Другой
..0н появился в Израиле в 1992-м: актеров театра "Гешер" уже узнавали на улицах, но и приход новичка не остался для публики незамеченным. О нем заговорили почти сразу, награждали эпитетами "другой", "непохожий", "необычный". И на самом деле - новый артист "Гешера", совершенно "не узнаваемый" (не герой-любовник, не "комик" и не "злодей"), не подпадал под привычные клише. Невозможно было представить себе, КАК он сыграл бы ту или иную из известных ролей. Во всяком случае, такое впечатление оставил его Рогожин в "Идиоте", а позднее - герой спектакля "Адам бен-келев". За прошедшие пять лет Игорь Миркурбанов так и остался для зрителей "вещью в себе".
Его непредсказуемость притягательна. Его неулыбчивость и немного смурной взгляд исподлобья не располагают к легкому общению. Редкая улыбка кажется слегка противоестественной на лице, чаще затянутом тучами. После почти четырехчасового интервью с ним я поняла, что он и не может быть другим: свои первые роли Игорь Миркурбанов сыграл без режиссера. По жесткому сценарию, именуемому - Жизнь.
ЭТЮД ПЕРВЫЙ - "МОГИЛЬЩИК"
...Однажды он проснулся в могиле. Стояла ночь. Светили звезды. Кругом - тайга. Как он не замерз в 40-градусный сибирский мороз, свалившись в выдолбленную накануне яму, до сих пор кажется ему непостижимым. То, что товарищи бросили его одного на кладбище, как раз не удивляет: они и сами были "в кондиции" - целый день долбили мерзлую землю, согреваясь неразбавленным спиртом. Да и кем он был для этих зубров-могильщиков? Студентиком, вышибленным из института ("перекантуется пару месяцев и опять подастся в науку"). До ближайших домов Игорь бежал несколько километров. Барабанил в обитые войлоком двери - ему не открыли...
ЭТЮД ВТОРОЙ - "РАБОЧИЙ"
До того как, будучи выброшенным из очередного института (всего в его жизни их было пять), попасть на Чимкентский завод карданных валов, Игорь, конечно, представлял, что рабочий класс живет трудно. Но до КАКОЙ СТЕПЕНИ трудно - он понял только примерив на себя роль штамповщика. За одну детальку платили 0,2 копейки, за смену их надо было наштамповать несколько тысяч - такова была норма (что составляло примерно 7-8 рублей). Чтобы накопить на мотоцикл, один из рабочих работал по 2-3 смены в сутки. ("Поначалу мне все казалось замечательным. Потому что у рабочего класса существуют святые дни -"аванс" и "получка", когда можно взять "Яблочного" или портвейн "Три семерки" и напиться в стельку, не отходя от станка. Но я очень скоро понял, что, помимо этого, никаких стремлений-то и нет. Мне было 17, а другие работали на заводе всю жизнь, согреваемые своими "манками" - копили на мотоцикл, гараж, садовый участок. А маленькие праздники, дававшие возможность напиться и забыться, замечательно поддерживали дух - до того времени, пока у рабочих не выпадали зубы и не разрушались внутренние органы - вода и воздух там были напрочь отравлены. Рабочие умирали в пятьдесят с небольшим, так и не успев понять, почему заканчивают свою жизнь так рано и так скверно. Я выдержал там только три месяца".)
ЭТЮД ТРЕТИЙ - "ФАРЦОВЩИК"
Из МФТИ - Московского физико-технического института - Игорь был отчислен за фарцовку ("Надо было на что-то жить, и мы прокручивали разные комбинации, перепродавая все - от зубной пасты до шмоток") и драки ("Со мной учились ребята из Нефтекамска и промышленных районов - дети шахтеров, нефтедобытчиков, эта среда жила по своим законам, не могу сказать, что она мне тогда не нравилась").
