Записки беременного - глава 3

Эдуард Резник
31.08.2007, пятница
Вот и лето закончилось… Какое счастье!..
Каникулы позади. А впереди… Нет, лучше не думать.
Беременность делает меня сентиментальным. Видимо, гормоны.
Рассматривая детские фотографии, плачу. Вспоминая бессонные ночи - крики, ушки, зубки, газики – реву, как сумасшедший.
Тему будущего пока не поднимаем. Не сговариваясь, старательно обходим очевидную, казалось бы, для нас тему. Впечатление, будто беременностью всё и ограничится.

Жена тоже стала сентиментальной. Под подушкой прячет романы Даниэлы Стилл. Думала, я не найду.
– Что это? – спрашиваю, случайно раскрыв её тайник.
И она залилась краской.
– Да так, - говорит, - листаю, когда тошнит.
Ей стыдно. Ещё бы! Докатилась... Не ровен час, мыльные оперы начнёт смотреть.
                ***
На днях старшая успешно прервала диету. Надо отдать ей должное, десять дней она продержалась, побив все рекорды и с лихвой покрыв наши самые отчаянные предположения.
В срыве диеты, конечно же, виноваты мы сами. Ослеплённые дочкиной решимостью и несгибаемостью воли, мы совершенно потеряли бдительность и совесть, чем и подтолкнули старшую к грехопадению.
Жена позволила себе непростительный выпад в отношении сыра. Сказала, что с момента диеты, мол - он перестал пользоваться в нашем доме популярностью и даже, якобы, стал портиться.
А с такими вещами не шутят. Святыню грязными руками не тронь!

В общем, заявление жены повергло тонкую дочуркину душу в пучину сомнений. И разумеется, она сорвалась.
Сыр сразу, перестав портиться, начал таять. И это несмотря на правильные условия хранения.
Он начал таять, а дочь - преображаться. Даже что-то напевать себе под нос. Что-то весьма подозрительное. Когда мы твёрдо спросили её, что происходит, старшая принялась рвать на себе майку, посыпать голову пеплом, и клясться всеми святыми, включая любимый сыр, что исчезновение продукта носит, скорее всего, сверхъестественный характер.
Вроде того, что сыр аннигилируют инопланетяне. Мол, разлагают его молекулярными сыромётами, после чего трансгрессируют в самые неожиданные точки Вселенной, так что их не поймать.

И мы ей уже почти поверили, но тут наша средняя - добрая сестрица и заслуженный мастер художественного стука – совершенно без злого умысла, а токмо ради установления всеобщей справедливости, донесла нам по секрету о бутербродах, сохнущих в стенном шкафу под наволочками.
Короче, инопланетяне засыпались. А диета успешно финишировала.
Однако, как я уже и отмечал, старшая мо-ло-дец!
А про среднюю – мы ей не скажем, дабы не привести к кровопролитию.
                ***
Вчера всей семьёй отправились в «Кантриклаб». Встретились там с друзьями. Взяли закуски, выпивки – отдохнуть… И подогретая пивом жена поведала всем о нашем положении.
Некоторые из присутствующих были уже посвящены. А вот непосвящённые среагировали, прямо скажем, неадекватно.
На руках непосвящённых копошилась годовалая дочь, доводившая родителей до исступления, и потому ожидать от них адекватности не приходилось.
– Да вы что - с ума сошли! Нет, скажите, вы очумели? – взвились они.
Мы виновато вжали головы в плечи и уткнулись глазами в траву.
– Нет, вы что, серьёзно? Дайте сигарету… Быстро, кто-нибудь, дайте нам сигарету!
И они, нервно затянувшись, откинулись на спинки пляжных стульев и схватились за головы.
– Боже мой! Как? О чём вы думали?.. Нет, это конечно, не наше дело… Но как можно было допустить?
– Мы так спланировали… – попытался оправдаться я. И они захлебнулись дымом.
– Что?!!
И схватились за сердце.
– Спланировали?!!!

