Урок

Ли-Инн
       - С-сука!
       Мужчина с чувством наподдал ногой лежавшей на боку женщине и, покачиваясь, пошёл прочь.
       Женщина тихонько всхлипнула, и обидчик её обернулся. Но возвращаться не стал. Опираясь саднившими от удара о землю ладонями, Люська-Штроба нерешительно приподнялась. Кажется, ушёл, сволочь. Гад ползучий. Куда теперь с таким лицом?

       Неподалёку валялась выпотрошенная Люськина сумочка, из которой неудавшийся клиент вытащил деньги, упаковку презервативов и косметичку, показавшуюся ему дорогой. Остальное с презрением бросил. Дотянувшись до сумочки, Люська подобрала вывалившееся из неё не уцелевшее зеркальце, глянула в него, пытаясь в безжизненном свете луны определить тяжесть повреждений, оставленных клиентом. Располовиненное зеркальце безжалостно показало треснувшую пополам распухшую физиономию с заплывшими глазами. Нос! Нос сломан! Люська схватилась за голову. Это же недели две будут следы держаться, на что жить это время?

       Размазывая по лицу «поплывшую» косметику и струящуюся из носа кровь, Люська тихонько завыла от тоски и безнадёжности. Чтоб он, гад, сдох, этот чёртов клиент! Мало того, что попользовался бесплатно, да все заработанные за вечер деньги отобрал, так ещё и лицо испортил, кто теперь на такую польстится?. А баба Роза ждать не станет, Люська и так задолжала ей за два месяца. Вышибет старая карга, где жильё искать?

       Всё ещё подвывая, Люська подобрала сумочку, поднялась, чертыхнулась на порванный дорогой чулок и обречённо поплелась к выходу из переулка. На Кленовой встретилась Танька, ахнула, заверещала истерично. Люська отмахнулась, толку-то от Танькиного верещания. Только голова разболелась.

       Люську сильно штормило, хоть и не пила она нынче. Она никогда не пьёт, когда работает, иначе много не наработаешь. Кружилась голова, сильно мутило. Неужто из-за сломанного носа? Танька милосердно поймала такси, заплатила водиле, чтобы довёз Люську. Тот и довёз, только всю дорогу поглядывал в зеркальце круглыми глазами, видать, боялся, что живой не довезёт.

       Вопреки ожиданиям, баба Роза шкнить не стала, даже намочила в холодной воде тряпку, положила Люське на переносицу. Стоило лечь, стало легче, перестали качаться облупленные стены убогой бабы Розиной конуры, отступила тошнота. Конечно же, Люське было не до сна. Поблагодарив бабу Розу, она погрузилась в свои горестные размышления. Денег нет, и появятся нескоро. Хорошо, если баба Роза не выкинет на улицу, но всё равно, даже есть нечего. Впрочем, сейчас Люське было не до еды, всё вспоминался озверелый клиент, который, когда всё кончилось, вместо платы, принялся избивать её. Бил методично, словно боксёрскую грушу. После первого же удара в лицо Люська рухнула на землю, и тогда клиент начал пинать её ногами. За что? Знал же, что проститутка...

       Постепенно мысли перешли в другое русло, подумалось о Сашеньке, оставленном у матери в Свиридовке, о синих глазках ребёнка, рождённого Люськой неведомо от кого. Люська давно не видела Сашеньку, всё собиралась подкопить денег, да съездить, только не получилось. В первый раз баба Роза неожиданно подняла плату за угол, потом срочно потребовалось заплатить участковому, чтобы отцепился. И опять вдвое больше против прежнего. Финансовый кризис. Только наивные люди могут думать о том, что эта беда касается лишь банкиров да барыг.

       Люська-Штроба не относилась к привилегированному классу высокооплачиваемых элитных путан. Её рязанская рожа, жиденькие бесцветные кудряшки, да деревенская толстомясость не котировались среди богатеньких буратин, поэтому клиентуру Люськину составляли заводчане, клерки нижнего звена, да не слишком чиновные командированные, которым иногда приспичивало так, что готовы были на дыру в заборе броситься. Поэтому зарабатывала Люська мало, только-только на прокорм да на тряпки, без которых вообще ничего не заработаешь. Этак-то она могла бы и у себя в Свиридовке пробедовать, так, хоть не бита была бы...

