Глава 5. Шортаб

       Часть II

Покорители мира вернулись домой
 

       
Глава 5. Шортаб

Этот солдат крепче ореха. Будет велено броситься в огонь – он бросится. Велено шагнуть в пропасть – шагнёт. Велено лечь костьми – ляжет, не задумываясь. Если быть солдатом, не будучи орехом, грош цена такому солдату.
       Из поучений Корвина-Завоевателя
       
Ахейский сброд, рябая солдатня,
       Смолёные, чесоточные греки…
       В.Луговской, «Как человек плыл с Одиссеем»

1
Вороная крутила упрямой башкой, норовила прижаться к гнедому коньку. Гриос попыхивал трубочкой, по-доброму вспоминая старшего из трех драгун, что угостил его пусть не табачком, но малоизвестной в здешних краях сигарой. Чаттарец раздавил сигару в пальцах, прикинув, что курева должно хватить с избытком, и даже не на пару трубок.
Ах, табачок, табачок... Крепкий, как морская соль, сладкий как материнское молоко, душистый, как ветер со склонов чаттарских гор!
– Что же ты, солдат – а не куришь? – спросил он у молодого драгуна – своего провожатого. Двое других остались в дозоре у оврага.
– Так я только третий год в солдатах. Рановато, дядя Гриос!
Чаттарец коротко хохотнул в ответ на этого «дядю»:
– А как морозно станет? Чем греться будешь?
– Мы, вообще-то, пеньем согреваемся, – не то всерьёз, не то в шутку, важно сказал молодец. – У нас в эскадроне тех, кто петь не умеет, долго не держат.
Да ты, сынок, совсем птенец, подумал чаттарец, рассмотрев коротенькие усики и округлые серые глаза...
– Так спой, – предложил Гриос.
– В путь собравшись да-альний, в путь собравшись тру-удный, – врастяжку, резко обрывая окончания периодов, затянул молодой драгун, – у кр-рутой развилки встали три коня...

       ...Эх, три воронёнка,
       Три чёрных жеребёнка,
       Озорных, лихих как ветер,
       Молодых коня!
       Старшему – дорога,
       Трудная дорога,
       Тяжкая дорога –
       Плети да ярмо...
       Эх, трудна работа
       До седьмого пота,
       Спину гни да надрывайся,
       Больше – ничего...

Неужели и этот, закрыв глаза стальной решеткой, уже побывал – там? И там тоже, как ты когда-то, стал убийцей, и так же, задыхаясь от блевотины, выползал из-под груды того, что час назад было ротой молодых, весело маршировавших по дороге парней?

       ...Среднему – дорога,
       Трудная дорога,
       Страшная дорога –
       С эскадроном в бой...
       Конные отряды,
       Пушки да снаряды,
       Жизнь лихая, смерть слепая,
       Больше – ничего.
       
Станет ли и этот мальчик таким же тупым, как все? Вот что делает из нас война. Мы слишком быстро забываем первый бой и то впечатление, когда тащишь назад глубоко засевший клинок, а из твоего противника ползут кишки, и он скулит и корчится, а тебе самому – ничуть не больно... И в тебе нет страха, а есть лишь странное удивление, и любопытство, и, пожалуй, радость – от того, что сейчас не ты, а он... А страх приходит, но чуть-чуть потом. Зато – навсегда... И кое-что помимо страха, что опаснее самого страха.
В этот миг удар нанесёт он – а ты его пропустишь, проморгаешь, потому как в тот миг будешь не солдат, а простой человек… И в тебе исчезнет злость и ненависть, пусть хотя бы на то, что тот, другой, принуждает тебя убивать…
Ничего. Жизнь тебя обточит.
И в этом ей помогут эти, как их… агитаторы, что ли. Научат, что ты дерёшься не с людьми, а с нелюдями, недочеловеками, вонючими отпрысками рода человеческого, которые только и делают, что точат зубы на твою многострадальную родину. И всё от того, что имели несчастье родиться в другой стране и говорят не по нашему, и иному богу поклоняются… а вот мы – это, конечно, да!

       ...Ну, а младший чёрный,
       Чёрный-непокорный?
       Прочь с дороги торной
       Путь лежит его...
       Он в широком поле
       Хочет жить на воле,
       Жить одной свободной долей,
       Больше – ничего...

– Неплохо, сынок, неплохо, – сказал Гриос. – Только, видать, далеко ушли вы по славной-то дороге. На коней ярма не надевают... Оно одному лишь работяге-быку подъёмно… А вообще, откуда эта песня? Что-то не слыхал я её раньше. Что ж конёчек твой ни работать, ни воевать не желает? Свободы хочет. А нужна она, свобода?
– Нужна, дядя Гриос! Ещё как нужна! – воскликнул драгун, озорно сверкнув глазами из-под стальной решётки.
– Всем ли?
– Самым смелым – вот кому нужна! Так Даура говорил недавно.
– Кто?
– Как кто? Даурадес, полковник наш…

