Главы 17 и 18. Башня Тратина - 2

     

       Глава 17 – Башня Тратина (окончание)

       Настоящий Маг наискромнейше молчит о своём искусстве. Он не постесняется говорить о тонкостях магии только с тем, в ком почувствует дыхание Посвящения.
       Из трактата по Истинной Магии
       
       Я влился в горючий поток,
Он меня подхватил,
Когда он меня растворит, я стану Истиной.

       «Беседы с духами»

1
В мастерской Моуллса его ожидали четверо. Помимо самого хозяина и Хэбруда в ней находились Рэдж Доук – тот самый желтолицый учитель, а также необычный старик, который при появлении Тинча повернул лицо в его сторону, но поглядел как-то мимо. Подобный взгляд бывает у слепых и старый художник, которого звали Эланд Магсон, действительно был таким. Как именно и какие именно картины он при этом рисовал, Тинчу узнать так и не удалось. Ему запомнились руки с длинными медлительными пальцами, которые удивительно точно следовали за каждой линией его рисунка.
– Так это и есть тот дерзкий мальчишка, о котором нам рассказывал Хэбруд? Его рука тверда, хотя ей порой не хватает опыта. Здесь вот плосковато... Он не пробовал заниматься скульптурой? У него должно получиться.
– Он у нас недавно, – объяснил Моуллс. – Если бы не скандальный случай, мы бы вообще не узнали о том, кого невзначай приютили под своей крышей.
– Дней десять – и ему найдется новое занятие, – заметил Хэбруд. – Как, Тинч, ты был бы не против вместо нынешней работы помогать господину Моуллсу на пленерах?
– Да наверняка не против! – перебил его Моуллс. – Только вот вопрос и незадача – кому это скоро будет нужно? Искусство ныне не в цене... Когда в устах людей только и разговоров о том, как бы подороже продать да подешевле купить... кому какое дело до сказочных дворцов Моуллса?..
– Говорят, в элтэннской армии большие волнения, – произнёс молчавший до сих пор Доук. – Кстати, молодой человек, у вас удивительно удачно получаются батальные эпизоды. Ваш отец военный?
– Нет, – ответил Тинч. – Он каменщик.
– А мне показалось, я где-то слыхал вашу фамилию. Даурадес, если не ошибаюсь...
– Господа, господа! – прервал его речь Хэбруд. – Очевидно, в этот вечер нам следовало бы, во-первых, поприветствовать нового, пусть совсем юного члена нашего общества, который, с набирающим силы талантом...
– Не перехвали, – в свою очередь прервал его Моуллс.
И спросил не без иронии:
– Кстати, друг мой, вы научились рисовать подбородки у своих красавиц?
Тинч достал из папки несколько эскизов.
– Ну-у, теперь – это несколько другое дело... – оценил работу Моуллс. И хмыкнул: – Дружище Хэбруд, как бы со временем он не оказался в этом деле посильнее тебя.
– А это мы сейчас посмотрим, – каким-то особенным тоном сказал Хэбруд. – Да, я не досказал... Во-вторых, этот странный юноша обладает удивительным даром, который сходен с ясновидением. Он как-то рассказал мне свою историю, которая настолько убедительна, что мне нет смысла ей не верить... Тинч, скажи-ка нам, ты когда-нибудь видел воочию... ну, например, мою жену?
– Вопрос непростой, – ухмыльнулся Моуллс.
– Я ее тоже никогда не видал, и что же? – улыбнулся Магсон.

История любви Хэбруда была не совсем обычной, начиная с того, что между преподавателем истории искусств и его молодой ученицей разница по возрасту была никак не менее двадцати пяти лет. Как-то летом Моуллсу пришло в голову организовать выезд школы на натуру в горы. Случилось, что Хэбруд и его юная приятельница оказались вдвоём на гребне скалы. Оттуда, с вершины, открывался чудесный вид на подсвеченную угасающим закатным солнцем равнину. Неожиданно, Хэбруд поскользнулся и, не удержав равновесия, стал падать в пропасть. Он стянул бы за собой и спутницу – поскольку они были связаны одной веревкой. Но она, в самый последний момент сообразила, что надо было делать… и ринулась отважно в пропасть с другой стороны гребня... Так они, повиснув на веревке с двух сторон скалы, избежали падения.
Второй эпизод из истории их отношений был связан с объяснением в любви, когда Хэбруд, посетовав на годы, с жалобой признался ей, что, по-видимому, никогда не станет ее мужем.
– Что поделать, если моя любовь – это всего лишь мое представление. Я люблю не тебя, а ту, будущую женщину, которую прозреваю в тебе...
– Что же из того? – отвечала девушка. – А я, представь, вижу перед собой просто-напросто бородатого мальчишку, которого так и хочется оттаскать за волосы.
– Ты так молода, совсем девчонка. А я – старик. У меня даже два седых волоска в бороде есть.
– Ну, допустим, не два, а три, – рассмеялась его будущая невеста и жена. – Впрочем, как пойдем к венцу, я у тебя их всё равно сначала выдерну, потом обвяжу ниточкой и вставлю себе в причёску...

