Зонтик

       
 Я сидел на кухне и с тоской смотрел на подтекающий кран. Его надо было чинить, а мне хотелось пива. Зазвонил телефон. Я даже не пошевельнулся: мне звонили намного реже, чем сыну, и реже, чем жене. Через минуту она вошла на кухню и сказала:
- Тебя. Боря. Опять на сутки пропадёшь?
- Никуда я не пропаду, - проворчал я.
- Серёга, привет, - раздалось в трубке. – Как ты?
- Короче, - сказал я.
- Серёга, ты не помнишь, я вчера в кафе с зонтиком был?
- Не помню, - буркнул я. Я и про кафе не очень помнил.
Боря предложил пойти вместе с ним и выяснить насчёт зонтика. Ехать на левый берег мне было лень, и, зная его, я сказал, что у меня нет денег. Он вздохнул, некоторое время думал, но смирился. Я прекрасно его понимал: сам не любил ничего терять. А, во- вторых, идти одному туда, где вчера догуливали, ему было страшновато. Я решился ехать: оставаться дома и слушать ворчание жены по поводу моей затянувшейся молодости, да ещё и не выпив пива, было совсем неинтересно.
Она выдала мне семь гривен и сказала, чтобы я к трём часам был дома. Я на всякий случай достал припрятанную двадцатку и испарился.
Зонтика в кафе не было. Но нам сказали, что официантка, которая работала вчера и которая будет позже, кажется, что-то находила. Боря заказал пива, по сто пятьдесят, сушёных кальмаров, и отклонил моё предложение насчёт горячих бутербродов. Я не настаивал, так как твёрдо решил не расставаться с двадцаткой.
Выпив по первой, мы повеселели и стали обсуждать вчерашний праздник, дополняя друг друга. Потом Боря предложил взять ещё по сто, я согласился и уговорил его взять один бутерброд на двоих и порцию селёдки. Так как официант нас не понял (или сделал вид) и принёс два бутерброда, мы добавили ещё по сто. У нас всё быстро кончилось, а вчерашняя официантка к этому времени не появилась. Мы решили пойти погулять и попросили нас рассчитать. Я приготовился к спектаклю, который видел уже много раз.
Как только Боря увидел счёт, у него на лице появилось тоскливое выражение и сразу запотели очки. Он не торопясь протёр их, потом неохотно взял небольшую сумку, в которой всегда носил деньги, и начал в ней рыться.
Вволю порывшись, он отложил её, и из-под очков покосился на меня. Я развёл руками. Словно надеясь, что там могло что-то измениться, он ещё раз посмотрел на счёт, потом в зал, и взгляд у него был такой, что, по-моему, если бы там нашёлся хоть один добрый человек, он бы заплатил по нашему счёту. Потом Боря уставился на загрустившего официанта; его лицо будто говорило:
- А не будет ли нам какой скидки?
- Вы будете рассчитываться? - безжалостно спросил тот.
- Да, да, - сказал Боря и опять взял сумку. На удивление быстро достав из неё деньги, он спросил у меня:
- Серёга, а может, ещё?
- Нет, - твёрдо ответил я.
Он отсчитал какую-то сумму и отдал её официанту. Тот, пересчитав деньги, не пошевелился. Началось второе отделение спектакля: Боря начал шарить по карманам, доставая из них платок, расчёску, какие-то скомканные бумажки, пуговицы, презервативы и мелочь. И всё это раскладывал на столе. Когда он, найдя мятую гривну, пошёл по второму кругу, я не выдержал: посмотрел на счёт и вручил официанту пять гривен, осчастливив сразу обоих. Во всяком случае, официант отошёл, а Боря явно повеселел.
       Погода была хорошей, и мы с удовольствием погуляли по набережной, разговаривая о женщинах. У Бори это было любимой темой всегда, но с тех пор, как его выгнала жена, пытаться говорить с ним о чём-то другом, было бесполезно.
Через час я захотел есть и сказал, что поеду домой. Боря завозражал и предложил где-то перекусить. Мы поели, ну и, конечно, выпили по сто пятьдесят в достаточно сомнительном, но, как оказалось, совсем не дешевом заведении. Причём вышли из-за стола, как и положено при правильном питании, с лёгким чувством голода. Когда и там повторился Борин спектакль, я, жалея официантку, чуть не расстался с двадцаткой, но сдержался и сумел её сохранить. Мне не было стыдно моего жлобства: хоть мы и получали с Борей одинаковое количество денег, он был нашим представителем в иностранной фирме и деньги получал американские, а я - обычные.
Ещё погуляв, мы вернулись в первое кафе. Официантки всё ещё не было, нам сказали, что она вот-вот должна подойти. Мы заскучали, но, осмотревшись, увидели трёх женщин подходящего возраста, которые не без интереса поглядывали в нашу сторону. Через полчаса мы сидели за их столиком. Боря так разошёлся, что заказал бутылку шампанского, а, услышав от меня про пусковую премию, прибавил к ней вторую, апельсины и ананас. Я не мог не ответить: обменял свои двадцать долларов и принёс из бара бутылку мартини и коробочку «Рафаэлло». Боре стало так хорошо, что, когда долгожданная официантка появилась и продемонстрировала нам то, что когда-то называлось зонтиком, он не расстроился.
 Расстроился я: в самый разгар веселья, когда мы уже пили текилу, позвонила жена и сказала, что если меня через час не будет дома…. Она не договорила, но, услышав металл в её голосе, я понял, что ехать надо немедленно. У меня, наверное, было такая печаль на лице, что две женщины утешения ради записали мне свои телефоны. Боря сочувственно, но не без злорадства попрощался со мной. Чтобы хоть как-то приуменьшить его торжество, я сказал, что мы уже прогуляли штук шесть самых дорогих зонтиков.
Утром, когда позвонил телефон, я чинил кран. Жена молча подала мне трубку.
- Привет, - сказал Боря.
- И сколько зонтиков…- начал я.
- Серёга, - жалобно сказал он, - ты не помнишь, я сумку…