волосиками и с большими миндалевидными глазами - угольками. Была не криклива, улыбчива и родители Серёжи быстренько в неё влюбились.
Сергей очень любил наблюдать за кормлением дочери. Его восхищало и, вроде бы, обыденность этой процедуры, (сколько раз он садился за стол, брал ложку и начинал есть, допустим, борщ), и в тоже время какое то глубинное таинство этого процесса. Он много раз любовался грудью жены, целовал её то нежно, то яростно, когда занимались любовью и всегда внутри что-то ёкало, когда жена неожиданно открывала грудь. Он знал каждую родинку на её груди, не один раз целовал их, но каждый раз, когда обнажалась грудь, внутри него что-то происходило восхитительно необыкновенное. Сейчас же, когда жена открывала грудь, чтобы кормить малышку, он испытывал совершенно другие, непонятные, но очень нежные и тёплые чувства, которые не возможно объяснить, их можно только испытывать.
Он подолгу наблюдал, как проголодавшийся ребёнок, вначале очень требовательно и резко находила сосок, впивалась в него до боли, Галя даже морщилась, мило чмокала с закрытыми глазами и, насытившись, выплёвывала грудь, и даже немного морщился, как бы говоря: «И зачем мне все это было нужно?». Родители переглядывались и улыбались.
После рождения дочери Сергей любил и желал свою жену не меньше, а может быть даже больше, чем в первые медовые месяцы. Он каждый раз при их интимной связи узнавал её больше и больше. Вначале совместной жизни была какая то неловкость в их интимном общении, но сейчас она до такой степени поверила и доверилась ему, что он только диву давался её изобретательности. Она его постоянно восхищала и удивляла. А, если он вдруг в какой то момент, обычно после оргазма, начинал неловко не смотреть на жену, то она твёрдо брала его голову своими руками, поворачивала к себе, карими сумасшедше - счастливыми глазами упиралась в его смущённые глаза и начинала быстро целовать его лицо куда попало, не разрешая ему отвести взгляда, а когда он начинал смеяться, ложилась спокойно щекой на его грудь и затихала.
Во время их близости она творила, что хотела, лишь бы доставить ему наслаждение и удовольствие, при этом, естественно, и не забывала себя. В постели она была главным генератором идей. Сергей в постели отдал ей всё на откуп. Единственно что он делал – он начинал. Он очень любил, когда жена выходила из ванны в одном халате, расстегнуть халат и, уткнувшись лицом в её мягкий и тёплый живот, целовать, поднимаясь с колен по её телу в верх. Потом брал её на руки, относил в постель и терял инициативу.
Счастливая жизнь этих двух замечательных людей шла своим чередом. Катюше исполнился год. Сергей вовсю писал докторскую диссертацию и мотался по командировкам, отлаживая прибор, который изобрели. Дочка начинала ходить и за ней нужен был глаз да глаз. Мама Сергея почти постоянно жила у них, помогая снохе. Ей было тяжело, здоровье ухудшалось, но она не жаловалась. Галя видела, как тяжело приходится свекрови, и старалась перехватывать самую трудную работу по дому и с Катюшей. Свекровь всё видела, всё понимала и была благодарна снохе за чуткое отношение. Они крепко подружились. Две женщины, любящие одного и того же мужчину, редко ладят между собой. Их вариант был исключением, потому что они обе искренне любили Сергея и не хотели наносить раны тому человеку, которому они обе были дороги. Их взаимная привязанность с каждым днём общения росла, они начинали понимать друг друга почти без слов и с улыбкой глубочайшего понимания на лице.
Этим же летом, оставив дочку на попечение свекрови, Галя с Сергеем полетели в Туркмению, но не в санаторий, путёвок не было, да и не хотел Сергей их доставать, а в частном секторе решили снять квартиру или комнату, благо дело городок считался курортным и жильё многие местные жители сдавали и особых проблем с проживанием у них не должно было возникнуть. Долетели благополучно, сняли комнату в доме одной местной, старой немки. Немцев здесь было много. Их многих депортировали сюда из Поволжья во время войны, они здесь обосновались с присущей немцам аккуратностью и педантичностью. Построили хорошие кирпичные дома, посадили сады и виноградники, забетонировали вокруг домов дорожки, вдоль которых всегда росли цветы. Жили аккуратно и чисто, сохраняя немецкий уклад жизни и даже язык, который сильно отличался от современного языка. Он был скорее старым немецким. Сергей неплохо знал и английский, и немецкий, и старушенции было приятно, что с ней говорят на родном языке, хоть и не очень понятном. У старушки было много дочерей, которые периодически приезжали в гости, а последняя дочь была почти ровесница им, видно поздний ребёнок, и жили они с мужем недалеко. Галя и Сергей с ними быстро подружились, ходили к ним в гости. Тем более, что идя на базар, приходилось проходить всё равно мимо их дома.