Портрет именно этой молодой дамы предстояло нарисовать Тинчу. Вначале Хэбруд, как обычно, коснулся его висков пальцами и от его прикосновения внутрь головы прошло ощущение холода. Затем художник присел на табурет напротив и кивком головы подтвердил:
– А теперь – попробуй её увидеть.
Тинчу было немного не по себе, тем более, что окружающие прервали беседу и разом уставились на него...
Ну, и чего вы, собственно, от меня ждёте? Нашли, тоже, великого ясновидца...
       В голову его в эту минуту лезло все, что угодно, кроме того, что можно было бы хоть как-то принять за черты лица – которого, к тому же, он никогда, как он был уверен, никогда не знал и не видел. Прошло несколько минут. Тинч, от нечего делать, пробежался взглядом по развешанным по стенам работам. Где-то там, за его спиной, должен был помещаться портрет той весёлой девчонки, который так ему приглянулся в первое посещение мастерской Моуллса. Она озорно сощурилась и вдруг впрыгнула в мысли Тинча. Он отбивался как мог, однако этот образ всё глубже втягивал его в себя. Он явственно увидел, как она взрослеет, становится зрелой женщиной, стареет... Она слилась с ним в одно целое, мозг в мозг, и единственным способом избавиться от этого было немедленно водворить её на бумагу. Он не успел подумать о том, что делает, а рука сама, привычно, взялась за карандаш.
– Это не она, другая! – предупредил он, завершая набросок – портрет молодой женщины, которая смешливо сощуривалась, словно пытаясь удержать какую-то весёлую мысль.
Хэбруд, нахмурясь, рассмотрел изображение и, не говоря ни слова, передал его Моуллсу.
Моуллс вначале так же нахмурился, затем как-то странно улыбнулся, тогда заулыбался и Хэбруд.
– Нет, нет, молодой человек! – вскричал Доук, через плечо Моуллса заглядывая в портрет. – Вы не правы! Это действительно она!
– Это моя дочь Ирида, – объяснил Моуллс. – Она же, как ты догадываешься – жена Хэбруда.
– И ты наверняка видал её изображенной на портрете, – завершил Магсон. – Только как ты сумел догадаться, что это она?
– Ничего я не догадывался, – грубовато ответил Тинч. – Просто полезла в голову, надо же было как-то от нее избавиться...
– Ну отдохни, отдохни, – сказал Хэбруд.
– А кстати, господа, не налить ли нам вина? – предложил хозяин. – Тем более, пока нам есть что выпить, да и за кого выпить.
– Скажите, вы верите в Апокатастасис? – спросил Магсон.
– И с каждым днем – всё более, – ответил Моуллс, разливая по бокалам пахнущий полынью «Артамин».
– Во что верите? – не утерпел с вопросом Тинч, который никогда не слыхал такого мудреного слова.
– В конец света. Когда земля и все люди сгорят в огне всемирной катастрофы и все вещи во Вселенной придут к первоначальному состоянию.
– Не просто в огне, – сказал Тинч. – Поджарятся на сковородке как котлеты.
И рассказал о том, что ему привиделось накануне ночью.

