(Двучастные рассказы Солженицына)
В предыдущие этапы творчества Солженицын зарекомендовал себя прежде всего своими опытами в области "большой формы" - романах, эпопеях, хотя его повести и рассказы принесли ему, пожалуй, не меньший успех (прежде всего "Один день Ивана Денисовича" и "Матренин двор"). Теперь Солженицын обратился более именно к малой форме, которая, как нам кажется, приобрела у него большую отточенность и стилистическую выверенность по сравнению с предыдущими рассказами.
Примерно через тридцать лет после "Ивана Денисовича" в "Новом мире" был напечатан цикл "двучастных" рассказов, отражающих современный этап творчества писателя. Эти рассказы, как и следовало ожидать, стали предметом обсуждения критиков. Спектр оценок был широк: от в целом положительных отзывов до мнений, выражавших «горестное недоумение» при сопоставлении этих рассказов с знаменитым прежде солженицынским «Одним днем Ивана Денисовича", опубликованным Твардовским. Яркая личность Твардовского, его гражданское мужество и творческое дарование сплотили вокруг него талантливых писателей, бывших совестью своего времени. Хотя не все взгляды и оценки А.Солженицына (например, его взгляд на творчество А. Белого) нам близки, нравственный авторитет и подвиг Солженицына затмевает все частные с ним расхождения, заставляет быть во всяком случае внимательным к его новым произведениям -
"двучастным рассказам".
Попробуем установить смысл солженицынской "двучастности".
Это сложное и многоуровневое понятие: не только композиционное, но и семантическое, а также мировоззренческое. При желании здесь углядываются и черты того, в физике называют "дуализмом", сосуществованием двух взаимоисключающих проявлений объекта (Нильс Бор назвал это принципом дополнительности). Учитывая, что Солженицын имеет и высшее физико-техническое образование, довольно часто используя в своих художественных произведениях сравнения из мира естественных наук, такие параллели уместны. "Двучастность" - это попытка рассматривать жизнь в ее сложности, в нестыковке субъективного и объективного в мире, в взаимоотношении двух эпох, двух поколений, а также двух мировоззренческих течений внутри каждого поколения и даже - в каждом отдельном человеке. Двучастность многогранна и многолика. Она не похожа на то, что подразумевается, когда говорят о "двух сторонах медали".
Б. Парамонов пытается представить А.Солженицына как гениального актера (по Ницше человек будущего - актер) и постмодерниста, стилизующегося под классика, а его "затворничество" - как уход в частную жизнь Греты Гарбо, суперзвезды, долгие годы прожившей почти инкогнито. (По ассоциации вспоминается весьма спорное суждение Набокова, что опрощение Л. Толстого - утонченный снобизм.)
Возражение против такого сопоставления состоит в том, что тема, разрабатываемая Солженицыным, не выдумана, не почерпнута из "отражений" реальности, - она прокатилась красным колесом через всю его жизнь и не сломала его только потому, что он сумел ее покорить и запрячь. Его творчество, его сюжеты - это не легкая манера постмодерниста, играющего
стилями и пишущего то под Гоголя, то под Тургенева, то под Набокова и видящего в этом упражнении эпатирующую самоцель. Его творчество - это плата
за остранение темы. Остранить же ее было жизненно необходимо, и Солженицын сделал это не только для себя, но и для всей страны. (Для кого-то эта его заслуга имеет сомнительную ценность, но центральная его роль в преодалении
сталинизма едва ли подлежит сомнению.) Об ужасных вещах он пишет как об отболевших, как и полагается большому писателю. Мы не усматриваем здесь ни стилизации, ни подмены. Солженицын есть человек-стиль par excellence , ему не нужно стилизоваться. Впрочем, Б. Парамонов и сам признает естественность
Солженицына, его опережающее созвучие эпохе. Если он и актер, то играет он
только самого себя. И кто себя играет более убедительно?
