Глава 7 – Дорога на Дангар
Это было всю жизнь, это было вчера,
Нас пронзали дожди и душила жара,
Были сабель кресты, были дротики влёт,
И Господь с высоты посылал от щедрот.
Мы о будущем не ворожили
И коней придержать не спешили.
Нам, сквозь зубы сквозя,
шлёт проклятия век
И ложатся друзья под каменья и снег,
Только что для солдата метели и льды!
Веселее, ребята,
теснее
ряды!
Наши лица – упрямы и хмуры,
На ветру продубленные – шкуры.
Так и было всю жизнь, так и было вчера,
И не скажешь «аминь!»,
и не скажешь «пора!»
Как там дома сейчас?
– что за глупый вопрос!
Может, зубы стучат,
может мысли вразнос?
Не настало ли верное время
Нам коней развернуть стремя в стремя?
Наступило сегодня!
– как в сердце удар:
В нашем городе – стон,
в нашем доме – пожар,
Кто навстречу с секирой?
ведь нам – не впервой!
Покорители мира вернулись домой!
Нам дорогу война застолбила,
Но ведет нас высокая Сила!
Песня
1
Нет, они всё-таки были хозяевами на своей земле!
Драгуны, пехота за кавалерией, кавалерия за пехотой, отряд за отрядом шли через перевал. Головным отрядом командовал Дарамац, командир разведки. В то время, когда в полку происходили описанные выше события, передовые колонны корпуса выходили по ту сторону горной цепи.
На всем пути следования на высотах стояли часовые. Опасались засад, но, судя по всему, штаб объединенного командования так и не разгадал хитрости.
Более того, как выяснилось впоследствии, Хорбен был настолько уверен, что армии Даурадеса просто некуда деться из поселка, что, спустя положенные часы, не поверил первому сообщению и приказал выслать парламентёров – вторично проверить, на месте ли драгуны. Убедившись, что в посёлке не осталось никого, кто носил бы форму и оружие, генерал пришёл в замешательство. Теперь, после того, как штаб в течение всего этого времени пытался разгадать загаданную Даурадесом головоломку и, отчаявшись, решил просить о новой отсрочке, генералу представилось, что мятежный полковник, нарушил обещание и тайно выступил на Коугчар.
Конный отряд, что был незамедлительно послан на поиск солдат Даурадеса, поспешил по следам кавалерии, однако то, как на грех, оказались следы пятого и шестого тагрских и первого и второго чаттарских, всё утро мотавшихся по равнине. Пока келлангийцы по многочисленным и запутанным следам подков пытались понять, куда же всё-таки, чёрт подери, пропали из поселка три с половиной тысячи вооруженных до зубов людей, полуденное солнце окончательно растопило верхний слой почвы и тяжёлая келлангийская конница прочно завязла на подступах к Шортабу.
Словом, покамест союзное командование окончательно смекнуло, что и к чему, на землю опустилась ночь. Сменился ветер, наступил прилив; Авока живо поползла из берегов, а что тем временем творилось по ту сторону гор – келлангийцам оставалось лишь догадываться…
Капитан Дарамац, урожденный элтэннец, маленький, шустрый, верхом на гнедой коняжке, выехал навстречу полковнику. Обменявшись приветствиями, они поднялись на одну из плоских вершин, чтобы отсюда, с высоты, оглядеть покинутую ими равнину.
Утренняя облачность рассеялась, лишь далеко внизу кое-где подплывала пепельно-серая, ненастная дымка. С плато на вершине горы были отчетливо видны дороги, холмы, озера, русла оврагов и рек. Поодаль переливчатой гладью покоилось море. Где-то справа, в низко плывущих снеговых тучах, за холмами предгорий должен был стоять Коугчар...
– А не прогадали мы? – осторожно спросил Дарамац. – Может, лучше было бы туда и идти? Сидели бы на тёплых квартирах…
– И ты о том же, – откликнулся Даурадес. Покачиваясь на стременах, он пристально разглядывал в подзорную трубу главную дорогу. – Переночуем в поле, не впервой.
– Что-то больно легко они с тобой согласились.