2
– А ты? – спрашивал Хэбруд. – Где ты находился в это время? Ты тоже нырял в бассейн с маслом и вываливался в муке?
– Где-то в стороне. Только... я не знаю... мне всё это очень не нравилось... Я, кажется, кричал им, а они шли и шли...
– Выпьем, – сказал Моуллс.
Молодое вино с северных предгорий Тагр-Косса, художники закусили козьим сыром и хлебом.
– Ты полагаешь, что это может быть... он? – как-то по-деловому, игнорируя присутствие Тинча, спросил Моуллс.
– Всё может быть, – озабоченно отвечал Хэбруд. – Всё может быть.
И спросил, обернувшись к Тинчу:
– А ты не смог бы посмотреть, скажем… что хранится в нашем подвале?
– Спуститься сейчас? – разыгрывая непонимание, спросил Тинч. Несмотря на закуску, он с непривычки слегка захмелел. Ему, например, очень захотелось начать общаться со всей этой компанией на «ты».
– Ну, ты понимаешь, о чем речь. Ты никогда не бывал в подвале, поскольку на дверях и воротах висят замки...
– Да, потому что в подвале спрятаны какие-то длинные ящики, – как показалось – наобум, ответил Тинч.
Ответ его заставил Хэбруда и Моуллса озабоченно переглянуться. Испугались? Что же может лежать в тех самых ящиках? Могильная земля, из которой по ночам выползают вампиры? Ну, точно как в романе Стэрна Байкена!
Гм...

– На большинство медиумов алкоголь оказывает тормозящее действие, – заговорил таинственными словами Хэбруд. – На тебя, судя по всему – наоборот. Сейчас мы проделаем небольшой эксперимент...
– А может хватит? – вмешался Доук. – У мальчика и без того голова кругом идет.
– Я т-трезв как пустая бутылка! – гордо заявил Тинч. Он и в самом деле чувстввовал себя неплохо. Правда, в висках что-то постукивало, да немного побаливал затылок. Подумаешь, какое-то винцо. Посидели б вы с рыбаками из Анзуресса, хлебнули бы обжигающего желудок зелья, что гонят из шелковичных ягод. Не то, что эта ваша кислятина... И как это он добрался тогда, прошлой весной, до стоянки бота… и чей-то голос проворчал вслед, что, «если этот щенок будет и дальше так зашибать, то недолго протянет...»
В руке Хэбруда мелькнул блестящий предмет.
– Посмотри на этот крест. Ты должен почувствовать, как от его концов исходят лучи, которые ложатся на твою голову, ноги, плечи... Они приподнимают тебя над землей… Плечи расправляются… Твоё дыхание ровное и свободное…
Он действительно почувствовал это и тёплая приятная дрожь пробежала по позвоночнику. Тело стало мягким и податливым, и он откинулся, распластался в кресле, куда перед тем усадил его Моуллс.
 – Твоё тело превратилось в один большой кусок тёплого тающего воска, – как сквозь сон доносился до него голос Хебруда. – Вот растаяли руки. Ноги. Туловище: живот, грудь. Шея. Голова. Воздух проходит сквозь тебя свободно и неощутимо. Тебя нет, ты растворился в пространстве. Твоё неразрушимое «я» вольно лететь куда угодно и видеть всё, что ты захочешь. Скажи, что ты чувствуешь?
– Я растворяюсь, – странным, не своим голосом произнёс Тинч. – Меня нет и я во всём.
Он действительно чувствовал это, и это было здорово. Он стал каждой частицей мира. Быть может, он умер? – но тогда это была бы самая приятная смерть! А может быть, такое и бывает после смерти?
– Отвечай, что ты видишь?

И Тинч внезапно увидел, насколько схожи меж собой самые мелкие частицы этого мира. Соединяясь, всякий раз особым образом, по-разному, они образовывали то камень, то воду, то живую плоть. И ещё – здесь не было времени! Вернее, все мириады крупинок были на самом деле одной единственной крупинкой! Она мелькала во времени туда-сюда, как уголёк из костра, если его покрутить в темноте, но здесь были не просто светящиеся линии, а все предметы, вещи, явления, Солнце, Земля, звёзды, вся Вселенная, во всех временах одновременно – из одной мельчайшей светящейся частички...

– Опиши, как она выглядит, – потребовал Хэбруд.

– Это капелька. Это шарик... Нет, не шарик, а как бы... как мячик! Он... из двух изогнутых полосок, красной и белой, как сшивают мячики. В каждой из них по две дырочки, в белой две красных, в красной две белых. И этот мячик пронзён лучом света, как спицей, в тех местах, где полоски сужаются...

Словно кто-то другой, медленно и тщательно выговаривая слова, говорил его голосом.
– Попробуй заглянуть внутрь.
– Заглядываю. Там... там...
– Что там?
– Там... буквы.
– Они составляют какое-то слово?
– Да, то есть нет. Я его не понимаю... Мне нельзя его прочесть. Они стоят... по порядку, и в каждой из них видны все остальные...
– Ну ладно, хватит, возвращайся.
– Постой! Видишь ли ты Господа Бога? – не спросил – выкрикнул Доук.

