Глава 11 – Сражение при Вендимиоке
Прощай, любовь, прощай, надежда
На тишь и счастье впереди,
Мир поменял свои одежды
На серый выцветший мундир.
Прощай, любовь, прощай, родная,
В дорогу чарочку подай,
Мне шлем и куртка боевая
Тебя заменят невзначай...
Старая солдатская песня
1
– Привет, простоватые! Вас стало одним больше!
Такими словами приветствовал старый Гурук сержантов драгунского полка.
Игроки швырнули карты на стол. Дремавшие на полатях открыли глаза. Сержант Норт прижал ладонью струны чингаросса:
– Ишь ты! Не прошло и века...
– Сколько вам сейчас, Гурук? – полюбопытствовали из глубины палатки.
– Сколько ни есть – все мои, –– хмыкнул Колдун, усаживаясь и ловким щелчком сшибая соринку с сержантской нашивки. – Стоило, однако, заваривать эту кашу. Хотя бы ради унтерских харчей.
– Ну, харчами и у нас особенно не разживешься... – ответил с полатей ещё один голос.
– Что ж, – пожал плечами новоиспеченный сержант. – Не поем – в зубах наковыряю.
– ...А вот бутылочка где-то была. – продолжил голос.
– Да, где же? – отложив чингаросс, оживился Норт.
– Поищи в подсумке, там, в углу, – сказал, поднимаясь из-за стола, худой как сухое дерево унтер-офицер по имени Крабат. Подойдя к новоиспеченному сержанту, тряхнул его за плечи:
– Молодец. Поздравляю. Лучше поздно, чем никогда.
– Этак пойдёт, он и до генерала доберется, – сказал кто-то. – Пойдёт, пойдёт, и дальше пойдёт.
– Ладно, – сказал Крабат. – Теперь к делу. Какие новости привез?
Они чинно расселись за столом и, пока Норт разливал по кружкам, слушали рассказ новоприбывшего.
– Новости, конечно, не ахти, – начал Гурук. – Война всё-таки будет. Келлангийский консул удрал из Дангара. Генерал Хорбен ультиматум прислал – дескать, «вернись и всё прощу!».
– Угу, – отозвался Норт. – Это мы сейчас, без промедленья. «Люблю тебя как душу, трясу тебя как грушу».
– Зовёт обратно, в военный союз. Дескать, а что произошло, ребята? Ничего такого. Ну, сменили опять генерала на генерала – ваше дело. У вас в стране, вообще, кинь палкой в собаку – попадёшь в генерала, да... Только поставки пушечного мяса впредь не прекращайте. Дескать, поплакал я с такой обиды, да и простил вас, засранцев. Ужо только впредь не ослушайтесь. А то...
– А то! – набивая трубку, бросил Крабат. – А то мы здесь ничего не видим, не ведаем. Их там, с той стороны, всё больше и больше.
– Посему, – продолжал Гурук, – мне поручено довести, что военный совет решил принять бой и, разгромив келлангийцев в поле, выдвигаться к Урсу. Нашей задачей будет...
Не договорив, он глубоко, с удовольствием, потянул в себя дымок. Его собеседники терпеливо помалкивали.
– Ну ты, начальник штаба, – не выдержал Крабат. – Не тяни.
– Здесь, старики, история такая, – продолжил Гурук. – Весь совет был «за», только Гриос и Карраден – против. «Даурадес никогда не одобрит всего этого». «Почему?» План вроде бы удачный. Келлангийцы стоят рыхло. Попробуют атаковать – им хуже. То, что понагнали своей солдатни – дела не решает. Здесь, на нашей земле, мы – хозяева...
– Насмотрелись мы на эту кашу, – устало молвил один из взводных. – Начнут палить – половину своих накроют. «Лучшие в мире...»
– Так вот, отчего ж? А Карраден, – он теперь начальник дангарского гарнизона, – твердит одно, мол: нет и нет. Есть слабое место... А план, ребятки, у них был такой. Организовать позицию так, будто мы подались и отступаем. А потом – загнуть мешок и пускай попрыгают... И вот – приходит Даурадес! И, как обычно: «Всё это замеча-ательно. Просто гениа-ально.» Потом сразу: «Скажите, а какой людоед всё это придумал?» Генералитет, конечно, в недоумении. А Даурадес объясняет. «Я спрашиваю: какому людоеду пришла в голову мысль поставить в такое дело молодых?»