Впрочем, всё кончилось миром.
Мы дали им выпить, и истерика благополучно завершилась. Какое-то время они ещё посидели подавленными, но после сауны и стакана водки приобрели, наконец, человеческий вид.
Разошлись мы поздно.

Ночью мне опять снились кошмары. К утру в голове проснулись кузнецы, и я топил их водой, закидывал таблетками, а когда уничтожил, в голову полезла всякая чепуха.
В общем, спал я отвратительно, встал совершенно разбитый, и с сожалением отметил, что мне всё ещё плохо. Хотя по всем законам жанра после отдыха должно быть хорошо.
Как и обычно, отдых оказался фикцией.


8.09.2007, суббота
Жена превращается в совокупность противоречивых желаний.
– Слушай! – тормошит она меня спящего.
– А?.. Что?.. – вскидываюсь я.
– Завтра же сажусь на диету.
– Какая, к чёрту, диета?
– Овощная… Но ты должен мне помочь. Останавливай, если отклонюсь.
– Спокойной ночи, – говорю.
Поворачиваюсь на бок. Подпихиваю под щёку тёплую подушку.
– Слушай! – тормошит.
– Что опять?
– Свари суп из тыквы.
– Сейчас?!
– Завтра.
– Хорошо. Спокойной ночи.
– Слушай! – тормошит она меня в семь утра.
– А?.. Что такое?.. Который час?..
– Идём. Я уже разморозила мясо.
– Какое ещё мясо?!
– Говяжье, на фарш.
– Ты же сказала, что хочешь тыквенный суп.
– Конечно-конечно. Но ещё фаршированные перцы, пюре и «гефилте фиш». Короче, я всё придумала… Да, и вишнёвый пирог, конечно же!
– Ты просила тебя останавливать, - напоминаю.
– Ну и где это я отклонилась?
Когда на плите всё уже исходило жаром, она заявила, что от вони её тошнит.

– Меня тошнит! – говорит она и набрасывается на вишнёвый пирог.
– Ты не покупаешь мне ничего вкусного! – причитает, уничтожая все деликатесы в доме.
– На что тебе этот копчёный лещ? – спрашиваю я, извлекая из кулька метровую рыбину килограммов на пять.
– Как на что? На беременность…
– И посмотри, сколько ты накупила колбасы?.. Как же перцы, пюре и «гефилте фиш»?!
– Ах! – вскрикивает жена, – я же совсем забыла. Кефир и булочки! Всё, придётся тебе снова бежать в магазин.
– А у меня есть выход?
– У тебя есть пять минут.
                ***
А потом она округляет глаза и, разглядывая с разных углов подрагивающую стрелку весов, кричит:
– Это кошмар - я толстею!.. Меня тошнит, я ничего не ем, и всё равно поправляюсь!
– Да не волнуйся ты, – говорю, – это весы, наверное, испортились. – И прячу их на антресоль.


9.09.2007, воскресенье
Итак, сводка с линии фронта:
На протяжении последней недели по всей линии фронта происходили кровавые стычки со старшей дочерью.
За последние два дня активность боевых действий значительно возросла.
В ходе ожесточённых боёв, проходивших весь вчерашний вечер, нами было отвоёвано законное право – запрещать! А также моё личное право – накладывать вето на необдуманные разрешения супруги, которая в силу своего положения потеряла прежнюю хватку, родительский нюх и чутьё.
Общие потери: как минимум – пять лет жизни (суммарно), сорванный к чёртовой матери голос и несколько пучков волос, вырванных собственноручно из самого себя.
Индивидуальные потери:
У жены – сломан ноготь (пыталась провести бросок).
У меня – выбитые костяшки пальцев (пытался... и промахнулся).
У жены – поплывшая косметика на сумму 50 у.е., разбитый об пол сервиз на двенадцать персон на сумму более 500 у.е.
У меня – разбитый «мобильник» стоимостью 300 у.е., и сожженная купюра значимостью 100 у.е – для наглядной демонстрации.
У старшей – слёзные выделения 200 куб.см., потовые выделения 100 куб.см., слюнные выделения 300 куб.см.
Достижения: Она не идёт на дискотеку!
Победа кажется окончательной, по крайней мере, на данный момент.

