Мой дед

       
 Моей бабушке восемьдесят семь лет. Но она ещё в хорошем уме и относительно крепком здравии. Живёт она сейчас одна. Дочь её (моя мать) погибла тринадцать лет назад, я переехал ещё раньше, когда женился, в девяносто первом году.
 Теперь она возится с уборкой в своих четырёх стенах, поддерживая образцовый порядок, ходит в магазин, сидит на лавочке у подъезда и… всё, пожалуй. Я прихожу в выходные, в середине дня, или вечером. Сразу в нос бросается запах какой-нибудь готовки. Котлеты, суп, даже блины изредка. Бабушке уже тяжело готовить - годы, сами понимаете.
Сегодня у неё очередной приступ аритмии. Я пришёл, когда она собиралась на улицу. Стояла у зеркала и приводила себя в порядок. А на приступ пожаловалась как бы вскольз.
- Так куда же ты, ба? – возмутился я. – Ляг и лежи, пройдёт сейчас!
- Ох, да плохо одной лежать-то, хорошо вот ты пришёл.
Бабушка разулась и пошла к дивану.
- Сядь, поговори со мной. – сказала она.
Я сел. А о чём говорить-то? Коротко рассказал ей о своих делах. Семья? Нормально! Антон (её правнук)? Нормально! Работа? Тоже нормально!
Она улеглась.
- Что, опять меняешь работу? – Спросила она. – Вячеслав Николаевич-то, с шестого подъезда, всю жизнь на химзаводе проработал. Он тоже сварщик. Сейчас так не принято, разве?
- Ба, сейчас всё совсем другое. Не понять тебе.
- Вячеслав Николаевич сейчас много получает. Он ведь с двадцать пятого года, якобы участник войны. Но он не воевал. В тылу был где-то. Но был призван. Пенсия сейчас у него пятнадцать тысяч.
- Ба, двадцать пятый год воевал. Как раз на Курскую дугу успел.
- Не знаю. В общем, он не воевал. Твой дед семнадцатого года. Он с сорок второго воевал. Но призвали его в июле сорок первого. Он год в Чите был, учился где-то там.
- Он лейтенант был?
- Да.
- Тебе по аттестату сколько платили? Сто, двести?
- Не сто, это точно. Сто шестьдесят по-моему. Он сразу мне аттестат выслал. Книжка такая, с красной звездой на обложке.
- Он пехотинцем был?
- Да. Брат мой – артиллеристом. Всю войну прошёл, ни одной царапины. Контузило только сильно один раз. Рассказывает, что очнулся по пояс в землю закопаным. И не слышит ничего. Через месяц в госпитале первый раз шаги услышал, закричал на всю палату.
Бабушка повернулась на спину, укрылась пледом.
- И родственник мой, Прокофий, тоже всю войну прошёл и ни одной царапины. А деда твоего убили. Двадцать третьего августа сорок четвёртого года в Молдавии. Говорят, там затишье тогда было.
- Ба, тогда там как раз Яссо-Кишинёвская операция началась. В первые дни таких операций потери очень высокие. Особенно в пехоте.

Утро двадцать третьего августа тысяча девятсот сорок четвёртого года. Участок Третьего Украинского фронта. Холмы Молдавии.
В свежих окопах сидят бойцы. Один показывает всем трофейную винтовку.
- Вчера в немецком окопе нашёл. Немцы убежали оттуда, мы по окопам пошарили. Двух ранненых нашли. Совсем молодые. Я вот винтовочку нашёл. Маузер!
- Может не стоило брать, вдруг мёртвого?
- Никого рядом не было! Бросили, когда бежали.
- А здорово драпали! Я пострелял по ним, бегущим.
- Попал?
- Попал!
- Может только сейчас понял, что попал?
Дружный смех раздался в окопе.
- Тихо, мужики, лейтенант идёт!
Это шёл мой дед. Через несколько часов он погибнет.Но он ещё не знает этого.
- Что ребят, сидим? – строго спросил лейтенант. – Кто не на своей позиции? Ты, Петренко? Твоё место за двадцать метров отсюда. Почему окоп не докопал?
- Я, я… - начал оправдываться Петренко.
- Что «я, я»? Как надо отвечать, товарищ рядовой?
- Разрешите исправить, товарищ лейтенант?
- Идите, исправляйте.
Лейтенант повернулся к оставшимся бойцам.
- В сорок втором плохо выкопанный окоп означал верную смерть. Это сейчас он стреляет мало. Раньше каждый вечер был миномётный обстрел.
Как бы вопреки его словам в воздухе раздался свист.
- Мина! Ложись!
Метрах в сорока в небо взметнулся небольшой фонтанчик.
- Началось, - сказал кто-то, выплёвывая пыль изо рта. – Пристрелялся, житья теперь не будет.
- Отставить! – возразил лейтенант. – Пыль не свинец, не убьёт. Привыкнете. Раньше вон по месяцу бани не было! Что, первый день на фронте?
- Не первый, не первый, - затараторил нашедший винтовку молодой боец, - товарищ лейтенант, насчёт завтра что говорят? Опять атака?
- Да. Мы их теперь далеко погоним, силы у них былой уже нет.
- До Берлина дойдём! – воскликнул кто-то.
- А хоть и до туда, - вмешался в разговор пожилой боец, - на немках там оторвётесь.
Все захихикали.
- Отставить такие разговорчики! – прервал смешки лейтенант. – Всем проверить своё оружие. Привести себя в порядок. У кого что не хватает, патронов там, гранат – получить у старшины.
Было видно, что лейтенант очень устал.