Впрочем, фарцовка в МФТИ была для Игоря не первым опытом. Московские студенты и раньше через "челноков" перегоняли дефицит сибирякам, а те распространяли товар на месте. Торговали студенты-сибиряки, к числу которых тогда принадлежал Игорь, и водочкой: после закрытия магазина она стоила уже "чирик". У Игоря, как и у многих его сокурсников, к шубе были пришиты просторные внутренние карманы - нечто вроде газырей на черкеске, куда всовывались водочные бутылки. Бизнес был еще тот: студенческой братве приходилось конкурировать с братвой криминальной. ("Помню, как однажды один из криминалов, Кеша -"пробитый", конченый человек - перевернул меня вниз головой и молча вытряс в сугроб весь товар, который был у меня под шубой. Весил Кеша 140 кило, и никакими вопросами, кроме как подтянуться пять раз на одной руке, что он, кстати, умел делать, не задавался. Таких, как Кеша, не увидишь даже в кино".)
ЭТЮД ЧЕТВЕРТЫЙ - "ПСИХ"
В Кемерово, где Игорь в какой-то период своей жизни учился на дирижера оркестра, драться приходилось много. Ходили стенка на стенку целыми общежитиями. Но на сей раз вышло слишком круто: связались со спортсменами (Игорь владел боксом, еще подростком обучился - нужда заставила: громила-второгодник, впоследствии севший за изнасилование собственной сестры, терроризировал одноклассников.) Участникам побоища грозили серьезные сроки. Чтобы не сесть, Игорь "закосил" под психа, предварительно взяв консультацию у студента мединститута. ("Я был не первым и не последним. Тот, что был до меня, "закосил" благополучно, тот, что после, так и не смог выйти оттуда. То есть он вышел из дурдома в конце концов, но так и не смог прийти в себя после такого опыта. Видимо, эмоционально он был менее защищен, чем я".)
Игорь провел в дурдоме два с половиной месяца, один раз уходил в побег, и его на сутки переводили в палату, где он видел, что происходит с людьми после электрошоковой терапии. Насмотрелся на настоящих психов: один воображал себя Раскольниковым (он, кстати, и на самом деле зарубил старушку ради мехового воротника), другой - космонавтом... Самым сложным для Игоря поначалу было - падать утром с кровати, подтверждая синдром своего душевного расстройства. Он с изумлением обнаружил, что ему очень трудно перебороть при этом некий психологический запрет. Вторая сложность заключалась в том, что транквилизаторы, которыми пичкали больных, не всегда удавалось спрятать в ладонь, за щеку или под язык, а дозы были лошадиные. Порой после вынужденного приема таблеток ему начинали чудиться голоса. Кемеровская психиатрическая больница была жутким местом: если в столичных еще бывали какие-то инспекции, вынуждающие персонал поддерживать видимость порядка, то здесь царил полный беспредел. Медсестра могла отправить в "первую палату" (где буйных больных привязывали к кроватным сеткам) практически любого - порой безо всякого повода. ("Эта "пыточная" находилась как раз под нами, этажом ниже, и я слышал крики. А кричали люди страшно. Сказать, что кричали долго, - значит ничего не сказать. Это был такой животный крик, не прекращающийся часами, на одной ноте и без добора воздуха, за пределом человеческих возможностей. Сейчас я отношусь к опыту психбольницы как к некоему уровню постижения собственной души. Но на самом деле дурдом - страшное место: это такая бездна, такая черная дыра... Там на самом деле трудно не сойти с ума. Вот, казалось бы, столько времени прошло, но когда я начинаю говорить об этом, возникает мощный эмоциональный коридор, который меня затягивает. Даже сердце начинает стучать иначе. Наверное, в жизни каждого существуют потрясения, которые невозможно забыть, - они отпечатываются как сон или впечатление, всплывающее вдруг с совершенной ясностью".)
