Часть V
Соборная площадь
Глава 19 – Рыцари Солнца
Маркесс мог и не говорить этих слов, но они рвались прочь из его сердца. Ему казалось, что он не вправе обладать ими в одиночку. И потому его исповедь была так же длинна, как дорога от земли и до небес, и от небес обратно на землю.
Линтул Зорох Жлосс, «Если бы люди умели слушать»
1
– Кто я такой? Человек этого мира. И множества других миров. Этот мир мне ближе, потому что здесь я когда-то родился и провёл детство. Потом... потом со мной случилось то, что человек обычный назвал бы смертью. Признаться откровенно, так поначалу думал и я. Но Они... я буду называть их просто – Они... так вот, Они дали мне возможность продолжить жизнь, – правда, в несколько ином виде.
Для нас всё равно, сказали Они, тумены Чингиса или полки Даурадеса, восход или закат Вавилона, восход или закат Киммерии... Что толку плакать над пожаром Хорезма или пожаром Персеполя, когда точно так же вопиют к небу башни из черепов, насыпанные воинами Тимурленга, горы непогребенных трупов на Ипре, миллионы погибших во время бомбёжки Манхеттена?..
Вы спрашиваете, где это, кто это, с кем это было? Не всё ли равно, если это – всегда здесь, сейчас и с вами? Боль и страх, страдание и смерть – едины во временах, едины во Вселенных.
Именно и только то единство, что ощущается каждым нормальным, истинным человеком, единство, которое не дает покоя и зовёт людей через века и страны на бой за истинное счастье, было Их проблемой. Мы, сказали Они, уверены, что вы, собранные из разных эпох и миров, сумели бы, если б захотели, пусть не изменить полностью, но хотя бы, в меру сил и способностей – как-то исправить положение, когда человек, поставленный на уровень скота, вынужден тратить прирожденный талант на поиски пищи и изобретение всё новых способов убийства. Это ненормально – жить в тех Вселенных, в которых обитаете или обитали вы, в мирах, где настолько превышен уровень вмешательства в жизнь разумного существа влияний первичных, звериных, хищных, скотских, направленных на уничтожение...
Иными словами: изыди, Хайяк и да здравствует Бальмгрим!
Вначале нас было много. Мы называли себя Рыцарями Солнца. Мы получили в своё распоряжение всё. Мы могли изменить внешность и получить необыкновенную физическую силу. Мы могли шутя выучивать языки и безгранично впитывать знания, умения, возможности пользоваться любыми видами механизмов и оружия... И мы, отправясь в разные миры и эпохи, с готовностью взялись за дело.
Нет, я не хочу излишне касаться того, чего не было. Не было среди нашей стаи ни прирожденных убийц, ни трусов, ни предателей. Мы работали единым, сплоченным строем, единым словом и кулаком, единым течением мысли. Двадцать четыре единых души, двадцать четыре единых сердца и разума, изначально направленных к проверке и исправлению того, что может называться Единой и Истинной Вселенной.
Я был солдатом. Много раз. Я брал города. Я видел ящики со снарядами и патронами, на них стояли подчас клейма государств, испустивших воинственный дух за полсотни лет до этого. Пуля, предназначенная отцу, убивала сына... Я помогал спасать людей, которых отправляли умирать в лагеря смерти. Мы научились выпиливать отверстия в днищах вагонов и человеку, если он не был трусом, нужно было только дождаться, пока поезд затормозит на полустанке, выбраться и дождаться между рельсов, пока состав прогрохочет над ним. Потом… охрана догадалась, в чём дело. Позади поездов стали приваривать специальный лемех, что на ходу разрезал беглецов пополам...
Я был автогонщиком... на таких ужасных самоходных повозках без лошадей. Из одной из них однажды на моих глазах вылетел от удара человек... Я ни до, ни после не видел, что человека можно скатать в шар...
Я был учителем в школе – при тюрьме, где моими учениками были подростки, такие же как вы... и мы, вроде бы ладили... только как и что втолкуешь этому парню, если в душе он не чище, чем этот ваш славный и пресловутый Гоби, если мать его проститутка, а отец – вор, и всякой дряни он в этой жизни успел нахлебаться почище тебя...
Был инженером – обезвреживал стоки с заводов…. побывал и хлебопёком, и пивоваром, и цирковым атлетом, и пастухом... Никогда не забуду воздуха, наполненного ароматом чебреца и мяты, когда под вечер коровы возвращаются с пастбища, и из их раздувшегося вымени так и брызгают на землю струйки теплого и сладкого молока... Вот только художником, Тинчи, я так и не стал, как ни старался...