– Понятно, – сказал Норт. – Это они в «воспитательных целях». Чтоб парнишки пороху понюхали.
– Суки они, – просто отметил Крабат.
– Вот-вот... И тогда Даурадес предложил на место отступающих поставить нас, как самых опытных. Мы должны будем и бегство изобразить, и вовремя остановиться, чтоб не прорвать дыру в обороне...
– Та-ак... – вздохнул кто-то.
– Стало быть, завтра в дело? Наконец-то.
– Сколько наших поляжет... Половина? Не меньше...
– Давайте выпьем, господа.
Они выпили, не закусывая. Гурук и Крабат сидели друг напротив друга у стола. Норт потянулся за чингароссом.
– Лошадка милая, куда же ты несёшься?
А я лежу, и нет, и нет меня...
«На этих тагров дров не напасёшься!
Песком присыпьте, чтобы не вонял!»
– Кончай скулить, – предложил кто-то.
– Погоди-ка, – сказал Гурук. – Знаю и я одну из этих модных песенок. Дай-ка инструмент. Ну и развалина. Дрова ты им, что ли колол?
Чингаросс действительно побывал не в одной переделке. Его полукруглый кузов был залатан и кое-где даже подбит гвоздями. Гурук подтянул колки и отложил на стол трубку.
– Вставай, солдат! Скрипят ступени
И в дверь кулак с размаху бьёт.
А день вчерашний был последний,
Труба трубит, трубит поход.
Вот птицы чёрные пропели,
Хрипит сигнальная труба...
Ружьё к ружью, шинель к шинели,
С судьбой смыкается судьба.
Надежда милая, сестричка
Мне шлем тяжёлый поднесет,
А сердце бьётся, словно птичка,
Что так взволнованно поет.
Жизнь разошлась на половинки
Под барабанов тяжкий гром...
Блестят, блестят, блестят слезинки
На детском личике твоём.
Нам командир-мудрец прикажет
И место выберет в строю,
И путь-дороженька проляжет
От бытия к небытию.
Там, впереди – дороги, битвы,
Куда пойдем за взводом взвод...
Твоя любовь, твоя молитва –
Она спасёт меня, спасёт...
Твоя любовь, твоя молитва –
Она спасёт меня, спасёт.
– Сыграй ещё, – попросили после паузы.
Гурук со вздохом отложил чингаросс.
– Кем ты был раньше, Колдун? – спросил Крабат.
– Ну, солдатом не родился... А вообще, хотелось бы, конечно, просто вспомнить.
– Да. Вспомнить, – потёр виски Крабат. – Хорошо б, если бы пришла когда-нибудь эта возможность – вспомнить...
Предзакатным часом они поменялись окопами с молодыми.
Разведали местность. Неприятель стоял лагерем прямо напротив. Посёлочек носил бэрландское название Вендимиок и в ночи был виден издалека. Костры, огни, ржанье коней – келлангийцы явно не собирались прятаться.
– Гурук, – спросил старого солдата Норт, когда они обходили посты, – я не понимаю, война объявлена?
– Война идёт, сержант.
– Тогда, почему… Быть может, завтра ничего и не будет? Заключат мир...
– И мечтать забудь.
Гуруку хорошо было известно это чувство, приходящее, когда после долгого затишья внезапно получаешь известие о том, что назавтра – в бой.
Смерти не избежишь, она как тень крадётся всю жизнь за человеком, и когда-нибудь, когда-нибудь... Может быть завтра, а бывает – ещё раньше.
Когда оно приходит, без толку пытаться отбрасывать прочь дурные мысли – не поможет. Мысль о смерти неуёмна, подобно червю она будет точить твое сердце вновь и вновь. Да, ты немолод, да, лицо изуродовано ударом сапёрной лопатки. Но ведь тебе тоже так хочется жить!