Отпраздновали мы её скромно, без салюта и не на Красной площади. Восстанавливая нервы, выпили пива, закурили сигаретами. Пиво всосалось, сигареты вкурились, нервы не восстанавливаются…
Старшая ходит загадочная. Неужели не всё? Неужели реванш?.. Я больше не вынесу. Дискотека во вторник – продержаться бы...

12.09.2007, среда - еврейский Новый год
Дуся-Дуся, каторжная твоя душа!
Я думал, ты человек, а ты собака. Хуже того, сука!..
Ты опять пожрала поливочные трубы, и всю ночь хлестала вода. А я так надеялся на выходной. Не будет тебе праздничного торта со свечками, Дуся. Проведёшь ты праздник в одиночке.
Я думал, ты человек - просил не грызть, говорил «фу!», шлёпая по наглой морде обглоданным куском изуродованного пластика.
Как ещё, скажи мне, как мне достучаться до твоей совести?!! Отдать на лоботомию?
Я зарываю трубы в землю, обкладываю камнями, маскирую листвой, но ты, бессовестная бессознательная харя, выкапываешь их и сжираешь. Скажи, ответь, что мне с тобой сделать?..
Я оставлял тебе кусок погрызенной трубы, чтобы ты могла развлечься. И что?..
Ты его даже не тронула! Вместо этого ты выкопала весь новый оросительный комплекс, который я так старательно закапывал и маскировал...
Теперь, внимание: вопрос!
Я спрашиваю тебя, Дуся, где твоя совесть?.. Где? Ответь тому, кто даёт тебе жрать и делает приятно, поглаживая твоё волосатое брюхо.
Я неоднократно проводил с тобой воспитательные беседы на тему, что такое хорошо и за что получают по морде. Ты слушала внимательно, я помню. Ты всё понимаешь, ты и сейчас прижимаешь уши, жмуришься и виляешь хвостом. Но на сей раз, ужимки тебе не помогут. Не видать тебе праздничного торта со свечками, Дуся!
                ***
У меня смутные подозрения. Мне кажется - старшая заключила с Дусей тайный сговор, и они вместе решили меня извести.
Уже с утра всё пошло через… В общем, не так, как планировалось.
Жена, не сказав ни слова, укатила на работу. И я, даже не успев оглянуться, остался без колёс.
А потом плохая собака, Дуся, устроила в саду погром с потопом, грязью и лужами. Неуютно стало в нашем саду. Теперь надо бежать за машиной, мчаться за трубами, вкапывать и, к тому же, готовить праздничный пирог с вишнями. А меня в «качалке» ждёт друг. Мы договорились на предпраздничную тренировку и сауну.
Но глаза боятся, а руки, как заведённые…
Успел всё!.. Тренировались, правда, мало. Я жаловался на горемычную жизнь, друг слушал, и калории не сжигались.
Потом на автоответчик пришло загадочное сообщение. Жена замогильным голосом вторглась в моё ухо.
– Я, конечно, не стану спрашивать, почему вот уже сорок минут не могу до тебя дозвониться… - сказала жена, и на этом её сообщение прерывалось.
А такое может подкосить любого.
Недосказанность фразы неслучайна. Это тонко вымеренный и чётко проведённый удар. У жертвы такого сообщения во рту мгновенно появляется устойчивый привкус металла, будто ему только что двинули под дых.