Приглушенный топот, нарастая, слышался от перевала, оттуда, где возносились над предгорьями указующие персты Исполинов. В холмах плясали косые тени, казалось – это страшные железные боги земли вот-вот поднимутся из недр её...
Встревожилась вороная под Гриосом.
– Они с ума сошли! – закричал чаттарец.
– Объедут! – махнул рукой драгун.
Тоскливо пропела сигнальная труба. Взбрызнули лужи под ногами коней. В нарастающем рокоте, стуке и лязге схваченного наизготовку оружия, в напряжённом дыхании четырех сотен сбившихся воедино людей и лошадей, катилась по холмам и пригоркам бурлящая тёмная масса. В облаках пара проглядывали белёсые от инея лошадиные морды, посверкивали острые решетчатые забрала, «волчьи хвосты» развевались на шлемах...
Несколько мгновений – и двое всадников оказались в самой середине строя. Пестря флажками на сверкающих красных древках, лавина, раздваиваясь, со свистом и гиканьем промчалась мимо, оставив их отплевываться от грязи и выкрикивать вослед разные хитрые словечки и по-тагрски, и по-чаттарски, и ещё на многих иных языках Таккана.
С одной стороны развалившегося строя остались драгуны в чёрных куртках с пиками, с другой – в темносиних, вооруженные схваченными наизготовку «бодарисками».
– Пятый и шестой тагрские, первый и второй чаттарские, – с гордостью объяснил молодой драгун.
– Так у вас и чаттарцы служат?
– И чаттарцы, и келлангийцы, и даже элтэннцы есть...
Развернувшись, два боевых кулака, расшвыривая глину, устремились друг навстречу другу. Вспыхнувшие над головами клинки застучали о пики. «Даннхар! Даннхарр!..» – прогремел боевой клич. Отряды, взрывая талую землю, с торжествующим рёвом пронеслись друг сквозь друга, перестроились, склонили пики и – вновь, плотным строем, с неудержимостью боевой машины, набирая скорость, помчались в сторону наблюдателей.
– Объедут! – кричал драгун.
– Инта каммарас, – ворчал чаттарец. – Поедем, пока целы, и ну их к Хайяку! Шутники!
И всё же оглянулся напоследок:
– Эх, мне бы таких молодцов! Да штук полтораста!

2
В караульном помещении у Гриоса, несмотря на его протесты, отобрали карабин и револьвер. Здесь же пришлось расстаться и с Варрачуке – разумеется, взяв с дежурного слово, что вороную и расседлают по правилам, и спинку суконочкой пройдут, и потник просушить не забудут.
– Да будь поосторожней – кусается, ведьма!
Капитан Бустар, начальник караула, попросил показать заявленное письмо. В ответ Гриос сказал, что отдаст пакет из рук в руки лишь тому, кому он адресован. Тогда Бустар, подкручивая усы, вежливо осведомился, известно ли господину гвардейцу о том, что вчера произошло в полку. Гриос ответил, что нет, неизвестно, и что помимо письма у него есть весьма важное дело, о котором он не может поговорить ни с кем, кроме самого полковника. Когда Бустар, с весьма удивленным лицом выслушал эти заносчивые слова, и начал было неторопливо, раздумывая над каждым словом, задавать очередной вопрос, чаттарец поставил кулаки в бока и загрохотал, не слушая собеседника:
– Инта каммарас, капитан! Даурадес очень хорошо знает меня и я гораздо лучше вас всех, вместе взятых знаю Даурадеса! Мне, (каммарас и каммарас!), лучше знать, что может и что не может интересовать господина полковника! Вопросы?!.
– Чаттарец... – понимающе протянул Бустар.
– Да, инта каммарас!
В провожатые ему был назначен невысокий кряжистый пехотинец по имени Гурук. Пешие солдаты полка, – своего рода небольшой армии, – одевались почти так же, как кавалеристы, только полы их курток были короче, голенища сапог – длиннее, а вооружение состояло из такого же карабина, но со штыком, и широкого тесака вместо сабли. Взамен забрала на хвостатом шлеме торчал козырек.
Широкое, покрасневшее от загара лицо разглядел Гриос. Пересекая размозжённый нос и расплющенное надбровье, по лицу солдата проходил глубокий рубец. Левый глаз глядел искоса, теряясь под нависшей мохнатой, с проседью бровью. Правый набычливо зрел в упор.
Уловив взгляд чаттарца, драгун иронически осклабился:
– Господину придворному гвардейцу, небось, не по себе разглядывать такие шрамы?
Голос его был противно-скрипучим; так обычно скрипит катапульта, они кое-где до сих пор использовались при обороне крепостей.
– Господину гвардейцу... – начал Гриос. – Угости табачком-то! – прервался он, заметив, что пехотинец достает кисет. В его собственном кармане, правда, оставались крошки табаку, но сейчас это было неважно.
– Скажи-ка мне, Гурук, – спросил он, с нетерпением потянув в себя дым, – отчего это во всём Тагр-коссе, что в Дангаре, что в Коугчаре, где давно переели крыс и кошек, не найти физиономий круглее ваших? Кто кормит вас и ваших коней? Отчего вы не сожрали их ещё в Элт-Энно?
– Верно заметил, – проскрипел Гурук и усмехнулся криво:
– Кормят нас, представь, враги наши. Ей-богу, как дань уплачивают...