Ах ты, смерть моя матушка... Ладно, держись. Желаешь, чтоб я о тебе думал? – буду думать!
Всегда есть мы и есть они. И мне, в общем, безразлично, кто он. Хуже, когда он улыбается – вот так я тогда и получил лопаткой в лицо... Так, должно быть, улыбается смерть. Она без приглашения, винтом вворачивается меж лопаток, хладит живот, иссушает мозги. Это не боль, и лучше бы, конечно, без боли. Потом ничего не будет.
Пусть! Сейчас надо думать и думать: да, да, всё покроется мглой – и твои детские мечты, и твои кораблики в лужах, и первая любовь, и твои воспоминания, и твоё дыхание, и мир вокруг тебя... Надо думать об этом, входить в это, внедряться в это, не отбрасывать это.
Да, инта каммарас, я думаю об этом и не боюсь размышлять об этом!
И тогда... получается странное. Мысль о смерти устало уходит. Она просто надоедает, как опостылевшая девка. Ну, будет и будет... Инта каммарас, ну и что же, что будет?
Говорят, что смерть надлежит презирать. Нет, это неверно. Ибо презирать следует лишь свой собственный страх.
Потому что пугает не смерть. Пугает мысль о смерти.
– Гурук, а тебе приходилось когда-нибудь драться... с этими? Как оно обычно бывает?
Норт служил в драгунах всего только второй год. Ему до сей поры не приходилось принимать участие в больших позиционных баталиях. Как, впрочем, и многим из молодых драгун, имевших представление о войне как о жизни на марше и лихих партизанских вылазках.
– Постреляют из пушек. Потом – атака. Нам бы поймать момент и – драпануть. Убедительно это сделать, а ещё бы – успеть ноги унести от кавалерии.
– А... как же раненые?
– Легко раненых возьмём с собой.
– А тяжёлых?..
– Будем надеяться, что во время бегства нас поддержит артиллерия... – продолжал Гурук, словно не слыша вопроса.
– Главное – действовать быстро. Тогда... может быть, от всей бригады уцелеет половина. Хотя и треть – не так плохо...
И прибавил, насмешливо скалясь на последний луч закатного солнца:
– Не охай, сержант. Ещё не известно, из кого завтра первого... сок потечёт.
2
Гурук ошибся: келлангийцы в тот день начали не с артиллерии. Не дожидаясь, пока совсем рассветет, шеренги солдат в сером и темно-зеленом пошли сквозь утренний туман. Тагрский часовой вовремя поднял тревогу и торопливые залпы смели первую шеренгу наступавших. Тогда келлангийские гренадеры залегли и поползли вперед, прижимаясь к промерзлой, твердой земле, прикрытые низким туманом как одеялом. На головы тагров одна за другой посыпались гранаты. Осколки от их разрывов доставали солдат по всей длине траншеи, и – благо, что окопы загодя рыли углами.
Всё же потери были немалыми. Отвечать было нечем и командир бригады, капитан Бустар поднял солдат в контратаку.
На этот раз окончательно продравшие глаза тагркоссцы оказались на высоте. Схватывались с келлангийцами молча, без боевых криков, с холодной яростью выцеливая в тумане неприятеля. Шарахали из карабинов наугад, рубили тесаками, пропарывали насквозь штыками, прикалывая к земле не успевших вскочить гренадер, вцеплялись зубами в лица, наотмашь хлестали саперными лопатками и сами падали под ударами. Никто не мог видеть, много ли, мало ли дерётся рядом его товарищей, каждый, ворча, хрипя и задыхаясь от ярости сражался сам за себя – и за остальных.
Не успели вернуться в окопы, как услыхали сквозь туман нарастающий конский топот. Кавалерия!
На этот раз не подвели артиллеристы. Встречь келлангийской коннице горохом забарабанила картечь. На промёрзлой глине закопошились вперемешку лошади и солдаты, келлангийцы и тагркоссцы. Засвистало в воздухе ответное и первые разрывы келлангийских снарядов легли вдоль линий тагрских укреплений. В грохоте разрывов тонули команды, выстрелы и стоны. Для тех, кто мог что-то видеть и слышать, всё слилось в один непрекращающийся ужасный сон. Люди зажимали ладонями уши, ползли, пытались вдавиться в землю. Уползти, убежать было некуда, и лишь промёрзлые комья земли, огонь и грохот разрывов царили повсюду.