Эти полтора месяца были, пожалуй, самыми счастливыми в их жизни. Они целыми днями лежали на деревянном подиуме под виноградной лозой, ели арбузы и виноград, пили зелёный чай и никуда не ходили, да и ходить то куда либо кроме санатория было некуда. Городок небольшой и вся жизнь крутилась вокруг санатория.
Были там ещё три геодезические экспедиции недалеко от города, где жили газовики, которые искали и добывали газ в песках. Единственные места, куда они выбирались, были базар и семья родственников бабули. На базаре они закупали продукты, приносили домой, отдавали бабушке, а она им готовила. Они ей платили, какую то символическую сумму за это.
Галя не боялась встречи с тем парнем, который был биологическим отцом Катюши, она его уже забыла, как будто и не было, но он и не встречался, а может и встречался, да она его так вычеркнула из памяти, что забыла его лицо совсем.
За время подготовки к экзаменам, постоянного недосыпания, в заботах о маленьком ребёнке, Галя вымоталась, похудела, счастливые глаза провалились, под глазами образовались круги, урывками короткая ночная любовь с мужем, привели её к почти полному истощению физических сил, но на удивление не моральных. Она была счастлива, и радостное состояние души очень здорово поддерживало её. А сейчас, отоспавшись, откормившись, она стала выглядеть намного свежее и красивее.
Сергей, уже в который раз, влюбился в жену и они каждую ночь усердно и самозабвенно ломали уже немолодой диван, а может быть именно потому, что диван был не молодым, а сделан по старинке добротно, он, к удивлению азартных любовников, выдерживал неимоверные нагрузки. Они ломали его почти всю ночь, а утром дрыхли, почти до обеда. Старушка только усмехалась такому трудолюбию, видимо вспоминая свою молодость и зрелость, ведь не даром же, у неё было столько дочерей, а последняя так в очень даже приличном возрасте была рождена.
Немудрено, что после такого активного время – провождения, Галя, как говорят в таких случаях женщины, «залетела» второй раз. Но это её мало беспокоило. Она очень хотела ребёнка от Сергея. Мужу она ничего не говорила, знала его реакцию на подобное сообщение. Он испугается за неё, понимая, что вторая беременность очень опасна для её, не только здоровья, но и жизни. Но желание родить, теперь уже мальчика - продолжение своего любимого человека, было сильнее доводов разума. Она кувыркалась в море безумного счастья и не задумывалась о том, что будет завтра - зачем, когда она так счастлива сейчас.
В Москву они вернулись в сентябре. После туркменской жары в аэропорту и пока добирались до дома, они замёрзли. Но на пороге дома их встретила батарея парового отопления в виде маленького живого комочка, который, узнав мать, ринулся сломя голову к ней. Галя чуть не расплакалась от умиления, да и у Сергея жаром полыхнуло внутри. Он взял дочь на руки поцеловал, но она тут же потянулась к матери и он отдал ребёнка ей. Весь вечер малышка не отходила от матери, боясь потерять её ещё раз. Лечь спать Катюшу уговорили лишь тогда, когда мама легла вместе с ней, при этом девочка не отпускала руку матери ни на минуту - так она соскучилась.
Галину начали даже терзать угрызения совести за то, что она бросила ребёнка и уехала отдыхать. Бабушка и дед – родители Сергея, который жил здесь же в квартире Сергея, помогая жене ухаживать за внучкой, обрадовались возможности вернуться в свою квартиру и отдохнуть от шустрого и непоседливого ребёнка, от которого они определённо уже устали. Слава Богу, им не по двадцать лет, а деду до пенсии уж рукой можно достать.
Всё возвращалось на круги своя. Сергей пошёл на работу и продолжил писать докторскую, Галя на работу не собиралась – надо посидеть с дочкой до трёх лет, так было решено на семейном совете. Бабушки приезжать стали немного реже, Катюша подросла и за ней не требовалось такого внимательного ухода, как раньше. Галя сдала анализы, они после поездки в Байрам – Али улучшились.
(Нефрит опасен тем, что почки не болят, как при других болезнях, потому что в почечной ткани нет нервных окончаний, но это заболевание опасно именно своей молчаливостью. Любая простуда, любое О.Р.З. , грипп, даже обычный кариес зубов, могут послужить толчком к бурному уничтожению нефронов – основы почек, а человек об этом даже не узнает. Он будет жить, как жил, а болезнь, немного не спеша, но последовательно и неуклонно будет уничтожать почечную ткань, а когда от почек останется процентов десять, даст о себе знать резким повышением давления к запредельным величинам, отёкам, ухудшением самочувствия, рвотой из за отравления организма, потому что кровь не очищается и остаётся одно единственное – гемодиализ).