По словам Гурука, трехтысячный корпус, включавший в себя, помимо полка Даурадеса, несколько прибившихся по дороге отрядов, больше пятидесяти дней самовольно шёл из Элт-Энно на родину. Командование союзной армии во главе с келлангийским генералом Хорбеном, так и не решив, что делать с тридцатью сотнями вооруженных до зубов, хорошо организованных и закаленных в боях людей, решило как бы не заметить их своевольной отлучки с театра военных действий – тем более, что фронта как такового в Элт-Энно давно не существовало. Если не получается остановить в лоб – то надо возглавить, мудро решили при штабе. Потому всё это время пути три тысячи пехоты и кавалерии – что под командой полковника Даурадеса решили во что бы то ни стало дойти до столицы и сказать несколько теплых слов генералам и маршалам, не только не лишались положенного им довольствия, но и направлялись то на одни, то на другие квартиры. Солдаты, не ведавшие такого счастья на болотистых тропах Элт-Энно, лопали келлангийские сардельки, запивая их сладким бэрландским пивом.
В конце концов, по словам Гурука, их остановили здесь, у перевала Волчья Пасть. Пути далее не было, ибо продвинуться кратчайшей дорогой к столице мешали разлившиеся ручьи и реки, в первую очередь – Авока.

– Красавица Авока, как ты со мной жесто-ока... – пропел он. Чаттарцу такая манера высказывания своего мнения не понравилась. Не нравился ему и сам Гурук, насмешливая лукавая рожа, от которого за версту несло чесноком.
– В Дангаре, – отозвался Гриос, – вас ждали три дня назад. Но вы же не хозяева на своей земле!
– Ну-у? – ещё выше поднял бровь Гурук.
– Бальмгрим ночью вымел воду из залива. Авока вошла в берега, поди погляди, если не веришь! Даже ветра ваши – и те за вас! Но, конечно, господа, если вам легче всего чесать языки под келлангийское пиво, в то время, как к власти в Дангаре пришёл мерзавец Гир... Да что мне с тобой беседовать. Отдам пакет – и прощайте.
И ускорил шаг, отвернувшись, стиснув в зубах трубку.
– Не спеши, гвардеец, – удержал его за плечо Гурук. – Стрелять буду, – укоризненно пояснил он, когда чаттарец, гневно выпуская дым, остановился и заскользил взглядом по сторонам.
Главная улица поселка вбирала в себя множество мелких, горбатых, полутемных улочек. Они сбегались из-за каменных башен – домов, окна в которых начинались со второго этажа.
Верхние этажи и козырьки на заборах свешивались над улицей, ветви деревьев за ними были лишены ветвей. И – ни человека, ни птицы, и даже собак не слыхать. Могильник, подумал Гриос.
– Местных мы переселили ближе к горам, – услышал он голос солдата. – А то полезут те… герои с большой дороги, как пойдёт заваруха, битва дураков…
– А ты, видать, знаком с этим, как его... – и Гурук снизу вверх, настороженно и остро посмотрел Гриосу в глаза, – с Гиром, что ли?
– И с Гиром, и с Хорбеном, и с майором... не к ночи будь помянут, генералом Курадой, кланяйтесь ему в ножки... Зачем, действительно, идти в Дангар, если Варадоса уже нет? Отъедайтесь, отсыпайтесь, а потом опять годны в работу.
– Всё решает армия, – назидательно произнес Гурук. – На чью сторону встанет армия, тот и победитель... Не спеши. Остынь. Подумай… Ты б попросился к нам, гвардеец. Поговори с Даурадесом.
Навстречу им, из переулка двое драгун выволокли взлохмаченного человека в коричневом. Встретившись взглядом с Гриосом, он закричал, подгибая колени:
– Господин офицер! Умоляю! Меня заставили, господин офицер! Я не хотел! Господин офице-ер!
Капитан, идущий следом, передернул затвор карабина. Глянул бешено. Рыжая прядь выбилась из-под сдвинутого на затылок шлема.
– Что встали?! Пошли вперед!
И полновесно сплюнул, проходя мимо.
– Капитан Донант, – объяснил Гурук.
– Он кто у вас? – спросил Гриос. – Полковой палач?
– Бери выше. Огненная тень Даурадеса...
– Кто?
– О, наш полковник – не простой человек. У него не одна тень, а по крайней мере четыре. Если не больше... Все мы, каждый по-своему – его тени… А точнее сказать – его отражения.
Гурук был родом с берегов озера Кайратон и, как большинство уроженцев маллен-гроскских окраин – необычайно разговорчив.
Прошлой осенью, поведал Гурук, эскадрону Донанта случилось заночевать около элтэннского селения. В самих сёлах тагркоссцы предпочитали не останавливаться.
Ребята были молодые. Донанту всегда малолеток давали, мальчишек лет по семнадцати, а то и меньше.
Гриос вспомнил молодого драгуна.
– А идёт пора урожая, – вздохнул пехотинец. – От окрестных садов ихними яблоками пахнет, девчата поют, смеются... Ну, видишь ли, элтэннцы тамошние не знают воровства. И за воровство, например, мёда наказывают люто. Кое-кто на пасеках даже пчел специальных держит. Пчел-убийц...

