Глава 13. Перевоплощения

Глава 13 – Перевоплощения
       
       Умный, когда бывает жесток, знает цену и границы жестокости, ибо в этом его сила. Когда жестоким бывает глупец, не жди от него ни любви, ни веры, ни признания ошибок. Жестокость его не имеет границ, ибо любовь его – лишь к самому себе, а вера – лишь в правоту собственной ненависти ко всему, что выходит за пределы его убогого понимания мира. Нельзя, увы, сказать, что он всего лишь слаб и потому достоин сожаления…
       Он страшен!
       Увы, история человеческих бедствий имеет обратную сторону как история последствий правления властных дураков.
       Линтул Зорох Жлосс, «Книга Таргрека»
       
1

– Господин генерал! К вам!..
– Кого ещё черти принесли... Хм. Пожалуй, и в самом деле – черти...

– Господин генерал, мы понимаем, что вы чрезвычайно заняты и всё-таки очень просили бы уделить нам минутку внимания. Собственно, это дело чрезвычайной важности... Быть может, вы спуститесь к нам на землю?

Даурадес с изумлением узнал бывшего майора, а теперь – и бывшего генерала Кураду, но в каком виде! Монашеская ряса, епископский головной убор, в руке – длинный посох с каким-то кренделем вверху...

Даурадес соскочил с коня и бросил поводья ординарцу.
– Пожалуйста, быстрее. У меня мало времени.

– Господин генерал, вы изволите говорить с самим отцом Салаимом! – осуждающе сказал эскортировавший Кураду плотненький монашек.

– Да ну? Значит, меня обманывают глаза, и передо мной стоит не палач, не вор и не перемётная сума, а истинный святой! Какую же церковь вы изволите представлять, отец Кур..., простите, отец Салаим?
– Новую, единую церковь, сын мой, – чинно ответил Курада. – Новый Храм Порядка и Добродетели. Хочу напомнить, что в это смутное время наша святая Церковь – единственный оплот культуры, порядка, милосердия и справедливости. Новый Храм…

– Новый? – перебил Даурадес. – А чем же плох оказался старый?

– И должен сказать, – продолжал Курада, – что гордыня ваша не совсем уместна. Мы пришли к вам с конкретным деловым предложением и очень просим поговорить с вами наедине.

Даурадес оглянулся. За ним, храня молчание, возвышались на конях его боевые командиры. Донант. Теверс. Еминеж. Гриос. И, конечно, молодчага Вьерд, пред копытами коня которого пали ниц последние из сопротивлявшихся врагов.
Но среди друзей уже не было Верреса и Бустара…

– У меня нет секретов от товарищей. Прошу вас… святые отцы… говорите быстрее.
– Дело в том, господин генерал, – сказал Курада, приближаясь и понижая голос до шепота, – что у нас, в Коугчаре...

– Ну и что там... у вас в Коугчаре?! – через голову генерала бросил Донант.

– Тсс! Я принес вам добрую весть. Дело в том, что сейчас в Коугчаре власть фактически находится у нас, адептов Новой Церкви. Келлангийский гарнизон мал, а у нас под началом более тысячи крепких молодцов, умеющих держать в руках оружие. Несколько дней назад, в посёлке, я не мог рассказать вам всего этого, но сейчас скажу. Генерал Хорбен смещён с поста главнокомандующего. Пока в келлангийском руководстве царит безначалие, мы могли бы выбрать одну какую-нибудь тихую ночку и... разумеется, Господь поможет освободить нашу землю от супостата.

– Эй, ты, Салаим! А почему ты уверен, что это будет именно Господь? – оборвал его речь Донант. – Не твои ли орлы не так давно устроили резню, перебив инородцев, имевших несчастье проживать в городе?
– И вы верите этим слухам? Храни вас Бог! Негодяи-инородцы, эти еретики сами спровоцировали людей на погром! Их звериные боги, которые есть диавол, смущают умы граждан, мешают им увидеть свет истинной веры! Только крест, истинный крест и только смирение и сострадание ведут к Истине!
– И сколько же серебренников вы хотите за это предательство? – спросил Донант. – А, отец Салаим?
– Вы, очевидно, не так поняли отца Салаима, – вмешался монах. При этом он повел плечами и болезненно подхватил правую руку левой, словно испугался, что она может оторваться и сбежать.