ЭТЮД ПЯТЫЙ - "АРЕСТАНТ
Томский политехнический, где Игорь проучился аж целых три года (в других институтах этот срок обычно не превышал года-полутора), был таким совдеповским вариантом Кембриджа, выполненным со сталинским размахом. Из политеха Игоря выгнали за анашу, которой он в общем-то и не баловался. Просто налетел на провокацию. На одной из общежитских посиделок речь зашла об анаше - никто из присутствующих ее не пробовал (в те времена в студенческой среде мало кто был с этим знаком). А Игорь вырос в Чимкенте, с детства насмотрелся, как растят и курят анашу. Завелся, взял и привез немного - на пробу. Курили впятером, и, как потом выяснилось, его "сдали" сразу. Милиция пасла Игоря три месяца, а "брать" решили, когда он возвращался из стройотряда (провинциальные сыскари, столкнувшись со случайным эпизодом, вообразили, что набрели на золотую жилу и раскрутят целую сеть). Ожидания не оправдались: ни большой партии, ни маленькой у Игоря не было, но, тем не менее, его арестовали, надели наручники. Кончилось же все 15 сутками (до суда) и двумя годами "условно". Игоря не били, ему всего лишь угрожали по классической схеме: "добрый" следователь - "злой" следователь, и это работало. Ему было 19 лет, он посидел и в камере с уголовниками, и в одиночке, что его окончательно отрезвило ("Это был хороший, нужный урок. Я почувствовал, где кончается шалость и начинается криминал, где кончается одна жизнь и начинается другая и как эта граница незаметна. Вот ты нормально живешь, и вдруг к тебе приходят, скручивают, грубо говоря, "ласты", и начинается другая жизнь, где за 14 суток мечты человека сужаются до четырех порций пельменей в ближайшей от тюрьмы "пельменной". Потому что вся еда подследственного - это кусок хлеба, кусок сахара и кружка воды. Такие были нормы: заключенный съедал на 45 копеек, а подследственный - на 15").
АПАРТ (РЕПЛИКА В СТОРОНУ)
- Игорь, а как ты относишься к наркотикам?
- Однозначно. Отрицательно. Эти "откровения" происходят на уровне биохимии, и мне они неинтересны. На уровне сознания, в нормальном состоянии, человек может открыть для себя гораздо более интересные вещи. Я, кстати, знал одного талантливого, красивого, незаурядного человека, который открывал для себя новые измерения посредством "иглы". В 25 лет он бросился под трамвай - видимо, не смог пережить "откровений". Все эти поиски, связанные с наркотиками, - фальшивые. Это такой особый вид мастурбации, самоудовлетворения, проявление эгоизма. Подобные допинги могут сломать человеку жизнь, уничтожить его личность. Это очень страшный путь.
ЭТЮД ШЕСТОЙ - "ПРОВИНЦИАЛ В СТОЛИЦЕ"
Роль изгоя Игорю приходилось примерять на себя не один раз. После истории с арестом его сразу стали выгонять из политехнического, хотя учился он хорошо. Срезали на экзаменах - беспардонно, нагло. Игорь пошел с апелляцией к декану и выслушал спокойное и циничное: "У нас ты учиться не будешь". Он понял, что бьется о стенку. Тогда это воспринималось остро.
...В его прошлой - дотеатральной - жизни не было ровным счетом ничего такого, что предвещало выход на сцену. Он и в ГИТИС поступил довольно поздно (в возрасте 25 лет) и достаточно случайно. Рос в глухой провинции и, конечно же, испытал на себе все прелести комплекса провинциала, впервые попавшего в столицу ("Я никак не мог понять, почему я в Сибири видел только пряники и плавленые сырки, в то время как за несколько тысяч километров витрины ломились от деликатесов, - почему существует такой отрыв"). И потом, уже работая в Театре Маяковского, куда он был взят чуть ли не со второго курса ГИТИСа, Игорю приходилось бороться за право проживания в столице: представители разных РЭУ, ЖЭУ, милиции могли заявиться в любое время суток и беспардонно забарабанить в дверь. Даже ходатайство всенародно любимых "звезд" - Гундаревой и Джигарханяна - не могло решить проблемы. Чтобы "зацепиться", Игорь вынужден был пускаться во все тяжкие - вплоть до подделки документов ("Я не понимал, почему я должен умереть там, где родился? Только потому, что меня там прописали? Кто решил за человека, где ему жить? Почему он не может находиться там, где востребован? С другой стороны, эти встречи с чиновниками "от прописки" избавляли меня от ложного чувства долга, который во всех нас воспитывали с рождения: мол, тебе дали, значит, ты ДОЛЖЕН").
АПАРТ (РЕПЛИКА В СТОРОНУ)
- А как ты все же попал в актеры?