Трое молодых драгун, несмотря на строжайший запрет, отправились вечерком в деревню. Без оружия. Обратно приползли наутро двое, истекая кровью, без носов, ушей, пальцев на руках. Третьего, с распоротым животом, набитым яблоками, обнаружили позднее, у дороги. Ни один из них не протянул после того и суток...

– И что? – предчувствуя знакомую мутную одурь, спросил Гриос.
– Что ж, эскадрон – на дыбы. Окружили деревеньку, выгнали… собак черномазых к колодцу. «Кто?» Они молчат... Вот и пошли наши мальчики пластать вкривь и вкось кого попало. К вечеру пыль чёрную оставили от деревни. Капитан Донант...
– Без мозгов он, ваш Донант, – зло перебил Гриос. – Надо было взять заложников. Тех, кто ваших ребятишек порезал, они бы сами привели. Забыли, на чьей земле находитесь?
– Забыли. Когда ты молод, силен, руки чешутся... Капитан Донант взял всю вину на себя. Сам попросился под арест. Судили его… Ну, сам подумай. К стене поставить? А с остальными как? Ждали, что скажет Даурадес. Он тогда полком не командовал, капитанствовал, как остальные, но слушали его...
– Погоди, разве Маркон – не полковник?
– Так кто ж его назначит? Твой Великий Маршал без штанов? Или «келлангийский друг», то есть генерал Хорбен? Его мы сами потом и поставили. Говорит хорошо. Говорить мастер! Тагры сейчас вообще что-то разговорились, а Даура тагр настоящий, поздно встаёт, да быстро собирается... Да и то: там, где нужно сказать десять слов, одним не обойдёшься...
По словам Гурука, Маркон сказал примерно следующее:
«Жаль, что даже вам, моим старым товарищам, приходится напоминать эту древнюю заповедь: держа в руках меч – щади! Ваш меч – это зеркало вашей совести. А месть – это всегда жестокость. Усугубляя ее, вы ударяете мечом по собственной душе. Кем был Донант до этого? Вашим товарищем. Кем стал? Палачом».
– Даура сумел договориться с ихними жрецами. Сам притащил в их пещеру на плечах телёнка, вывалил тушу в жертвенник, стоял, смотрел, как она воняет!.. А ихний зверобог с черепами вокруг шеи на всё это вылупливался... Да Господь бы с ними, пускай поклоняются хоть селёдочной голове, нам-то какая разница! Зато, как видишь, они выпустили нас из Элт-Энно. Ну, эскадрон Донанта расформировали, конечно, а командиру, по его способностям – год приводить в исполнение приговоры...
Гриос почти не слушал его.
       
       ...И вкривь,
       И вкось.
       И в кровь,
       И – в кость...

Огненная завеса плыла перед его взором. Закатное солнце сверкало на решётках забрал и пластинах курток. Гулкий топот катился по земле.
По горящим углям скакали они. Огонь обжигал ноги коней.
И потому – не было для них остановки.