– А не пошли бы вы оба!.. – глухо, как с небес, прогремел голос Гриоса.

– Действительно, шли бы от греха подальше, – примирительным тоном произнёс Теверс.

– Нет, интере-есные вещи я слышу! – сказал Еминеж.

– Ха-ха! – отозвался Вьерд.

– Да просто врежь ему, Даура! – подытожил общее мнение Донант.

Даурадес обернулся:
– Господа офицеры!.. Слушаю вас… святой отец.

– Речь, собственно, идет не о предательстве, а о помощи нашему многострадальному воинству. Довольно кровопролития! Довольно грехов ложной веры, сладострастия, похоти и скверны, охвативших мир! Смирение и смирение перед страстями господними! Пусть над страной возгорится пламя веры истинной!

– То есть, господа, верно ли я понял, – медленно, выделяя каждое слово, спросил Даурадес, – что в оплату за то, что вы поднимете в Коугчаре восстание и тем самым окажете нам помощь в освобождении Южного Тагр-Косса, вы требуете неограниченной власти над городом, где, фактически, и сейчас являетесь полными хозяевами?

– Духовной власти, сын мой. Ибо власть земная не для смиренных служителей слова и дела истинного Господа нашего, но власть духовная, как светоч истинной веры, должна просиять, и не только над Коугчаром, но и над всей нашей страной, над всем народом, а впоследствии – и над всем миром.

– И чего же вы хотите от всего мира? – спросил Даурадес.

– От мира – ничего! – сделав ротик трубочкой, сказал Курада. – Но воля Господня – к тому, чтобы над ним наконец воссияло солнце свободы!

– Свобода, святой отец, фрукт весьма опьяняющий... Кстати, господа, а почему с вами заодно не прибыл сам генерал Ремас? Где он, ваш знаменитый «Олим»? Мне, да и не только мне было бы интересно поговорить с человеком, отдавшим приказ перерезать половину Коугчара.

– Вы опять верите слухам и перевранным фактам. Дело в том, что, собственно, сейчас мы собрали народное ополчение – только из тагров, заметьте, из чистокровных тагров. Так сказать, из лучшей закваски тагрского племени. Пускай наши воины, в чьих жилах кипит желание возродить нашу великую нацию, установят, какой именно порядок должен быть в городе. Мы мирные люди, и те небольшие запреты, которые установлены в Коугчаре, связаны только с нашими неустанными заботами о каждом из живущих в нем горожан. Уже сейчас среди жителей города никому и в голову не придет что-либо украсть или напасть ночью на беззащитного. Ни один из торговцев не смеет поднять цены сверх положенного и никто не посмеет бесчестить чужих женщин. Мы изгнали всех шутов и бесноватых, отменили чудовищные по непристойности представления, что давали последователи сатаны – актёры. Мы подняли цену на дрова и керосин, но то было сделано с одной только целью – отложить хоть сколько-то денег в фонд помощи самым бедным и убогим.

– Отец святой, а это правда, что вы отрубаете руки за воровство? – спросил кто-то, кажется – Теверс.

– Закон для всех един, – со значением ответил Курада.

– Удивительно, – сказал Даурадес. – И вы всякий раз собираете массы людей на свои проповеди?
– В этом нет ничего удивительного, сын мой, – с улыбкой молвил отец Салаим. – С тех пор, как на меня снизошёл Божественный Дух, я обрел невиданную ранее способность доводить мысли до сердец людских...

– Удивительно не это, – сказал Даурадес.
– А что же тебя удивляет, сын мой?