И тогда, как только обстрел стих, по цепи пошла команда: уцелевшим – отступать...
С вершины холма, где располагался командный пункт тагркосской армии, Даурадес наблюдал, как поднявшись, нестройными рядами, бегут его драгуны. С другой стороны к окопам подбегали келлангийские солдаты – уже со знамёнами и ружьями наперевес. В подзорную трубу генерал хорошо видел, как замешкались двое драгун, пытаясь утащить с собой раненого товарища, и в ту же минуту все трое были сколоты штыками.
Конь под генералом, слыша канонаду, водил ушами и нервно перешагивал с ноги на ногу. Плюмаж на треугольной шляпе Даурадеса покачивался в такт.
– Карраден! – позвал генерал, не отрываясь от трубы.
– Простите, господин генерал, но здесь нет Каррадена, – ответил голос ординарца. – Полковник Карраден в Дангаре.
– Да. Конечно.
Если что-то случится здесь, сегодня, с ним – в тылу на всякий случай остаётся Карраден. Карраден – незаживающая совесть...
Даурадес запустил руку в карман, и вытащил пару орехов. Не спеша, один за другим, раздавил их в пальцах.
– Господин генерал!
Вьерд, командир кавалеристов бывшего полка Мако, кружил и кружил вокруг холма на буланом жеребце.
– Господин генерал, они накрыли наши батареи!
– Вижу, – ответил Даурадес, хрупая в пальцах орехи.
– Но, господин генерал...
– Стоять на месте. Ждать приказа. Ждать! Вам всё понятно, капитан?
Чёрта с два у нас теперь получится, думал Даурадес.
Перевешать бы весь генштаб. «Мешок», «мешок»... Келлангийцы как по ниточке прошлись по батареям. Не захлопнется мешок! А это значит, что нас спасает только чудо... Или не чудо. Случай... Боже, как надоели эти глаза за спиной. Вычислять, кто именно из них сдал врагу наши планы нет смысла. Сам виноват, не доверяй кому попало. А приходится...
Он обернулся к группе генералов, так же как и он, наблюдавших за ходом боя.
– Господа!.. – Он чуть было не сорвался и не назвал их сплеча «господа офицеры!» – Господа, мне кажется, что в вашем присутствии здесь сейчас крайне мало пользы. Обстановка осложнилась, и вы будете нужнее при своих частях. Со мной остаются вестовые и отряд охраны. Хумм, господа!
«Вообще-то – зря», подумал он, когда недоумевающая свита рассыпалась в разные стороны. «Если генерал – то точно не дурак». Оно конечно...
Более не обращая на них внимания, повернулся к сражению и потянулся было за трубой, но его прервали.
– Господин генерал!
Всадник в темносинем мундире выплясывал перед ним на вороной кобылке. За его спиной пикой торчало укутанное чехлом древко знамени.
– Господин генерал, разрешите доложить, отряд конных драгун, командир капитан Гриос, прибыл в ваше распоряжение и ждёт приказа вступить в бой!
Вот он, случай.
Молодцеватый чаттарец, не отнимая руки от хвостатого шлема, ожидал ответа. Они там что, теперь все на вороных кобылах ездят, подумал Даурадес.
– Сколько вас?
– Отряд семьсот сабель, господин генерал! Находится на марше, подойдёт через несколько минут со стороны левого фланга!
– Вот что, парень. Не соединяясь с нами, обогните фланг да врежьте-ка по этим воякам с тыла. Во-он по тому поселочку напротив, что зовется Вендимиок. Приказ понятен? Действуйте!
– Господин генерал!
– Что ещё?
– Господин майор Гриос очень просит пойти в бой под нашим, чаттарским флагом. Вот. Вот...
Вестовой сорвал чехол и перед Даурадесом плеснуло на ветру сине-лилово-чёрное знамя, в середине которого перебирал когтистыми лапами огненногривый грифон.