4
В конце поселковой улицы дорогу перегораживала стена из каменных плит и брёвен, покрытых толстым слоем льда. Из бойниц в улицу равнодушно взирали пушечные дула. Гурук, обменявшись взглядом с часовыми, сквозь узкие воротца вывел Гриоса на площадь.
Когда-то Шортаб, – как, напомню, назывался этот поселок, – был славен ярмарками. Сюда, праздновать окончание зимы съезжались из Коугчара и из Бугдена, а в летние дни, когда перевал был свободен ото льда и снега – добирались из самого Дангара. Высокий как мачта ярмарочный столб украшало молодое деревце с лентами, в торговых рядах теснился народ, и мало кто из проезжих не решал остановиться погостить в Шортабе пару деньков, а то и дольше.
Нынешние гости держались в поселке десятый день. У ярмарочного столба, под тяжёлым чёрным полотнищем расхаживал часовой. В складках знамени над его головой переливалось алое солнце с семью остроконечными лучами. Цветок камнеломки напомнило оно бывшему табунщику. Символом старой веры – грозным оком бога войны было оно в действительности. Квадратами тагрских букв понизу проходила надпись: «КАРРАДАННХАР!», то есть: «За чёрный флаг!» Пехотный взвод пересек им дорогу. Гриоса удивил способ маршировки. Это было не занудливое парадное «раз! иии! раз!», не ударное «трапп! трапп!», от которого трескаются подошвы, но что-то быстрое и неустанное: «раз-два-раз-два-раз-два...» И как это у них ноги не отвалятся?
Драгуны, будь то в пешем или конном строю, славились выучкой. Даже загнанные неприятелем в тесное каре, они находили силы проламывать стену окружения. Оказавшиеся внутри строя перезаряжали карабины тем, кто был снаружи. На неприятельских солдат обрушивался плотный шквал огня. Если строй не мог передвигаться, на помощь прибывала кавалерия – таким же плотным строем, что маневрировал в бою как один человек.
Поодаль группа всадников упражнялась в метании дротиков: с одной руки, с двух рук, из-под локтя, из-за спины. Широкая мишень в рост человека была во многих местах проломлена насквозь.
Угол площади пестрел мундирами и тонул в табачном дыме. Огнива щелкали как кастаньеты. Здесь, у сложенных штабелем брёвен, шёл кулачный бой: один на один, кулак на кулак, два на два, строй на строй – около двух десятков обнаженных до пояса бойцов в подшлемниках и перчатках. За опасные удары виновный выбывал из боя; но и от разрешённых ударов по корпусу то один, то другой из солдат кубарем катился по обледенелой земле к шумному удовольствию зрителей – драгун полка Даурадеса и солдат примкнувших к ним отрядов.
Внезапно, перебивая свист и вопли побоища, протяжный, надрывный крик, похожий на женский, достиг ушей чаттарца. Гриос ужаснулся было, решив, что крик доносится изнутри него самого, из пропастей его собственных воспоминаний. Но нетерпеливый вопль прозвенел снова, на этот раз так явственно, что собравшиеся на брёвнах ненадолго притихли и перестали колотить друг друга по спинам.
Гриос обратился было за разъяснением к своему провожатому, но в этот момент Гурук молча подтолкнул его к крыльцу, возле которого, расстегнув мундир, руки в карманах, высился загорелый, с пышными смоляными усами офицер. Кромсая в зубах новенькую пенковую трубку, он напряженно следил за битвой.
– Капитан Карраден, – шепнул Гурук. – Чёрная тень Маркона Даурадеса. К нему!
Слово «карраден» по-тагрски значит «чернорукий». Руки, впрочем, у него оказались вполне обыкновенными, когда он, вытянув ладони-лопаты из карманов, дружески, по-тагрски хлопнул Гриоса по обоим плечам. Люди высокие, сильные, да ещё и любители хорошей трубки всегда симпатизируют друг другу.
Только… эти странные бугры на запястьях. Ну и Мастер бы с ним. Надо будет – объяснит сам.
Чаттарец коротко отрапортовал, как было дело. Узнав о том, что подлинный курьер, молодой парень, плохо ездивший верхом, наверняка попал в руки келлангийцев, Карраден посерьезнел.
– Командир полка занят. Вы можете отдать пакет мне, я его замещаю.
– Я... – сомневаясь, промолвил Гриос, – хотел бы лично поговорить с Даурадесом.
– Поговоришь, поговоришь, – ткнул его в спину Гурук. – отдавай пакет. Ему можно...
– Полковник примет вас через полчаса, – пробегая глазами строчки, сказал Карраден. – Гурук!
– Я, господин капитан!
– Проводите господина гвардейца в столовую, потом возвращайтесь сюда. Гриос! Скажите честно, вы читали это? Нет? Знаете ли вы, что с собою привезли? Полковник вас обязательно примет!

...И новый истошный женский крик почудился Гриосу, когда они уходили с площади. На этот раз он даже разобрал несколько слов на непонятном языке. Требовательные, болезненные нотки слышались в голосе и он вдруг догадался, что должны были означать эти крики. Толкнул в плечо Гурука:
– Чего это она?
– Чего, чего... – неохотно откликнулся тот. – Разве ты не знаешь, что когда баба рожает, об этом не говорят и не спрашивают? Или у вас, чаттарцев, по-другому?
– Господи... Ну конечно! Всё в порядке, друг. Всё в полном порядке...