– Побежденный генерал о битвах не толкует, – усмехнулся полковник. – Знаешь, в разговоре с этими недотёпами я вдруг подумал: а какую хитрость применил бы в этом случае один мой старый друг…
– Видишь ли, – продолжал он, отставляя трубу, – тыловых крыс всегда пугает возможность заночевать не в тёплой постели. Потому они и попались... Ну, представь, пришли бы мы в Коугчар сейчас. Думаешь, нас так и пропустили бы дальше? Обещания? – плевали они на обещания. А пока то да сё, Паблона Пратта с его «недовольными» потихонечку додавили бы в Дангаре... А мы? А мы тем временем, представь – торчим как гнилые гвозди посреди всего Тагр-косса. И спереди у нас – около тридцати тысяч противника, а в тылу – настежь открытые ворота и ещё двадцать тысяч. Коугчар стал бы для нас ловушкой…
– Н-да... – поёжился Дарамац.
– Ты думаешь, мне самому не хотелось бы нагрянуть в Коугчар, где сейчас эта сволота резвится... Ну, а принимая во внимание, что эту первую, бескровную битву при Шортабе мы всё-таки выиграли, не исключено, что сумеем прибыть в столицу хотя бы завтра вечером. В результате, вместо героического и неравного сражения под Коугчаром, мы получаем реальную возможность начать разговор с келлангийцами с несколько иных позиций.
– Вот только захочет ли генерал Хорбен идти на мировую...
– Захочет – не захочет... И над ним есть начальство. А раз так, то нам, хотим мы или не хотим, надо быть готовыми к новой войне, на этот раз – внутри страны. Эти милые гости так просто домой не провалят.
– Но в таком случае, нам когда-нибудь придется штурмовать Коугчар с той стороны. Какие там укрепления – тебе известно?
– Многие из тех стен сооружены моими собственными руками... Что-нибудь придумаем.
– Да, видать, придётся, – прищурил Дарамац хитрые элтэннские глазки. – Хотя, на твоем бы месте я, знаешь... Взял бы этих гостей за глотку тогда, когда они припожаловали к тебе на переговоры. А после бы – двинулся на Коугчар. Представь: верхушка этой компании – у тебя под замком, и ты – полный хозяин положения. Один удар – и ты хозяин страны!
– Увы, капитан, тогда это был бы уже не я, – холодно ответил Даурадес. – Потом… кто знает, кто бы пришёл на смену этим простофилям.
Впереди, в нескольких шагах от них склон отвесно уходил в долину. В струях нагретого воздуха парили несколько орлов; один из них подлетел совсем близко к всадникам. Подошёл и – завис в десяти шагах, покачивая распластанными крыльями, кося рыжим испытующим оком...
«– Смотри, Маркон! – вспомнилось Даурадесу. – Парящий орёл! Это хорошая примета. Загадай желание, только быстро!»
«– Хорошая? Тогда я дарю этого орла тебе, Нанни!..»
Орёл скользил в плывущем тёплом мареве. Заостренные кончики его рулевых перьев тонко вибрировали, опираясь на восходящие потоки воздуха. Отверстый глаз холодно, без интереса, – скользнул по всадникам и орёл отвалил – чуть заметно изогнув крыла, унесся в глубину синей бездны...
Всё, всё, всё он знал, видал и помнил, старый пернатый демон! И тайну жизни – тонкой вибрирующей плёночки меж силами добра и зла, и тайну смерти, чья основа – страх, боль и страдание... Всё было подвластно его разумению. Это он завис над всем миром. Это его клюв и когти были готовы для того, чтобы убивать. Он знал, что наступит день, когда кто-то и его превратит в окровавленный кусок мяса. Но умереть – это так же просто, как творить обычную, повседневную работу. На его глазах умирали сотни птиц, зверей и людей. И он был как всегда спокоен и готов к тому, что и с ним это может произойти сегодня, сейчас, в этот самый миг.
Ничего не будет –
только солнце сверкнёт
в последний раз,
Даже если это произойдет глубокой ночью...
Не вспоминай ни о чем,
кроме солнца,
Которое будет согревать тебя и тогда,
когда ты станешь землёй...