Я шатался по временам и странам, видел циклопические сооружения – пирамиды, храмы, хенджи, что возводили не маги и не боги, а – обыкновенными мягкими руками обыкновенные мягкие люди…
И всё-таки, мы поняли, в конце концов, что самое главное условие от нас скрыли. Точнее, в Их планы, очевидно, входило, чтобы сами мы – и разумные, и неуязвимые, и бессмертные догадались о нём сами.
Дело в том, что у нас, поначалу, почему-то ничего не выходило. Нет, мы вполне добросовестно проживали свои отрезки жизней, успешно выполняли задачи, возвращались, но... просматривая хроники, с удивлением и гневом узнавали, что нашего вмешательства в историю той или иной и эпохи, ни в одном из русел времени... просто не было. Более того – почему-то оказывалось, что и нас там тоже как будто не было! То есть, стоило кому-то из нас, успокоившись сердцем, с радостными надеждами возвратиться туда, на Бегущую звезду, как все результаты нашего вмешательства сами собой исчезали. Из гроба восставали поработители и предатели, мерзавцы и сумасшедшие, и те же партии «Правды», «Свободы», «Защиты Родины», «Единства» и «Справедливости» вели народы к гибели, и те же лагеря наполнялись рабами, и те же костры из книг пылали на площадях. Всё упрямо возвращалось на прежние места. История нас не замечала!..
Мы догадались, в чем была наша ошибка.
Мы посильно властвовали над мирами – да, но только пока сами находились в центре событий. Стоило нам вернуться – и непослушная пружина времени, судьба или рок, с безукоризненной точностью, упрямо расставляла события по обычным местам.
Мы поняли, чего от нас ожидают – когда в одной из экспедиций погиб первый из наших товарищей. Генри Уэйт висел на моих руках и шептал: «Я понял, я понял! не отправляйте меня обратно, я хочу умереть здесь...» Именно тогда, из хроник, мы впервые узнали, что добились результата.
Наверное, мало только суметь что-либо изменить в жизни. Тебе дано ещё одно условие. Закрепить сделанное тобою, закрепить навеки, ты можешь только собственной смертью.
Мы уходили один за другим. Наши могилы рассеяны по всем временам и Вселенным. Последними на нашей станции, нашей Бегущей звезде, которая называлась «Тхакур», оставались двое: я и женщина, имя которой было Геро, что на её языке означало «Жизнь». Мы, как и те, кто до той поры был с нами, могли выбрать между вечной молодостью и красотой, бессмертием – с одной стороны, и жизнью, полной опасностей и мучений, и смертью – с другой. Все наши друзья и подруги с готовностью выбрали второе.
Она была такой маленькой, коренастенькой, с короткой стрижкой вьющихся рыженьких волос и удивительными, большими и добрыми карими глазами. Я понимал, что это наша с нею последняя любовь. Если бы мы только захотели, то смогли бы, оставаясь вечно молодыми, хоть тысячелетия жить да поживать на каком-нибудь вечнозелёном, безымянном острове, и даже дать начало новому племени, и обитать вне времен и кошмаров, не ведая нужды ни в чем. За время, что прошло с момента нашей с нею первой встречи там, на «Тхакуре», – а там идёт свое собственное время, ребята, – прошли многие годы. Я повзрослел, я стал годами старше отца – в том времени, когда покинул его. Она, – женщина есть женщина! – успела раза два или три омолодиться и выглядела совсем как девчонка. Я никогда не забуду, как в тот, самый последний и решающий день она выглянула из душевой, – такая светившаяся молодостью, здоровьем, силой, – с мохнатым полотенцем на плечах. Она обошла опустевшие комнаты наших товарищей, по очереди останавливаясь у дверей и шептала молитву на своем певучем языке. А потом... Мы отправились в эпоху, когда над миром властвовала так называемая наука, и помыслы людей обратились к тому, чтобы сотворить из своей маленькой короткой жизни источник наслаждений. Несказанно обогатившаяся и погрязшая в разврате церковь сделалась влиятельной политической силой. В борьбе за власть над умами служители её, на словах призывая к смирению, окончательно предали забвению традиции, которые должны были хранить и передавать, и во внутренней вражде своей разбилась на несколько течений, на несколько враждовавших между собою лагерей. Люди только и ждали повода, чтобы схватиться друг с другом – во имя тех же наслаждений, причем не только во имя одной единственной, как им, внушали жизни, но и во имя рая после смерти, что щедро обещали им так называемые священники.