Б. Парамонов в одной из статей приводит, как весьма характерный, следующий эпизод из биографии Солженицына. На экзамене в театральное училище надо было сыграть сцену: подойти к окну и позвать товарища, который там, якобы, проходит. Солженицын подошел к окну, а там действительно проходит его товарищ. Даже пытаясь играть другую роль, он играет только себя. Это не постмодерн, конечно. И это больше, чем дарование, - это судьба. Именно Солженицыну принадлежит замечание, что у каждой судьбы есть шифр, который надо уметь заранее распознать, тогда будет ясно, как жить и к чему стремиться.
Никакие оценки Солженицына не могут быть однозначны. Здесь мы видим тот же дуализм творческой манеры, который отразился в "двучастных рассказах". В известной мере здесь квинтэссенция его творчества.
А. Латынина сравнила жанр двучастных рассказов с "параллельными жизнеописаниями" Плутарха. Ведь и Плутарх, составляя сравнительные портреты греков и римлян, осуществлял своего рода "опыт художественного исследования", находя место для лирических отступлений и морализирования.
Что касается тематики и сюжетов "двучастных рассказов", то они многообразны: касаются эпохи 20-х и 30-х годов, но также и Великой Отечественной, и всего последующего этапа вплоть до наших дней (рассказ "На изломах"). Но глубинная тема или фабула рассказов одна: роль и место личности в обществе.
В противовес Толстому, Солженицын, как известно, весьма большое значение придает роли личности, значению правильности выбора каждого конкретного человека в "узловой момент" своей судьбы и судьбы страны. По мнению Солженицына, от каждой личности зависит многое, а потому велика ответственность каждого за правильный выбор всего общества
в узловой момент истории.
Два двучастных рассказа "Эго" и "На краях", опубликованные под общим заголовком "Два рассказа", изображают две разные и вместе с тем в чем-то схожие судьбы: участника антоновского мятежа Эктова и героя войны маршала Жукова.
Оба прошли по-своему славный путь, но в какой-то момент каждый из них дал слабину. У Эктова (с характерным прозвищем Эго) слабость - это семейные узы. "Извечная радость человека и извечная его уязвимость: семья!" Именно семейное, лубочное эго заставило Эктова выдать восставших на борьбу с большевистским произволом чекистам, хотя знал и понимал, что коварство врага, в руках которого оказался, таково, что и семью он не спасет, и боевых товарищей с их семьями погубит.
В этом сюжете есть глубокая перекличка с романом-антиутопией Набокова "Bend Sinister", в котором тоталитарный режим "эквилистов" нашел единственную рукоятку воздействия на знаменитого философа Круга - его привязанность к сыну. Как по-разному понимают проблему "семейного эго" Набоков и Солженицын! Для Набокова эта "рукоятка" сомнению не подлежит, является чуть ли не единственной реальностью среди тотального кошмара, а Солженицын, пожалуй, осуждает своего персонажа и его выбор. Для героя Набокова внешний мир – затянувшийся дурной сон, абсурд, существующий вне всяких понятий о долге и
ответственности, а для Солженицына - внешний мир в любом случае есть
зона ответственности каждого человека. Вспоминается Бердяев с его мужественной максимой: не столько Бог за человека, сколько человек сам в ответе за Бога. Если, как заявил Ницше, "Бог умер", то в ответе за это сам человек. Принято считать, что Бердяев - философ, близкий к символистам.
Однако иногда в нем просматриваются элементы акмеизма. Лучше сказать,
поскольку преемственности тут не было, в преодолении символизма Бердяев в философии шел параллельно Гумилеву в поэзии. (По диаметрально противоположному пути преодолевал символизм Маяковский.) Вообще, нам кажется,
из философов Бердяев как никто другой имманентен творчеству Солженицына.
Маршал Жуков - признанный герой-полководец, но он оплошал на поприще мирной жизни. Имея власть и колоссальный авторитет для переустройства страны в узловой момент истории (после смерти Сталина), он уступил инициативу партократам и госаппаратчикам. Историческое чутье, чутье стратега, в мирной жизни ему изменило. Упустив шанс, оказался почти не у дел, извелся сомнениями, получил инфаркт, занялся мемуарами. Так, по крайней мере,
выстраивает логику событий Солженицын.
Интересно отметить, что упомянутые "Два рассказа", каждый из которых, в свою очередь, состоит из двух частей (по принципу "на ярмарку" и "с ярмарки"), рассмотренные вместе, тоже являют собой "двучастный рассказ". Также есть что-то схожее и одинаково поучительное в судьбах Эктова и Жукова.