– Веришь – не веришь... – повествовал по дороге Гурук, – Перешли мы границу Чат-Тара. В какой поселок ни войди – тебе привет и приют. Шутка ли – три тыщи изголодавшихся мужиков.
«Ребятки, вы по нам-то пойдете?..» Конечно, ведь вокруг – никого... Тылового и келлангийского солдатья не считая. К нам же – всё по-другому, будь ты тагр или чаттарец, но ведь свой! К часовым на посты ночами приходили... В плащик завернулась, а под плащиком – в одной рубашонке. Я ей, помню: «стой, назад!» Она: «солдатик, миленький». Губёнки, судя по голосу – ох, и трясутся. А ведь не ушла, и штыка моего не испугалась. Время, время уходит у неё, понимаешь... Мужика рядом нет, молодость пролетает быстро… «Что же ты, – спрашиваю, – делаешь, глупая?» «Молчи, – отвечает. – Что надо, то и делаю». Кто знает, а может и действительно – надо… Предупредил: «Если б, – говорю, – ты рожу мою при свете дня увидала...»
Тут она отшатнулась даже: «Прокажённый, что ли?» «Да нет, сестрица, не прокажённый, а побитый я.» Она в темноте, – глаз выколи была темнота! – все мои бугры да рытвины на лице ощупала. Чувствую, не поверишь: целует, целует и слезы мне на лицо... Я говорю: «Ну, а как нас с тобой разводящий застукает? У нас, караульной роты, ты знаешь, не то, что говорить или курить – в кусты по нужде отходить не положено. Ведь пришпилит к земле обоих!»
Она: «Так ведь ты и говоришь со мной, и куришь в кулак, сама видала». Я: «А подкрадется кто к обозам в это время?» «Не бойся, миленький, – отвечает, а сама, сладко так, за шею обняла, – не бойся ничего, солдатик. Я пришла к тебе как ветерочек, тихою-незваною, я и уйду как ветерочек, ты и не заметишь...»
Ну что тут поделать... Очнулся я – ни рукой, ни ногой. Она за плечо трясет: «Проснись, солдат, твои идут!» Я вскочил, она мне в руки карабин сует. «Давай, – говорю, – хоть обнимемся напоследок». «Некогда уже», – отвечает. Поцеловала коротенько в губки и – пропала. Слышу – шаги скрипят по снегу, ближе, ближе. Ору: «Стой! Кто идёт! Пароль!» Идут наш капитан Бустар и разводящий со сменой. «Молодец, – говорят, – Колдун, (меня за мои украшения иногда Колдуном прозывают). И как это ты в темноте нас обнаружил? Мы к тебе неслышно подойти хотели, да ты, видать, не дремлешь...»
– А к утру, – продолжил, помолчав, Гурук, – замела позёмка, не оставила мне на память ни следочка, ни солнышка... Эх, женщина, женщина! Она ведь, если как по-настоящему полюбит – сквозь камень пройдёт...
– Ну, – усмехнулся он, – мне в таких-то вещах везло не очень. Лицом не вышел, да и года не те. А кто из наших помоложе – не удержишь. Дорвались! После элтэннских трясин да чаттарских снегов, и вдруг такое... Иной не то, что по одной – по две, по три невесты имел. В карты на них играли – до чего доходило. И всё это – малой кровью, на всём готовом! Разбаловались, конечно, ребята. Но Даурадес терпел до времени. А как добрались до Бугдена – собрал сход. «Вы, – говорит, – солдаты или хмельные коты? Ради того мы пришли сюда, чтобы по дороге превратиться в стадо?» Словом, баб из отряда – вон. Оставили нескольких временно лишь при кухне, госпитале, да жену капитана Верреса. Вёз он ее с самого Элт-Энно и довёз бы, если б вчера... Ей пока ничего не сказали... жалеют, а она его, ты слышал, честит по-элтэннски и так, и разэтак... Бывает у них такое, говорят. Говорят ещё, что оттого к роженицам доктора отцов и не допускают...
– В Бугден мы заходить не стали, – продолжал Гурук. – Так, тишком, мимо прошли. В дороге привели в порядок себя, снаряжение, оружие. На солдат стали похожи. Кто хотел уйти со своими женщинами – тех тоже не обидели. Дорвались люди до мирной жизни! Суточный паёк, жалованье до «жерновка», вещи, оружие. Я сам подумывал уйти. Только с кем останется Даура, если мы разбежимся?
Гриос прервал молчание и бросил:
– В Коугчаре, в чаттарских кварталах одна женщина пускала на ночку солдат гарнизона. Потом у неё в огороде, за домом соседи раскопали целое кладбище из новорожденных младенцев. Распяли бабу на воротах ее собственного жилища, били чем попало, страшно били, пока не убили. Кричала ужасно... А коугчарская солдатня и прочие, кто лазил в её окна по ночам, стояли здесь же, хлопали ладонями по коленям, веселились, паскуды!
Гурук крепко-крепко взял его за руку:
– Будешь говорить с полковником – просись к нам, гвардеец. Обязательно просись!
– Зачем? – горько спросил Гриос.
– Затем, что совесть в тебе не подохла, как в некоторых. Затем, что то, во имя чего мы идём, стоит слишком дорого. Затем, что, – как говорит наш Маркон Стальная Лапа, – свободу, как знамя, должны или нести самые достойные, или – чихал я на такую свободу!