– Простая вещь, святой отец. О-очень простая вещь. Как же вам удаётся настолько ненавидеть людей, чтобы тому поклоняться?!

Отец Салаим не сразу нашёлся что ответить.
– Ваше сердце полно гордыни! – сверкнув глазами, пришёл на помощь его спутник. – Отриньте гордыню и наполните его смирением, аки мёдом...

– Но сказано в «Книге Слова Божия», – в тон ему возвысил голос Даурадес:

– «Воистину смирен тот, кто не ропща ведет плуг свой, и верит в судьбу свою, и не выпрашивает подачек у Господа, ибо крепка вера его...
И не осквернит он своего сердца ни завистью, ни ложью, ни предательством, и не поднимет руки на ближнего своего, ибо един Господь и для того кто молится, омывая руки, и для того, кто молится, посыпая прахом главу...»

– Как, святой отец, сей апокриф вы ещё не успели изучить? Ай-ай-ай! Впрочем, ясно – вы так недолго ходите в священниках!

– «...И, видят и ангелы, и силы Господни, что ни один из нас не приходит в этот мир по прихоти своей, но посылает его Бог. И одним человеком больше становится на земле, и приходит он исполнить миссию свою, и не его дело – рассуждать о том, справедлив или несправедлив этот мир, но дело его – найдя изъян в душе своей, искоренить и извести, а уже потом указывать другим, что и как делать. Берегись, коли в гордыне своей поставишь себя как Бога Истинного и начнёшь вершить дела свои именем Его, не постигнув извечное, что составляет природу и человека, и Бога...»

– А что же это, а, святые отцы?

– Единый Божественный Святой Дух! – без колебания выпалил отец Салаим. Его спутник молчал и только буравил Даурадеса блестящими бесцветными глазками из-под капюшона.

– А что есть Дух?… Эх, устал я с вами, – заявил, опираясь на седло, Даурадес. – Мы ещё не оплакали всех убитых. Земля и огонь ждут, чтобы упокоить их тела. И тут вы…

– Скажите, – продолжал он, – с каких это пор солдаты должны давать уроки святым отцам? А может быть, вы ошиблись, и вы совсем не такие святые, какими хотите казаться? Тогда берегитесь, ибо сказано, что «не вечно врагу человеческому соблазнять сердца людские, не вечно жерновам судьбы перемалывать зёрна греха и не вечно Церкви, подобно пьяной шлюхе, тащиться за повозкой победителя…» Что, собственно, вы умеете, кроме как топтать ногами упавшего? Я, быть может, и выслушаю вас – тогда, когда хотя бы один из вас ответит верно на вопрос, который был только что задан. Пусть и я, и те, кого вы изволите видеть – далеко не безгрешны, и пускай лично мне нелегко поклоняться Богу, распятому на Древе Порока, ибо я вижу, что Он – распят в каждом из нас и до сих пор страдает за наши грехи. Однако я, и не один я, а те, кого вы видите со мной, те, с каждым из которых в мир сызнова входит Бог – они-то хорошо знают, что надо было ответить. Идите же!

– Что ж, – сказал новоявленный отец Салаим. – В таком случае – мы умываем руки за то, что может уже в ближайшие дни произойти в стране. Бог не может и далее спокойно взирать на ваши святотатства!

– Умывайте, святые отцы. Умывайте, если сумеете их отмыть, – сказал, забираясь в седло, Даурадес. – Например вы, святой отец без имени. Что там у Вас с правой рукой? Вы теперь не кладете, как когда-то, по пятьсот пятьдесят пять поклонов на ночь Святому Икавушу? А? Ведь так?!
Под его взглядом плотненький монашек попятился и сильнее захватил, просто впился пальцами левой руки в локоть правой.
– Под видом Бога, – продолжил он, – вы поклоняетесь отцу лжи, и ваш бог – это пустой бог. Что ж... До скорой встречи ещё на этой земле, господа палачи!..
Конь генерала, ударив копытами, осыпал одеяния святых отцов тучей брызг.