– Четыре точки на шаре, эти четыре точки, как гвозди, а на них, между ними – фигура человека. Он всякий – как я, как любой из людей. Кристалл! Кристалл из букв… Да, это похоже на кристалл, у него две острые вершины... А внутри него – весь наш мир...

– Возвращайся! – закричал Хэбруд.

– Я возвращаюсь. Теперь вижу то, что было когда-то на Земле, я это знаю. Города, люди… они летают на огромных машинах... Тропа Исполинов, я вижу её сверху! Но она какая-то... Какая-то маленькая, о неё плещется море, а по её столбам прогуливаются парень и девушка... Они гигантского роста! Это великаны!..
– Теперь, – хрипло продолжал Тинч. – Я вижу огонь, страшный взрыв, ещё и ещё. Они создали оружие, которое их уничтожает и что-то делает со временем и поэтому всё в нем смещается... Буквы начинают меняться местами...

– Хватит! – стальным голосом произнес Хэбруд. – Сейчас ты быстро, на счёте три, откроешь глаза и окажешься там, откуда отправился в путешествие. Раз. Два... Три!
И Тинч снова очутился в комнате.
– Вина? – предложил Моуллс.
– Ты помнишь, что с тобою было? – спросил Хэбруд.
Тинч замотал головой. В это время ему больше всего на свете хотелось запечатлеть в памяти всё то, что он видел. Он схватил со стола карандаш и лист бумаги и принялся второпях, бешено набрасывать то, что пока держалось в памяти. Однако, изображение таяло, таяло, пока не исчезло совсем.
Тогда он начертил по кругу буквы – совсем как в том круге, который ему показывала Тайра.
–Ты наблюдал именно это? – удивился Хэбруд.
– Почти.
– Тебе раньше был известен этот круг?
– Да… Показала... Показал один добрый человек. Хотите поговорить с кем-нибудь? Это обычно называют беседой с духами, но ведь можно разговаривать не обязательно с умершими, а и с живыми, или с собакой, кошкой, огнём, водой, рисунками, духами, ангелами, Господом Богом, самим собой…
– Тинчи, а с тебя не хватит?
Тинч привычно поставил указательный палец в центр круга. Что ж, удивлять так удивлять! Так, наверное, чувствует себя Пиро после особенно удачного представления…
– Ну-ка, попробуйте угадать кто это мог сказать и в какое время! – и, теперь совершенно иным, не своим, мягким голосом, произнёс:

«– Любовь моя, ты меня звал? Я пришла... Дорогой мой, здесь на земле хорошо тем, кто ждёт и надеется, верит в любовь. Но ведь это и вечная мука, ибо счастье не даёт забвения, а мне так хотелось бы забыться и не знать, что между нами годы и годы. Я знала что ты когда-нибудь придёшь и ждала, но не знала, что это будешь именно ты...»

У Хэбруда отвисла челюсть и упала капелька слюны. Он сразу же пришёл в себя, смешался, но, затаив дыхание, продолжал слушать.

«– Да, сейчас мне удивительно хорошо. Я знаю, ты хотел бы обнять меня и – будь что будет, но мы погубим друг друга, ибо женщина моложе своего друга на столько лет будет осуждена обществом, как и ее друг.
Бог мой, как же это всё-таки хорошо, что мы можем разговаривать хотя бы таким образом. Я мысленно возвращаюсь к нашей последней встрече; жду обещанных стихов. Стихи можно и короткие, и не о том… Я люблю тебя всякого, особенно когда ты такой как есть, не притворяешься и искренен...»

Горящие глаза Хэбруда видел Тинч перед собой. Отвечая им, лился и лился из него чужой, мягкий и хрипловатый голос:

«– Это шёпот лунных приливов – когда мы вместе... Слышишь: обостряются наши чувства и в сердце нет места раздвоенности и лжи.
Давай не будем загадывать, ведь ты сам понимаешь то, что мне, девчонке стало понятно давно. В мире нет счастья и нет гармонии. Счастье и гармонию вносит лишь человек, когда он един со своей половиной, но мир воcстаёт против этого.
Будем же и мы ждать и пересиливать его. Это мои последние слова на сегодня. До свидания, не забывай меня, пока!»