Словом, между лопаток у меня пробежал холодок - а ведь я только из сауны - а многовариантное продолжение брошенной фразы уже множилось в моём мозгу со скоростью эмбриональной клетки.
Короче, перезвонил и слушал её минуты две. Слушал, не перебивая.
А когда она закончила, я сказал другу, стирая полотенцем обильно выступающий пот:
– Через пятнадцать минут надо забрать её с работы, но без печени трески она не проживёт и получаса… Что делать? Где мне сейчас взять эту… печень этой… трески, перед праздником?
И вот что значит настоящий друг. Он сказал:
– Поехали!
- Поехали, – сказал он. - У меня в загашнике, кажется, есть банка!
И мы рванули. То есть прямо, как были, поскакали за печенью этой самой… трески.
И успели.
Надо отдать жене должное. Если уж она чего-то хочет, то умеет это получить лучше всех. Короче, она стрескала ту самую… треску прямо на пороге, и заулыбалась. А я вспомнил, что умею дышать.
                ***
Итак, сегодня Новый год, поэтому на улице солнечно и жарко.
А как иначе? Это же еврейский Новый год.
В общем, из дома мы вышли радостные. С головы до пят – в предвкушении. Одеты соответственно. В руках подарки: вишнёвый пирог и фикус. Фикус торжественный, в целлофане.
Лишним праздником нас не напугать. Два раза Новый год. Да хоть пять!
Пьяного Деда Мороза с визжащей, затисканной Снегурочкой на этом празднике, конечно, не увидишь. Как и оленьих упряжек, ёлок, хлопушек, шариков и конфетти… Но водку пить не возбраняется. А это уже праздник.

– А мы беременные! – допивая третий стакан сока, неожиданно призналась собравшимся жена, и мой брат, доктор, как его уважительно называют пациенты, заискивающе заулыбался, сделав вид, будто не расслышал.
– Мы беременные! – громко повторила беременная.
И я подтвердил.
– Вы? – пронзил нас брат пальцем. – Беременные? – переспросил, поморщившись. Казалось, произнесённое ему горчит.
Я кивнул.
Он переглянулся со своей женой, и они дружно, в унисон сказали:
– В добрый час!
– Только давайте – никому, – попросил я.
– Конечно, конечно! – заверили они.
А к вечеру о нас уже знали все. И наш живот обжигали взгляды.
Единственным непосвященным оставался мой папа. Он упорно не слышал перешёптываний, не замечал взглядов, и был всецело увлечён трапезой, с детским нетерпением ожидая десерта.
Мы же чувствовали себя женихом и невестой.

Кстати, о посвящённых.
Младшенький, от которого новость скрывалась, как и от дедушки, уже две недели как знает. Знает и молчит. Партизан!..
А проговорилась, разумеется, старшая. Она сказала:
– Мама! Папа за тобой так ухаживает, что тебе стоит всё время быть беременной. И даже если ты не беременна, то всё равно говори ему, что ты – да!
Так мой ребёнок строит фразы на русском, переводя их про себя с иврита.
И мы покосились на младшего.
– Упссс! – протянула его говорливая сестрица и зарылась лицом в подушку.
Однако на лице волевого сынишки не дрогнул ни один мускул. Я ещё подумал:
«Вот выдержка!» – и даже засомневался - понял ли?
А вечером позвал его в исповедальню.
– Сын, – сказал я, наводя на него лампу, – знаешь ли ты значение слова «беременная»?
Сын утвердительно кивнул.
– И что это значит?
– Это когда ждут ребёнка.
– А теперь загадка! – выкрикнул я. – Скажи-ка мне, сын мой, кто, по-твоему, в нашей семье беременный?!
– Мама.
– Молодец! И что это значит?
– Что у мамы будет ребёнок.
– Прекрасно! А у тебя, соответственно, будет… – тут я нарочно сделал паузу, давая сыну возможность закончить.
– А у меня не будет, - закончил он.
Таким образом, в непосвящённых остался только мой папа.