2
На свете бывают города-ладони. Большие и тревожные, где на шероховатых пальцах окраин чернеют мозоли рабочих кварталов... Рассыпанные в пыли и зелени южные, где по звенящим от детского крика улицам стекает аромат чебреца и спелых яблок... Наполненные ветрами и скрипом лебедок приморские, куда утро вступает перезвоном капель с отмокших за ночь снастей, а вечер – скрипом шагов вверх по лестнице маяка...
Этот город ночами напоминает крепко сжатый кулак, затянутый в шипастую боевую перчатку. С последним ударом часов городские стены смыкаются, превращая улицы в тесные щели, а площади – в бездонные колодцы. Непроглядная мгла покрывает черепашьи доспехи крыш, цепляется за остроконечия флюгеров и решётки балконов. И лишь одна странная звёздочка, прозванная Беспокойной или Бегущей, по-прежнему отчеркивает над землёй свой неторопливый путь.
Вот она, отразившись, блеснула в зеркальной выпуклости сабельного эфеса.
На плечах торопливого молодого человека – видавшая виды драгунская куртка, с которой спороты защитные пластины. Он ведёт, почти тащит под руку женщину, которая тяжело ступает, закутанная в широкий зимний плащ. В его другой руке – керосиновый фонарь. В кругу света поминутно возникают то углублённая, с грубым резным узором дверь, то камень, торчащий из-под лопнувшей штукатурки, то угловатый облупившийся ставень на высоком окне...
Они сворачивают в улицу, которая настолько узка, что от стены до стены можно легко достать, расставив руки.
– Я больше не могу... Я больше так не могу! Маркон!
В ноги тянет холодом. Где-то за стенами пригорода бушует ночное море. Отставив тяжёлый фонарь, Маркон обнимает подругу за плечи. Она тоже очень молода. Лоб у нее горячий, влажный, волосы пахнут молоком и сиренью.
– Ничего. Всё будет в порядке. Ты отдохни чуть-чуть и пойдём... Пойдём?
Они проходят по дощатому мостику и оказываются у плотины. Дорога начинает круто забирать вверх. Ивы, что начинают зеленеть над водосточными желобами, склоняются здесь так низко, что идти приходится пригибая голову. Вверху, неопределенной тенью проступает верхушка маяка. Его зеленоватый луч устремлен в сторону залива. Наконец, нелегкий подъем завершён. Эта улица приведет их прямо к дому.
Женщина облегченно приникает к плечу своего спутника.
– Господи, как это всё некстати, – певуче произносит она, бережно поддерживая ладонью живот. – Наверное, наш малыш так и родится в дороге. Потом всю жизнь будет странствовать... как отец. Куда же мы теперь? Снова в Чат-Тар, к капитану Гриосу?
– Нет более на свете капитана Гриоса. – холодно отзывается молодой человек. – Умер капитан Гриос. Ты отдохнула? Пойдём.
В свете фонаря внезапно появляется и с шорохом кидается вбок угловатая тень.
– Маркон! – испуганно вскрикивает женщина. Две пары рук хватают её сзади. Её спутник, оглушенный ударом по голове, мешком оседает наземь. Человек с дубинкой замахивается вторично, но на этот раз женщина, по-змеиному выскользнув из рук нападающих, встает между ними и Марконом.
Крючковатое лезвие бэрландского ножа в ее руке блуждает туда-сюда.
– Только троньте! Вот попробуйте, только троньте!
– Э-э! Да мы не обознались!
Из темноты, поднимая упавший фонарь, возникает человек.
– Здорова ли, сестра? – перехватив ее руку, участливо продолжает он. – Бог тебя видит!.. Эй вы, что встали, хватайте её! Долго же нам пришлось за тобой гоняться, стерва...
– Проверь, жив ли, – бросает он человеку с дубинкой.
– И проверять нечего, хозяин! – Я свой удар знаю... – пыхтит тот, нагибаясь. – Готов, кукушкин сын! Карманчики, разве, проверить...
И видит, в уплывающем свете фонаря, что на него внезапно взглядывают широко открытые серые глаза. Позвать на помощь он не успевает – стальные пальцы жмут, ломают, выворачивают горло...
Опираясь на выпуклые камни стены, Маркон поднимается на ноги.
– Эй, вы, стойте! – окликает он и делает шаг, шаг и шаг вслед уходящим.
