В садике был карантин и трёхлетний Эдгар сидел дома с бабушкой. Бабушке было за восемьдесят, но она ещё твердо ступала по земле, сама готовила, убиралась и не спускала никому, кто посягал на заведённые в доме порядки.
- Эдгар, пора завтракать!
Она несла в комнату маленькую тарелочку с нарезанной кружочками сосиской, пластиковую банку кетчупа и кусок белого хлеба.
- Садись перед телевизором, я включу тебе мультфильм и будем кушать.
- Я не хочу кушать.
Маленький пацанёнок смотрел на бабушку исподлобья своими чёрными глазами и отворачивался от тарелки, которую она ставила перед ним на невысокий столик.
- Тогда не будет мультфильмов. Нет еды, нет мультфильмов.
- Будут, - Эдгар быстро хватал пульт управления со столика и включал телевизор.
- Отдай сюда пульт, - возвышала голос бабушка.
- Не дам, - в тон ей отвечал мальчик и бабушка хватала его за руку.
- Дай сюда, я сказала, а то сейчас выломаю тебе руки.
- Я тебе выломаю руки, - срывался на фальцет ребёнок.
- Я тебе язык оторву за такие слова! – бабушка поворачивала пацанёнка к себе спиной, чтобы достать до пульта, но тот вырывался и прятался за диван.
- Не дам. И я тебе вырву язык.
Эдгар говорил громко, крича, почти как бабушка.
- Это кто научил тебя так разговаривать со старшими? Пусть позвонит твоя мама, я ей всё расскажу. Скажу, какой вредный ты становишься, когда приходишь от Виктора. Скажу ей, чтобы она тебя туда больше не пускала.
Виктор приходился Эдгару отцом, но уже год, как жил отдельно, с новой семьей. Раз в неделю, по воскресеньям, Эдгар виделся с отцом, становясь капризным и раздражённым после встреч, не понимая, почему мама и папа не могут быть вместе.
- Я тебя стукну по башке. Вот, - Эдгар заносил над головой маленькую ручонку с пультом. Бабушка в тот же миг перехватывала его руку и выдёргивала пульт.
- А ну иди кушать, я сказала. Научился у этого Виктора разным гадостям, сил моих больше нет.
Бабушка тянула внука к себе что было сил, он орал, и она, отпустив руку, выключала телевизор. Она устало прислонялась к спинке дивана, её серые глаза закрывались, лицо теряло какое-либо выражение, будто она проваливалась в глубокий сон. Только губы шевелились на безжизненной маске лица, продолжая выпускать слова:
- И в кого ты такой родился. Урод, а не ребёнок.
Маленький 'урод' потихоньку выходил из-за дивана, подкрадывался к телевизору и включал его, нажав на кнопку передней панели. В комнату врывались звуки весёлой песенки из утренней передачи для детей.
- Эдгар, прекрати, - бабушка обретала силу и опять начинала хмуро смотреть на внука. – Иди сюда сейчас же или я тебя больше никогда не возьму к себе и будешь сидеть дома! Один!
- И буду, пусть!
Губы у мальчика сжимались в упрямый кружок. Он медленно подходил к столику с тарелкой и банкой кетчупа, открывал кетчуп и начинал поливать сосиски на тарелке густой красной струйкой.
- Эдгар, хватит с тебя этой гадости, положи банку на стол.
- Я люблю кетчуп.
- Мало ли что ты любишь, положи банку на стол!
Медленно Эдгар обходил вокруг столика к дивану, садился в его мягкие подушки по-турецки и совал себе в рот сосиску. Начинался завтрак. Телевизор показывал передачу о буквах и словах, Эдгар следил за экраном, бабушка рядом подрёмывала на диване и в квартире устанавливалась семейная идиллия.
- Ой, бабушка, что это было! – Эдгар вздрагивал всем телом, но скорее не от испуга, а от желания показать этот испуг.
- Что было? – переспрашивала очнувшись бабушка.
- Ты не слышала, звук такой сильный, я испугался даже? Оч-чень!
- Не было никакого звука, не выдумывай, кушай, - бабушка недовольно морщила лоб и поудобней мостилась на диване.
- Охренеть! - очень выразительно, с интонацией, произносил Эдгар.
В тот же миг рука бабушки опускалась на его губы, производя звонкий шлепок:
- Что за гадости ты говоришь, противно слушать! Никогда больше не позволю тебе идти к Виктору. Ничему хорошему он не научит.
Эдгар начинал взахлёб рыдать, а бабушка, положив свою седую голову на спинку дивана, закрывала глаза.
- Ни за что больше не отпущу тебя к Виктору, дураку эдакому!