Геро была воспитана в иной традиции и свято верила, что обратившись ко всем людям одновременно, – а такая возможность была, – она пламенной речью сумеет отвратить сердца людей от вражды. Ибо, в скором будущем, как нам было известно, весь мир и всю Землю ждала катастрофа. Слишком много оружия было накоплено в тайниках, а когда оружия становится чересчур много, оно начинает стрелять само.
Я находился в орудийной башне «Тхакура». Это была самая мощная и в то же время самая удобная боевая машина из всех, какими мне доводилось пользоваться. Из неё я мог управлять всем кораблем. Мои подошвы, мои руки, мои пальцы были задействованы таким образом, чтобы в любую минуту «Тхакур» мог развить немыслимую скорость или открыть огонь из всех бортовых орудий. При желании я смог бы без труда пролететь сквозь Солнце или за доли секунды уничтожить любую из планет. Я наблюдал, как к голубовато-белому, в потёках облаков, земному шару медленно и неуклонно приближается маленькая светящаяся точка. А вокруг горели звезды, масса звезд, метель и слёзы на глазах и щеках Вселенной…
И я знал, что Они – наблюдают за нами.
И внезапно, во всех городах и домах Земли все живые картины на стенах на мгновение погасли, а затем вновь осветились, но показывали они совсем не то, чего желали правители. Людям предстала моя маленькая, сияющая смущенной улыбкой Геро. Я предчувствовал, что вижу её в последний раз и что теперь вряд ли успею помочь ей, даже если схвачусь одновременно за все рычаги управления... А ведь я предлагал ей до этого: быть может, нам стоило бы поменяться местами? Что смерть, я умер однажды, а потом – не единожды, я знаю, что стоит за нею, и мне не может быть страшно... «Глупый, глупенький, – сказала она, положив мне на плечи маленькие крепкие руки, – до чего же вы, мужчины, бываете глупенькими… Ты же командир, тебе и оставаться. И потом – что я буду здесь делать одна, без тебя?»
И когда к её крошечной точке на экране со всех сторон потянулись щупальца ракет, и точка во мгновение ока превратилась в светящийся шар – я ещё не верил, что такое возможно и в то, что это всё-таки произошло. Они заметили и меня, и те же разноцветные щупальца полезли с разных сторон к «Тхакуру».
И тогда я разом нажал на все педали и рукояти...
Хотя… я мог бы не делать этого. Каждый из них принял наше посещение за провокацию со стороны враждебной им страны. И в небо Земли поднялись тысячи тысяч снарядов и летательных машин. И началась та война, о которой вы теперь знаете.
Тот островок, который вы называете Землёю, на деле – жалкая часть некогда огромной планеты. И я когда-то тоже родился здесь.
И именно сюда мне предназначено вернуться, и остаться здесь, попробовав изменить то, что когда-то изменить не удалось...
– Ну что, интересную сказку я вам рассказал?
– Которая есть самая правдивая из всех историй? – спросил Тинч.
– Таргрек! А почему ты вместо того, ну, воевать, возишься с нами? – спросил Тиргон Бычье Сердце.
– Наверное, потому, что с вами я чувствую себя так, как чувствовал с ними. Все мы были чем-то похожи друг на друга, чем – я долго не мог понять. Потом, когда остался один, я вдруг понял… Вы, быть может, улыбнётесь, но более всего на свете мы походили на детей.
– Я знаю, – прибавил он, – что когда-нибудь вновь повстречаю её. Мы, дети разных эпох, разделённые временем и пространством, всегда вместе, ибо одно чувство объединяет нас... И это чувство, воспламенённое Духом, называется просто – любовь.
2
...И раскрутилось в эту ночь над Тропой Исполинов беспредельное и грозное звездное небо. И воздевая к нему руки, трепетала маленькая волшебница Арна. И хмурый Тинч, исподлобья, заворожённо смотрел, как переливались огнями созвездия Большой и Малой Лап Великого Обманщика-Лиса и как там, над горизонтом восходило окровавленное Сердце Скорпиона, и как где-то там же, под ним, видимый лишь с островов Анзуресса – тяжело и грозно возлагал на пылающий Жертвенник тушу Зверя копьеносец Человеко-Конь. С юга на север, и с севера на юг по небу, навечно и всюду волнообразными скачками передвигались Бегущие Звезды...