- Случайно. Я учился на дирижерском, а рядом с нами было режиссерское отделение, где выпускали дипломный спектакль "Сашка" по повести Кондратьева. Им понадобился человек на роль комбата - суровая такая личность. Видимо, кто-то подсмотрел меня в угрюмо-свирепых состояниях - эту роль неожиданно предложили мне. На просмотр приехали московские режиссеры. После спектакля один из них - Иосиф Райхельгауз - сказал мне: "Ты должен приехать учиться в ГИТИС".
Тогда я это всерьез не принял, но летом вдруг поехал поступать в ГИТИС. На актерское был огромный конкурс - около тысячи человек на место. К тому же я приехал за три дня (другие приезжали за месяц). Тем не менее поступил.
ЭТЮД СЕДЬМОЙ - "ИГРОК"
В ГИТИСе Игорь опять затесался в шумную компанию ("Мне всегда нравились живые, колоритные люди, меня увлекали риск и запах опасности. Кстати, что-то подобное я испытал недавно в лондонском Сохо: в такие моменты на тебе шерсть встает дыбом, вырастают когти и клыки. Мне кажется, человеку полезны такие состояния: пожить, например, месяца три в Сохо, набраться дикой, животной энергии, чтобы пронзительнее чувствовать, острее воспринимать, а вернувшись к нормальной жизни, преодолевать в себе природный эгоизм..."). К "золотой молодежи" - а таких в ГИТИСе было немало - Игоря не тянуло. Скорее процесс шел в обратную сторону - центром притяжения становились Игорь и его компания. Его опять чуть не выгнали из института. Мастер (А. Гончаров) отстоял ("Мы устраивали дикие попойки - весь курс мог не пойти на лекцию. Например, однажды с утра я приехал в общежитие с ящиком шампанского, заключив с кем-то пари - мол, шампанское предпочтительнее лекций. Сокурсники в это время шли в туалет с зубными щетками, собираясь в институт. Я наливал им шампанского, и - что интересно - 99 процентов-таки предпочитали его лекциям. В обед все уже танцевали на столах, двери комнат были распахнуты - шло повальное братание, начавшееся с ящика шампанского. Как раз за эту историю я чуть не вылетел из ГИТИСа").
- Ты азартен?
- Да.
- В прошлом веке наверняка был бы игроком?
- Почему в прошлом? Вот мы ездили недавно на гастроли в Англию, я все ночи проводил в казино - во всех городах, где мы были (кроме Кембриджа, академический дух которого несовместим с игорным бизнесом). У меня карточки пяти казино.
- Наблюдал?
- Ты что? Как там можно смотреть и не играть? Еще как играл! Другой вопрос, КАК я сыграл. Надо бы, наверное, сказать, что выиграл. Но читателю сразу станет неинтересно. Поэтому скажу так: проиграл десять тысяч фунтов, округлим до 9800, чтобы было убедительнее. В общем, напиши, что проиграл значительное состояние: свою карточку, визу, все деньги, которые заработал в театре «Гешер"...
- ...любимую скаковую лошадь...
- Любимую скаковую лошадь. На самом деле первое время после возвращения из Англии мне этого страшно не хватало. Я привык после спектакля идти в казино и оттягиваться там по полной программе.
- Да, во времена Достоевского ты наверняка был бы игроком...
- Мне нет места в прошлом веке. Вот лет 400 назад я свое присутствие иногда ощущаю. Но это ощущение не связано с охотой на ведьм и сжиганием на кострах. Меня привлекает в
этом времени скорее отсутствие зараженного информационного поля, в котором мы сейчас живем.
- Как же ты выживаешь в нашем времени?
- Море спасает. Переходишь шумную улицу Ха-Яркон и словно оказываешься в другом измерении. И в этих переходах и контрастах - удивительная гармония.