5
Полковая столовая размещалась в помещениях торговых рядов. Дежурные расставляли по длинным деревянным столам посуду, а из-за кухонной перегородки доносились приглушенные фырканье и женский хохот. В окно раздаточной они увидели трех или четырех молоденьких женщин, что возбуждённо приплясывали среди котлов и груд посуды. Из огромной кучи сарделек, наваленных на разделочные доски, девицы извлекли одну, по очереди приставляли её себе и, восклицая: «я – мужик! я – мужик!» – заливались счастливым смехом.
– Эгей, барышни! – вмешался Гурук, до половины вдвигаясь в кухню. – А тагркосские сардельки вам не подойдут?
– Гурук! – радостно откликнулась одна из них. – Ты ведь уже ел... вчера. Так чего же ты хочешь?
– Тебя хочу, – томно отвечал Гурук, просовывая лапы.
Барышни поприседали, схватившись за животы, а одна, более стойкая, ухватила плоский щит и принялась закрывать окошко, что было нелегко – двум изголодавшимся мужчинам с той стороны было не до соблюдения приличий.
В конце концов состоялось примирение и на одном из столов возникли две жестяные миски с похлёбкой, хлеб, кувшин душистого пива и одна на двоих тарелка с теми же сардельками.
Грохнула дверь и в столовую, гремя сапогами, вошёл низенький морщинистый офицер с нашивками капитана.
– Капитан Теверс, – объяснил Гурук.
– Тоже какая-то «тень»? – спросил Гриос.
– Нет, заместитель по снабжению... Доброго здоровья!
– Привет, Колдун! Доброго здоровья... Сидите, сидите! – забеспокоился Теверс, хотя никто и не думал вставать. – Что, как кормят?
– Хороша кашка, да мала чашка, – весело отозвался Гурук.
– Тебе никогда не угодишь. А тут на тебя жалоба поступила. Опять в караулке всю ночь доски строгал.
– Какие доски? – спросил Гриос.
– Да храпел!
Гурук пожал плечами.
– Немудрено с моей-то переносицей. А жалобщикам этим передай, что надо на посту поменьше дрыхнуть, тогда и в караулке ничей храп мешать не будет. Нашли время разоспаться!
– Чеснока многовато в похлёбке, – осторожно заметил чаттарец. Он только сейчас почувствовал, как сильно проголодался, но под взглядами тех, в ком уже начинал понемногу надеяться найти новых друзей, старался есть неторопливо, смакуя каждый глоток. – И соли, пожалуй, изрядно.
– Это чтоб тухлой свининой не пахло, – тут же отозвался Гурук.
Гриос вспомнил о сушёном мясе, куске сала и луковицах – его припас так и остался в дорожной сумке, притороченной к седлу. Ничего, может на обратную дорогу сгодится... Хотя, какая там дорога, и куда...
Теверс покачал головой и присел рядом.
– Келлангийцы со вчерашнего дня прекратили поставки, – сказал он. – Наших запасов и на сутки не хватит. Полковник приказал после обеда рассчитать и отпустить всех женщин.
– Выгнать, – обронил Гурук.
– Это понимай как хочешь. Они-то, может и не пропадут без нас. Только твой капитан Бустар пообещал, что если я это сделаю, вывесить меня на первом дереве.
– Не бойся, – сказал Гурук, отодвигая миску. – Скоро и Бустару будет не до тебя. Авось обойдется.
– Всё шутишь...
– Ты расскажи лучше, как погиб капитан Веррес.
Теверс снял шлем и принялся старательно вытирать платком намокшие седые пряди. Теперь, когда он повернулся лицом к свету, Гриос углядел два длинных кривых шрама, идущие в разные стороны от углов рта. Ему доводилось слышать об этой элтэннской болезни. Зараза поселяется в уголках рта и плоть в них начинает разлагаться – дальше и дальше, пока гниль не дойдет до крупных кровеносных сосудов. Немногие выжившие рассказывали о таких методах излечения «смеющейся смерти», которые было под силу вынести лишь человеку с немыслимо сильной волей. Сколько лет может быть совершенно седому капитану Теверсу? Вряд ли меньше, чем тебе...
– Командир первого чаттарского вместе с полковником ехали со стрельбища. По дороге к ним приблизились трое верховых. Один из них сообщил, что у него при себе пакет с донесением от генерала Паблона Пратта, и что он должен вручить его лично в руки полковнику Даурадесу. Наши придержали коней, а те вместо пакета повынимали револьверы. Веррес прикрыл собой полковника и принял в себя три пули.
– А что же Даура? – спросил Гурук.
– А Даура, не ожидая долго... – Теверс сделал рубящие движения рукой. – Ну, ты его знаешь, его, как говорится, в таких делах жизнь с солью протирала... Двоих срубил сразу, третьего поранил. Поскольку капитан Веррес ночью умер от ран, этого третьего только что отвели с Донантом. А Даура – цел, невредим, но, говорят, ходит черней собственной тени.
– Молодец, сынок, – гулко сказал Гриос.
– Наш полковник ещё не то может. Мне довелось однажды... – Гурук прислушался. – Постой-ка. Слышишь?
       
       – Птичка-ласточка,
       Гнёздышко из глины, –

донеслось с площади,

       – Птичка-ласточка,
       Позови весной!
       – Йэх!
       Птичка-ласточка,
       Путь-дорогой длинной,
       Птичка-ласточка,
       Мы идём домой!

– Идут! – всплеснул руками Теверс. – Сейчас начнется! Девушки! Котлы, котлы на стол!
А припев грохотал под окнами:

       – Мы весело идем, мы шаг печатаем,
       Весёлые, лихие, неженатые!
       Пусть нас дорога верная ведёт
       К тем,
       Кто
       Ждёт!

Победно запела в петлях дверь и, перегоняя друг друга, пятый и шестой тагрские вперегонки с первым и вторым чаттарскими, с ликующими воплями повалили в столовую. Ножны сабель загрохотали о скамейки. Мест на всех не хватало. Гурук и Гриос встали, отодвигаясь к стене.
Теперь, без устрашающих шлемов с их решетками, солдаты Даурадеса показались Гриосу невероятно молодыми, почти мальчишками. У большинства и усов толком не выросло... Слезы блеснули в глазах чаттарца.
– Не армия решает, – произнёс он вдруг. – Нет, не только армия…
– Табачку? – деловито предложил Гурук.
– Пойдём, – сказал Гриос. – Пора.
– Зол он нынче, – задумался Гурук, – это плохо. Ты б поговорил вначале с Карраденом. А впрочем – гляди сам, чаттарец. Кто знает, как там дела обернутся... Меня позови, если что.
– Ничего здесь не изменишь, – ответил Гриос. – Это – судьба.
       