21.09.2007, пятница
Сегодня - Судный день. День нескончаемых молитв.
Так всё и случилось. Двадцать четыре часа беспрерывной мольбы.
Бог засел у меня в зубе - в левом шестом верхнем - и что-то настойчиво бубнил. Я плохо Его слышал. Одно ясно, Он мной недоволен.
Пытался с ним договориться. Молил о прощении – бесполезно. Молил о снисхождении – и Он лишь наслал новые муки. Может, это кара во искупление?

Вот, вы когда-нибудь разговаривали с Богом?.. А с зубом?.. А с Богом в зубе?
Я разговаривал с обоими, и хочу отметить - Творец чертовски изобретателен. Придумать же! В Судный день посадить грешника на кол. Это же какая фантазия! Причём, вогнать тот кол не в природой задуманное место, а в зуб. Выдумщик!..
Если бы не было так больно, я бы, наверное, восхитился.

А началось с того, что Он несколько раз прострелил мне лицо.
Первый выстрел был направлен в ухо. Второй – в глаз. Третьим Он отстрелил мне нижнюю челюсть.
«Вот те на!» – подумал я, и взвыл так, что семья заинтересовалась.
Дети вспомнили, что у них есть папа, и в один голос спросили:
– Что с тобой?
Разумеется, мне было приятно их внимание и, улыбнувшись, я проорал:
– Что-что! Не видите - подыхаю!!!
Отчего детки сразу как-то скисли, и моё здоровье резко перестало их интересовать.
А жена сказала:
 – Это зуб.
– Причём здесь зуб? – изумился я. – У меня же болит ухо, глаз и челюсть!
– Вечно ты со мной споришь, - сказала жена. И я выкрикнул:
– Это порча! На меня навели порчу!..
Ну а потом меня ещё пару раз прострелило, и я ушёл на работу, раненный во всё лицо.

Прибыв на рабочее место, я вдруг ясно ощутил правоту супруги.
Действительно, это был зуб… Большой, красивый и некогда такой жизнерадостный, готовый жевать всё подряд, он вдруг решил, что его час пробил, и начал умирать.
Умирать в одиночестве зубу не захотелось, и он решил прихватить меня с собой.
А началось всё так: сперва он робко постучался в мой мозг: «тук-тук!» – и, немного помявшись, сказал:
– Или мне кажется, или я умираю…
– Да брось ты! – ответил я, и отвернулся.
Тогда он постучал настойчивей, и я дал ему лекарство.
Но этого ему показалось недостаточно, и он закатил мне такую истерику…
– Я умираю! Умираю! – вопил он.
И тогда я понял, что умираю тоже.
Я залил его медикаментами и заполоскал растворами, но он только удивился:
– Я тут умираю, а ты меня какими–то таблетками? Как тебе не стыдно! Что ты делаешь!.. Молись, гад!..
И тут я понял, что говорю с Богом. И начал молиться.

Выпив все имеющиеся в наличии лекарства и окончательно рехнувшись от боли, я решил поговорить с Ним начистоту. Но мне не хватало добрых слов. Мне мешал свихнувшийся зуб...
Тогда я начал его расшатывать пальцем, предварительно обколов Лидокаином. Плоскогубцев под руками, к счастью, не нашлось, иначе бы я выкорчевал его вместе с челюстью...
Когда звонила жена, я отвечал только для того чтобы изрыгнуть очередное проклятье, и треснуть трубкой об пол.
Когда звонили родители, друзья и дети…
В общем, мне все жутко, ужасно мешали расшатывать зуб. А зубу на всё было начхать.

От множества медикаментозно принятого потолок надо мной в какой-то момент стал клеиться к полу, мухи полетели по вертикали, а телевизор попытался со мной заговорить.
«Какие чудесные таблетки!» – подумалось мне, и я принял ещё.
После чего вокруг стало происходить много интересного...
Одно оставалось неизменным: зуб умирал, и я, самый близкий его родственник, ждал этой смерти с отчаянным нетерпением.
А скончались мы лишь к исходу субботы.