При таком заболевание, беременность женщины смертельно опасна, так как нагрузка на очистительные функции организма резко возрастают и слабые почки могут не выдержать этих нагрузок. Галя это понимала, но надеялась, что их поездка с мужем в Туркмению поможет справиться с заболеванием и она нормально родит. Но мужу не хотела говорить о своей беременности всё равно до того момента, когда отступать станет поздно - сроки беременности не позволят сделать аборт. Ей очень хотелось родить от Сергея - она любила мужа до самопожертвования.
(Эта поездка была последней в её жизни. Наползала мрачная туча чёрного разлома большой и могучей страны, начинался великий передел и разрушение всего того, что называется экономикой, разваливаться начинали привычные связи и меняться отношения между людьми. То, что считалось белым, становилось чёрным, то, что было чёрное в нормальном понимании людей, становилось вдруг белым. Менялась идеология, менялись культурные ценности, изменялось само понятие культурных ценностей. Звериные, дикие инстинкты вырывались наружу, заливая кровью и слезами всё и вся вокруг. Люди - человечки превращались в зверей, даже хуже, чем в зверей - в монстров.
Миллионы маленьких детей готовились стать беспризорниками и количество их должно было превысить стаи бездомных собак и кошек вместе взятых. Такого безумия разрушения эта страна не испытывала ни разу за всю свою многострадальную историю. Наступали девяностые годы, которые лишали надежды на счастье и даже на саму жизнь Галю и любимых ею людей.
Начиналось великое переселение людей, бросавших свои насиженные места, дома, скарб и уезжавших в никуда, где их никто не ждал, где они были безразличны всем и своей великой Родине тоже, где они становились безработными, бездомными, полуголодными, просящими милостыню у власть держащих, где они становились изгоями в собственной стране.
Немцы тоже готовились переселяться в Германию. Прожив в России несколько веков они так и не стали ей родными сыновьями и дочерями. В этой стране, вряд ли кто ощущал себя родным и нужным в это время, да и после него тоже. Россия готовилась стать большой и гнилой помойкой, куда будут свозить мировой мусор, в виде атомных отходов, а вывозить ресурсы страны, и не только неодушевлённые, но и людские тоже. Молодых и красивых девушек в качестве проституток, молодых и умных ребят в качестве дармовой, мозговой рабочей скотины.
Научные центры начнут разваливаться, а учёные за кусок хлеба разъезжаться по всему миру.
Огромные толпы безработных начинают занимать многомиллионные очереди на биржах труда, заводы останавливаться, цеха разворовываться или превращаться в склады какого-нибудь барахла. Цвет и гордость нашей страны – авиационная промышленность уже готовиться скатиться в пропасть небытия.
Село тоже готовиться к переменам. К тому, чтобы плодородные земли начали зарастать бурьяном, а крестьяне готовить самогонные аппараты, чтобы начать беспросветное пьянство, защищаясь таким образом, от той нужды и беспросветности, которая их ожидает в ближайшем будущем.
Молодые, здоровые и сильные готовятся объединится в стаи, чтобы было сподручней грабить, убивать и насиловать более слабых и не подготовленных к этой борьбе за выживание, отнимать квартиры и дома у стариков и больных, выгонять на улицу женщин с детьми, воровать детей ради выкупа или, чтобы заставить бросить свою квартиру, то есть выполнять весь тот спектр человеческой деятельности, который до этого разлома считался мерзким и подлым, а сейчас становился нормой жизни для очень многих. А люди, которые по своему положению должны были бы бороться с этим, уже взяли мыло, чтобы умыть руки и своим бездействием, а иногда и прямой помощью, помочь тем самым молодым и сильным в бурной деятельности на благо собственного брюха или удовольствий.
Руководители этой страны начали шить карманы, чтобы было куда спрятать совесть и честь, готовили полотенца, чтобы было под руками, когда надо будет смыть кровь с рук или умыть руки, как Понтий Пилат.
Готовились все, кроме народа, который должен был стать дойной коровой в этом грандиозном шоу – перестройка, вседозволенность и вороватые реформы.
Уже готовились места для хранения оружия, и параллельно подзаконные акты, чтобы оставить оружие там, где оно будет нужнее всего, когда наступит время «Ч».