– Передай Гриосу – атаку под чаттарским флагом разрешаю. Не медлите! Хумм!
– Эа! Эа! Эа!..
Счастливый всадник, не сворачивая знамени, сине-лилово-чёрной птицей помчался с холма. Проводив его глазами, к Даурадесу вновь подъехал Вьерд.
– Господин генерал, а мы что, так и будем стоять?
– Будете стоять, – поднимая трубу к глазам, ответил Даурадес. Сквозь запотевшее стекло он наблюдал, как остатки бригады Бустара, около полутора сотен человек, не преследуемые никем находятся на полпути между окопами и руслом реки, сплошь заросшим высоким тростником.
На другом берегу реки, скрытые зарослями, должны стоять батареи Теверса, ещё не побывавшие в деле.
Ожесточенная перестрелка шла по всему фронту. Утренний ветерок разогнал туман и было отчетливо видно, как со стороны противника во весь опор мчатся кирасиры – не менее пяти сотен, направляясь к тому месту, где келлангийцы только что пробили брешь в обороне. Вот они перемахнули через окопы...
Даурадес перевёл трубу на отступающих драгун – те явно не думали торопиться. Более того – сбившись воедино, застыли на месте. Сейчас их настигнут келлангийские кавалеристы.
Но в этот момент драгуны, выстроившись тесным строем, подняли к плечу карабины и дали по кирасирам дружный залп, потом ещё и ещё. Находившиеся внутри строя перезаряжали карабины товарищам.
И – как будто невидимая рука смела и смяла сразу несколько десятков всадников, потом ещё столько же, ещё и ещё... Их строй сбился, задние налетали на передних, передние валились как подкошенные. Смешавшись, кирасиры закружили, заметались по равнине. Но их всё равно было больше и они были сильнее. Рассыпавшись, они развернули коней и вновь пошли в атаку.
Драгуны, разобравшись цепочками, гуськом, во всю прыть бежали по направлению к тростникам. Кирасиры неслись за ними, вослед торопилась пехота, а там – снова кто-то...
Но тагры не зря, убегая, так старательно выстраивались в цепи друг за другом. Узкая дорожка способна пропустить строй солдат по одному, но не лавину наступающей кавалерии.
Сама земля буквально разверзлась под копытами келлангийской конницы. Всадники один за другим, десяток за десятком с разгона влетали в заблаговременно вырытые таграми «волчьи ямы».
Даурадес увидел, как командир драгун, очевидно – Бустар, что-то кричит солдатам, показывая рукой на землю.
И понял:
– Ложись!
Солдаты бригады Бустара, задыхаясь от бега, попадали наземь – почти у самой реки. И тотчас же здесь, за тростниками, артиллеристы поднесли фитили к запальникам. И их залпу – картечью, прямой наводкой – ответили пушки с правого и левого флангов...
– Господин генерал!
Даурадес вздрогнул, увидав прямо перед собой запылённую кирасу и рыжий драконий гребень келлангийского кавалериста.
– Капитан Еминеж, господин генерал! С сегодняшнего утра-а перешёл на вашу сторону! Со мной триста сабель. Готов хоть сейчас идти в бой, жду ваших приказаний!
Он был без оружия и говорил отрывисто, сквозь зубы. Его правая щека и нижняя челюсть были перевязаны, отчего борода сбилась на сторону. Каска, начиная с налобника обмотана чёрной материей. Отличительный знак...
Даурадес вспомнил: Шортаб, пару дней назад.
– Где ваш отряд, капитан?
– Там, – махнул рукой Еминеж. – По соседству с вашим правым флангом!
Вторая случайность, подумал Даурадес.
– Что у вас со щекой? – спросил он.
– Пу-уля, стерва, чёрт бы ее побрал! Залетела прямо в рот, пока скакали! Кто б рассказал – не поверил бы, а тут сам нарвался... – захмыкал рыжебородый, и посерьёзнел:
– Ну как, вы принима-аете нас или что-то не так?.. Господин генерал! Поверьте нам! Мы хотим вернуться в Келланги так же, как и вы вернулись на родину! Мы хотим быть такими же! Прошу, поверьте нам!