– Уж извиняйте нас, простых солдат! – осклабился напоследок рыжий Донант. – Ну не понимаем мы этих ваших премудростей!

– А теперь, – сказал Даурадес, когда отряд оставил позади незваных парламентёров, – надо решить, кто из вас заменит меня здесь, при действующей армии.
– Да что ты, Даура, – попробовал возразить Донант. – И на этих крыс коты найдутся.
– Что-то мне не по душе излияния этих ревнителей новой веры, – озабоченно бросил Даурадес. – Я срочно отправляюсь в Дангар…

– Эй, Маркон! – окликнул его Гриос. – А что же, по-твоему, объединяет Бога и человека?
– А ты спроси у Донанта! Хотя и сам догадаешься, если чуть-чуть подумаешь!

2
Генерал Паблон был убит у ворот собственного дома рано утром, спустя день после сражения при Вендимиоке. В это время, по обычаю, в столице собирались отмечать весенний праздник Авируда, когда положено подавать всем встреченным на пути бродягам и неимущим.
Молодая женщина, одетая как нищенка, баюкая в руках закутанный в лохмотья сверток, приблизилась к нему, протягивая руку. Паблон Пратт отстранил охрану и полез за кошельком.
Женщина, в свертке которой вместо ребенка оказался револьвер, прежде чем солдаты сумели выбить из ее рук оружие, всадила в грудь генерала две пули.

– Смерть предателям! Смерть предателям! – вырываясь, кричала она.
– Отпустите ее... – таковы были последние слова генерала.

В тот же день в центре города раздались два взрыва. Первый из них разворотил праздничную трибуну, на которой, по счастью, никого не было.
Второй взрыв стоил жизни одному из драгун. Он стоял ближе всех к украшенной весенними цветами повозке, что должна была торжественно проследовать через весь город в направлении главной площади. Заслышав странное щёлканье внутри огромной куклы, изображавшей бога Весны, солдат раздвинул занавески и обнаружил бомбу. Крикнуть окружающим, чтобы разбегались, выхватить взрывное устройство и, прижав его к животу, упасть на мостовую, было делом нескольких мгновений.
После чего тотчас прогремел взрыв...

Даурадес, наскоро прибывший в город буквально спустя час после всех этих событий, взмокший от ярости, метался по городу.
К вечеру того же дня ему передали небольшую посылочку – ящичек в дорогой бархатной обертке, надпись на крышке которого гласила: «Посильная помощь от честных граждан Тагэрра-Гроннги-Косса».

– Помощь? – спросил Даурадес. – От каких «честных граждан»? Кому помощь?
И прибавил коротко:
– В огонь!
– А может быть там... – засомневался дежурный офицер. – Деньги?
– Ну, не бомба же, – поддержал его кто-то. – Ящик чересчур легкий.
– Сразу видать, что вы никогда не бывали в Элт-Энно. Попробуйте осторожно содрать обёртку... Так! А теперь – встряхните и послушайте.
Изнутри посылочки что-то шуршало и гудело – чуть слышно. Этого шума можно было и не расслышать из-за слоя бархатной бумаги.
Ящичек был полон пчёл. Диких, разбуженных до срока, разъярённых элтэннских пчел-убийц. Двух-трёх укусов которых достаточно, чтобы у человека навсегда остановилось сердце...

– Ну, если так… – сказал Даурадес, – то по-моему нам настала самая пора показать, кто в доме хозяин.