– Добейте его! – вскрикивает главный. Но ярко сверкнувший в темноте клинок бьет по стволу револьвера.
Выстрел! Мимо.
– Я разорву тебя на части, скотина! – кричит Маркон и бросается в бой. Один из бандитов, охнув, валится на мостовую. Другой, придерживая раненую руку, пропадает во тьме.
Один на один с Марконом, главный, закрываясь фонарём, пятится перед надвигающимся лезвием.
– Господи... Брат мой... Не надо. Сжалься...
– Господа вспомнил?! Что ты сделал с нею?
– Ничего! Ничего! Клянусь тебе...
– Хорошо. Значит, ничего и не сделаешь, пёс... Получай!!!
Клинок «бодариска» рассекает темноту и огненная лужа языками плывет по мостовой. В ее свете Маркон, с пылающим лезвием в руке, опускается на колени перед подругой. Безвольно раскинувшись, она глядит куда-то в сторону. Её руки, он вдруг замечает, в крови. Он слышит её голос.
– Скорее, – бормочет она. – Спаси его... Ну помоги же, дурак неуклюжий! – и приглушенный писк дает ему понять, что произошло.
Выронив саблю, он дрожащими пальцами, одну за другой отгибает складки платья и нарастающий оглушительный, нетерпеливый рёв маленького, сжавшегося человечка раздаётся над холодной мостовой. Этот крик, словно боевой клич, подхватывает ночной ветер и поднимает его выше горбатых крыш с дымящимися трубами, над остроконечием маяка, над нависшими ночными облаками...
– Боже, – шепчет Маркон, – да у нас мальчишка... Ты слышишь? У нас с тобой – мальчишка!
Малыш мокрым тёплым комочком ворочается, укутанный полой драгунской куртки.
– Боже, – повторяет Маркон, не слыша ответа. – Что же делать? Что же мне делать?
Издалека по улице всё ближе – торопливый топот многих ног, фонари, голоса... Это приближается ночной обход.
Через несколько часов над городом встанет солнце. Как по струнам, первый, огненный луч пройдется по шпилям городских башен. Звучный аккорд полетит в синеву...
Ломают волны талый лёд
О скальные хребты...
Который день,
Который год
Как появился ты...
Как появился ты...
Нас век ненастный подстерёг,
С коварством – плутовство...
Ну что ж, сынок,
Судил так Бог
И ангелы Его...
Вот Имя выплеснулось с губ
О стёкла маяка
Ворчаньем ветра,
Пеньем труб
И звоном родника...
Скажи, судьба какая в нём?
В канун второй зимы
Соседка постучала в дом,
Ее впустили мы...
Она сказала наперёд,
Седую хмуря бровь:
«В огне рождён –
В огне умрёт,
В огне родится вновь.
В огне родится вновь...»
Зябко, холодно, неуютно было снаружи! Но что-то чуть слышно шептало человеку: тебя ждут. Наконец, чей-то голос тихо сказал: «Выходи. Пора…» И человек рванулся. Человек закричал! Человек родился…
3
– Что? – спросил Дарамац. – Мне показалось, ты что-то сказал.
– Я вспомнил… о жене капитана Верреса.
– Мои сородичи позаботятся и о ней, и о её ребёнке… Ты говорил, у тебя кто-то остался в Коугчаре?
Даурадес, не отвечая, повернул коня. Внизу, по дороге проходили последние колонны корпуса. Один за другим солдаты перебирались по мосткам, наведенным через Авоку. Невдалеке, по грохотавшему перекату, реку переходил эскадрон драгун в темно-синих мундирах.
– Не давай ему пить! Не давай пить! А, ч-чёрт! – неслось оттуда зычное.
– Эгей! Это кто у вас такой горластый? – окрикнул сверху Дарамац.
– Да новый командир первого чаттарского, – ответили снизу. – Старается!
– Передай по цепи, чтобы в ущелье не очень драл глотку! Устроит обвал, не приведи Господи...
– Кто, Гриос? – улыбнулся Даурадес. – Этот бывший чаттарский пастух?