– Так вы, оказывается, пишете стихи, Хэбруд? – после минуты молчания, как ни в чем ни бывало, спросил Моуллс.
Но тот не слушал его.
– Я... мысленно задавал вопросы, а она отвечала, – отмечал он вслух. – В тебе сокрыты ужасные способности, мой мальчик. Впрочем, и надрать уши тоже не помешало бы.
– Позвольте, позвольте! – вскочил Доук. – Выходит, что... Это же просто буквы на бумаге, так значит можно, так значит мы все, когда пишем, говорим, думаем... Ведь это мировое открытие!
– Люди владеют этим открытием сотни и тысячи лет, – печально отметил Хэбруд. – Сейчас нам дано лишь вновь и вновь переоткрывать это... Напомни мне, Тинчи, чтобы я познакомил тебя с похожей техникой погружения. Ты, будучи на Анзурессе, никогда не слышал о чётках тамошних монахов?.. Всё это – искусство очень древнее. Понять его и пользоваться им Господь позволяет немногим... Только не хвались этим никогда, хорошо? И – никогда и ни за что не дозволяй себе превращать его в пустое развлечение. Иначе ты или сойдешь с ума или... тобой заинтересуется церковь. Правда, святые отцы и сами грешат подобными занятиями.
Тинч потянулся за своим бокалом и залпом проглотил остатки его содержимого.
– Давайте расходиться, друзья, – сказал Магсон. – Не знаю как вам, но мне то, что я сегодня услышал, дает большую пищу для размышлений. Мы ещё успеем поговорить обо всём, а сейчас каждому из нас, наверное, будет лучше всего побыть в одиночестве.
– Мне показалось, что я постарел сразу на тысячу лет, – отозвался Моуллс. – Или – помолодел лет на тысячу... Тинчи. С завтрашнего дня я освобождаю тебя от уборочных работ. Ты будешь получать стипендию, как лучшие наши ученики, а когда приведёшь в порядок ноги – найду тебе другую работу. Надо же, в конце концов, кому-то носить за мной мой драгоценный тубус!
Все заулыбались.
В эту ночь Тинч спал крепко-крепко, но если бы кто-то сумел заглянуть в его цветные сны, то увидал бы, что он летает в звездном океане – глубоко-глубоко в бездонном океане-небе, подобно птице…