Как упоминает очевидец, той же ночью четыре тысячи солдат, выстроившись частой цепью, с оружием в руках, словно гребнем прошли с севера на юг всю столицу тагров. В темноте по временам слышались крики, грохотали выстрелы, мелькали огни… Городская тюрьма была забита настолько, что на полу не оставалось сидячих мест.
К утру разобрались. Тех, кто попал невинно и случайно – отпустили и напоследок извинились.
В последующие дни и ночи по Дангару можно было гулять совершенно свободно, спокойно и безопасно…

Наутро генерал Даурадес во главе полусотни драгун посетил Национальное Собрание. Поднявшись в президиум, потребовал показать повестку дня. В документе, среди вопросов, которыми собирались заняться господа депутаты, главными были следующие:

– организация ремонта помещения для заседаний;
– повышение жалованья депутатам;
– вопрос о переговорах с правительством Келланги – о возобновлении военного союза как средства избежать дальнейших боевых действий на территории Тагр-Косса.

– Это всё? – сухо спросил Даурадес, передавая бумагу адъютанту. – Хорошо же. Очень понятно.

Лица сопутствовавших ему драгун были каменны. Огни керосиновых ламп красновато отражались в жалах штыков.

Генерал оглядел полупустой зал. Окинул взглядом президиум, где заметил побелевшие лица генерала Легонца и ещё кое-кого из господ генералов.

– Я предлагаю, – сказал он, – добровольно сдать оружие находящимся здесь господину Легонцу, а также господам...
И назвал с десяток фамилий.

– Вы не имеете права! Мы – избранники народа Тагр-Косса! – крикнули из темноты.

Охрана Даурадеса ближе придвинулась к нему, но генерал, отстраняя драгун, вышел вперед и прогремел, заглушая шум зала:

– Сообщаю всем вам, что сегодня к утру, по срочному решению Военного Совета мы вынуждены были расстрелять всех тех, кто так или иначе принимал участие в организации взрывов, беспорядков и убийстве генерала Паблона...

– Да! Всех! – крикнул он, упреждая вопросы. – Сегодня же, Военный Совет издал постановление, согласно которому каждый, кому ещё придет в голову так или иначе пособничать в организации уличных беспорядков, вооруженных выступлений, заниматься поджогами, взрывами, грабежами, воровством, мародёрством, сокрытием больших количеств оружия подлежит уничтожению на месте... Далее! – бросил он в притихший зал. И продолжал, уже спокойнее:

– Далее. Военный Совет постановил считать все военные части, так или иначе поддерживающие так называемое союзное командование – изменившими присяге и перешедшими на сторону врага. До командиров этих частей доведено, что им в течение суток предписывается во главе своих соединений прибыть в Дангар, либо – подтвердить свою подчиненность новому правительству страны. В противном случае эти подразделения исключаются из состава армии и подлежат расформированию, а в случае вооруженного сопротивления – уничтожению. Войскам, находящимся в Элт-Энно, разосланы соответствующие указания.

– Далее, – продолжал генерал. – Военный Совет считает, что партия «недовольных», чьи заслуги перед народом страны несомненны, достаточно полно представлена как в Военном Совете, так и в иных структурах власти. Учитывая неоспоримый факт, что сложившаяся обстановка требует максимальной быстроты действий, я, как главнокомандующий сухопутными силами и исполняющий обязанности руководителя страны, решением от сего дня распускаю Собрание!

– Но вы же попираете закон! – раздалось из зала. – Диктатор!
– Узурпатор!
– Солдафон!
– Палач!

– Перестаньте! Перестаньте же! – перекрывая выкрики с мест, прозвенел женский голос. На возвышение, старательно приподнимая складки платья, поднималась… Мирина – как и большинство присутствующих – тоже депутат Собрания.

– Боже мой! Ещё не предан огню прах генерала Паблона! Ещё не пойманы все убийцы! Большая часть страны находится в руках кровопийц! Кому вы бросаете обвинения? Солдату, который не пропустил врага к столице? Значит, вы едины с теми, кто пятнает свою честь взрывами и убийствами?
Глаза её метали молнии. Пальцы с ожесточением перебирали платок на груди.
– Шлюха Даурадеса! – брызнуло из зала.