       Пять лет, как Люська покинула свою деревню, знаменитую лишь тем, что пили в ней особенно чугунно. Пили всё, в чём только можно подозревать содержание спирта, случалось, что и умирали, хлебнув какой-нибудь ядовитой гадости, кто там интересовался — от чего? Так умер и Люськин отец, всю жизнь бивший смертным боем безответную мать. Та перекрестилась, когда мужа нашли под обрывом мёртвого, уже посиневшего. Мать тоже пила, правда, не так яростно, как отец. Она работала дояркой в совхозе, и - пьяная, не пьяная, а коров доить надо. Люська, пока училась в школе, допивала оставшееся в бутылках после матери, потом как-то отвыкла. Окончив школу, поехала поступать учиться в город, всё равно в Свиридовке делать нечего, только коров доить, да с пьяными скотниками трахаться.

       Поступить-то поступила, в училище конкурса не было, но не было и общежития, поэтому пришлось искать угол. Пока были деньги (мать телёнка продала), Люська жила во времянке с тремя такими же деревенскими, как она, потом деньги кончились, и жить стало негде. Одна из сожительниц дала адрес бабы Розы, сказав, что там за жильё можно отработать «натурой».

       Не соврала. Но, подложив Люську под найденного ею клиента, баба Роза этим не ограничилась, расписывая «сладкую» жизнь уличных девушек, убедила бросить училище и заняться проституцией. Тем более что однократным клиентом от бабы Розы всё равно не откупишься.

       Баба Роза не врала, девушки, случалось, зарабатывали неплохо, но у Люськи просто не было нужных для этого данных. У неё не было длинных, «от ушей», ног, не могла она похвастать ни особой смазливостью, ни фигурой, которая у неё была по-деревенски кряжистой и приземистой. Не было и денег, чтобы купить дорогое «фирменное» шмутьё. Тем не менее, и на неё нашлись желающие. Платили, конечно, гроши, но что оставалось делать?
За щербинку между передними зубами клиенты окрестили Люську «штробой», так и повелось - Штроба, да Штроба. Люська была нетребовательна и особых иллюзий на свой счёт не питала, потому и отзывалась на такое прозвище.

       На утро лицо совсем распухло, и баба Роза, испугавшись, что придётся обращаться к врачу, велела Люське убираться. Врач передаст информацию о травме в полицию, полицейские могут припереться сюда. Бабе Розе внимание властей ни к чему.

       Собрав в пакет свои немудрёные пожитки, Люська покинула бабу Розу. Куда идти? Чёрт его знает. Голова всё ещё кружилась, дышать носом было невозможно. Пройдя пешком пару кварталов, Люська присела на лавочку. Мелькнула, было, шальная мысль о том, чтобы выйти за город, попробовать добраться до Свиридовки на попутных. Но - Люськино лицо способно испугать даже самого отчаянного водилу. Толку-то торчать на трассе? Денег на автобус всё равно не было. Попробовать продать что-нибудь из тряпок? Да что там продашь, и опять - кому?

       На другой конец лавочки присели два мужичка. Потёрханные, давно не мытые. Достали из пакета бутылку дешёвого вина, пластиковые стаканчики, какую-то снедь. Пустоватый с утра скверик располагал к душевности, и один из мужичков протянул Люське наполовину наполненный стаканчик:
       - Выпей, девушка, всё легче будет.
       Люська выпила, натощак подействовало быстро. Потом повторила. Через некоторое время обнаружила, что она знакома с Колей и Валериком, и что такие хорошие люди не каждый день встречаются. Мужики и впрямь жалели Люську, Коля даже взялся нести её пакет.
Пришли в какой-то подвал, растрогавшись, Люська обнималась с обоими, потом пила ещё что-то, её наперебой пытались накормить какой-то рыбой...

       Кончилось всё так, как и должно было кончиться, Люська проснулась между Колей и Валериком на продавленном пружинном матраце, брошенном в угол подвальной каморки. Засобиралась, было, но Коля, по праву старшего, сказал:
       - А куда тебе идти? Оставайся, мы тебя не обидим...
       ***
       - Я проституток не люблю, - сказал Константин Перемыкин, припечатывая костяшку домино к обитому гетинаксом столу бытовки. - Суки они, ничего женского в них нет.
       - Не любишь, однако нет-нет, да и снимаешь какую-нибудь, - подначил Петрович, пыхнув сигаретой.
       - Жизни учу, - объяснил Константин. - Оттрахаю, не заплачу, да ещё и по морде дам, пусть знает.
       - Вот Марина твоя проведает, она тебя жизни научит, - хмыкнул Крюков. - Учитель сыскался.
       Мужики довольно заржали. Обеденный перерыв заканчивался, пора было возвращаться к работе, обеспечивающей каждому из них сносное существование, спокойный дом и - горячий борщ в уютной кухне...

       14.04.08.