МОНОЛОГ ПЕРВЫЙ - "ТЕРРИТОРИЯ БОЖЕСТВЕННОГО"
- Область чувств - это территория божественного. Существуют такие величины, как скорость мысли, сила желания, и их невозможно измерить, в отличие, скажем, от скорости света. Уровни познания собственной души беспредельны. Я уже говорил тебе, каким сильным эмоциональным потрясением была для психбольница. Окраска этого опыта - страх. Безусловно, он присутствует. Человек живет со страхом смерти, несет его в себе. Он - единственное существо, которое знает о конечности своего бытия. Вот я смотрю на свою собаку - она просыпается каждое утро и не знает, что в конце концов умрет. Этот день для нее, как и любой другой, состоит из привычных событий - еда и прогулка. А мы знаем, что когда-то они закончатся - все дни. И это знание все в нас переворачивает. Потому что тогда человек неизбежно задумывается: а для чего я? зачем я? для чего все это? У китайцев это называется так: "Завтра никогда не знаешь". И значит, надо жить сейчас, немедленно, получая наслаждение от всего - от этого глотка чая, например, и пытаясь понять суть вещей, которые дарят тебе наслаждение.
Почему я так подробно рассказывал тебе о своем прошлом? Почему оно важно для меня? Наш прошлый опыт создает некий баланс. Хорошо, если в человеке присутствует запас отрицательного, эта способность заглянуть в какие-то бездны и увидеть все свое несовершенство...
АПАРТ (РЕПЛИКА В СТОРОНУ)
- Ты не пробовал писать?
- Пытался. Каждый в определенном возрасте начинает вдруг писать. "Писательским дифтеритом" я переболел. Этот процесс закончился, когда в очередной раз начал перечитывать
Хемингуэя. После него невозможно писать - он обо всем написал.
АНАЛИЗ РОЛИ - РОГОЖИН
- Когда я прочитал то место в романе, где Рогожин говорит князю Мышкину: "Не так этот предмет обделывать надо, парень, ох, не так", я уже не мог видеть в Рогожине этакого бородатого мужика с серьгой, ухаря, гопника, животное, каким его представил, скажем, Пырьев. Я вдруг понял, что Рогожину нет еще и тридцати. Достоевский зачем-то назвал его Парфеном, что в переводе с греческого означает "чистый". Потом я понял, что не страсть - главное в нем. Страсть - это бессознательный
акт. А Рогожин в последней сцене проговаривает ТАКИЕ подробности убийства: "...под самую левую грудь нож на полтора-два вершка вошел, и крови эдак с полстоловой ложки. Все это в четвертом часу было, точно помню, в четвертом часу утра..." Зачем так математически скрупулезно? Не для того ли, чтобы показать: совершен сознательный акт. Это стало для меня страшным открытием. Когда убийство превращается в своего рода ритуал - речь идет уже о безумии, и человек этот действительно страшен. Жил неделю в комнатах, ходил за ней, дождался, пока уснет, попрощался и зарезал. Не буйный, не пьяный, рука, сжимающая нож, не дрожала, удар был точен. Я увидел в Рогожине человека скорее нездорового. И в этом его потрясающая схожесть с Мышкиным, угаданная Достоевским. Почему Рогожин после мимолетного знакомства с князем Мышкиным говорит: "Не знаю, за что полюбил тебя"? Он не говорит: "Ты мне понравился". Что-то стоит за этим. Чтобы понять до конца хорошего автора - двухсот пятидесяти спектаклей (примерно столько раз мы сыграли "Идиота") недостаточно. Это бесконечный процесс узнавания.
АНАЛИЗ РОЛИ – АДАМ
- Мне до сих пор страшно играть эту роль. Все время ощущение, что не хватит опыта, чтобы хоть как-то приблизиться к этой теме. То, что происходило в реальности, по уровню страданий настолько выше, что я не знаю, как ТАКОЕ вообще можно сыграть и есть ли у нас право? Это внутреннее ощущение собственной недостаточности в роли меня преследует постоянно. Наверное, роль Адама, в отличие от других ролей, никогда не сможет доставить удовлетворения.
МОНОЛОГ ВТОРОЙ - "ПЛАНЕТНОЕ ПРИТЯЖЕНИЕ"
- Мне кажется, что люди влияют друг на друга, подобно планетам. Они могут любить друг друга и при этом уничтожать друг друга. Они могут ненавидеть друг друга, но по какой-то
непостижимой причинно-следственной связи один спасает другому жизнь или способствует благоприятному повороту событий в судьбе того, кого он считает врагом. Это соотношение людей как духовных объектов, влияющих друг на друга, очень занимает меня в последнее время. Я размышляю о тех, кто уберег меня в свое время от чего-то дурного, и не подозревая об этом. И мне хватает воображения раскрутить цепь собственных поступков.