– Ординарец!
Генерал торопливо набросал несколько строк на листе бумаги, пришлёпнул их личной печатью.
– Немедленно вернуть господину капитану оружие и включить его отряд в состав наших сил... Капитан... Вам особое задание. Вы должны пройти мимо нашего правого фланга и ударить по Вендимиоку с тыла. Будьте осторожны, с вами бок о бок будут наши, тагры и чаттарцы. Вопросов нет? Даннхар!
– Карраданнхар, господин генерал!
Даурадес вновь взял трубу наизготовку. Внизу, под ним, не решаясь форсировать реку, на рысях проносился эскадрон за эскадроном. На возвышении за рекой, там, где стояли пушки Теверса, размеренно вспыхивали огоньки. Непрерывный гул плыл над полем. В середине сражения, сгрудившись на небольшой площади, копошилось множество народу, можно было различить пеших, конных, артиллерийские повозки, множество коней, потерявших седоков... Теперь келлангийцы не пытались атаковать, хотя с тылу к ним, под пули и картечь, подходили всё новые отряды... Казалось, никто даже не пытается как-то организовать эту сбившуюся в бесформенную массу армию.
– Капитан Вьерд, – разочарованно сказал Даурадес.
– Я, господин генерал!
– В бой, капитан. Бить, бить и бить, и не давать врагу передышки!
Передал ординарцу трубу и полез в карман – за орехами. Вдали, за бывшей линией фронта всё явственней и гуще поднималась дымная мгла. Это горели дома поселка Вендимиок.
3
– Проведите ко мне этих героев.
Крабат и Гурук, с ног до головы в копоти и глине, предстали перед Даурадесом.
– А где капитан Бустар? – спросил генерал.
– Там, – махнул рукою Крабат.
– Снаряд. Прямое попадание, – добавил Гурук.
Даурадес потемнел лицом.
– Ваши потери?
– Много. Больше половины состава.
– Больше половины... – машинально повторил Даурадес.
– Что ж, – добавил он. – Я видел, я видел всё это... Всем, кто остался в строю – два дня отдыха. Вашу бригаду пополнят солдаты из бывшего полка Мако. Организовать их. Насколько будет возможно – поскорее обучить. Впереди у нас не одно такое сражение... Вы, кажется, родом из Коугчара, Крабат?
– Да, господин полковник. Даже, было время, работал под вашим началом. Помните, когда мы взрывали камни у входа в бухту?
– Помню, – подтвердил Даурадес. – Вестей давно из дома не получали?
– Как сказать, господин полковник... Давненько.
– Вот и я, тоже самое, давненько, – неожиданно сам для себя сказал Даурадес. Сержанты переглянулись.
– Да ведь все мы солдаты, господин полковник, – пожал плечами Гурук. – Пока не окончена война, наше дело – воевать. А там посмотрим.
– Хорошо. Вопросы, капитан Крабат и лейтенант Гурук?
– Никак нет, господин генерал!!
– Ступайте...
Нас труба призывает
фельдфебельским басом,
Нас молва величает
пушечным мясом,
Просыпаются птицы –
мы снова в пути,
Нас, родная землица,
пойми и прости...
На полях и дорогах
навечно распяты,
Не святые, не грешники –
просто солдаты,
От тревоги к тревоге –
где силы набрать?
И ползет по дороге
усталая рать.
Знамена трещат,
парусами раздуты,
Нам грозу предвещают
чужие редуты,
Смело в ногу – марш! –
ковыляют полки,
Мы взойдем в небеса
как пылинки легки.
Нам осталось – чуть,
нам осталось немного,
Добредём как-нибудь
и до Господа Бога,
То не ангелов плач,
это воронов крик:
«Что наделал ты, грешный,
сварливый старик?!»
Зеркала небес
пугают провалом,
Но только Бога здесь –
никогда не бывало,
Видно, выход в том,
что, седым и чумным,
Нам на небе крутом –
стать богами самим?
Плети молний стегают нас
справа, и слева,
И трещит под ногами
звёздное небо,
Коли так суждено –
выпьем чашу до дна,
А земля в вышине –
остается одна...