Генерал гневно шагнул вперед, но Мирина опередила его.
– И кто же это говорит? – спокойно спросила она.
– Все говорят! – прозвучал тот же голос.
– Поднимитесь, ну поднимитесь, встаньте, я хочу вас видеть!
– Не поднимусь, – менее уверенно донеслось в ответ.
– Ну?! – подбоченясь, спросила Мирина. Ее голос прозвенел над притихшим залом и в тон ему откликнулись толстые стекла окон и тонкие стеклышки керосиновых ламп. Тревожные тени заметались по залу.

– Генерал, – обращаясь к Даурадесу, поклонилась Мирина, – я не сержусь на этого господина! У него нынче день нестояния!

Сдержанный смех прошелестел над головами собравшихся и затих, утонул в воцарившейся бархатной тишине.

– Вам слово, генерал Даурадес! – звонко и властно объявила певица.

– Я хочу, – собрался с голосом Маркон, – чтобы все, кто присутствует здесь, верно поняли наши намерения. Вы станете подлинными избранниками народа тогда, когда в наших руках будет вся страна! С этой минуты, соблюдая верность памяти генерала Паблона Пратта, я даю слово, что не сойду со своего поста до тех пор, пока на земле Тагр-Косса находится хотя бы один иностранный солдат. С этой минуты единственным законом, регулирующим положение внутри страны будет Военный Кодекс. Уведите их!
Дождавшись, пока из зала под конвоем выведут названных им генералов, Даурадес добавил:

– Я уверен, что с этого дня те из вас, кому действительно дороги независимость их родины и процветание их нации, поймут меня и отдадут все силы для нашей скорейшей победы и завоевания права на подлинно свободную жизнь и историю Тагр-Косса. Наша страна чересчур мала для того, чтобы терять время на бесконечные заседания и согласования! Я уверен, что меня полностью поддержат те, чьими руками была одержана наша непростая победа. Господа народные избранники! Я прошу вас покинуть этот зал. Вас ждёт работа на местах, организация питания, медицинского обслуживания, обороны, наведения внутреннего порядка. Координация действий – через Военный совет. Сейчас все мы должны действовать как один человек – практично, решительно и результативно. Время дорого! Не забывайте, что в руках у нас пока одна столица. Очередь за другими городами.
– Когда вы их возьмете, другие города... – вздохнул кто-то.
– Скоро! Уж это мне, как главнокомандующему, разрешите считать своей
главной задачей. Даннхар!
– Даннхар! – откликнулись от дверей.

К трибуне президиума прошёл Карраден.
– Разрешите и мне сказать несколько слов.
И, не дожидаясь разрешения, обратился к залу:

– Я, как военный комендант города, хочу сказать следующее. Мы захватили власть. Но этого мало. Нам надо доказать, что мы действительно власть, твёрдая и бесповоротная. Что мне, как коменданту, прикажете делать, когда, воспользовавшись отсутствием войск, толпа начинает громить лавки и опрокидывать котлы, в которых варится похлёбка для бездомных детей? Что мне, как коменданту, прикажете делать, когда та же толпа забрасывает бутылками с керосином часовых, что охраняют имущество государства? Я не позволю, чтобы глумились над военным флагом и кричали: «Мира! Мира!» в то время, как наши солдаты кладут головы на поле сражения!

– Именно вследствие принятых нами мер, – продолжал он холодно, – под окнами не бушуют толпы, возглавляемые… вами, господа!
– Нууу! – пронеслось по залу.

– Именно вследствие принятых нами мер пресечены многочисленные погромы. Выявлены люди, которые не являются ни жителями города, ни вообще гражданами страны. Откуда они явились, мы ещё разберёмся. Предупреждаю: двенадцать ружей! На месте! Без суда и следствия! Для всякого, кто посмеет за спинами наших солдат нарушать установленный порядок. Идёт война, господа! Разрешите вам это напомнить!

– Поиграй в меня, поиграй, – шепнул Даурадес, протягивая ему документ.
И подмигнул при этом.