АПАРТ (РЕПЛИКА В СТОРОНУ)
- Ты - один из учеников Евгения Арье, остался и работал в Театре Маяковского и в кино еще два года после того, как все уехали создавать новый театр в другой стране. Как тебе тогда жилось?
- Я работал не с самыми плохими режиссерами, но я от них устал. Когда приходится отстаивать свое любыми способами, репетиция (или съемка) превращается в мучительный
процесс. С Арье все иначе. Он открыт для двустороннего общения, способен слышать предложения актеров, но когда убежден в собственной правоте, будет настаивать на ней до разрыва аорты. Он интуитивен, его общение с актерами, которые работают с ним не один год, происходит на таком птичьем языке - достаточно полуслова, чтобы понять, о чем идет речь.
- В Москве ты участвовал в экспериментах Евгения Арье, которые по сути открыли новое направление в театре -"клинический реализм".
- В той или иной форме Евгений Арье и сейчас возвращается к этим экспериментам, которые меня жутко заводят как актера. Понимаешь, это такая тонкая грань, когда уже незаметно, где актер кончается как сознательное существо и где начинается область бессознательного, где - игра в рамках роли, поставленной режиссером, а где актерская импровизация. Это такие поразительные прорывы и откровения. Вся театральная Москва ходилась когда-то смотреть на эти эксперименты.
- В определенные моменты актеру кажется, что он мог бы примерить на себя роль режиссера. Во всяком случае, такой опыт предпринимали известные артисты - Лев Дуров, Сергей Юрский, Николай Губенко... А у тебя не было такого желания?
- Нет, никогда (впоследствии он поставит моноспектакль по повести "Москва-Петушки", где сам же и сыграет роль Венички Ерофеева - Ш.Ш.). Искусство режиссера - это всегда искусство компромисса. Между замыслом и результатом. Я представляю себе
степень неудовлетворенности режиссера, который создает в воображении целый мир и знает, что актеры в конечном счете все равно покажут ему не то, что он себе напридумывал. Мера этого компромисса - разная, но этот разрыв всегда существует. Даже когда спетакль принимается публикой на "ура".
- Ты приехал с опозданием на два года. Тебе удалось вписаться в "семью Тешера"?
- Это у семьи надо спросить. Что же касается самоощущения, были разные периоды: о некоторых из них я вспоминаю с ужасом.
- Почему?
- Я вспоминаю, как я вел себя, как все воспринимал. У меня был такой волчий взгляд на жизнь. Я был настроен на борьбу, на выживание...
- Ну, в отличие от тех, кто создавал Тетер" в 1990 году, ты уже изначально был защищен: у театра было имя, статус.
- Но я-то это не сразу понял. Пытался самоутверждаться. Сейчас я отдаю себе отчет, насколько был амбициозен и несправедлив по отношению к другим. Да я только и делал,
что отталкивал от себя людей.
- Они тебя провоцировали на это?
- Думаю, что провоцировал-то как раз я. Мое поведение всех, безусловно, раздражало. Провоцируют меня как раз не в театре. Вот недавно мне показали статью, где один журналист (не помню его фамилии) пишет, что когда он видит меня на сцене в роли Бени Крика, у него сводит где-то в области гениталий... Вот в
таком хамском тоне, не выбирая выражений. И я спрашиваю себя: как мне на это реагировать? Набить морду? Но кому? Человеку, который занимается мастурбацией, оскорбляя тебя и пытаясь возбудить в тебе что-то низкое? Ведь сколько бы ты ни занимался самосовершенствованием, в тебе все равно остается
бездна животного эгоизма, и не дай Б-г кто-то из тебя его вытащит... Для чего? Зачем?
ДИАЛОГ (С УЧАСТИЕМ ПУБЛИКИ)
- Твоя жена актриса?
- Нет.
- Ты угрюмый человек?
- Наверное, но пытаюсь исправиться.
- Насколько широк твой близкий круг?
- "Узок круг этих революционеров..."
- Тебе легко ударить человека?