Уже формировалось общественное мнение, чтобы было можно всё это оправдать – развал огромной страны – Державы, обворовывание народа, голод и нищету, холод улицы для бомжей и развал сильной Армии, который приведёт в конечном счёте эту страну Россия к очередной войне за энергоресурсы, которыми она обладает.
Пройды царей природы, местных львов, готовили заповедник «Беловежскую Пущу», чтобы делить места будущей охоты, а хищники поменьше – гиены и шакалы, начинали кружить на местах будущих жертв, чтобы поживиться остатками с царского стола, стервятники гор и степей уже набирают высоту, чтобы оттуда, с высоты, не пропустить убегающую дичь.
Культурная элита всех мастей начала присматривать в запасниках картинных галерей и музеев то, что плохо лежит и ждёт, когда кто-нибудь из избранных воспользуется великим достоянием предков этой страны.
Алмазы тоже не остались без внимания тех, кто по должности должен был их охранять и беречь. И они хранили и оберегали их, в ожидании подходящего момента, когда можно будет без опаски из государственного статуса перевести их в статус частный.
Баранов тоже начинали готовить средства массовой информации к стрижке и заготовки мяса, обещаниями манны небесной, которая вскоре должна на них посыпаться, и насытить их от пуза, закормить до смерти ( к слову сказать, так оно и случилось – накормили до смерти и очень многих).
Готовилась полномасштабная военная операция на всей территории страны, в этой зарождающейся гражданской войне, когда друг пойдёт на друга, а брат на брата, где не будет пленных, а будут только трупы, когда матери проклянут своих сынов, а отцы и мужья начнут выводить на панель собственных дочерей и жён. Это ещё всё впереди – насилие, но насилие не чужеземной Силы, а своей доморощенной, Русью взращенной.
Ещё впереди кровь межнациональных конфликтов в стране, которую правители последних поколений перекраивали, словно лоскутное одеяло, депортировали целыми нациями, которые через гены передали своим потомкам ненависть к Великой и могучей, ненависть которая копилась не одно поколение. Джина выпускали из бутылки, рассчитывая использовать его в своих целях, не понимая при этом, что ему ненавистны все, и те на кого его выпускали, и те, кто выпускал. Он готов был разрушать, но ни в коем случае созидать.
Готовили к развалу Армию, Флот и КГБ, которые становились опасными своей организованностью, своей присягой и могли помешать начать кровавый передел в стране.
Готовились убийцы для наиболее строптивых и опасных, наиболее честных и дальновидных, а так же, чтобы было кому вырывать кусок пожирнее у соседа.
Подлые, хитрые, изворотливые, беспринципные объединялись в единую команду, чтобы не выяснять отношения между собой, а целенаправленно, не мешая друг другу, а наоборот поддерживая друг друга, поделить отнятое у людей по хитро - придуманным схемам их добро, при этом внушая всем недоверчивым, что это делается во благо самих же людей.
Какой же огромный ушат подлости, мерзости, грязи, крови, слёз, лжи готовился для таких, как Сергей, Галя, их родители и других простых обычных тружеников. Которые так и не научились за свою трудовую жизнь лгать, обманывать, обещать, если не могут это выполнить, хитрить, изворачиваться, которым очень трудно приспосабливаться к этим новым культурным ценностям, новым веяниям и идеям, почему-то назваными реформами и перестройками, когда есть нормальное русское слово – грабёж.
Новыми культурными ценностями всем скопом становился золотой телец. Этот жёлтый телёночек становился божественной коровой, которому начинали поклоняться со значительно большим усердием и исступлённостью, чем привычным и старым богам. Он уже начинал становиться идолом, золотым ключиком, который открывает все двери, выпуская убийц на свободу, а насильникам помогает избежать наказания, всё, что раньше считалось незаконно, в мгновение ока становиться законным при повороте этого ключа. Он всемогущ, для него нет запретов, законов и норм морали, он подл, хитёр, коварен и безжалостен).
Жадность к золоту, как ржа,
Душу выела до дна.
Зависть – важный ваш порок,
Он уменьшит жизни срок.
Подлость, вскормленная грудью -
Предопределит судью.
Безмятежно тот предложит
Вашу шею - палачу.
Злоба, остриём своим,
Грудь пронзит копьём стальным.
А, порочный жизни образ,
Он не в бровь – ударит в глаз.
Сталь наткнётся на гранит.
Камень в битве победит.
И тогда ваша жестокость
В горле встанет, словно кость.
Но в бездушие немом
(Друга нет – всех на потом),
Кость не вытащит никто.
Но!… Справедливо это всё!
Смысла нет жалеть. О чём?
Вы пошли на жизнь с мечом.
И пороки вам в подмогу,
А, напутствие… в дорогу.