– Организация ремонта? – крикнул Карраден. – Повышение жалованья? Так вот, что я вам скажу. Думать об этом сейчас, когда, согласно сведениям, каждую ночь в столице умирают от холода и голода беспризорные дети? Вы думали об этом, господа народные депутаты?
И прибавил:

– В первую очередь, ремонтироваться будет дома граждан города. В последнюю – правительственные здания. Насчёт жалованья… всем, невзирая на чин, будет положено одно и то же жалованье. Взяточников – карать! жестоко наказывать как грабителей собственного народа!

– Я не согласен, – продолжал он, – с тем, что Собрание должно быть распущено. Мы соберёмся здесь… через три дня, после того, как вы посетите своих избирателей. Обстановка требует от нас немедленного принятия новых законов. Даннхар, господа!

– Даннхар! Даннхар! Даннхар!

Наклонясь к плечу Мирины, Даурадес шепнул с улыбкой:
– Знаете, я теперь, кажется, знаю, кто, возможно, будет следующим владыкой Тагр-Косса.


3
Через сутки после описанных событий был освобожден Маллен-Гроск. Тагрские войска, расквартированные в этом городе, заявив о своей полной солидарности с новым правительством страны, жестоко расправились с келлангийской частью гарнизона. В Маллен-Гроске размещались богатейшие склады продовольствия, фуража и снаряжения.
Войска Бэрланда, бывшего союзника, по приказу союзного командования в экстренном порядке придвинулись к границе с Тагр-Коссом. Форсировать ночную Лаэсту они не решились. Той же ночью из Дангара подошёл сильный отряд из солдат и рабочих. Утром, едва продрав глаза, бэрландцы с удивлением увидели на противоположном, обрывистом берегу реки множество палаток, вооружённых людей под чёрными знаменами, а главное – не менее сотни пушек, чьи стволы были направлены в их сторону. С тагркосского берега звонко ухнула мортира и выпущенная бомба, прошелестев в воздухе, разорвалась точно посреди реки. Дангарцы умели не только отливать пушки... Посовещавшись, бэрландцы прислали парламентёров, которых на том берегу Лаэсты встретил не кто иной, как сам посол Бэрланда в Тагр-Коссе.

Двумя днями позднее правительство Бэрланда прямо заявило о выходе своей страны из военного союза, а также о том, что начинает экстренные поставки в Дангар продовольствия – в обмен на керосин и сырую нефть из дангарских скважин.

Правительство Анзуресса, островной страны, города которого были когда-то основаны рыбаками и пиратами, заявило о солидарности с Тагр-коссом.
Между тем, келлангийцы не оставляли отчаянных попыток повлиять на ситуацию. Военный перевес был на их стороне, большая часть страны – под их контролем. Генерал Хорбен, всё ещё исполняющий обязанности главнокомандующего, прислал очередной ультиматум, в котором заверял в том же – что простит даже такому правительству все его грехи и прегрешения, лишь бы Тагр-Косс с его войсками – ударной силой во всех войнах последних лет – по-прежнему состоял в военном союзе с Келланги. В противном случае...

Впрочем, судя по просительному тону этого послания, после поражения при Вендимиоке, потери Маллен-Гроска и крахе союза с Бэрландом, Хорбен весьма сильно разочаровался в своем рвении.

По всему Южному Тагр-Коссу рушились фронты и фронтики, одно за другим сыпались сообщения о том, что какие-то из селений или посёлков перешли под влияние нового режима. Отряд Гриоса увеличился до полутора тысяч всадников, отряд Еминежа – до тысячи двухсот. Бывшие враги действовали совместно, соперничая в боевом искусстве с отрядами Вьерда и Донанта, также наводившими ужас на неприятельских солдат, не успевших засесть за спасительные стены Урса и Коугчара.