- В юности приходилось. Неприятное чувство.До сих пор мучает. Пытаюсь избавиться от этого наваждения.
- Какая ситуация может тебя надолго вывести из равновесия?
- Любая мелочь может вдруг приобрести космические масштабы, когда кажется, что все рушится. А серьезные вещи иногда переживаю спокойно.
- Назови поступок, за который тебе до сих пор стыдно.
- Если бы он был один... Имя им - легион. Есть для чего жить, есть что исправлять.
- Ты простой человек?
- О "Битлз" пишут - "простые парни". Но кто бы объяснил, что это значит?
- Тебе нравится твой характер?
- Нет. Конечно, нет.
- Какие черты тебе особенно неприятны?
- Почти все.
- Ты "самоед"?
- Я собой сильно недоволен, но нельзя сказать, что получаю от этого удовольствие.
- Что тебя греет помимо театра?
- Да меня все греет.
- Чего не прощаешь другим?
- Все могу простить, и могу не простить какую-то мелочь. Но по большому счету - способен оправдать все. Мне в свое время прощали такие вещи, которые можно было бы и не простить.
- Ты злопамятен?
- Иногда бываю "памятозлобен", что мною не приветствуется. Иногда забываю очень быстро.
- Срываешься на близких?
- Только на них и срываюсь.
- А в театре?
- Только на сцене. Или в процессе репетиции. Своего рода сублимация.
- Какие качества не приемлешь в мужчине?
- Хемингуэй писал, что мужчина не должен делать двух вещей - плакать публично и ругать собственную жену.
- Чего не приемлешь в женщинах?
- Да все приемлю.
- Тебя легко завести?
- Да.
- Способен сказать подлецу, что он подлец,или предпочитаешь прост о отойти в сторону?
- Скорее первое.
- Как относишься к критике?
- Смотря какая критика. Совдеповскую (как способ сведения счетов или выполнение заказа, где понятны источник и задача) не приемлю. К критике конструктивной отношусь хорошо.
- Увидев, как четверо избивают одного, полезешь в драку или предпочтешь вызвать полицию?
- Без ложного героизма - вмешаюсь. Ситуация предельно понятна. Там, где большинство лупит меньшинство, даже если большинство право, я для себя давно определил - я буду на стороне меньшинства. Один раз в моей институтской жизни был такой момент, когда правое большинство травило неправое
меньшинство. Мне потом долго было стыдно. Больше я таких экспериментов над собой не хочу.
- Любишь черный цвет?
- Раньше, не задумываясь, ответил бы - "да" или "нет". Сейчас понимаю, насколько незначительны все эти игры людей с природой и Создателем.
- Считаешь себя счастливым?
- Я поймал себя на том, что и людей мы чаще видим со сцены или из окна автобуса, который везет нас на спектакль. Задумываться, счастлив ли ты, слава Б-гу, нет времени, иначе неизбежно возник бы целый ряд вопросов. Например, я не умею водить самолет, но мне страшно хочется уметь им управлять. Есть много вещей, которых я не знаю, и того, что я не умею делать.
- Тебя посещали мысли о самоубийстве?
- Еще сколько раз посещали. Это нормально. Просто надо вовремя остановиться.
АВТОРСКАЯ РЕМАРКА
Что отличает хорошего актера? Дар перевоплощения. Когда он примеряет несвойственный ему возраст и вдруг становится старше на 30 лет. Когда даже фотографии его в ролях дают представление о множестве совершенно непохожих людей. Когда он может стать любым героем и вы не заметите момент этого перевоплощения. Потому что оно будет абсолютно полным.
Шели Шрайман, опубликовано в приложении "Окна" ("Вести"), 1997 год
P.S. После ухода из "Гешера" Игорь вел передачу "Двойной удар" на девятом канале, потом как-то исчез из поля зрения. Оказалось, что за последние два года он успел сняться в ведущих ролях в нескольких российских фильмах ("Монтана", "Знак судьбы", "Многоточие", "Антидурь", "Наркобарон", "Молодые и злые", "Вдох-выдох" и других), сыграл в театре у Любимова Чацкого. На днях я узнала, что Юрий Любимов взял его в свою труппу. Очень рада за Игоря.