3
– Запомни, Тинчес, заповедь третью. Не теряй осторожности на своих путях. Если ход событий подталкивает тебя к риску – оцени вначале, не можешь ли ты поступить иначе. Не будь подвластен искушениям, коими полны дороги воина. Не спеши выказывать свои таланты, если об этом не просят. Будь осторожен. Пусть в иных случаях дураки и назовут тебя трусом – ты-то знаешь, что это не так. Думай! Думай до битвы и думай после битвы. Во время битвы этим заниматься будет некогда…
– Отсюда – четвёртая заповедь. Запомни, что ты и только ты один в действительности являешься господином самому себе...
– Трабт ансалгт, – согласно кивнул Тинч.
– Именно, – подтвердил Хэбруд. – Заповедь пятая. Почувствуй дорогу. Твоя ли это дорога? Помни, что какую бы из дорог тебе ни довелось бы пройти, обретенный опыт не должен пропасть бесследно. Например, если ты научен ворочать вёслами или катать ногами бочки, то те группы мышц, которые ты умеешь использовать, могут и должны быть задействованы в рукопашном бою...
– То есть, моё преимущество – в отточенности определенных движений?
– Именно, – подтвердил Хэбруд. Не забывай про центр тяжести. Постарайся подтягивать остальные группы мышц – до уровня тех, что натренированы.
– Шестая заповедь. Люби! Не теряй возможности любить и забудь о смирении чувств.
– А как же... – не утерпел, перебил его Тинч, – верность? Если у меня по дороге подвернется... встретится другая?
– Как сказал дух одного поэта, – (я, знаешь ли, тоже когда-то любил позаниматься с буквенным кругом):
– «Каждый цветок лотоса раскрывается в свой час». Любовь живёт сердцем и бежит от рассудка. Если ты будешь пытаться придавать рассудку не свойственные ему функции, то есть – создашь в себе самом призрак любви, это не будет любовь к живому человеку. Какой бы он ни был в действительности, но если ты его – её! – полюбил по-настоящему, ты простишь ей всё и не станешь укорять за ошибки. Однако, если ты примешься оценивать верно ли то, неверно ли это, знай: ты всего-навсего создал себе очередную иллюзию...
– Нет, я же не о том спрашиваю, – перебил его Тинч. – Если случается так, что я полюбил одну, а потом другую. Мне нравятся, каждая по-своему, и та, и другая. А как же верность?
– Та прелестная чаттарка, лик которой постоянно затмевается ликом не менее прелестной мулатки... Надеюсь, ты не снисходил до того, чтобы давать хотя бы одной из них клятв или обещаний?
– Нет, но разве мои чувства...
– Тогда – кто мешает тебе любить их обеих?
– Но ведь так принято, чтобы... И потом, Айхо была бы огорчена... или не была бы...
– А вторая?
– Тайри? Ну, она обо всём знала...
– Что не мешало ей любить тебя таким, как ты есть. Тебе очень повезло, Тинчес. Такое бывает нечасто.
– А как же... жениться?
– Когда? Назавтра? Проживи лет десять. Созрей. Чувствами созрей. Не торопись. Люди, как говорит старина Магсон – они как яблочки, бывают раннеспелые, бывают позднеспелые... Ты пока зеленоват. Пусть во мне сейчас говорит так называемая мораль. И кое-какой опыт. Поверь как мастер мастеру: истинно красивое, как и безобразное, видится и оценивается на расстоянии.
– Но всё-таки, – возразил Тинч, – ведь заранее ясно, что «на этой земле, обители грешников и убийц, имеют ценность лишь любовь, боль и трепет за ближнего своего...»
– Это ты из Линтула Зороха? Где ты нашёл эту книгу?
Тинч рассказал.
– Воистину, настоящая книга никогда так просто в руки не попадает!.. Можно считать, что первое Посвящение ты прошёл... Эта книжка наверняка перевернула тебе мозги и ты никогда не вернёшься в мир, который покинул – так гласит заповедь седьмая. Что ж... Ступай дальше. Наблюдай. Делай выводы. Довольствуйся тем, что есть и не требуй большего...
– Заповедь восьмая?
– Да. Главное в тебе есть и его не отнять. Это твой огонь. Храни его, этот подарок судьбы и постарайся не терять никогда. Это девятая заповедь.
– А десятая?
– Будь что будет, Тинчес. Будь что будет...

– Та, что незримо и наготове стоит за спиной у каждого из нас – будь готов к тому, что она сумеет забрать тебя в любую минуту. Её не следует бояться, она – не самый страшный твой враг. Порой она даже союзник. Есть много вещей, которые куда хуже, чем самое смерть... Помни о том, что в любую минуту ты должен быть готов дать отчет Всевышнему. И не так важно, что Он скажет тебе; гораздо важнее, что ты сам скажешь Ему... Посему просто знай, что каждый твой день, как и каждый твой бой – последний. Рождайся и, отдав себя до крупинки – умри в каждом начатом твоими руками деле. А что до всего остального... Будь что будет!


Глава 18 – Самая короткая и самая таинственная

1
Ранней весною в Бугден пришла весть о событиях в Элт-Энно. Говорили о тысячах и тысячах штыков и сабель в армии Даурадеса.
Тинч засобирался домой.
Свои работы он оставил на хранение Хэбруду, а напоследок всё-таки решил навестить Тайру.

В ушах его с тех пор всё ещё стояло: "Нет, Тинчи, нет, нет, что ты делаешь!.." И потом, с надрывным криком: "Да, Тинчи, да, да, да, ещё, ещё, ещё!.."
Так вот как это оно обычно бывает...


Из домика, крытого тростником и соломой, вышла ему навстречу старая Рагна. Со странной улыбкой на лице, она несла запечатанный конверт, где хранился листочек бумаги, пахнущий ромашкой и мятой.

«Милый Тинчи, – гласила записка. – Я хорошо знаю, что ты не забываешь обо мне, но сама не пускаю тебя. Ты пришёл сегодня и меня не застал – что за беда! Во мне продолжает теплиться твоя жизнь и это – серьёзно...(зачёркнуто) нет, какая глупость – ведь это радостно, радостно, радостно!!! Пусть даже ты уйдешь, и встретиться нам суждено через много лет, когда и ты, и я станем взрослее, и будем смотреть на происшедшее совсем другими глазами. Не ищи меня, пусть об остальном позаботится Судьба.
Обнимаю тебя, целую и во всём иду навстречу тебе, милый мой Мечтатель!
       Твоя Тайри.»