Чаттарец по имени Гриос, каким мы знали его в самом начале нашего рассказа, в эти дни впервые за много лет чувствовал, что он занимается своим делом. Он воевал, он вёл в атаку сотни таких же как он, ему порой вспоминались и Айхо, и оставленная где-то в горах за Коугчаром семья. Он шёл к ним, зная, что дорога неблизка. Но это была его дорога, он понимал это. Его лицо обветрилось, красноватый весенний загар сделал его лицо бронзовым. Да и сам он казался себе точно вылитым из металла. Он обучал молодых солдат, а те, что поопытнее – обучали его. Он качался в седле, он покуривал трубку с друзьями, он выслушивал донесения и отдавал приказы.

Я на небе или на земле? Всё равно, лишь бы идти, идти нескончаемым маршем, отбросив тревоги, веря в свою победу, быть самим собой…

Много дней на свете жить
Иль немного,
То ли ладом всё пойдёт,
То ль кувырком…
Ты одна меня поймёшь,
Ты, дорога,
Эх, дорога, эх дорога –
Пыль столбом!..

Ещё через день из Лаггатоу пришла депеша, подтверждавшая распоряжение, согласно которому генерал Хорбен был отстранен от командования келлангийской армией – которую теперь никто не называл армией союзников...

Спустя ещё сутки тагркосские войска прошли маршем более половины пути до Урса и очистили от неприятеля две трети Южного Тагр-Косса. Пленные келлангийцы восстанавливали разрушенные дома и трудились на хозяйственных работах. Большинство из них просто отпускали восвояси – на территорию того же Бэрланда, с представительством которого было заключено соответствующее соглашение. Даурадес верил, что вернувшись домой эти люди порасскажут немало и о том, как их учили воевать тагры, и о том, как с ними обращались в плену, а также о том, что кое-кто из них, согласно желанию, вступил в корпус полковника Еминежа – чтобы по примеру тагркосских драгун совершить в скором будущем рейд до Лаггатоу.

4
Чёрные военные флаги тагров развевались в ветру над Дангаром и Маллен-Гроском, над окрестными поселками, по всем путям и дорогам, ведущим от столицы, где колонна за колонной шли тагркосские войска. Искорки солнца играли на свежевыпавшем снегу. Эскадрон кавалерии на рысях теснил к обочине отряд пехотинцев.

– Ну вы, ковылерия недоеденная!
– Ездуны! Ходить разучились! – ворчали те.
– Пих-хота, от слова «пихать»! – не оставались в долгу кавалеристы.

Начальник пехотного подразделения вынул изо рта источавшую кудрявый синеватый дымок трубку:
– А ну, па-адтянуться!.. Бригада, песню!

Вперед пробежали двое барабанщиков. Торопливая дробь прорезала морозный воздух.

– Запевай, запевай, – хриплым голосом поторопил Крабат. – Бригада, песню!

Тишина. Хруп-хруп, хруп-хруп – шагают по снегу усталые ноги.
– Бригада, песню!

Тишина и – только тихая дробь барабанов.
– Бригада, песню!

– А пошёл ты… – слышится из строя.
– Чтоо?!

– Вр-ремя верить, время петь!
       
       И окна распахнуть,
       И двери отпереть!
       Пусть Надежда солнечным лучом
       Нам дорогу освещает впредь!

       Голос Правды,
       Голос-гром!
       Тобой пробуждены,
       В дорогу мы идем,
       Ты должен сильным быть теперь,
       Чтобы слабым не стать потом!

Солдат – он и есть солдат. Сегодня он жив, а завтра его поведут умирать. Ещё сегодня ты шагаешь, чувствуя, как в сапогах хлюпает промёрзлая вода, а завтра – а там уже всё…
Пылающий золотом шар поднимался над заснеженным полем. Тагркосская армия под командованием Даурадеса выдвигалась к Урсу...

Мы же с вами, дорогой мой терпеливый читатель, на несколько глав перенесёмся в Бугден и посмотрим, что происходило с нашим главным героем, Тинчем, осенью и зимой – за несколько месяцев до описанных выше событий.