Рассказы "Молодняк", "Настенька" и "Абрикосовое варенье", опубликованные чуть позже, уже, вероятно, более конкретно осознаются автором как найденная им форма рассказа, адекватная замыслу, и имеют общий заголовок "двучастных рассказов".
В рассказе "Молодняк" главный герой доцент Воздвиженский из старой интеллигенции тоже делает выбор: ставит тройку по сопромату неспособному к учебе студенту Коноплеву. Сделка с совестью неприятна доценту, но пока еще не
несет с собой ничего особенно предосудительного. Но впоследствии она неожиданно явилась залогом для падения и предательства, пусть и ради семьи, как у Эктова. Коноплев оказался следователем по делу репрессированного Воздвиженского и умело повел дело так, что, словно в благодарность за тройку на экзамене, предложил Воздвиженскому "спасение" ценой шпионажа за близкими друзьями.
В рассказе "Настенька" мы видим судьбы двух женщин, внешне схожие, но по сути весьма различные. Первая Настенька, воспитанная в деревне в строгой вере и набожности, в 20-е годы сделала выбор: разорвала икону, завещанную отцом Филаретом, и далее ценой других, может быть, менее важных компромиссов обрела жизнь вполне благополучную и обзавелась респектабельной обывательской семьей. Цена этого – отречение от веры отцов.
Другая Настенька из интеллигентной семьи под давлением почти тех же обстоятельств повела себя иначе. Она попыталась наполнить прежним, но и вечным, содержанием те новые формы жизни и культуры, которые были симптоматичны для 20-х и 30-х годов. Она видела, что прежние каноны рушатся, что ее попытки, учительствуя в школе, сеять разумное, доброе, вечное на этом фоне обречены на неудачу, и все же шла этим путем, потому что не могла иначе. Это было бы равносильно отречению.
Писатель, герой рассказа "Абрикосовое варенье", изучает письмо зека, но ценит в нем не человеческий документ, а языковую находку. Если, судя по ряду признаков, прообразом писателя послужил Алексей Толстой, предлагавший изучать подлинную русскую речь по языку просвирен и говоривший, что причиной гибели Лермонтова был плохой желудок, то смысл сюжета и заголовок "Абрикосовое варенье" становятся также понятны. Как следует из письма зека, он до раскулачивания и лагерей принадлежал к зажиточной крестьянской семье, причем
особенной славой пользовались их абрикосы, - те самые, которые поедает теперь прочно рассевшийся писатель, цинично рассуждающий о языковой находке.
Рассказ "На изломах" посвящен 90-м годам. В этом рассказе два героя. Один – представитель старшего поколения Дмитрий Анисимович, принадлежащий к числу любимых героев писателя. Он прошел долгий путь - всегда "на коне". Долгое время возглавлял ведущее оборонное предприятие, а после "перестройки" сумел и здесь не растеряться, нашел выход и повел дело на новый лад, да так, что молодой нувориш из "новых русских", в трудный момент пришел к нему за помощью. Этот молодой человек предпочел золотого тельца завершению образования на физическом факультете, - поначалу небезуспешно, но зашел далеко и сделался объектом покушения киллеров, вел себя мужественно, но положение его почти безысходно. Дмитрий Анисимович - его последний шанс. "Нет, это молодежь нынешняя склонна к экзистенциальному бессилию, а не иные из стариков", - как бы констатирует Солженицын, предлагая поучиться у людей старого закала стойкости в тяжелых жизненных обстоятельствах. Здесь дело не только в мужестве и храбрости, но и в знании правды жизни, ее истинных ценностей...
Солженицын, как почти никто другой, имеет право преподносить такой урок.
Роль его личности в истории трудно переоценить. Это поистине Колумб или Магеллан современности, открывший миру неизвестный Архипелаг и совершивший свое кругосветное путешествие: эмигрировав через Европу, он вернулся в Москву через Дальний Восток, - обстоятельство, упущенное биографами писателя, но позволяющее, как нам кажется, найти правильное сопоставление для роли его личности в истории.