По горной дороге, с горы в ущелье, с ущелья на гору шагали солдаты его небольшой армии. Шли со свёрнутыми и зачехленными знаменами, шеренга за шеренгой, рота за ротой, эскадрон за эскадроном. Щурясь, поглядывали на разошедшееся солнышко, придерживали карабины, перешагивая с камня на камень. Ледяные ручьи то и дело преграждали им путь. Кое-где через потоки были перекинуты наспех сооруженные мостки, кое-где приходилось идти чуть не по пояс в воде.
Однако, ни в ком из них и в помине не было ни беспокойства, ни усталости. Многодневное заточение в поселке закончилось. Распрощавшись с подругами, заклепав и спустив под лёд озера пушки, раздав местным имущество, которое могло затруднить переход через горы, не имея запаса провианта – ибо его и не было, они тем не менее были счастливы. Ещё никогда цель многодневного пути не казалось такой близкой. Над ними нависали стены ущелий – но на высотах, с карабинами наизготовку, стояли друзья. Дорога была крутой и каменистой, в сапогах кипела вода, из ущелий веяло холодом, но по пути пылали костры, у которых можно было согреться. Снежные шапки гор дышали морозом, из-под снега пробивались первые цветы, свежий ветерок обнимал разгорячённые, загорелые лица.
Последним через Авоку по мосткам перебрался отряд караульной службы. Гурук, стоя на этом берегу, перерубил тесаком верёвки, вспрыгнул на мостки и его, по вскипающей бурунами воде подтянули к противоположному берегу.
На равнине, с той стороны перевала их ждали.
Келлангийцы, упоминая об отряде Мако, не знали – не ведали одной весомой детали. Да, полк генерала Мако действительно стоял за перевалом, да, пушки маковцев были развёрнуты в сторону Волчьей Пасти; да, здесь был и сам престарелый тагркосский генерал Мако, да только сидел он под арестом.
Заранее засланные в полк разведчики Даурадеса времени зря не теряли и, хотя к моменту появления передовых отрядов корпуса пушки всё торчали на позициях, открывать огонь по драгунам артиллеристы не спешили.
Отряд за отрядом выходил из ущелья на равнину. Два войска встали друг против друга, ожидая, кто первым начнёт переговоры. Наконец, из строя солдат полка Мако возник молодой кавалерист. Пришпорив коня, он лихо подлетел к строю драгун и воскликнул задиристо:
– А кто здесь, ребята, будет Даурадес?
Ему объяснили, что полковник пока в дороге. Молодой офицер присвистнул и сказал, что его солдаты не загасят фитилей до тех пор, пока на переговоры не прибудет сам полковник. Вчера до солдат полка Мако дошёл слух, что сам Даурадес убит, драгунский полк частью расформирован, частью направляется в Дангар для подавления «недовольных».
Узнав, в чём дело, Даурадес, не мешкая, отправился к позициям маковцев. Из офицеров полка его сопровождали Дарамац, Карраден и Гриос.
Бывшему чаттарскому табунщику явно шла боевая форма драгун. Правда, темносиней куртки подходящего размера, как и предполагали, в обозе не нашлось, но Карраден одолжил свою, правда – чёрную, сидевшую на чаттарце почти в обтяжку, как перчатка. Верхом на Варрачуке, поблескивая воронеными пластинами, громадный как гора, он высился среди группы командиров.
Они не успели добраться до передовых позиций маковцев, как в их сторону направились несколько кавалеристов. После обычного приветствия капитан Вьерд, новый командир полка Мако внимательно оглядел каждого из четверых.
– Я буду говорить только с Даурадесом, – заявил он.
– Так ведь я и есть полковник Даурадес, – сказал Маркон.
– Ха! Думаешь, нацепил полковничьи знаки, так я тебя приму за Даурадеса? – с иронией откликнулся его собеседник. – Разве ты похож на него?
– Так кто же из нас, по-вашему, настоящий полковник? – поинтересовался Карраден.
Взгляд кавалериста остановился вначале на нём, потом испытующе перешёл на Гриоса. И чаттарец, с высоты своего роста, мрачно, как грозовая туча, смотрел на него сверху вниз.
– Вот Даурадес! – не колеблясь ни минуты, восхищенно сказал Вьерд. – Точь-в-точь такой, как о нем рассказывают!