Кулачный бой у брёвен был прерван. Накинув на разгоряченные плечи свои грозные куртки, бойцы и зрители, собравшись группами, изучали ходившие по рукам листки с отпечатанным текстом.
– Читают? – поразился Гриос.
– А как же! – ухмыльнулся Гурук. – Нашу, солдатскую газету. Называется «Подъём!»
Последнее слово он выделил столь характерно, что сразу заставил всех обернуться.
– Оах! – крикнул кто-то. – Вот он, тот самый чаттарец!
– Хай, чъат-таре, айге!
– Чаттарец!
– Эй, гвардеец! Иди к нам!
– Это ты привез письмо генерала Паблона?
– Расскажи, как там.
– Стоит Дангар?
– Постойте, постойте, ребята! – вмешался Гурук. – Мне кажется, что он и сам не прочь узнать, что за депешу привез из столицы.
– Ну, не из... – начал было Гриос.
– Дайте газету! – крикнул Гурук. – Или читайте кто-нибудь! Вслух!
– Тих-ха!
– «Внимание! Внимание! Внимание!..» – взялись за дело сразу несколько голосов. Один из них, более уверенный и крепкий, продолжил:
– «Драгуны! В полк только что доставлен пакет из столицы. Вот о чём сообщает нам предводитель движения «недовольных», генерал Паблон Пратт:

       «Солдаты полка Даурадеса!
Опостылевшее всем правление маршала Варадоса кончилось. Бывший «великий полководец» взят под стражу и его участь решит суд. Захватившую власть группу офицеров возглавляют генералы Гир и Легонц. По их мнению, нам следует успокоиться, разойтись по домам и заняться повседневными делами. Господа генералы заверяют, что и без нас решат наши проблемы. Они обещают, что мудрые, несущие народу мир и процветание решения нового правительства не заставят себя долго ждать.
Однако, тем временем: в нескольких полках, расквартированных в столице и принимавших активное участие в событиях, зачитан приказ о переводе их на север страны. Куда ж потом? Не подальше ли от Тагр-косса? Не в сторону ли Элт-Энно?
Тем временем: части пятидесятитысячного келлангийского корпуса вплотную придвинулись к окраинам столицы. Дангар – до сих пор был единственным местом в стране, где на улицах не было ни одного иноземного солдата. Видимо, нам, тагркоссцам, хотят продемонстрировать силу?
Тем временем: новоявленные власти спешно готовят закон, по которому любой житель Тагр-косса, независимо от его желания, семейного положения и рода занятий, будет обязан проходить службу в армии по келлангийскому образцу, то есть: в тех местах и на такой срок, какие будут определены военной властью. Потому, любого не-солдата, как подпадающего под этот закон, по прихоти чиновника могут отослать умирать за тридевять земель. Сказать, что это открыто ущемляет наши гражданские свободы – значит сказать лишь половину правды.
Нам придется терпеть в армии случайных, неподготовленных и просто больных людей, в том числе – заключенных и каторжников, которым это будет предложено вместо отбывания срока заключения!
Солдаты и офицеры Тагр-косса! Вы согласитесь служить в такой армии?
Тем временем, по всей стране нечего есть и не во что одеться. Тем временем, новыми властями пресекаются любые попытки рабочих и солдатских комитетов упорядочить выдачу пищи и навести в городе порядок, и наоборот – поощряются преступные банды, несущие хаос и смерть в рабочих кварталах. Тем временем, генералы Гир и Легонц не скрывают, что заигрывая с нами сегодня, они не постесняются, под видом наведения в столице порядка, применить силу завтра.
Солдаты полка Даурадеса! Ваша решительность и отвага – на устах страны! Честные люди Тагр-косса и других стран побережья с восхищением пересказывают друг другу вести о вашем бесстрашном рейде! Завершите путь в столице!
Мы ждем вашей помощи!
От Народного Собрания солдат и рабочих Тагр-косса –
       генерал Паблон Пратт.»

– Уах! – и один из бойцов, сбросив куртку, тяжело спрыгнул с брёвен на землю. – Что?! Скоро будем гулять в Дангаре!
Другой, мощный и жилистый чаттарец, также откинув с плеч куртку, шагнул к нему:
– Вот где я рожу твою медную мазутом вымажу, чтоб в другой раз не выставлялся, кабан тагркосский!
И, переплетясь руками, они двинулись по кругу, то ли борясь, то ли танцуя. Один из зрителей заметил, не спеша выпуская кольца из своей трубки:
– А всё-таки надо было остановиться в Бугдене. Там бы всё имели: и крышу, и еду, и питьё. Сидели бы цари царями…
– Скажешь тоже! Ну, посидели б! А потом? Опять в болота? – перебил его возмущённый мальчишеский голос.
– А ты думаешь, здесь войны не будет?
– Так ведь здесь – другое дело...
Гриос хотел было вмешаться, тем более, что под горячую руку о нем все на время забыли, но тут кто-то осторожно взял его под локоть.
Капитан Карраден, подтянутый, при сабле, в ремнях и в шлеме стоял перед ним.
– Вам пора, – сказал он негромко. – Сейчас полковник закончит занятия. Ждите в коридоре. Часового я предупредил.