Несколько километров западнее немецкие артиллеристы тоже получали снаряды. Это отступление было для Вермахта катастрофичным – русские значительно превосходили их в вооружении и численности, а русские генералы ловко «переигрывали» бывалых германских полководцев. То, что вовремя привезли снаряды, уже было редкостью. Боеприпасы были в деревянных ящиках, каждый снаряд пронумерован и плотно уложен. Немецкий артиллерист, каждый раз беря в руки двадцатикилограммовую болванку, ощущал приятный холод. Воздух, прогретый дневным зноем, не остывал и ночью. Тяжёлые германские орудия повёрнуты на восток, как и три года назад. Только в сорок четвёртом снарядов было очень мало.
В семь часов утра русские начали артподготовку. Совсем рядом взметнулись фонтаны земли.
- В укрытие! – истошно закричал обер-лейтенант.
Через полчаса всё кончилось. Немцы вылезали из окопов, отряхивались и ругались.
- К орудиям!
Стволы немецких пушек медленно разворачивались...

В это самое время наша пехота уже поднималась в атаку. Надо быстро проскочить ничейное пространство, ворваться в немецкие окопы, немецкие пулемётчики после артподготовки ещё не пришли в себя! Впереди забухали разрывы. Огневой вал! Наша артиллерия создаёт огневой вал! Немцы всегда удивлялись способности русских вваливаться в их окопы почти одновременно с разрывами мин и снарядов.

- Нам надо нанести удар по наступающим русским! Накрыть их! – кричал полковник обер-лейтенанту.
- Есть, герр полковник! – Вытягивался обер-лейтенант.

- За Сталина! Вперёд, славяне! – лейтенант зорко следил за своими подчинёнными. Немцы уже начали слабо огрызаться.
- Ложись! По пластунски! Перебежками! – лейтенат отлично знал, что надо делать в таких ситуациях. Главное – ворваться в окопы, там не достанут мины и снаряды. А сопротивляющихся немцев переколоть штыками. Главное – достигнуть окопов.
 
В это время и начался роковой для моего деда артобстрел. Германские артиллеристы тоже были опытны и знали, как накрывать наступающую пехоту. Уже в казённик германской пушки потная рука положила снаряд. Тот самый. Снаряд моего деда. Уже другой немец дёрнул за шнур и германская пушка выплюнула десять киллограмов тринитротолуола, заключённого в стальную оболочку. Оболочка была из специальной хрупкой стали. Она должна была разорваться на множество осколков. И мой дед уже ничего не мог сделать со всем этим. Через мгновение его останки высоко взлетят в небо. «Лёгкая смерть» - скажут бывалые солдаты.
Но взвод уже ничем нельзя было остановить. Наши ребята врывались в немецкие окопы, и рубили орущих от страха "юберменшей" сапёрными лопатками! Но их там было очень мало. Они бежали. Красноармейцы устанавливали пулемёт, чтобы поливать из него по бегущим! А сзади уже выкатывались наши самоходки, тяжёлые ИСУ-152. Пехота запрыгнет на них и погонит фрицев очень далеко. Самоходки умело выйдут к немецким артиллерийским позициям, часть орудий раздавят, часть расстреляют. Но обслуги там уже не будет. Они все давно бежали. Бежал полковник, бежал обер-лейтенант. Обер-лейтенант неплохо устроится после войны в Западной Германии. Он займётся коммерцией и возглавит довольно крупную фирму. Под конец жизни он даже напишет какие-то мемуары. «Поход против большевизма» назовёт он их. Но пока он бежал. Он ещё не знает, что он напишет геройские мемуары. Точно так же, как мой дед несколько часов назад не знал, что он погибнет.


Бабушка повернулась на бок, ко мне лицом.
- Мне похоронка пришла. На работе дали. В ней написано: «Убит прямым попаданием вражеского снаряда, места захоронения нет». А его матери другая похоронка пришла, в ней написано, что есть могила. Отдельная.
- Ба, а какая похоронка раньше пришла: тебе, или его матери?
- Мне. Так что есть могила его.
- Уже нет наверное. Сколько там могил этих...
- Конечно нет, сколько лет-то уже прошло.
Бабушка смотрит совершенно безразлично. Отплакала уже давным давно, лет шестьдесят назад. Она опять заговаривает.
- А ведь он на электростанции работал, ему бронь полагалась. Его забрали, а через неделю ему из Москвы бронь и пришла. Но поздно уже было.
Мы после войны с твоей мамой пароходы на пристань встречать ходили. Она меня просила. Солдаты с парохода сходят, а я спрашиваю у неё: «Где твой папа?» Она отвечает: «Нету здесь моего папы, он красивый!» Несколько раз ходили. Она ждала его очень.
Бабушка замолкает. Её подбородок чуть дрогнул. Она помнит его. Несмотря на столько лет. Немецкий снаряд разрушил нашу семью и убил её любимого мужа. Всё.

- Ой, - встрепенулась бабушка, - ты ведь голодный небось, тебя кормить надо!
- Пойдём поедим, ба, действительно голодный.


///Моя бабушка Уйманова Евдокия Ефимовна умерла 21 сентября 2011 года.///