Кайсти подняла руку и помахала одной из них, в ответ на что Звезда внезапно засветилась ярче, потом подмигнула и – пропала, ввинтившись в наливающийся глубинным холодом небосвод...
В эту ночь, нежно перебирая струны чингаросса, Кайсти спела такую песню:
Очаг смолою дышит,
Звенит сверчок в ночи,
И дождь по старой крыше
Стучит, стучит, стучит.
Здесь всё светло, как в детстве,
Минуты – как века,
Мотив стучится в сердце:
Кап-кап, кап-кап, кап-кап...
Я жду, приди скорее,
Мой друг с мечтой в очах,
Обоих нас согреет
Старинный наш очаг.
Прими меня в объятья
И – позабудешь сам,
Что вражеские рати
Крадутся по лесам,
И что полки готовы
Вступить в лихую сечь,
Копье острО и снова
Отточен старый меч,
Что грянет бой напрасный
Во славу слов пустых…
В росе проснутся красной
Зелёные листы.
Но всё ж, противясь Року,
С тобой вращаем мы,
Неспешно, понемногу
Колёсико Судьбы.
Пусть Смерть взмахнёт, быть может,
Косой своей слепой!
Есть в мире только дождик
И только мы с тобой.
Покуда, еле слышно,
Стучит, стучит в веках
Наш дождь по старой крыше:
Кап-кап, кап-кап, кап-кап...
Всё в мире – только праздник
С тобою, вновь и вновь,
Всё в мире – не напрасно
Пока живет любовь…
3
Наутро Таргрек, как обычно, провёл разминку. Ребята занялись игрой в качели: двое вставали на четвереньки, двое усаживались поперек, ногами друг к другу. Потом те, что были на четвереньках, начинали идти вперед, а сидевшие, подтягиваясь за руки, пытались удержаться. В сосредоточенном сопенье и громком хохоте, в конце концов, ходячая пирамида разваливалась – под крики и довольное улюлюканье собравшихся.
– Не лежать на земле! Ребята! Холодная земля!
Девочек Таргрек заставил заниматься голосовыми упражнениями.
– У вас есть одно безусловное преимущество – ваш голос. Он гораздо крепче и звонче, чем у мужчин. При помощи голоса в бою можно сделать многое: и поднять дух у заведомого труса, и превратить несокрушимого силача в испуганного цыплёнка... Смелее и звонче: а-ай-а! Ну!
Быть может, именно потому так по-боевому зазвучала после утренней трапезы весёлая песенка Кайсти:
– Удача, истина лихая,
Желанье гордое в груди,
Дала Судьба ключи от рая
Тем, кто в любви непобедим.
Да будешь ты на поле бранном
Непобедим, любимый мой,
О рыцарь, верный и желанный,
Вернись со славою домой!
Тинч получил особое задание. В его распоряжение были выделены цветные карандаши и лист бумаги. Отряд нуждался в собственном флаге.
– Что это? – заглядывая ему через плечо, полюбопытствовал Марис или Макарис, а Макарис или Марис уверенно предположил:
– Это шлем.
– Нет, это, наверное, дворец. Смотри: вот двери, а вот флажок на остроконечной крыше...
– А почему дверей две? – присоединился Пекас.
– И так, и этак, – объяснял Тинч. – Это действительно остроконечный шлем и одновременно дворец. Белая дверь обозначает холодность и чистоту разума, а красная – полноту чувств и горячность сердца. Это очень древняя рыцарская эмблема.
– А флаг ты будешь в какую сторону поворачивать?
– Если ветер с севера – то направо. За правым плечом у нас стоит ангел добра. Ладно, не мешайте, уйдите, дайте дорисовать!
– Ну что? – с таким коротким, непонятным для прочих вопросом обратился Тинч к Таргреку.
– Тебе это так нужно? – насупился Отшельник.
– В подвале моего дома держат пленника, – напомнил Тинч.
– Того келлангийского парня? С ним просто не знают, что делать. Он благополучно доживёт до того дня, когда в Коугчар ворвутся драгуны твоего отца. Да и сам ты... тебе здесь что, плохо?
– Тогда я пойду один, – сказал Тинч.
– Как хочешь, – пожал плечами Отшельник. – Хотя, впрочем, ты, наверное, прав.